***
Сакура цветет раз в году, отмечая этим событием даты и делая их особенными, запоминающимся. Веками, десятилетиями, годами приветствуя приход весны и новую жизнь, розовые лепестки заполняют все вокруг — кружат в воздухе, переворачиваясь на ветру, оседают в воде городских каналов, шелестят под ногами. Запутываются в волосах, одежде, мыслях, укрывают все невесомым розовым полотном, окрашивая в нежный цвет серые дома, темные машины, хмурых прохожих, асфальт и брусчатку. Тонкие лепестки, мягкие и хрупкие, прекрасные в своем мгновении полета. В мгновении умирания. Это особенное время — время наблюдений и открытий. Время выйти из спячки, изменить что-то, исправить. Время все переосмыслить. Переродиться. Изуку стоит под деревом, натягивая рукава ветровки на пальцы и глубоко вдыхая свежий весенний воздух, и грустно улыбается, сжимая в руках конверт — хорошо, что даже здесь все цветет. Он пришел отдать все письма разом и думает, что, возможно, это — последнее. В этот раз.***
На городском кладбище светло, дует ветер и, несмотря на мрачные памятники, все вокруг живет своей жизнью, будто противясь гнетущей атмосфере — шевелится свежая листва, летают лепестки сакуры, поют птицы. Среди надгробий почти никого нет, кроме высокой женщины в пальто и девочки в зеленой куртке, стоящих у старой могилы. — Кибо, ты рассказала дедушке обо всем, что хотела? — участливо спрашивает женщина. — Да. Можем идти домой. Они молча кланяются надгробию, разворачиваясь, и почти уходят, но внезапный порыв ветра разбрасывает стопку бумаг, лежащих на соседнем памятнике, по земле вокруг. Кибо срывается с места и подбегает, ловя их и пытаясь не дать разлететься дальше. — Мам, это письма! — удивленно восклицает она, рассматривая конверты с подписями. — Сложи их обратно, — строго отвечает мама. — Неприлично читать чужое. Кибо хмурится и медлит, глядя на бумаги в своих руках, потом на надгробие. На том коротко написано «Бакуго Кацуки», и стоят сухие даты — рождения и смерти. С выцветшего фото рядом с каменным памятником сурово смотрит светловолосый парень. Она быстро подсчитывает в уме — выходит, что пять лет назад, когда он умер, ему было двадцать четыре года. Кибо задумчиво жует губу и отвечает: — Он ведь не сможет сам их прочитать. — Кто? Кого? — теряется мама. — Письма. Их надо рассказывать вслух, читать. Как же он откроет конверт, достанет письмо? У призраков ведь нет тела, они не могут трогать вещи, это всем известно. А вдруг там что-то важное? — взволнованно продолжает Кибо. — Вдруг он не узнает об этом? Мы должны помочь! Дедушке же мы рассказываем, а ему, может быть, и некому. — Но так же нельзя… — растерянно выдыхает мама после паузы, но Кибо смотрит на нее так укоризненно, будто настоящее преступление — это поступить как-то иначе. — Ладно. Но это очень невежливо. Давай только последнее. И если там будет что-то совсем личное, ты сразу же прекратишь, хорошо? — Конечно, — отвечает Кибо, копаясь в конвертах. На каждом стоит дата, и самой последней неожиданно оказывается сегодня, девятое апреля. Она осторожно разворачивает листок, прокашливается и снова смотрит на недружелюбного парня с изображения. Письмо длинное и сложное, и ее решительность куда-то испаряется, но она точно может это сделать, она ведь уже давно не ребенок, легко все прочитает. Почему-то Кибо вдруг кажется, что это очень важно. — Бакуго-сан, простите, пожалуйста. Я не знаю, от кого это письмо, и сразу же забуду обо всем, что прочитала, но вы… Вы просто послушайте. Наверняка этот человек хотел бы, чтобы вы узнали. Она набирает побольше воздуха и негромко читает: Привет, Каччан! Это снова я. Ты не ответишь, но мне о стольком нужно тебе рассказать, и в письмо это точно не влезет. Ты так далеко, мы пока никак не встретимся… Знаю, тебе наверняка все равно, но мне хочется тебя увидеть. Так давно не виделись, кажется, что сотня жизней прошла. Всегда так. Я ездил к маме, она хорошо себя чувствует, нога после операции уже не болит. У нас в агентстве сейчас много работы, и вся — опасная, как обычно, поэтому пришлось ее успокаивать, но что поделать. Никак не могу расслабиться, обстановка накаленная, нельзя всех подвести. Заходил к твоим родителям поздороваться, они очень скучают, ты же никому не ответишь, я знаю — для тебя это сейчас невозможно. Прости, что приходится ждать. Знаешь, на улице так красиво, все цветет, а я вспоминаю все наши школьные выпуски тут — хорошо, что в Японии они в конце марта. Символично, наверное — весна, начало чего-то нового. Каччан, а помнишь сакуру между нашими домами? Такая маленькая, кривая, которая прямо из асфальта торчала, и её всё никак вырубить не могли? Она там так и стоит, представляешь? Я вот был, она как раз цветет. Вся в цветах, похожа на облако. Знаю, ты все это «глупое любование» не очень любишь, но все-таки сакура — это красиво. Помнишь наше обещание? Конечно же, нет. Ты бы опять сказал, что я идиот и запоминаю всякую дрянь, но оно в последнее время никак не выходит у меня из головы. Я помню его — мы обещали всегда быть вместе, кем бы мы ни были, где бы мы ни были. И я стараюсь его держать, честно. Сколько бы жизней ни прошло. Хотя иногда мне кажется, что тебе это совсем не нужно. В этот раз мы обещали вместе стать сильнейшими героями, но ты опять ушел раньше, и я не смог ничего сделать — бесполезный Деку, как ты и говорил. Ты слишком хорошо меня знаешь. Ладно, прости, что я коротко и как-то грустно, но надо идти, преступники ждут — геройская деятельность, все как обычно, а без тебя все это сложно и уже не так радует. Да и ответственности много. Я опять не решился сказать тебе правду, как и множество раз до этого. Потому что слишком поздно вспомнил, и я просто трус во всем, что касается тебя. Только на письма и хватает, но ты их все равно не прочитаешь. И не вспомнишь ни о чем в следующий раз. Но я уже решил — обязательно напомню, когда мы снова встретимся, постараюсь рассказать. Может, ты даже и не поверишь, посчитав меня сумасшедшим, кто знает. Если все-таки решишь меня выслушать и не оттолкнешь, то я расскажу о том, как цвела самая первая наша сакура, особенная, с которой все и началось. Ее, наверное, уже давно нет, но ты из раза в раз все не меняешься — века проходят, а ты до сих пор любишь ее цветение, и все так же это отрицаешь. И характер у тебя все такой же дурацкий, и ты снова и снова меня отталкиваешь, как впервые, доказывая, что ты во многом лучше. Я и не спорю. Уже давно. Ты опять не вспомнишь ту сакуру, но для меня она очень важна. Может, она даже жива, кто знает — вдруг цветет все такими же мелкими розовыми цветами, каждый год, как раньше? Как в первый раз? Было бы замечательно, но проверить не решусь, боюсь что-нибудь разрушить. Это, конечно, все философия и «сопливая чепуха», но знаешь, Каччан, я просто очень сильно скучаю — по тебе, твоему голосу, манере говорить и решать проблемы. Твои тела всегда разные и в чем-то неуловимо одинаковые, а я за века так и не обнаружил никакой закономерности. Я так долго прожил рядом с тобой. Столько лет, столько жизней — сильно больше, чем одну, и все равно как-то мало. Но я просто не знаю другого мира, мира без тебя — ты ведь его основа, неизменная константа, которая всегда должна быть. Не обязательно рядом, хотя бы просто — быть. Я не знаю, как это — иначе, без тебя. И очень боюсь, что однажды ты исчезнешь, а я останусь, но больше не вспомню и буду вечно тосковать по чему-то, чего больше нет. Такое уже как-то случалось, и это невыносимо больно — изо дня в день просыпаться в пустом времени, где тебя нет. Прости, что заставляю ждать. Но я обязательно пройду весь этот путь до конца, чтобы встретить тебя вновь — я же обещал тебе стать лучшим героем, не могу подвести и уйти так рано. Я еще не закончил. Пожалуйста, дождись меня. Думаю, мы скоро снова увидимся. И ты опять меня не вспомнишь. Сильно не ругайся, я же все-таки предупредил. До встречи. Деку. Кибо замолкает и большими глазами смотрит на мать. — Я почти ничего не поняла, — шепчет она спустя минуту, — но это очень грустно. — Думаю, Бакуго-кун был бы тебе благодарен. — Мама треплет ее по волосам, неуверенно кивая в сторону надгробия, и слабо улыбается. — Это все? Давай пойдем домой? Кибо осторожно складывает письма в стопку, придавливая найденным поблизости камнем, чтобы они никуда не улетели. Смахивает ладонью лепестки сакуры, заполонившие все вокруг, и кланяется: — До свидания, Бакуго-сан. У вас, кажется… замечательные друзья. Тропинка прямая, совсем не петляет, и они уходят по ней достаточно далеко — приближается граница кладбища и маленькая сторожка охранника. Под ногами шуршит гравий, и у самого выхода что-то вдруг заставляет Кибо обернуться — того странного надгробия отсюда почти не видно, но она замечает, что рядом с ним стоит высокий светловолосый парень, одетый совсем не по погоде — на нем черные штаны и легкая майка, но ему словно и не холодно вовсе. Засунув руки в карманы, он смотрит куда-то вверх, на крону цветущей над ним сакуры, а потом оборачивается и коротко благодарно кивает ей, глядя через плечо. Будто у них теперь есть что-то общее. Кибо ошарашенно моргает, и все вдруг исчезает — будто и не было никого. Она открывает рот, чтобы дернуть маму и сказать, что видела призрака, и тут же захлопывает обратно. У нее появляется другой вопрос, но она его так и не задает. — Надеюсь, вы и правда снова встретитесь… — тихо шепчет она себе под нос, отворачиваясь. Потому что других героев по имени Деку быть не может, а секреты героя номер один — это не то, что просто так рассказывают кому попало. Особенно если за них поблагодарил призрак.