Без тебя... (бес тебя!)

Через пару дней Чача, действительно, улетел обратно в свою Америку. Снейк все эти два дня уговаривал его задержаться в Москве еще, но Саша, прекрасно понимая состояние директора, понимал так же и то, что не может быть ему нянькой. При всем Сашином желании помочь и уберечь Хакимова от неудач, постоянно находиться рядом было невозможно. Для этого Чаче, на полном серьезе, пришлось бы переехать обратно в Москву. А еще лучше — сразу к Снейку домой. Но у каждого из них была своя жизнь и Снейк это тоже понимал. Поэтому, Саша упрямился и отшучивался, что если останется в городе, то «Наив» ждет пьяное будущее и коллективный поход к наркологу, как итог. — Нет, Хакимов, надо чаще встречаться, но при этом как-то меньше пить, — Иванов похлопал Диму по плечу. — У вас Голантом и Колей только по две почки, между прочим. И печень одна. — У тебя, можно подумать, всего по четыре, — фыркнул Снейк. — Я, чем больше упарываюсь, тем лучше выгляжу! — хохотнул Чача. — Перед тобой, Хакимов, стоит экспериментатор со стажем, так то, на минуточку! Завтрак получился натянутым — оба музыканта понимали, что сегодня им предстоит проститься до осени. Телефонные разговоры, как всегда, будут короткими и более дежурными, чем душевными. Душевно получалось всегда только с глазу на глаз. Днем Дима потащился за фронтменом в аэропорт, хоть Иванов и ворчал, что там делать нечего, но Снейку хотелось еще, хоть какое-то время, чувствовать присутствие друга. Чувствовал он, однако и то, как одиночество нерешительно топталось за спиной, ожидая, когда уже объявят посадку на рейс, чтоб всецело завладеть Хакимовым. — Ты сходи там сегодня куда-нибудь, не скучай! — подбадривал напоследок Иванов Диму. — Знаю я тебя, опять один в четырех стенах запрешься… — Я не один, я с Барби и Мэнсоном, — пробовал отшутиться Снейк. — Ага! Не начинай даже, — Саша скрипнул зубами. — На твоем святоше свет клином не сошелся и не надо из себя, Хакимов, великомученника строить — он, все-равно, не оценит! — Хорошо, хорошо! — Дима поморщился. — Я в «Зарядье» погулять тогда съезжу, только и ты не начинай, пожалуйста… А потом, когда в небо взлетел самолет с Ивановым на борту, Дима, провожая взглядом серебристую птицу, ощутил как опускаются на плечи тяжелые лапы этого самого одиночества. Он засунул руку в карман и, зажмурившись, сжал в кулаке ангелочка. Но у погоды, как оказалось, были свои планы на вечер. Когда Снейк возвращался из аэропорта, по небу просто бегали тучки, а, уже буквально через час после того, как он зашел домой, все затянуло сплошной серой пеленой и пошел отвратительный дождь. Прохожие исчезли с улиц, решив, очевидно, что там нечего делать. Снейк курил на кухне возле окна, выпуская табачный дым в форточку и был совершенно согласен с прохожими. Редкие огоньки в домах стали зажигаться раньше обычного и лето, из уютного кухонного окна, отдаленно напомнило Хакимову осень. «Это лето — как осень, душа кислорода не просит, » — вспомнил он какую-то попсовую грустную песенку. Самое время было наполнить тарелку всякими вкусностями и отправиться в гостинную, смотреть какой-нибудь интересный фильм. Именно так Дима и сделал. Но по мере того, как дождик за окном усиливался, стуча по подоконнику, а в комнате все больше темнело — изображение на экране начинало потихоньку расплываться. Снейк впадал в дрему. Он уже готов был выключить телевизор и, завернувшись в плед, как в кокон, уснуть, но под мягкой клетчатой тканью завибрировал телефон. «Чача что ли? Рано он как-то, » — подумал Хакимов, отыскивая под задницей гаджет. — Да, алло! — дурацкая привычка отвечать не глядя, сыграла с Димой сегодня злую шутку. — Дмитрий? Дим, это Валера. Снейк вздрогнул, судорожно схватил ртом воздух и вытаращил глаза. Дремавший на хозяйских коленях Мэнсон, испуганно дернулся и спрыгнул на пол. — Дим? — голос в трубке стал встревоженным. — Да, да! — опомнился Хакимов. — Я просто не ожидал вас… тебя… услышать. — Да я, обычно, не звоню в столь поздний час… Тут просто дело такое, — замялся Валера. — Что случилось? — заволновался Снейк. — Да на электричку я опоздал, — пожаловался батюшка. — А до утра на вокзале… — Что? Какой еще вокзал? — возмущенно перебил его Дима. — Ленинградский, — как-то испуганно прошептал Валера. — Я имею ввиду, что никаких вокзалов! Я адрес тебе сейчас смс-кой сброшу. Деньги на такси есть или встретить тебя? — Есть. А я тебя не напрягу своим приездом? — запоздало опомнился батюшка. — Что ты! Нет, конечно! — до Снейка стал доходить весь смысл ситуации и счастливая улыбка появилась на его губах. Словно маленький ребенок, забрался он после звонка на подоконник и принялся вглядываться в сумеречный двор, ожидая увидеть там знакомую фигуру. Чуть меньше, чем через полчаса, возле подъезда остановилось такси, осветив фарами мокрые скамейки и, частично, детскую площадку. Валера вылез из машины и, подняв голову, пробежал взглядом по окнам. Хакимов, спрыгнув с подоконника, поставил на плиту чайник и бросился открывать входную дверь. Гость, вымокший насквозь, предстал перед Снейком, буквально, через пару минут. — Чертов ливень! — прошипел он, пристраивая пакеты и большую спортивную сумку возле полки для обуви, и подавая Хакимову ледяную мокрую ладонь для приветствия. — Батюшка? — Дима поднял одну бровь, удивленно смотря на Валеру. — Что «батюшка»? Ты на улице был? А я был! — усмехнулся тот. — Там дождина стеной! Барби, крутившаяся под ногами и задорно лаявшая на гостя, вызвала умиление Валеры: — Ути, какая живинка замечательная! — Ага, тварь божия, — усмехнулся Снейк, но тут же замялся, думая, как корректнее задать вопрос. — Ты… тебе… Если я предложу тебе переодеться в свои вещи, ты как? — Как, как? Отлично! Не в мокром же мне ходить… — Нет, я имею ввиду, у вас это не грех там? — «Там» — может быть. Но я то здесь, как видишь, — Валера принялся стягивать с себя мокрую рясу. — Тогда могу предложить еще и горячий душ! — засуетился Дима. — Ванная вот здесь, полотенце на дверях чистое висит. Сейчас гляну, во что переодеться тебе… Пока он искал у себя более-менее приличные шмотки, без черепов и стразов, ну или, хотя бы, с наименьшим количеством таковых, на кухне засвистел чайник и Снейк, бросив все, помчался его выключать. В холодильнике, от Сашиного проживания, остались сыр и колбаса. Хакимов нарезал их тонкими ломтиками и аккуратно разложил на блюдце. Рядом поставил хлеб, вкусное печенье в вазочке. Достав из шкафа две чайные чашки, он кинул в них по заварочному пакетику и, прислушавшись к шуму льющейся воды, улыбнулся, глядя на свое отражение в окне. Счастье, свалившееся на него в виде промокшего и промерзшего батюшки, было сравнимо только с долгожданным подарком под елкой, утром первого января. Когда елка не пластиковая, а живая и пахнет хвоей. Когда подарок, найденный под ней — чудо! — Дим, — тихо позвал его сзади Валера. — Ты мне обещал что-то. Снейк, вынырнув из задумчивости, обернулся и ошалело уставился на гостя. Валера, устав дожидаться сухую одежду в ванной, решился выйти оттуда в одном полотенце и поторопить Диму, но этим совершенно выбил почву из-под ног у Хакимова. Черная махровая ткань плотно обтягивала узкие бедра. Мокрые волосы падали на плечи и редкие капли воды с них стекали по груди и спине, оставляя за собой блестящие дорожки. Снейк угадал еще в первый день — фигура у батюшки была очень подтянутой и сейчас Дима залюбовался его широкими плечами, и выступающими венами на красивых руках. Валера скрестил их на груди и, подняв одну бровь, с легкой улыбкой наблюдал за асфексией Хакимова. — Я сейчас, — опомнился Дима и выскочил с кухни, в проходе, случайно, задев Валеру плечом. Хотя, стоп! Или это Валера задел Диму не случайно, а специально? На то, что у него дома узкие дверные проемы, Снейк никогда не жаловался и столкнуться там вдвоем было, практически, нереально. Если только намеренно. — Показалось, — прошептал Дима сам себе и встряхнул головой, отгоняя навязчивые мысли, а заодно и безумное желание вернуться на кухню, сорвать с Валеры полотенце и завладеть его членом прямо на кухонном столе. Хотелось ласкать гладить и целовать эту, пахнущую его гелем для душа, кожу. И что самое главное, безумно хотелось почувствовать, как это умеет делать Валера: ощутить его сильные руки на себе, раскрыться ему навстречу… Чтоб потом качаться на сладких волнах наслаждения, не смея поверить, что все это случилось на самом деле. А на кухне батюшка, опустившись на табурет и схватившись руками за голову, повторял шепотом: — Господи, прости! Какой я дурак. Какой дурак! Господи, прости! Больше всего на свете Валера боялся сорваться туда, откуда много лет назад вылез только благодаря монастырю. Он осознанно посвятил себя служению Богу, чтоб суметь заглушить свою неправильность. Не искоренить, нет! Хотя бы, заглушить. Только молитвы и усердный труд на территории монастыря спасали его все эти годы от навязчивого желания взяться за старое. Ни семьи, ни детей у Валеры, конечно, не было. Было лишь несколько недолгих связей в прошлом, о которых он не хотел даже вспоминать и ощущение того, что он какой-то не такой, как другие. Родственники, все кроме сестры и ее мужа, предпочли вычеркнуть его из своей жизни после того, как правда стала известна. Существовать с этим было тяжело и стыдно. А стены монастыря, казалось, уберегали ото всего. Не уберегли они Валеру только от Хакимовских голубых глаз и от того самого страшного чувства неправильной любви, которое заставляло теперь батюшку молиться в два раза усерднее. Соблазнительный брюнет из «Наива» снился Отцу Валерию в эротических снах и заставлял снова и снова окунаться в сладкие греховные фантазии. А самое страшное — заставлял скучать. В дверном проеме показалась рука в черных звездах-татуировках, протянувшая батюшке домашнюю футболку и легкие спортивные штаны. Валера, не глядя, забрал вещи и, дождавшись, пока Дима уйдет обратно в комнату, пошел в ванную переодеваться.