«Иногда у меня возникает кошмарная мысль, что все мы просто люди…» Доктор Кто
Фейерверк — пустышка. Не более чем кучка пороха с красителем, что и спрятана за картонный корпус с задорной наклейкой. Но люди испытывают восторг и эйфорию от декоративных взрывов, что эти пустышки рождают. И Питер не был исключением, он с волнением, присущим каждому ребёнку, ждал четвёртого июля. Этот день для него всегда был наполнен событиями, но больше всего будущий герой ждал наступления ночи и того заветного часа, когда тёмный и глубокий небосвод озарится всполохами света и цвета. Он любил считать каждый залп, правда сбивался каждый раз в самом начале, настолько сильно его завораживали фейерверки. Тот мгновенный всплеск и следующий за ней сноп разноцветных искр ослепляли его. Для семилетнего пацана самая настоящая магия. И тем грустнее было ему, когда шоу подходило к концу. Как за всякой яркой вспышкой следует тьма, так и за приступом веселья и радости следует отрезвляющая пустота. Но Питер, давно уже не испытывавший ничего кроме страха, обиды и ненависти, как фитиль истлел. И после взрыва переполняющих его эмоций остался пепел. Его вкус Паркер сейчас и ощущал на собственном языке. И вместе с тем он ощущал себя странно пустым, как осушенная до дна банка содовой. И на подкорке его измученного сознания зрел страх, что его вот-вот раздавят, добьют и изничтожат в конец. Что его кости непременно хрустнут с тем неприятным металлическим отзвуком, словно жестянка под давлением ботинка. Но того безжалостного «последнего» удара всё не было. И, казалось, обладатель этого эфемерного ботинка не стремится добить его. На Таноса Паркер, уткнувшийся в колени, бросал частые и недолгие взгляды. Паук действительно опасался мести за глубокую рану, что он, поддавшись провокации, нанёс клинком Чёрного ордена Вечному титану Таносу. Но злодей даже не смотрел в его сторону, он, как и до его появления на этой планете, созерцал скалу. Что связывало Таноса с этим драматично нереалистичным пейзажем, Питеру было всё равно. Хотя, будь он таким как прежде, его непременно заинтересовало бы это. Более того он бы забрался на ту скалу. И будучи на вершине, он, на мгновение прикрыв глаза, вообразил бы, что снова в Нью-Йорке. На крыше одной из высоток. Возможно, он вообразил бы именно ту крышу, где открывается самый лучший вид на башню Старка. Но теперь желания карабкаться куда-либо не возникало, и даже мыслей о подобном не возникало. Онемение, охватившее Питера после эмоционального всплеска начало спадать и бывшие в напряжении мышцы расслабляться. Его била крупная дрожь, но холода он не ощущал. Обхватив плечи руками, юноша пытался справиться с дрожью, но выходило у него крайне плохо. Он боялся повторения такого утомляющего сознание эмоционального приступа. Но он был столь истощён морально и физически, что тот навряд ли возобновился бы. Но навязчивый и прилипчивый страх тенями продолжал скользить на периферии. Титан спустя продолжительное бездействие внезапно поднялся с земли. Паркер, непроизвольно дёрнувшийся, замер. Фигура тирана, подобно скале, возвышалась над ним и пустошью. Тишина, что перебивалась шелестом песка и отдалённой грозой, внушала ужас. Сейчас определённо должно было что-то произойти. Питер, отстранённо наблюдавший за тем, как злодей двинулся в сторону перчатки, вяло соображал, не является ли это сигналом к тому, чтоб оторвать задеревеневшее тело от земли. Но, даже когда простым сжатием кулака был создан портал, Питер не сдвинулся с места. Возможно, очередное неповиновение с его стороны или отсутствие чуткости к желаниям Таноса (Проксима и Корвус иной раз поражали Паркера тем, с какой поразительной точностью угадывали волю своего господина только по одному взгляду) в дальнейшем могли стать серьёзной проблемой. Но Питер не считал нужным выслуживаться перед поборником зла, он герой, по крайней мере им был, и унижаться таким образом он не собирался. Танос, соизволивший обернуться в его сторону, спокойно, без видимой досады или неудовольствия, кивнул: «Идём». Питер поднялся. И единственное, в чём пленник Вселенского зла мог быть благодарным титану в этот момент, только в том, что тот не сказал: «Пора домой». Переступая грань пространства, Паркер лелеял в себе надежду быстро, а значит без новых «приключений», добраться до своего отсека. Забиться там в угол и с плотно сжатой челюстью и плотно зажмуренными глазами погрузиться в необходимую его сознанию тьму. От того он и шагнул в портал с тихой радостью пленника, что после изощрённых пыток наконец может вернуться к привычному заточению. И в итоге, ступив на не отдающуюся гулом металлическую поверхность, а на землю, юноша был разочарован. Ему-то казалось, что на сегодня с него достаточно, но, видимо, у Таноса было иное мнение на этот счёт. Вместо угнетающей чёрной бездны за бортом над его головой было небо. Приятно бирюзового оттенка, с золотыми отблесками на атмосферных, воздушных как облака, образованиях. Воздух, что он вдохнул полной грудью, был приемлем, почти нормальным. И в отличии от Голландца таил в себе запах земли, растений, возможно, пыльцы и чего-то ещё. На корабле Вселенского зла всё было стерильно и затхло, казалось, космическая пустота высасывала всё живое. Иноземная культура, которую Питер изначально принял за траву, была высокой и не была бесконечной, а имела чётко выраженную границу. А хижина, стоящая чуть поодаль от поля, не отличалась ничем примечательным. Самая обычное архитектурное образование, как с картинок учебника истории о первых переселенцах, что жили без изысков и имели только самое необходимое. Контраст с бьющим в лицо песком прошлой планеты был столь разительным, что Питер, заморгав, попытался сбросить наваждение. Ведь в таком приятном месте он ещё ни разу не был. По сравнению с прочими мирами — это был самый настоящий рай. Мягкие лучи заходящих солнц казались такими Земными, и это не могло не причинять дискомфорт. Мягкий ветер коснулся волос, легко мазнул по лицу, и глаза подростка нестерпимо обожгло. Бросив раздражённый взгляд на Титана, Паркер хриплым и тихим голосом спросил: «Зачем мы здесь?». Но Танос, не ответив, кивнул следовать за ним. И юноше ничего не оставалось, как последовать за злодеем. Они предсказуемо двинулись в сторону хижины. Питер молился, чтоб там никого не оказалось. Он не выдержит чьей-либо смерти. А сейчас сил противостоять Таносу у него совершенно нет. (Хотя этих сил вообще никогда и не было!). Двигались они не быстро и не медленно, а нормально, так, словно прогуливались по парку или аллее. Питер брёл чуть позади. Впоследствии он страшно жалел, что не рассмотрел этот новый мир подробнее, не впитал в себя, как солнце переливалось на листьях, как мягко касалось плодов, какие именно ветер разносил запахи и звуки. Он ещё долго корил себя, что смотрел только в землю, что была рыхлой, и такой густой, словно ненастоящей. Так мало свободы и, главное, разнообразия было у него в плену у Вселенского зла, мучения (тренировки) однотипные, круг «общения» никакой. И, возвращаясь после своих вылазок, он всегда бережно перебирал все новые впечатления. Но сейчас он был столь подавлен, что, взорвись рядом с ним сверхновая звезда, он бы не проявил бы к этому событию должного внимания. Строение оказалось пустым, унылым и самое главное необжитым. «Готовые декорации к Робинзону Крузо» — обводя взглядом помещение, с долей злой иронии подумал юноша. Он некоторое время мялся у входа, так и не решаясь зайти. С некоторых пор он со скепсисом относится ко всем видам замкнутых пространств. И если у него всё же есть выбор, то он предпочёл бы остаться снаружи. Там со ступеней открывался потрясающий вид на бесконечно зелёную и бесконечно прекрасную долину. Но выбора у него не было. Танос, как радушный хозяин, странно и беззлобно пригласил его пройти в глубь пристанища. «Его пристанища» — с каким-то благоговением и ужасом осознал Паркер. Сделав ряд безысходных шагов, с ещё большей тщательностью изучая убранство хижины, он замер чётко посередине. Теперь он всерьёз опасался обнаружить здесь черепа врагов или законсервированные части тел павших пришельцев. Это вроде как распространённая атрибутика в тайных логовах злодеев. Но хижина по-прежнему казалась самой обычной, даже излишне обычной. — Твой страх неуместен. Это мирное место, здесь ещё никто не умирал, — с лёгкой и странно-мягкой усмешкой оповестил его титан, опуская тыквы-фрукты, что он сорвал на подходе к хижине, на поверхность массивного стола, что стоял вблизи очага. Но слова титана измученный мозг юноши интерполировал иначе: «Здесь я ещё никого не убивал, а ты не достоин стать первой жертвой». Плотно сжав челюсть, Питер кивнул, но так и не предпринял попыток двинуться дальше. Ему было поразительно всё равно, что это за место и зачем титан привёл его сюда, он просто хотел закрыть глаза и уснуть. И желательно уснуть так глубоко, чтоб вообще не видеть снов. Питер, резко шарахнувшийся в сторону, испуганно заозирался. Внезапно вскрикнувшая на улице птица вызвала всплеск паники в его сознании. Вслед за этим по его телу прошлась волна болезненных мурашек, такая сильная и болезненная, как самая настоящая судорога. Мир вмиг из прекрасного преобразился в смазанное пятно, от которого исходила самая настоящая угроза. Организм распространяющейся болью в мышцах продолжал напоминать о недавнем срыве, требуя от своего обладателя отдыха. Сделав непроизвольный шаг, не целенаправленно или осознанно, Питер оступился, как он осознал, в бездну. Жирные, плотно чёрные, маслянистые кляксы утягивали его на дно. Голову сдавливали тиски. Питеру было так невыносимо, что хотелось умереть. В один момент, как фейерверк, всё вспыхнуло и тут же погасло, и наступила так им желанная тьма.***
Первое, что он увидел, когда пришёл в себя, это мелкие и частые лоскуты неба, что, как битое стекло, были разбросаны на крыше хижины. Эти голубые, уже почти синие прорехи сбивали с толку, и его измотанное сознание не знало, что с ними делать. То ли сосчитать, то ли зажмурить глаза и наслаждаться шипением и мерным потрескиванием дров в очаге. Резко распахнув глаза и подорвавшись вверх, юноша судорожно заозирался. Потрескивание дров это был не тот звук, что можно услышать на Голландце. Это был пугающе забыто-старый звук, что отдавался горечью на языке. И, как назло, вместе с ним всплыли непрошеные воспоминания о единственном совместном походе с Беном в лес, где они пробыли не два запланированных дня, а пару часов из-за внезапного ливня. Но их, городских жителей, подобное не расстроило, ведь пожарить на костре сосиски они успели и ощутить всю дивную красоту леса тоже. Разглядеть в окружающей его обстановке что-либо Паркер не смог, острым жалом впившаяся в его голову боль заставила зажмурить так опрометчиво распахнутые глаза. Ещё некоторое время ему потребовалось припомнить события прошлого дня: испещрённый выстрелами бластера трон, океан псевдо-колы, ранения Таноса… Или это было сегодня? Он не знал, хотя это было и не важно. Боль, уже существеннее той, что атаковала его с пробуждением, безжалостным зверем вгрызлась в сердце. «Меня не искали. Не искали!» — горькая мысль, заставившая его сделать судорожный вздох. Снова зажмурившись, стиснув до боли кулаки и замотав головой, в нелепой попытке прогнать страшные мысли, он решил сосредоточиться на окружающих его вещах. Во-первых, он был не в том месте, где утратил связь с реальным миром. Это помещение было меньше. Кроме чего-то похожего на место для сна и забитого досками окна здесь ничего и не было. Материя, которой был заботливо укрыт Питер, была тонкой и чем-то напоминала застиранные кухонные полотенца Мэй, но структура ткани явно имела неземное происхождение, и на ощупь ткань была в разы грубее. Но юноша и не думал жаловаться, ведь на Голландце и этого у него не было. Бросив угрюмый взгляд на «одеяло», он решил, что это ничего не значит. Сбросив материю с плеч, он с трудом встал. Прятаться также не было смысла, он в полной власти Таноса, всегда был и всегда будет. Искривив рот в усмешке, он даже смог издать что-то похожее на смешок. Выйдя на свет, он застал Таноса за помешиванием какой-то жижи в подвешенном над очагом котелке. Эта сцена была столь нелепо странной, что Питер решил не зацикливаться на этом. Мало ли чем Вселенское зло скрашивает собственный досуг. И пока юноша, всё также нелепо замерев, мялся в дверном проёме, злодей, не отрываясь от своего занятия, обратился к нему: «Сегодня ты продемонстрировал врагу свою слабость». — Слабость? Вы меня спровоцировали! — тут же ощетинился Паркер, полностью подбираясь и скидывая с себя остатки сна, что так и не принес долгожданного облегчения. — Впредь этого не должно происходить, — всё тем же спокойно величественным голосом договорил Танос. Освещённый пламенем очага титан был подобен скале, такой же вечный и незыблемый. Паркер плотно сомкнул челюсть, он не доверял себе. Он знал, что может не удержаться и высказаться, ведь язык нестерпимо жгло. Но чутьё, сковавшее его, удерживало. Ведь именно эти слова титана, первая непреодолимая граница, эфемерная, но тем не менее самая реальная из всех. Даже реальнее, чем металлические стены Космического голландца. И эту черту ни в коем случая не следует пересекать. Зло уткнувшись в пол, Питер кивнул. Сил вербально подтверждать согласие на требование Таноса у него не было. Злодей, смерив юного героя нечитаемым взглядом, снова вернулся к похлёбке и, сняв её с огня, уже неуловимо изменившимся голосом бросил через плечо: «Тебе надо поесть». А Паркер всё ещё уязвлённый, хотел было отказаться, но, не найдя в себе необходимой на это бравады, молча обошёл титана, стол, и как-то нерешительно опустился на стул. И снова обводя взглядом помещение, он старался не задерживать взгляд на титане, но выходило это откровенно плохо, он остановился на живом пламени очага. И только теперь Питер подумал, что так близко он Таноса никогда прежде не видел (Близко вне сражения). Тот без парадных доспехов, без своего трона и победоносной усмешки выглядел крайне обычным. «И не скажешь, что этот пришелец лелеет мечту уничтожить половину Вселенной» — сухо усмехнулся Паркер, переведя взгляд на свои руки, точнее на руку. Ту, что из металла, он всё ещё не мог принять. Из водоворота удручающих мыслей-терзаний юношу вырвал тихий стук о поверхность стола. Миска, которую перед ним поставил титан, прежде чем сесть на место напротив него, была наполнена алой похлёбкой, что отдалённо по виду напоминала томатный суп. Столовых приборов не предполагалось, и Питер взял в руки миску и сделал безразличный глоток красной жижи. Привыкший питаться чем придётся, он не испытывал никаких метаний в данном аспекте. Ведь когда твоя жизнь непрерывный фильм ужасов, такие мелочи как еда волнуют тебя в последнюю очередь. Жизнь здорово умеет расставлять приоритеты. И теперь он был уверен, положи перед ним дохлого опоссума, он и его из-за особой нужды съест. Но на удивление «красная жижа» была приятной на вкус, не такой овощной, как он мог предположить, но весьма приемлемой. И самое главное горячей! Только сейчас Питер Паркер осознал, что страшно замёрз, и дело было даже не в костюме, тот по-прежнему защищал его от перепада температур, казалось, холод исходит откуда-то изнутри. Будто в его груди, за рёбрами, образовалась дыра, из которой и веет тот самый холод. Осушив миску до половины, Питер понял, что лимита он достиг ещё три глотка назад. Теперь он ощущал некоторый дискомфорт. И не было ничего удивительного в том, что, выживая все эти месяцы за счёт «жижи», он несколько попортил свой желудок. Но и об этом юноша старался не думать, ведь решить эту проблему он никак не мог, поэтому и страдать по этому поводу он считал бессмысленной тратой времени и сил. С досадой бросив взгляд на похлёбку, он отодвинул от себя миску. Разглядывать титана за трапезой представлялось ему верхом безумия, поэтому глядя не на Таноса даже, а на огонь, он тихо спросил, что это за место. Злодей с отстранённостью человека, который ощущает себя хозяином положения, ответил не сразу. А заговорил только, когда опустошил свою миску до половины. «Это мои сады» — ответил он. Юноша, быстро встретившись взглядом с желтыми нечеловеческими глазами, в которых не было ни намёка на безумие или всепоглощающую ярость и ненависть, кивнул и снова отвернулся к огню. Происходящее: стол, жёсткий стул, похлёбка и огонь, если и представлялись ему плохо клишированным безумием, то сил удивляться этому у Питера не было. И, глядя на живо пляшущее пламя, он осознал, что устал по-человечески. Устал страдать и устал от чувства безысходности. Поэтому, если он мог получить немного тепла от миски похлёбки, приготовленной Вселенским злом, то почему бы и нет.