Опилки

***

В холле первого этажа пусто и тихо. Свет из окна падает косой дорожкой на диваны и столики, добавляя теплых тонов к холодному лампочному, ковер приятно пружинит под гудящими после пробежки ногами. Заботливо включенный кем-то чайник мелодично звенькает, и перспектива добраться до спрятанной в комнате «для мотивации» пачки печенья с каждой секундой радует все больше. Очако глубоко вдыхает и медленно выдыхает, потягиваясь и на ходу расстегивая теплую куртку. Вечер обещает быть хорошим… — Ну пиздец! — громогласно доносится откуда-то из-за угла. …если никто его не испортит. Очако вздрагивает и хмурится. За ругань в общежитии Айзава карает исправительной уборкой — не так жестко, как за драки, конечно, но тоже неприятно. Правда, на этого нарушителя спокойствия воспитательные меры никогда особо не действовали — Бакуго и так драит полы куда чаще наемных уборщиц. Очако фыркает. Странно, что ему еще за это не платят. По ее мнению, уже давно пора. Если честно, ей вообще не интересно, что там случилось в этот раз. Бакуго часто орет, раздражаясь от всего подряд, начиная от плохой погоды и заканчивая неудачной тренировкой, и ведет себя порой как вредный трудный подросток. Вряд ли ему помогли бы какие-нибудь дыхательные гимнастики, медитации или йога. Очако сомневается, что даже расслабляющий чай Яомомо и успокоительные таблетки возымели бы нужный эффект над таким темпераментом. Лишние проблемы ей не нужны, особенно сейчас, когда наверху ждет заслуженный отдых, поэтому мимо пролета она проскакивает быстро и незаметно, мельком мазнув взглядом по темному закутку перед лестницей. И тут же застывает на месте, шокированно задержав дыхание. Что она только что увидела? Или ей показалось? — Там что, кто-то был? — тут же рычит Бакуго. — Тихо. И не шевелись. Второй голос сложно не узнать, а уж внешность Тодороки — тем более. Разноцветные волосы выделяют его даже среди студентов Юэй. И в тот момент, когда Очако прошмыгнула мимо, голова с этими самыми яркими волосами явно находилась не в том месте, где должна была, хотя бы в теории. Гораздо, гораздо ниже. «Я ничего не видела!» — убеждает себя Очако, с неясным сожалением закусывая губу и воровато прижимаясь к стене. Если тренировки что и улучшают, так это скорость реакции на всякие неоднозначные ситуации — как на нападение взрослых преступников на школу, к примеру. Или на сорванную злодеями стажировку. Или… Очако уверена, что не ошиблась. Шевелюра Тодороки абсолютно точно была между раздвинутых ног Бакуго. В пустом закутке перед лестницей, где обычно никто не ходит. И это его голос было слышно из-за поворота. — Да что там сложного, мать твою?! Просто отсоси! — агрессивно продолжает Бакуго. — Не достаю так, расстегни. И не дергайся, не хочу последствий. — Я видел твой рот! Ничего тебе не грозит, придурок, шевелись уже! Очако чувствует, как под курткой становится жарче, майка прилипает к спине. Щеки и шея теплеют, она прижимает к ним ладони и жмурится, легонько щипая себя за кожу. Все это правда происходит? — Не уверен, что у меня получится, — напряженно отвечает Тодороки, чем-то шурша. Очако сглатывает и тут же решает ждать до победного конца — любого из возможных. Она что-то слышала о том, что эти двое подпалили лифт несколько дней назад, и Айзава, в качестве наказания за драку, назначил уборку придомовой территории в течение недели. За поворотом раздается отчетливый щелчок пряжки ремня, громкий недовольный вздох, затем вжик молнии, и Очако краснеет еще сильнее. Теперь ей начинает казаться, что лифт пострадал далеко не от конфликта. «Кто-нибудь знает? — мгновенно проносится в голове. — Как мы вообще не заметили этого раньше? Даже Тоору, которой Тодороки так нравится!» — Не кусайся, чтоб тебя!.. — хрипло рычит Бакуго. Тодороки что-то невнятно мычит в ответ, и тот негромко цыкает, снова звякая пряжкой. Очако приходится глубоко вдохнуть и медленно, очень медленно выдохнуть, чтобы не начать сопеть на весь холл как маленький паровоз. Вспотевшие пальцы она не глядя вытирает о штанины. Да что же это такое?! Прямо на лестнице, на первом этаже, где кто угодно может их увидеть! Единственная причина, по которой она еще не стала жертвой пожара, в том, что эти двое ее не заметили. А вот причину, по которой она продолжает стоять и слушать, как одноклассники вовсю поддаются подростковым гормонам, вместо того, чтобы вернуться к себе, иначе как любопытством не назовешь. Глупым и опасным для жизни. Но сдвинуться с места Очако не может — чмокающие звуки и шумное дыхание словно манят. Одно дело смотреть тайком всякое в интернете, сквозь пальцы и смущение подстегиваясь интересом, и совсем другое — наблюдать вживую. Прямо между двумя суровыми одноклассниками. Да как они вообще сошлись, боже… — Блять, быстрее… — шипит сквозь зубы Бакуго, и следом раздается тихий влажный шлепок. Одновременно с этим двери лифта беззвучно открываются, и Очако бросается наперерез появившемуся Коде раньше, чем успевает подумать. Тот ошарашенно замирает посреди шага, и она понимает, какой у нее сейчас должен быть вид — взъерошенная, в расстегнутой куртке, с краснющим лицом и безумными глазами, будто ее поймали на чем-то неприличном, Очако наверняка вызывает сразу массу подозрений. Вот только пока что не поймали. И совсем не ее. Но если поймают, точно случится катастрофа. — Кода-кун, привет! — нелепо громко восклицает Очако и взмахивает руками, заступая дорогу. — Как твои дела? Куда собираешься? «Надеюсь, они услышали!» Кода удивленно наклоняет голову набок и тушуется. В руках у него Очако замечает кролика. — Все хорошо. Мне сказали, что кто-то звал на помощь, — тихо говорит Кода, указывая на него. — Животных кто-то распугал. Очако на секунду озадаченно зависает, разглядывая пушистую шерстку и представляя, как Тодороки и Бакуго могли кого-то «распугать», и тут же мотает головой. Трезво соображать с колотящимся сердцем и такой кашей в мозгах никак не выходит. От нездорового возбуждения даже коленки дрожат. — Да… Да, конечно, — отвечает она невпопад. — Я могу чем-нибудь помочь? — Кто там треплется?! Очако вздрагивает и оборачивается. Из прохода выходит Тодороки, а следом за ним — Бакуго, бесстыдно волочащий сползающие расстегнутые штаны. Очако быстро оглядывает обоих, мучительно цепляясь за каждую деталь, включая оранжевую резинку боксеров. А потом Тодороки равнодушно вытирает рот тыльной стороной ладони, и ей кажется, что по температуре она теперь может сравниться разве что с кипящим чайником. У Коды на скалистом лице не написано ничего, будто он каждый день наблюдает что-то настолько откровенное. Может, Очако просто слишком испорченная? — И чего уставились? — рычит Бакуго, натягивая штаны и вставая рядом с Тодороки. Толкает его плечом. — Не знаю, насколько ты справился, двумордый. Если сдохну, приду за тобой с того света, чтобы прикончить. Тодороки рассеянно кивает. Взгляд Очако прикипает ко льду, кольцом намороженному поверх штанины Бакуго. В руках Тодороки тоже держит какую-то темную длинную ледышку, и во всем этом что-то не сходится с легкомысленными зажиманиями на лестнице холодным вечером. Но бежать с места преступления уже поздно. — А что… — Голос срывается на хрип, от стыда жарко становится даже локтям. Очако кашляет и решительно продолжает: — Что у вас там произошло? Мне показалось, я слышала что-то странное… Она ежится и нервно поправляет куртку, стараясь смотреть между двумя серыми пиджаками. Бакуго настойчиво перехватывает ее взгляд, и примерно секунду в хмурых красных глазах сквозит подозрительное недоумение. А потом Очако впервые видит, как Бакуго Кацуки стремительно заливается краской — прямо до корней светлых волос. — Вот же идиотка, — шипит он, сжав зубы, и закрывает ладонью лицо. — Это змея, — перебивает его Тодороки, будто не заметив. Быстро подходит ближе и протягивает Коде ледышку. — Она укусила Бакуго, когда мы собирали листья. Медкабинет уже закрыт, поэтому я заморозил ее и принял меры. Не уверен, что помогло. Взгляни. Я не знал, что около общежития водятся змеи, но смертельно ядовитых быть не должно… Кода что-то отвечает, а Очако резко вдыхает, за шумом в ушах не слыша ни слова. Потому что грядет настоящая катастрофа. Бакуго за плечом Тодороки подрагивает от ярости и прожигает ее взглядом, все больше напоминая по цвету что-то… Кровь! Кровавую расправу и взорванное общежитие! От яркого образа Очако выходит из оцепенения и пятится, тихо прощаясь. Вот теперь он точно ее убьет — за то, что она все неправильно поняла! Она успевает проворно развернуться, юркнув мимо Коды, и даже оказаться в лифте, хлопнув рукой по кнопке. Не зря тренировалась — никто даже не дергается за ней следом. В безопасности кабины тут же мелькают неуместные навязчивые мысли: когда это Бакуго успел рассмотреть рот Тодороки? И: она не одна тут такая испорченная? Очако сильно жмурится и шлепает себя по горячим щекам. Сердце не успокаивается. Как после такого жить дальше, не придавая значения всякой глупой ерунде? За неспешно закрывающимися дверьми лифта Кода пожимает плечами, разглядывая врученную ледышку, и добродушно говорит: — Не переживайте, она вообще не ядовитая. Ядовитых тут не водится.