guccihighwaters — rope
2 месяца спустя
Последние дни августа разливались по небу вишневым заревом, переплетенным с голубым шлейфом облаков. Отцветшая магнолия раскинула одинокие тонкие ветви, в пышном в прошлом саду неухоженные клумбы с редкими цветами, обронившими беспорядочно лепестки. В деревянных беседках гуляли прохлада и пустота, поселившаяся в шоколадных лианах и комнатах осиротевшего особняка. Во дворе черный мерс готовился выехать через раскрытые ворота, охраняемые парой бойцов. Джин прислонился к капоту, задумчиво рассматривая листья декоративных пальм, шелестящие в тон ветру. Рядом с ним был Крис, сцепивший руки за спиной и ожидающий главу Чон. На крыльце, закутавшись в махровый клетчатый плед, стоял Уен, уничтожающе смотря на тачку и на вышедшего Шивона, на ходу надевая твидовый серый пиджак. Следом за ним выбежал Чимин, накидывая на свою домашнюю одежду теплый черный кардиган и останавливаясь с братом. Он смотрел на мрачного Джина, греющего ледяные пальцы в карманах лилового пальто и с нотами приевшейся грусти глянувшего на племянников. — Вы точно не поедете? — в последний раз спросил Шивон, разблокировав мерс и оглянувшись на омег. Чимин отрицательно помотал головой и молча вернулся в дом, пока Уен осуждающе осмотрел их. — Попробуйте посмотреть ему в глаза после этого, — выплюнул он и развернулся, одернутый резким голосом Джина: — Мы сделали все, что могли, лишь бы помочь ему. В семье нет места обидам, что длились бы вечно. А в его душе их — океаны и высохшие реки. Уен не обернулся и закрыл за собой дверь, услышав рев мотора и лязг закрывшихся ворот.***
Йеско дает по тормозам перед изученным до мельчайших трещин зданием, на плоских ступенях которого переговариваются врачи, засунув руки в карманы синих халатов. Холод трогает острые иглы рассаженных елей, на цепочке деревянных качелей на постриженном газоне раскачиваются пациенты под надзором санитаров, вставших невдалеке от них. Тэхен блокирует дверцы и прислоняется боком к капоту, чиркая зажигалкой у уголка помятой сигареты, зажатой между большим и указательным пальцами, и глубоко вдыхает. Игнорируя бело-красную табличку: «Курить — запрещено». В подолы косухи забирается патетичный ветер, будоража без того натянутые, как канат над чертовой пропастью, нервы. На нем потертые темные джинсы, черная водолазка и бейсболка. Уставший взгляд ловит парочку в тени деревьев, пожирающую друг друга безумными глазами, и откровенно целующуюся. Альфа пускает кольца призрачного дыма в синевато-ледяной воздух, отворачиваясь. С громким свистом шин об асфальт тормозит ядерно-оранжевый лотус, из которого выходит перетревоженный Ману, запахивая красную кожанку над майкой. Его тонкие ноги обтянуты черными драными на коленях джинсами не под стать гуляющей по серым улицам прохладе. — Зачем приехал? — бесцветно спрашивает Тэхен, верным взглядом сверля входные двери. В вечном, преданном, неустанном, ожидании его. Омега прикусывает нижнюю губу, становясь немного позади и разглядывая его широкие плечи. — Хотел поддержать тебя в этот момент. Возможно, я не смогу понять, как тебе дерьмово, — Ману запинается, решаясь на давно застывшее на кончике языка: — но я хочу, чтобы все было, как раньше: когда ты был опорой мне, а я — тебе, — он впивается ногтями в ладони, оставляя полумесяцы из-за гробового молчания альфы, что будто бы и не слышал его, — не скажешь же ты, что я тебе больше не как брат, что все изменилось, как в какой-то тупой мелодраме? Он с гаснущей надеждой сверлит его спину, напряженную вовсе не из-за откровенных слов, которыми омега никогда ни перед кем не разбрасывался. Но Тэхен — его детская, не прошедшая, не съеденная годами слабость. — Мои братья не думают, что могут своевольничать, когда я просил не делать так, — серьезно, доходчиво, ни капли не злясь. — Поговорим с тобой, когда поймешь это и не станешь рисковать ради меня. Последующую тишину разрезает остановившийся рядом с ними черный мерс. Шивон хлопает дверцей, не обращая внимания на Тэхена, хотя альфа привык за прошлые месяцы и не замечает. Джин приветствует его коротким кивком, бросив укоризненный взор на Ману и предвидя коллапс. Тэхен сам в курсе, каким бедствием обернется омега за его спиной, но из ямы его все равно не вытащат. Попытки будто бы тщетны, но в вихре долгих дней не сломан. Ради Чонгука. Чонгука, выходящего сквозь автоматом раскрывшиеся дверцы. Чонгука, в мириады раз красивее, чем прежде, ранящего в сердце ножевыми, кривящего алые губы, словно издеваясь. «Я больше не твой», — карой читает в его чернильных глазах, затмевающих гребаный небосвод со всеми его звездами, манящих в проклятую бездну, где ничего не живет. Кроме его истребляющей живое ненависти, с которой он смотрит в ответ на Тэхена. Его титановая броня вокруг сердца дала нещадные трещины. — Чонгук, — на одном не верящем вдохе произнес Тэхен. Чонгук, гордо задрав подбородок, прошел мимо него, обдав ледяным ароматом клубники, по которой альфа справлял траур. Бессонные ночи у его двери прочно впились в память шипами роз, фантомное дыхание по ту сторону, взлелеянные надежды на то, что Чонгук сидел, прислонившись к твердому дереву и ловя его прерывистые вдохи. Ему хотелось бы расцеловывать каждую родинку омеги, горячими губами соединяя их в созвездия, вдохнуть аромат его пышных волос, разносимых ветром, отдающих теплым молоком. Ему хотелось бы проклясть его за то, что свалился на голову наказанием и воздаянием небес, но не посмеет — лишь восхищенно рассматривать, не имея права коснуться. Как в самый первый раз. Темный, с непрощающими его частицами взгляд омеги лег на Ману, уверено посмотревшего на него в ответ и усмехнувшегося. «Сука», — пронеслось в мыслях обоих. Чонгук спрятал в карманы горчичного твидового пальто пальцы, дрожащие от пытливого, до первой рези под острыми ключицами взгляда Тэхена, заставившего щеки покрыться предательским румянцем. Он резко отвернулся, оказавшись в тесных объятиях Джина, который налетел на него и не дал опомниться, виновато целуя его в лоб. — Прости за это, Чонгук, — он прикусил губу, посматривая на племянника, что не по-родному улыбнулся. Джин верил до последнего — временно. Они справятся вновь. Вместе. Чонгук кусал щеку изнутри, норовя содрать с себя маску чертовки, впервые в жизни плюющей на тех, кого любит. Его никто и никогда не бросал на деле — семья приходила к нему почти каждый день, как только ему стало получше, хоть и врачи не одобряли. Уен в перерывах между больницей, курсами для юных пап и домом был с ним, покрывая матом даже санитаров, просящих его уйти. Он не хотел такого исхода для них, и Чонгук понимающе клал голову ему на плечо, на выпирающий живот, что как ничто другое успокаивало. В их затянутой смертельным тайфуном жизни не хватало гавани с детским лепетом. Чимин мог обнимать его до глубокой ночи, рассказывая самые последние новости и не упоминая Тэхена — Чонгука накрывала истерия, и он выгонял всех, оставаясь наедине с четырьмя стенами и дикими чувствами. Омега умолял остаться с ним и вырываясь, когда подоспевшая охрана провожала его до дверей. Но с Тэхеном не прокатывало: он пригрозил в камень на камень разобрать их больничку, если хоть кто-то ему помешает. Он научился молчать рядом с Чонгуком и в тишине слышать мириады невысказанных слов. Несколько раз в неделю по очереди к нему приходили братья Тэхена, чаще всех — Намджун, по беспрестанным просьбам рассказывая ему про прошлые их потасовки с другими кланами, про устройство внутри Равенсара, про самые основные приемы и болевые точки. Под гнетом умоляющих влажных глаз, чернотой завораживающих и тянущих на дно, он сдался — обещав заниматься с ним на базе после того, как он выздоровеет. Чонгук знал, что Намджун передаст вести Тэхену, слепящую, лишающую слуха и атрофирующую конечности боль деля на двоих. «Ты отречешься от меня сегодня утром, я от тебя — завтра вечером». Чонгук врать не умеет совсем, но старается из последних сил, пряча истинные эмоции, раздирающие истерзанную душу на куски, в сильном плече отца. Он крепко обнял Шивона, стиснув в ладонях его пиджак и до крови закусив губу. — Поехали домой, — самой искренней из улыбок одарил его альфа, пригладив кудрявые пряди и открыв для него заднюю дверцу мерса. С ее хлопком внутренности Тэхена превратились в пустыню Гоби, покинутую даже им самим. В глазах цвета пропасти он не увидел прощения. Чонгук отодвинулся от окна, упрямо смотря перед собой, но боковым зрением заметил прожегший его нутро взгляд Тэхена и руку Ману, легшую на его плечо. В маленькой груди сердце затрепетало подстреленной розовой птицей.flashback
Уютная спальня с отворенными дверьми на балкон, пропускающим ароматы цветов в аккуратных клумбах и смутные очертания лунного блеска, играющегося со спутанными кудрявыми прядями, с оголенными участками бледной кожи и босыми ступнями. Чонгук тихо спит под воздействием снотворного и успокоительного, приоткрыв губы и поджав под себя колени, обнимает обеими руками вторую подушку. Тэхен любовно накрывает его тонким мягким пледом, принесенным Чимином, преданно усевшимся у края кровати и поглаживающим через ткань ноги брата. В его ласковых касаниях, поломанных карамельных глазах и обливающейся кровью душе альфа находит свое отражение. — Хотел бы я когда-то понять, почему самую страшную боль могут причинить только самые близкие? — в собственных раздумьях и одновременно — всеми словами — к Тэхену, выдохнул Чимин, спрятав чонгуковы ладони в своих, согревая. На самой гребаной поверхности и ничтожности дне — его душа растерзана дикими волками, беспощадно рвущими ее мягкость когтями. Родных слабыми, на грани видеть — самое жестокое наказание, которого никому никогда не пожелает. Альфа, сидевший под боком и молчаливо, преданно, проникновенно, как в первый раз осматривал Чонгука, коротко улыбнулся: — Ты знаешь ответ на свой вопрос, но принять его — странно, — он оперся локтями на колени, тяжело, но тепло глянул на Чимина. Разговаривать с Тэхеном один на один — до безумного странно тоже. — Большинство из нас избегали привязанности именно по этой причине. Но кто смог противостоять скулежу вот здесь? — он указывает под ребрами. Омега искренне улыбнулся и сцепил ладони между коленями, мягко посматривая на растерзанного сомнениями и мыслями альфу. — Это было неизбежно, как и то, что пора сделать выбор, — метнул фактами, нервно облизнув губы, прежде чем продолжить: — Мы понимаем, как нужно, но последствия страшат абсолютно всех. Особенно тебя, — промолвил Чимин, от чего альфа легко усмехнулся: — В душу мою лезешь, мелкий? — он притворно сурово глянул на него, на что омега ткнул его локтем. — Кто-то должен тебе сказать, что последнее слово за тобой. Даже если отец решит другое, ты перевернешь город к чертям, но сделаешь по-своему. Разве нет? — поднял бровь Чимин. Тэхен поиграл желваками и оглянулся на повернувшегося к ним спиной Чонгука. Плед немного сполз, показав его красивую спину, обтянутую пижамой, с проступающей цепочкой позвонков. Его изваянный из нежности и тепла мрамор, единственная обитель скитающегося по Сахаре пилигрима. — Он не простит меня, Чимин, — с надрезами поперек груди выдал альфа, не сводя со спящего омеги разрушенного взгляда. Чимин опустил взор, полный печали, горести, наполовину — слепыми надеждами на улыбающийся пастельными красками рассвет. Чувствует, как терзается внутренними демонами Тэхен — его собственные отзеркаленные баррикады. Но когда на кону — самые близкие — добровольно сдаться — самое верное из исходов. — Он никого из нас не простит, — поправил омега, встретившись с его мрачным взглядом. — Поначалу. Ведь в семье нет места обидам, а у нас нет выбора. Я не прощу себе бездействия, слабости наблюдать за тем, как самый дорогой сердцу человек рассыпается прямо передо мной, — почти задохнулся от бушующих внутри и снаружи эмоций, с упованием и бесконечной смелостью посмотрев на альфу. — Как и ты. Думаю, есть смысл сказать, как сильно он тебя любит, возможно, даже слишком, — искренне улыбнулся Чимин, а у Тэхена сердце бешено рвет грудную клетку, просясь наружу — к ногам Чонгука. Под которыми — вся гребаная вселенная. Чимин в волнении кусал губы, видя, как Тэхен уронил голову на ладони, как сгорбился и прикрыл веки, отдав себя на сжирание внутреннему зверю. Он придвинулся ближе и осторожно положил ладонь на его спину, неуверенно приобняв. Альфа вскинул голову и благодарно посмотрел на него, растянув сухие губы в улыбке.end of flashback
***
— No jodas...¿Qué pasó? — бросил Тэхен, с ходу кинув кожанку на потрепанный диван. Он открыл бутылку соджу, стоявшую на столе, и опрокинул в себя половину. Хосок, развалившийся в кресле и рубившийся в телефон, укоризненно посмотрел на него, но после последней потасовки с ним, закончившейся фингалами под глазами обоих, лезть не стал. Юнги, сидевший перед компом, в рывок подошел к брату и отобрал бутылку, разбив ее об пол. — Desmadre, пацаны, мой гараж вам ринг или что нахуй? — рыкнул из-под старенького ягуара Намджун, копошившийся в щитке бензобака. — Харе бухать, Тэ, есть дела поважнее, — весело усмехнулся Юнги, — хотя не думал, что когда-то скажу это. Хосок качнул головой, Тэхен коротко рассмеялся, схватив его за затылок и шуточно побив кулаком в лоб. — Твой принц отшил тебя? — на серьезе поинтересовался Юнги, потащив его за собой к компьютерам. При упоминании Чонгука сердце пустилось в яростный вальс с самим дьяволом, скребущим внутренности из-за невозможности обнять того, под чьими дверями провел два месяца, как бродячий зверь, немо вымаливая прощение. Его маленькая лань обиделась не по-детски. Тэхен промолчал и достал доминиканскую сигару, терпкостью затуманившую сознание — как необходимый наркотик прямо сейчас. — Крепись, брат, — понимающе поддержал Юнги и хлопнул его по плечу. — Наведаемся к ним вечером, отца почетного порадуем, — нагло улыбнулся он, но альфу, как никто другой, сумел взбодрить. — Ладно, хули, не лыбься так. Он прогонит нас в толчки, как только замаячим на пороге. Его походу не ебет, что охрана вся наша. — Бля, Юнги, ты когда нормально базарить научишься? — кинул свои пять копеек Хосок. Альфа показал ему смачный фак и увернулся от пролетевшей над головой железной банки. — Тебе надо снова добиваться своего Бэмби, — подал голос Намджун, на что Хосок согласно кивнул. — Ему не привыкать. Характер у мелкого похлеще, чем у Уена, — усмехнулся альфа и застыл большем пальцем на экране так же, как братья, вздохнув: — Ладно, пизжу. В гараже послышался веселый мужской смех. Но идиллия длилась мгновение — как и положено в их жестоком мире. — В Сеуле жесткие волнения, что нам не на руку. Вокруг универа до сих пор ебаная желтая лента и дохуя репортеров, о Гонджиаме пиздят байки похлеще старых, — выдохнул с крепким дымом Тэхен, столкнувшись с мрачными напряженными взглядами братьев. Он присел за рабочий стул и открыл горячую ленту, просматривая последние новости. — Любопытные людишки, передохли бы от скуки без нас, — прокомментировал Юнги, на что вылезший из под тачки Намджун усмехнулся, вытирая тряпкой измазанные руки. — И ебанный самурай показываться не собирается. Хоккэ притаились. — Пусанская административка не хотела афишировать беспредельщину в своем порту: у них таких происшествий дохрена и больше в год в последнее время, — пояснил Хосок, не отрываясь от телефона, но в голосе сквозила сталь. — Нам фортануло только из-за того, что Джун пару раз перетер с нужными людьми. Юнги поджал губы, барабаня бледными пальцами по поверхности стола. — В Сеуле такое не прокатит, — тяжело вздохнул Намджун, умывшись и натянув чистую серую футболку. — Власти поставили ночной патруль в районе лечебницы и универа, — он присел на свободный стул рядом с братьями и обронил в себя бутылку воды, задумчиво глядя на ряд цветных спорткаров на подъемах и вдруг усмехнувшись: — Кстати, сынишка мэра, по-вашему — ублюдок, отговорил отца подавать в суд на нас. Копы пронюхали, что мы устроили на его приеме перестрелку, но про Хоккэ никто словом не обмолвился. Чтоб их крысиной род... Договорить ему не дал ударивший кулаком по столу Тэхен, зверски всматриваясь в экран и цедя сквозь зубы продолжение: — Выебало наше поколение, — он под удивленные взгляды братьев клацнул мышкой, до последнего веря, что ему показалось. — По наши головы отправили спецотряд во главе с Чхве Саном, pendejada, — он резко встал и ринулся к Хосоку, что зарычал и смел со столика стеклянные бутылки, звонко разбившиеся у его ног. Тэхен схватил его за грудки, не мог удержать и себя вспоминал дикого, необузданного, удержав альфу только с помощью братьев, посадивших его обратно на диван. — Не рыпайся, imbecil, — задрано рявкнул Намджун, сжав его надплечья. Хосок яростно вырывался и цедил во всю глотку: — ¡No me jodas! Я разъебу эту дохлую змею! Юнги устало вздохнул, переглянувшись с таким же заебанным Намджуном. — Напомни, брат, когда мы нанялись дрессировщиками для этих двоих? — невесело усмехнулся он, получив по шапке от Тэхена, что зажал руки альфы в своих и серьезно посмотрел на него. — Послушай, Хо, — внушающе начал он, и брат слушался. — Сгоряча и один ты никуда не пойдешь. Сейчас мы с Юнги сгоняем и притащим сюда эту крысу, но ты будешь сидеть здесь, — на его уверенные слова Хосоку хочется разодрать ему горло: животные инстинкты берут свое, но брат искусно, умно их давит: — Я кину его к твоим ногам и позволю сделать с ним все, что захочешь. Губы альфы расплываются в безумной ухмылке, в мыслях — тысяча и один способ повыдирать ему конечности. За последние месяцы Сан нервы потрепал ему знатно, а за Уена, тюрьму и подставку на севере — он испустит дух, умоляя на коленях о смерти, но Хосок с ним так человечен не будет. — Даю тебе время до вечера, буду ждать на скотобойне. Не успеешь — пойду на змеиную охоту сам, — усмехнулся он и отбился от хватки братьев, подхватив уцелевшую бутылку соджу и выйдя из гаража. Альфы шуганно глянули ему вслед, Юнги, опершийся локтем на плечо Тэхена, присвистнул: — Нихуя себе он псих. Намджун отошел обратно к столу и напрягся, сцепив руки в замок. — Все тачки почти готовы. Скоро придут пацаны доделать спорткары, пока мы с Ки найдем нейтральные территории, где можно безнаказанно пострелять, — он передернул бровями и уверенно посмотрел на довольных новостями братьев. — Я так понимаю, мордобойку будем устраивать не в Корее, — хмыкнул Юнги, на что альфа молча усмехнулся.***
Позолоченные ворота раскрылись, впуская черный мерс в открытый гараж. Чонгук громко хлопнул задней дверцей и протяжно вздохнул неполной грудью, ноющей из-за сломленных, болеющих по нему каждой частицей тэхеновых глаз. Он прогонял похлеще цунами накрывшие чувства, от которых пытался отказаться хоть на время — надышаться кислородом, отравленным до одури в ненавистной лечебнице. Омега прошел по плиточной дорожке в дом, пряча замерзшие руки в карманы твидового пальто и кивнув здоровавшимся с ним телохранителям. За ним ходил Джин, просящий подождать его, но он остановился не из-за него, влажными мерцающими глазами смотря на выбежавших к нему братьев. — Чонгук! — не в себе, разрываясь от жрущих изнутри эмоций, крикнул Уен, набросившись на него с самыми крепкими объятиями. Чонгук в спокойствии прикрыл веки, почувствовав долгожданное, месяцами искомое тепло. — Ребенка твоего раздавим, тише, — душевно улыбнулся он, оторвавшись от брата и глянув на его все больше выпирающий живот. Чонгук перевел мягкий взор на Чимина, смотрящего на него так, будто прямо сейчас задушит или зацелует до смерти, из мертвенных щупальц которой они вновь вырвались. Омега медленно шагнул к нему, взяв холодные щеки в свои маленькие ладони и согрев их. Чонгук клянется, что в нежных руках — его родина. Чимин прижимал его к себе ревностно, любовно, до потери собственного пульса, до крови прикусив губу и спрятав лицо в нежном изгибе плеча омеги. Ядовитые слезы рвались наружу — тосковал до зияющих дыр под ребрами, залатанными одним чонгуковым касанием. — Пойдемте внутрь, — сказал Шивон, тронутыми до ножевыми глазами осматривая сыновей и приобнимая их. — Теперь ты дома, — улыбнулся он Чонгуку и поцеловал его в макушку. Льды, собственноручно воздвигнутые омегой против семьи с провалом таяли. Юная, целительная весна поселилась в его сердце, взращивая на костях розовые камелии. Ведь в семье нет места обидам, что длились бы вечно. За обеденным вкусным столом он позволил себе тихий смех над очередной шуткой Минхо, который следил за ним и пытался рассмешить. Омега сидел уже переодетый в домашние штаны и фиолетовый свитер с облачками, даря ответные улыбки всем, кто так тепло смотрел на него. Под боком болтал Чимин, перекладывая побольше порций брату. — По-твоему, я поросячка? — возмущенно кинул Чонгук и похлопал себя по животу. Чимин глянул вниз и прыскнул: — Я вижу только плоскость. Омеги по иронии посмотрели на Уена, по рекомендации врача и под грозным взглядом Хосока соблюдающий специальную диету. Над ним в последние дни суетился Тэмин, боясь лишнее слово сказать и расстроить его, ведь омега только начал оттаивать, решаясь простить родителей. Он неспешно пил воду, вопросительно глянув на уставившихся на него братьев. Чонгук кивнул на лестницу, пока семья обсуждала список университетов в Сеуле, куда они устроят их. Омеги как по струнке встали из-за стола и поднялись наверх, в чонгукову спальню, которую с трепетом вычистил Чимин, сменив постельное белье и поставив на тумбу фарфоровую вазу с коралловыми душистыми гладиолусами, заполнявшими комнату своим сладковатым ароматом. Чонгук завалился на мягкое пудровое покрывало, вдыхая запах кондиционера с миндальным молоком и сонно жмурясь: как сильно он тосковал по дому и своей мягкой кровати. Но никогда не признается, что еще больше скучал по крепким объятиям Тэхена. Проводившего долгие ночи у его двери, не смея войти, не смея увидеть его вблизи все прошедшие месяцы, ведь омега не позволял: бился, истерил, швырял вещи и кричал, пока голос не охрип. «Уходи» — единственное, что он мог выдавить из себя каждую встречу, задыхаясь позже в обжигающих слезах. Ведь Тэхен от него отказался, сдал, оставил. Чонгук не готов больше прощать. Семью может, но не его — и парадоксом этим давится, давая зверям царапать свои внутренности. Он жевал покусанную губу и перевернулся на спину, мутно смотря на нависшего над ним Чимина, положившего его голову к себе на колени. Омега нежно перебирал его пряди, пока сидящий у изголовья Уен просматривал стопку книжек с тумбочки. — Ну нихрена себе, ты все это прочитал? — присвистнул он, указав на цветные закладки с птицами. — Советую бросить универ и уехать в ашрам, — он хмыкнул и убрал книги. — Кажется, это тебе не помешало бы смотать туда, — заметил Чимин, хмуро посматривая на живот брата, который тот бессознательно, нежно гладил. — Хотя бы до того, пока не родишь. Здесь становится слишком опасно, — он тревожно вздохнул. — Кого обвинили во взрыве? — долго не решаясь прежде, спросил Чонгук, загибая пальцы. Уен напряженно посмотрел на него; обрывки воспоминаний больно впились в кожу. — У копов нет улик. Журналисты хотят связать бойню в Гонджиаме и происшествие в универе, но пока проебывают, — в своем стиле объяснил омега, и Чонгук задумчиво жевал губы, в самых страшных кошмарах видя, как глав Равенсара повяжут и упекут за решетку. — Они сегодня едут на задание, — предупредил Чимин, и в естестве омеги разбились хрустальные чаши, царапая осколками. — «Убрать одного ублюдка из цепи еще больших ублюдков», по словам Юнги. — Пиздишь, — засмеялся Уен, — Чтоб Юнги без мата в три этажа выражался, — он передернул бровями, пока братья синхронно закатили глаза. Наматывая шелковистые волосы омеги на палец, Чимин вдруг поинтересовался: — На базу пойдешь со мной завтра? Чонгук на миг замер, представляя четкий образ Тэхена и Ману, и ревностно смял в руках покрывало, соглашаясь из чистого упрямства. — Эта сучка там еще ошивается? — фыркнул Уен, а во взгляде его черти сальсу плясали. — Двадцать четыре на семь, он же часть клана, — усмехнулся Чимин, не удивившись тому, как Чонгук дернулся и присел, нервно поджимая губы. — Если я еще раз увижу, как он с Хосоком обжимается, от него частей не останется, — выпалил Уен, и по сжатым кулакам его омеги поняли — не шутил. Чонгук ему с удовольствием поможет. Ведь как бы сильно ни буйствовало цунами под ребрами, Тэхена он по-прежнему ни с кем делить не готов.***
В полицейском участке стоит гул вперемешку с матами, запахами кофе, пота и усталости. В кабинете, закрытом от других отделов стеклом, за главного сидит Сан, положив ноги в темно-синей форме и массивных ботинках на стол и раскачиваясь, неспешно выкуривая сигарету и выдыхая горький дым в лицо напарника, что предоставлял ему недельный отчет. Напротив стояли другие работники, виновато опустив головы и сложив руки перед собой. Капитан презрительно осмотрел их и оскалился, схватив говорившего мужчину за затылок и ебнув его лицом о деревянную поверхность стола. Альфы отшатнулись и тяжело сглотнули, боясь поднять запуганные взгляды на озверевшего начальника. — Бесполезные сукины отбросы, не можете накопать на этих гангстеров, пока они перед вашим носом взрывают университет, — зашипел Сан, кинув сигарету под ноги напарника, что прижал рукав к кровящему носу. Он пытался свалить все произошедшие преступления на Равенсара последние два месяца, выискивая улики, как неопытная ищейка, но каждый раз заканчивал, как сейчас. Сан резко поднялся с места, надев ветровку с эмблемой полиции, и вышел из кабинета, велев альфам следовать за ним. Он спустился к парковке, разблокировав дверцы служебного белого киа и рыкнув: — Поезжайте в закрытые территории еще раз и хоть землю переройте, но найдите зацепки, иначе вылетите из отделения один за другим. Он зарылся пятерней в волосы, сжимая тонкие губы и кулаки, пока машины строем не выехали с участка. Ударив по крыше тачки, он сел за руль, едва не выпрыгнув в закрытое окно, когда услышал насмешливое: — Херовые деньки, да, капитан? — Юнги развалился на переднем сидении, рассматривая его запасной пистолет, оставленный в бардачке. — Какого хуя? — лишь успел выдавить Сан, заведя руку за пазуху, чтобы вытащить оружие, но шею стянула тонкая проволока, мешая сделать хоть вдох. Тэхен душил его с заднего сидения, безумно ухмыляясь прямо на ухо. Альфа видел его дьявольские глаза в отражении зеркала, яро хватаясь ладонями за его руки и нещадно задыхаясь. — А вот этот пиу-пиу я заберу себе, — довольно протянул Юнги, отобрав и второй пистолет, на который так надеялся Сан, ненавистным, мутнеющим взором прожегший обоих в перерыве между хрипением. — Какая классная, Тэ, завидуешь? — он покрутил оружием перед носом брата, что коротко усмехнулся, ослабив захват. — Не дергайся так, а то обмочишься, — хмыкнул с издевкой Тэхен, на что альфа забрыкался сильнее, жадно раскрыв рот. — Видок не ахти, надо заснять и по участку развесить, — поддельно серьезно прикинул Юнги, придирчиво осмотрев его. — Хотя, нахуя? Траурный уголок они сами тебе сообразят, — он подмигнул, ввергнув капитана в ужас, никогда не испытываемый ранее. — Хосок позаботится о тебе, — с фальшивой улыбкой сказал Тэхен, сжав проволоку, пока Сан был на грани потери сознания больше из-за последних слов, нежели от удушья. У его гибели будут грозные волчьи глаза. — Ну все, нах, — устало бросил Юнги и впечатал лицо альфы в руль несколько раз, до размазанной по скулам крови из носа, пока он не вырубился. Он накинул на голову полицейскую фуражку, стащил с него ветровку и надел ее сам, брезгливо поморщившись. Тэхен перетащил Сана на заднее сидение и сковал чужие руки в железные наручники, зажав тряпку в его рту. — Поднеси пистолет к его тупорылой башке, брат, на случай, если очухается, — посоветовал Юнги и перелез на водительское сидение. — Еблан даже не догадался поставить тачку передом к камере, — усмехнулся он, ловко вырулив с парковки. — На его месте я бы предпочел сдохнуть прямо сейчас, — на серьезе выдал Тэхен, зная, каким бывает Хосок, выпустивший внутреннего зверя из клетки.***
Jackson Wang ft. ICE — Red
Как вестники смерти облака передвигались по темно-фиолетовому небу, впитавшему запахи ярости и мести. Загородная местность, обросшая густой зеленью, с каменистыми неровными дорогами, ведущими к небольшому зданию из ржавого металла. Киа тормознула прямо перед входом, выпустив дымчатые сгустки в отравленный воздух. Тэхен вылез из тачки первым, дернув на себя Сана, пришедшего в себя, и вывалил его на землю. Юнги захлопнул дверцу, вертя между пальцами ключи, и надменно глянул на лежащего под их ногами альфу. Из скотобойни расслаблено вышел Намджун в болотной футболке и темных джинсах, держа в руках бак бензина. — Это что за хуйня? — он поднял бровь, указав на фуражку и ветровку на Юнги. Тот широко ухмыльнулся, принимая различные позы с двумя пистолетами. — Сюрпрайз, сюрпрайз, — с акцентом выдал он, пританцовывая с оружием. Тэхен качал головой и свистел, аплодируя ему и с усмешкой посмотрел на расширившего глаза от ужаса Сана. Намджун покривился и просто кинул: — Все как обычно, — он стянул с брата полицейскую форму и закинул все в машину, забрав ключи и отогнав ее на дальнее расстояние от здания. Альфа отодрал номер и щедро облил киа бензином, не забыв про салон, и поджег ее, со странным удовольствием глядя на озарившие чернь ночи языки пламени. К нему подъехали Джексон и Джухон, понятливо уставившись сначала на Сана, которого наставники тащили внутрь, затем на подожженную тачку. — Копчика поймали, кто следующий из их клана саламандр? — выпалил Джексон с неподдельной ненавистью к Хоккэ, но только не к самураю с вишневыми волосами и губами, снившихся ему в самых трепетных снах. Намджун усмехнулся и передал ему номер, засунув руки в карманы и во всполохах кровавого огня находя их боевые души. — Сожги номер отдельно, когда тачка догорит, отвезите ее на наш металлолом. Никто не узнает, что с ней стало, и существовала ли она когда-то, — пояснил альфа и выжидающе посмотрел на альмиранте, доходчиво кивнувших. Он тепло улыбнулся им и хлопнул Джексона по плечу, отходя обратно к скотобойне. Где пахнет раскаленной печью, острием ножей, тяжестью молотков на металическом столике — истоке самых изощренных пыток. Лязг свисающей с прочных труб цепей приелся настолько, что братья могут назвать его родным. — Грязная сука! — рычал Хосок, отвешивая со всей дури хук справа. Ноги Сана зависли над полом, его запястья были скованы в новые цепи, подвешенные к потолку. Хосок безжалостно бил его в оголенный торс, пока Юнги стоял рядом, внимательно следящий за происходящим. По его горящим глазам Намджун понял, как он хотел своей очереди, и хмыкнул, глянув на сидящего на шатком стуле брата. Тэхен лениво выкуривал свои излюбленные сигары, сквозь густой дым посмотрев на подсевшего альфу. — О чем думаешь? — проницательно спросил Намджун, присев напротив. — Мне нужны хорошие катаны, hermano, — выдохнул с сизыми клубами Тэхен, оглянувшись на Хосока, подбирающего мачете, с которым собирался вырезать чужие ребра. Юнги помогал ему с выбором, пока изуродованное побоями лицо Сана выражало дикий страх. Его правый глаз накрылся настолько, что мог больше и не видеть. — Прямиком из Японии у лучших мастеров, — продолжил он, на что брат усмехнулся: — Догадываюсь, зачем. Они не дрогнули от нечеловеческого крика альфы, чью плоть беспощадно разрезали. Вражеская кровь осела на кончике языка Хосока в самом прямом смысле. Он смаковал ее на вкус, сумасшедше облизываясь от каждой капли, брызгающей на его лицо от надрезов. — Умеешь биться на них? Вот в чем проблема, брат, — знающе выдал Намджун, барабаня длинными пальцами по поверхности стола. — Катана — самый мощный меч из всех, что есть, в ней засел чертов дух прошлого этих японцев. Чтоб их дряной род, — он стиснул зубы, но глубоко вздохнул и быстро успокоился: — Короче, с этим оружием слиться надо в одно целое, иначе прохеришь свою жизнь. Громкий вопль разрезал секундную тишину: Юнги придерживал все еще сопротивляющегося Сана за ноги, пока Хосок оставлял глубокие порезы до костей на его конечностях. — Доставай из печи кочергу, будем его татушку Хоккэ выжигать, — ухмыльнулся Хосок, заляпанный с ног до головы в чужую кровь. Тэхен снял с огня железный инструмент и передал ему, усевшись обратно и вдохнув полные легкие дурительного табака. — Помню, как отец гонял нас по всем видам холодного оружия, — он погрузился в пучину ноющих воспоминаний, не вызывавших улыбку ни у кого из них. — Нам было по девять, когда мы уже уже упражнялись с реальными мечами и реальными людьми. Отец не успокаивался, пока острие катаны не врезалось в грудь противника. Его жесткие занятия дали свои плоды: на нас посмотри, — без сожалений о прошлом и настоящем произнес Тэхен. — Сейчас мне жизненно нужны ебаные уроки этого монстра. — Сдохнуть лучше, чем вернуться в то время, Тэ, — невесело отозвался Намджун, вспомнив своих убитых вдвоем родителей, которых четко и не помнил. — Блять, — ругнулся он, устав от бесконечных криков Сана, пока Юнги с напором выжигал четкие контуры саламандры. — Живучая змея, ну нахуй. Вы там все такие или ты один особо бесячий? — раздраженно поинтересовался Юнги, не прерываясь. — В любом из случаев, за оружие отвечаешь ты. Навыки в нашем случае не теряются, брат, верю в тебя, — с искренностью, контрастом с пропахшим близким запахом мертвечины, улыбнулся Намджун, хлопнув благодарно улыбнувшегося Тэхена по плечу. Хосок с нескрываемым никакими масками гневом смотрел на Сана, висящего на последнем издыхании, и вкусом смерти насладиться вдоль пытался. Он взял кочергу и вновь поднес ее к огню, внимательно рассматривая единственное уцелевшее место на теле альфы: спина. Он усмехнулся под нос, походя на сбежавшего из палаты, в заляпанной алыми пятами белой футболке, специально подобранной под событие. — Честь завершим сегодняшние пытки мы предоставляем нашему младшему, — торжественно возвестил Хосок, с ядерным блеском в глазах смотря на Тэхена, состроившего скромную рожицу и махнувшего рукой. Юнги громко заржал, отходя и позволяя ему встать позади Сана, пока он сам пригнулся и держал его за ляжки, чтобы не брыкался. — Немного осталось потерпеть, — дьяволом во плоти, царем хищников и убийственным главой клана. Тэхен ухмыльнулся на ухо опустившего голову альфы и выжег между его лопатками символ Равенсара. Заложивший уши крик раздался по скотобойне, дыхание спирало насовсем, зрение мутнело, веки норовили больше не открыться. Английская «ви» с переплетенными с ней лепестками ядовитого растения — с таким же названием, как у их клана. — Задохнись, сука, — прошипел Хосок в кровавое месиво вместо лица, в едкие, обещавшие когда-то убить его губы, вдохнувшие в последний раз.***
В тренировочных залах раздаются рыки бойцов, удары о тяжелые груши и лязг подвесной системы. В воздухе летают смешанные терпкие запахи альф и пота. Чонгук проходится по широким коридорам, как у себя дома; он в узких коричневых кожаных штанах и темном топе с высокими ботинками, в руках лямка спортивной сумки. Намджун идет рядом с ним, засунув руки в карманы спортивных шорт; под его мазутной футболкой переливаются внушительные мышцы. Он с легкой улыбкой посматривает на проходящих альф, съедающих жадными глазами Чонгука, будто бы не замечающего и усмехающегося. — Слюнки потекли, отвернись, — ухмыльнулся Намджун и дал по шапке одному из бойцов. Омега рассмеялся, мягко посмотрев на него. — Пацанов мне совращаешь, Бэмби, — цыкнул он и покачал головой, тепло глянув на него в ответ. — Тэхен твой прикид не одобрил бы. На последнем Чонгук прикусывает губу, нацепляя сучную маску, пока яркая улыбка сползает с красивого лица. — Пусть смотрят, — борзеет он, не обращая внимания на недовольно покачавшего головой альфу. Они заходят в свободный тренажерный зал с цветными матами, закинутыми поверх друг друга. На стенке висят разные виды холодного оружия, разрезая зрение остротой и блеском лезвий. — У тебя три минуты переодеться, — Намджун кивнул на его сумку и направился к борцовской груше. Напряженная, двухчасовая тренировка выходит из Чонгука капельками пота по вискам, шее, сбегая в вырез ядерно-оранжевой майки, вниз в черные шорты. Альфа прорабатывает с ним каждый удар, гоняя по базе, и поднимает ладони с красными подушками для рук, позволяя омеге наступать и неожиданно нанося удары, от которых он ловко уворачивается, не позабыв прошлые сумасшедшие занятия. С Тэхеном. Каждый раз заканчивавшиеся его стонами в душевой кабинке. Дыхание резко спирает, Чонгук замирает и пропускает левый от альфы, что всерьез бить не собирался, но упрекнул: — Противник не будет ждать, пока ты там в облачках налетаешься. Омега закатил глаза и принял стойку заново, не показывая усталости и терпя последние минуты — самые эффективные, на пике, когда хочется повалиться на маты и не двигаться ближайшие пару дней. Он атаковал ударом с правой руки в лицо, двумя с левой в живот, добавляя ноги по наставлению Намджуна. — Давно хотел спросить: почему Джин не тренируется? — Чонгук не отвлекался, продолжая наносить точечные удары в места, указанные им. — Не пускаешь его сюда? Боишься, что уведут? — он провокационно улыбнулся, увернувшись от прилетавшего в бок тяжелого кулака. Намджун хмыкнул и отбил его ногу в воздухе, весело глянув на невозможного омегу, вынесшего мозги еще в поездке за свадебными костюмами вместе с Джином, до нереального идеальным для этого бренного мира. — Высочество — целитель, такие обычно в дерьмовые потасовки не попадают, — он пожал плечами, ни капли не лукавя. — В передряги влезать любят такие неугомонные, как ты и твои братья. С храбростью в сердце и шилом в заднице, — добавляет с усмешкой альфа. Чонгук громко прыскает, едва не получив по нежным щекам и резко настраиваясь обратно, добивая оставшиеся полчаса с героическим усилием. На выведенную минуту отдыха он рассматривает заманчиво блестящие ножи, громко дыша и облизывая пересохшие губы. — Научишь бою с этим? — он указал на стену, состроив умоляющее лицо, сверкая в приглушенном свете большими чернильными глазами. Намджун поверженно рассмеялся, помотав перед ним указательным пальцем. — Ты на меня свои чары не нагоняй, мелкий, — он по-доброму усмехнулся, на что омега вымученно цокнул и уперел руки в бока, будто бы говоря: «Хули нет?», — по-честному, из нас в оружии больше мастак Тэхен, он тебя научит всему. Он вперил в него загадочный взгляд, проницательный, залезающий в кости и дробящий их. Чонгук прикусил нижнюю губу, норовящую выронить ядовитое: «пошел он нахрен», но заткнулся и снова выставил перед собой кулаки, готовясь нападать. Непрошеные мысли о нем вырывались наружу ненавистью, злостью и обидой. — Харе, мелкий, иди отдыхать, а то свалишься в обморок от перенагрузки, — отмахнулся Намджун, кинув полотенце на плечи и взяв бутылку холодной воды. — Давай еще один заход, — капризно протянул Чонгук, скача с одной ноги на другую. Колени предательски дрожали от интенсивной тренировки, выжавшей из него все скопленные живительные соки, пальцы, затянутые в бинт, тряслись в унисон. Перед глазами резко мутнеет, в виски долбят чертовы пульсации, и он глубоко вдыхает искусанными губами, падая с матов. Родной до рези в венах запах забирается в легкие, тосковавшие по нему целую вечность. Чонгук инстинктивно вцепляется в крепкие, влажные от пота плечи, на секунду прислоняясь щекой к напряженной шее и смотря, как дёргается чужой кадык. Он поднимает бездонный, горящий в полутьме взгляд на Тэхена, надежно держащего его за талию, как самый ценный трофей, легко улыбнувшись на его за миг переменившийся взгляд. — Отпустишь или простоим так всю ночь? Я не против, детка, но ноготки спрячь, — ухмыляется на ухо Тэхен, жарким дыханием запустив гейзеры в его внутренностях. Омега вспыхивает лиловым румянцем и резко отталкивает его от себя. Тэхен поддается, отходя, но его бы воля — Чонгук никогда в жизни не выпутался из его тесных, скучавших по нему объятий. — Ты что здесь забыл? — дерзит Чонгук, вздернув подбородок и беспалевно осмотрев его мускулистый торс, скрытый тонкой черной майкой. Намджун во все горло, братски желает им удачи и сваливает, заливая в себя минералку. В омеге бедствия и апокалипсисы, крушащие нутро, изнеможенной ланью тянущиеся к самой теплой обители — в лапах по гроб верного ему одному льва. В его ночных глазах, возносящих в небеса и опускающих в бездну — тысячи мольб вернуться, обнять и никогда больше не оставлять наедине с мглой и переломами. Чонгук вечности без него не вынесет. Но вновь притворяется сильным, гордым, омутом черным окуная в потоки вины и немирия. Тэхен без его сладкого дыхания, приюченного на груди, не выживет. — Подрочить пришел, — с серьезным лицом ответил альфа, ухмыльнувшись на закатанные глаза Чонгука и его в гневе надутые губы. По сладости которых измученно тосковал, едва заставив себя не смотреть на них. Голодно, хмельно, мягко. — А нахрен пойти не хотел? — язвил, как умел, обрушивая на него свирепые тайфуны. Он замер, как мраморное изваяние, в войне прожигающих дотла взоров проигрывая. — Не собирался, пока ты не поговоришь со мной, — признался Тэхен, шагнув навстречу. Омега отшатнулся, будто наконечники стрел вонзая в его бьющееся лишь ради него сердце. — Чонгук, — он произнес любимое имя на грани шепота, — я знаю, что никакими словами не заслужу твое прощение, — он отвел в сторону раздавленный взгляд, но успел увидеть сломанный чонгуков; на его густых ресницах застыла соленая капля. — Одно твое слово, я сделаю все, что ты захочешь: я встану перед тобой на колени и, только скажи, уйду навсегда из твоей жизни. На последних словах Чонгук отвесил ему звонкую пощечину, отдавшуюся болью в ладони и в сердце, разрывающимся в рыданиях. Тэхен сжал челюсти и кулаки: никто и никогда не смел бить его в лицо. Он глубоко вдохнул, пытаясь заглушить воющего зверя внутри, и посмотрел на омегу, чьи искусанные губы дрожали, а в глазах застыла непрошеная влага. — Вот поэтому я не прощу тебя, Тэхен, — запинаясь, обронил Чонгук, прожигая его ненавистью. — За то, что при каждом падении хочешь оставить меня. Но разве я не говорил, что люблю тебя? — его голос перешел на предательский шепот, оставляя внутри альфы лишь одинокие сталагмиты. — Не знаю, что для тебя это значит нахрен, но для меня: в вечности и при расстреле я от тебя не отрекусь. — Чонгук, — позвал Тэхен, но тот лишь шмыгнул носом, упрямо сдерживая слезы, и задел его плечом, прежде чем уйти и громко захлопнуть двери. До этого успев вырезать его сердце и покромсать на мелкие, обещавшие не зажить, кусочки. Как он сам когда-то, обрушив на юные плечи тяжесть мирозданий и не обернувшись. Он утробно зарычал и накинулся на грушу, вымещая на плотной коже скопившуюся ярость, травящую вены, по которым обильно сочился яд его любимого мальчика. Карма — вовсе не сука, но Тэхен не станет спорить.***
Спорткар цвета ядерной фуксии рассекает гоночную полосу, под выкрики и свистки зрителей пересекая финишную черту. В последние дни лета молодежь ушла в кайф, напиваясь у баров с соломенными крышами, отрываясь под оглушающий трек на танцполе и прижимаясь горячими телами к чужим в поглощающей душу похоти. Матово-черный гелик майбах привлекает внимание проходящих омег, просящих сфоткаться и дующих губы, когда Джексон говорит свалить, сидя на капоте и нервно раскуривая третью за поздний вечер сигарету. Он в темных кроссах, джоггерах и ветровке, натягивает козырек кепки ближе на глаза, напряженно смотря по сторонам. Его узнают — и первой полетит голова Масуми, потом — собственная. — Где, бля, тебя носит? — выдыхает под нос в клубы призрачного дыма, с каждой секундой напрягаясь сильнее. Тревога липкими щупальцами обхватывает его душу, не давая двинуться и смиренно ждать на своем месте. Из-за ряда цветастых тачек и откровенно одетых омег в объятьях альф показывается стройная фигура, облаченная в черные рваные джинсы, удлиненную кожанку и панамку, из-под которой виднеется лишь копна бордовых, шелковых даже на вид волос. — Наконец-то, — облегченно вздыхает альфа, спрыгивая с капота и бросая сигарету дотлевать на асфальт. Он хватает встрепенувшегося самурая за талию, успокаиваясь его одурительным ароматом вишни и, глубоко втянув его, целует в призывно раскрытые губы, охотно отвечающие ему. Масуми окольцовывает его массивные плечи, сминая его нижнюю губу и переплетаясь языками, передавая гребаную тоску, невыразимую признаниями, но Джексону плевать: — Я так скучал по тебе, блять. Омега мягко улыбается и коротко прижимается к его губам еще раз, крепко обнимая. Его запах со свежими нотками уносит в миражи, где они — до безумия влюбленные дети, за спиной которых — лиловые аллеи, а жадные до чужой крови вражеские кланы — мучительный кошмар, от которого вскоре очнутся в одной постели. От отчаяния и силы его объятий сердце Джексона рухнуло на самую низину, обещав больше не взойти на пьедестал. Гладя подолгу его впалые щеки, альфа возвращается в свою далекую юность, не обремененную бесконечными войнами и смертями. Масуми склоняет голову набок, впервые получая ласку и принимая ее, как дикий лисенок, скитавшийся в мангровых лесах в надежде на тепло. — Твоя тачка? — он кивнул на гелик и восхищенно присвистнул, не разжимая объятий и топя себя в его улыбке-панацее. — Не хило, — заценил омега и рассмеялся, когда Джексон легко закинул его на свое плечо и понес к машине. Майбах разогнался до ста девяноста, бешеным хищником проносясь по пустым трассам на окраине города, погрузившегося в палитру неоновых красок. Альфа держит одну руку на руле, другую на бедре Масуми, переплетя пальцы — грелкой в неожиданные холода, наступившие фуксом. Он проезжает мимо заброшенных районов, где раньше проходили гонки, но из-за большого числа аварий на территорию наложили запрет. Но разве чертов красный знак — самое тяжелое их препятствие? Джексон бы голову на отсечение дал за эту правду. Он тормозит у крутого обрыва, расположенного над мигающим цветными огнями Сеулом, тронутым ветрами и нотками приближающейся осени. — Вылезай, — улыбнулся альфа, взяв с заднего сидения шерстяной клетчатый плед и захлопнув дверцу. Масуми подошел к капоту, на котором он им постелил, и невольно смутился, спрятав горящие скулы за улыбкой. Закутавшись в плед и прильнув к крепкой груди Джексона, он поджал под себя ноги и позволил себе прикрыть глаза, щипавшие от разъедающей боли под ключицами. Альфа надежно приобнял его и глянул на расстилавшийся под ними город, навевающий мечты и заставляющий верить в них. — Я счастлив, но мне от этого так больно, — вдруг тихо прошептал Масуми, подняв на него преданные не на все сто, как и у него самого, глаза, сгорая в огне поделенных на двоих запретных чувств. — Мы оба знаем, почему, но выхода нет... Джексон не дает ему договорить, наклоняясь и целуя в манящие губы, тронутые сладостью и горечью правдивых слов. — Мы проживаем выделенную нам маленькую вечность. Ты не можешь себе представить, сколько бы я отдал за то, чтобы ее продлить, — с выжигающей нутро агонией произнес альфа, оглаживая большим пальцем любимые пухлые губы. Омега возводит полный мольбы взгляд к небесам, не пославшим им верного ответа. — Сопротивляться тебе и блядским чувствам оказалось выше моих сил. Я не хочу внутри себя войны — мне хватит развернувшейся снаружи и препятствий, что не позволят нам обрести друг друга. Никогда. Как бы мы ни старались, — на грани срыва выдохнул Масуми, будто перед расстрелом сжимая его пальцы своими. Альфа ласково поцеловал его в макушку, пахнущую излюбленным ароматом, и прикрыл глаза. — И у меня такое хреновое, тянущее в груди предчувствие, что теперь мы сможем встретиться только на поле битвы. — У нас есть сегодняшняя ночь и приносящий надежду рассвет, а что будет дальше — нам не узнать, и печали ни к чему, когда я обнимаю тебя, а ты так ревностно сжимаешь мои ладони, — невыносимо — до рези по ребрам переполняя упованием, улыбнулся Джексон. И в глазах, верно и парадоксом предательски смотрящих друг на друга — немые три слова, ради которых неистово бьются строптивые, опечатанные долгом сердца.***
Doja Cat — Boss bitch
Режущий зрение желтый макларен заезжает через раскрытые металлические ворота во двор, резко давая по тормозам и нагоняя мутный дым. Следом за ним стопует белая ламбо, чьи дверные шарниры автоматом приоткрываются. Чимин зачесывает пятерней назад волосы, выжженные рыжим, его косуха поверх черной майки под цвет тачке, на стройных ногах кожаные джоггеры и берцы. Альфа, проходивший мимо с отрядом бойцов, громко присвистывает, переводя заинтересованный взгляд на Чонгука, одетого в красные брюки-карго, джинсовку в цвет и укороченную черную футболку с ботинками с ремешком. — Нихуя себе, — ухмыльнулся боец, останавливаясь возле них, но омеги проходят мимо, пока следовавшие за ними телохранители не хватают его за шкирку. — Катись отсюда, Чонхо, — пригрозил ему Чанбин, устрашающе зыркнув из-под кепки, и альфа послушался. Крис рассмеялся и хлопнул его по плечу, со спортивными сумками омег проходя к главному корпусу, из которого вышел Ману, стрельнув в Чонгука убивающим без пуль взглядом и встретив ответный. На нем аспидная, облегающая подкачанное тело водолазка, заправленная в темные джинсы, разрезанные на ляжках. Он с легкой ухмылкой осматривает омег, приторно усмехнувшихся ему в ответ. — Hola, — с невинной улыбкой поздоровался Чонгук, сразу же отвернушись. — Hola, — бросает Ману и проходит мимо них в гаражи, засунув руки в широкие карманы. За прошедшую неделю, наполненную суетой с переводом в другой университет, документами и нервами, они редко приезжали на базу и ни разу не сталкивались с омегой. Чонгук задирает подбородок повыше и поднимается по лестнице, на которой резко появляется Юнги, широко раскинув руки в стороны. Он был в кожанке, белой футболке и рваных светлых джинсах. — Скоро татушки набьем вам, как членам клана, — беззлобно улыбнулся альфа, притянув к себе Чимина для крепких объятий, почти душащих, на что омега тихо рассмеялся, уложив ладони на его опущенные плечи, пока Чонгук закатил глаза. — ¿Por que no? — вздернул бровь Чимин, оставив короткий поцелуй на скуле ошалевшего Юнги. При мысли об омегах, лезущих за ними в пекло под пули врагов, тигр внутри соскреб землю ногтями, рыча проклятья. — Porque нельзя нахуй, — серьезно отрезал альфа и переключил внимание на Чонгука, слегка приобняв его. Омега мягко улыбнулся, обняв его в ответ и войдя в здание, окутанное привычным полумраком и смешанными запахами. — Выражаться так и не научился, — пнул Юнги в бок Чимин, когда альфа шуточно пригрозил ему пальцем и усмехнулся: — Антиквариат, трогай осторожнее. — Ты слишком старый для антиквариата, — фыркнул омега, отчего Чонгук громко прыскнул, опасливо глянув на Юнги, наступавшего на брата, что быстро состроил кошачьи наивные глаза и начал отступать. Чимин не пугался ни капли, но подыгрывал, медленно отходя к двери и врезаясь в чью-то массивную грудь. Жилистые руки осторожно придержали его за плечи, и он неуверенно повернул голову, едва не врезавшись щекой в подбородок Тэхена, просверлившего его мутным пронзительным взглядом. Омега кашлянул и отошел, весело поздоровавшись. Тэхен кивнул в ответ, засунув руки в карманы спортивных шорт, и пытливо посмотрел на стоявшего у стенки Чонгука. По телу бабочки летают, щекоча трепетом острых крыльев кожу, будто бы нагую под его бесстыдными, раздевающими глазами. Омега прикусил нижнюю губу и отвел в сторону гордый взгляд, вздрогнув от тяжелой руки, легшей на его плечо. — Опаздываешь, мелкий, — громко произнес на ухо Намджун, рассмеявшись с его перепуганного лица. Чонгук выдохнул и улыбнулся, нещадно смущаясь из-за Тэхена рядом, что оперся на стену и скрестил руки на груди, молча наблюдая за ними. Юнги в курсе дел с прищуром осмотрел их обоих. — Нам сказал, ему больше нечему тебя научить, — вдруг выпалил он, и омеги с укором уставились на него, прекрасно зная, что будет дальше: — Кого выберешь следующим тренером? — он поиграл бровями и ухмыльнулся, не обращая внимания на покачавшего головой Тэхена. Повисшая, как надгробие, тишина, сотканная из тоскливых взглядов, вспыхнувших и потухших в миг. — У меня дела, позже побазарим, — кинул Тэхен и прошел к выходу, убийственно посмотрев на брата, пока Чонгук буравил ненавидящим все сильнее взглядом его спину, обтянутую темной футболкой. Чонгук хмыкнул и резко развернулся, направившись к тренировочным залам. Чимин сразу пошел за ним, с упреком оглянувшись через плечо. — Ну ты еблан, — растянул гласные Намджун, дав Юнги слабую оплеуху. — Мне не в кайф видеть, как он моего брата динамит, — выплюнул альфа и распрямил широкие плечи. — Их семейке нужна хорошая терапия, особенно их пахану. Я готов взять на себя все расходы, — он бьет себя по груди кулаком. Намджун сдержал смех и сжал его плечо, ведя наверх. — Шивон тебя за такие слова по головке не погладит, — предупредил он, на что Юнги заржал.***
На плоской длинной лестнице, пустующей в разгар спаррингов, стоит Тэхен, облокотившись на деревянные перила и матерясь на поставщиков, отказывающих ему в перевозке катан. Он сжал челюсть и телефон, собираясь швырнуть его вниз по ступеням. — Ебать вас всех в тощие задницы, — рыкнул он и сбросил вызов, тяжело дыша. Альфа сгорбился, до побеления костяшек сжимая парапеты, и дернулся от мягкого прикосновения к плечу. Обернувшись, он увидел перед собой Ману, прожигающего его непривычно зелеными линзами. Омега расплылся в утешающей улыбке, все еще не отнимая руку с его плеча. — Мы договорились с австрийцами, новое поставление Glock 17 будет через неделю, — сообщил он, внимательно рассматривая безразлично кивнувшего наставника. — Если хочешь, я с пацанами поеду и заберу. — Нет, — отсекает пути к согласию, строго глянув на него. — Просто сообщи о прибытии, и спасибо, — впервые от души улыбнулся Тэхен, хлопнув его по спине и запустив мурмурацию влюбленных птиц в его позвонках. Ману вжался в перила, с закушенной от нервов губой смотря, как альфа отдалялся, и решительно пошел за ним. — Тэхен, — позвал он, смятенно отступив, когда наставник повернулся, вопросительно осмотрев его с ног до головы, до блондинистых волос, заплетенных в тонкие косы. Ману стоит перед человеком, с которым сомневается в собственной красоте, помогавшей ему выжить в криминальных прериях. — Тебе больно, — полушепотом произнес омега, проклиная небеса за невозможность коснуться мужественного лица. «Мне от этого тоже больно», — умирает на кончике языке без права на свободу. Тэхен втянул его в войну затяжных взглядов, место победителя отдавать не собираясь. — Я не буду вмешиваться, хоть и переживаю, как все остальные, — он кусал щеку изнутри, глубоко вдохнул и натянул маску беспечности. — Просто дам совет, чтобы немного облегчить твои терзания. Альфа заинтересованно сложил руки на груди, с легкой улыбкой выронив: — И что же ты мне посоветуешь, мастак? Ману невольно выдавил улыбку на прозвище, шагнув поближе. — Если хочешь вновь завоевать человека, но он к тебе не тянется, просто дай ему время. Отстранись и позволь ему самому принять решение: остаться или уйти, — проникновенно, как самой верной истиной, поделился омега. Тэхен не показывает настоящих эмоций от сказанного им, коротко ухмыляясь и тепло смотря на него. Собственная вселенная обрушивается на его плечи уродливыми руинами. Потому что ничто в этой гребаной жизни не сможет заставить его отступиться от Чонгука. — Вали тренироваться, малой, — переводит напряжение в шутку, как в далеком детстве, трепля возмущенного Ману по макушке и идя вниз в гаражи. Под ребрами омеги — коллапс от давно забытого, лелеянного все прошедшие годы прикосновения — единственное, что позволял себе Тэхен. От его чертовой благородности хочется драть глотку в откровениях: «Я здесь, я рядом. Обернись и посмотри на меня другими глазами». Чонгуку хочется драть глотку тоже, стоя на верху лестницы с самого начала разговора и до кровавых месяцев впиваясь ногтями в ладонь. — Какие хорошие советы, — слышит Ману позади и резко разворачивается. Чонгук поступью хищной лани спускается с лестницы, не сводя с него вдавливающего в землю взгляда, бездны чернее. — Где спиздил? Из статьи «Как увести чужого альфу?» Ману без тени былой мягкости усмехается, вставая вплотную к омеге, остановившемуся на последней ступени, будто бы издеваясь превосходством в росте. Пламень, вспыхнувшая в глазах, видящих расправу друг на другом. — Ты его бросил, когда он ебаных два месяца не находил себе места, ночуя под твоими дверями в этой ебаной психушке, — срывается с последних цепей Ману, сжимая кулаки. Чонгук не позволяет израненному в кровь сердцу из-за его слов биться, смеряя его убивающим без орудия взором, и с силой бьет в скулу, отчего омега отшатывается и падает перед ним. — Знаешь лучше нас о наших отношениях? — дерзит Чонгук, надменно наблюдая за тем, как блондин поднимается, вытирая пальцами струйку крови из носа. — Я пережил с ним за несколько месяцев больше, чем ты можешь себе представить в самых страшных снах. Не такой шмаре как ты учить меня, как себя вести со своим альфой, — выделяет последнее слово он, действуя, как катализатор. — Какая ты, оказывается, сука, — безумно ухмыляется Ману, вскинув горящие ненавистью глаза. — Я прощу тебе эту пощечину, — снисходительно улыбается он и отвешивает Чонгуку сильнее, чем он сам. Омега не удерживает равновесие и больно падает на пол, скребя его ногтями от поглощающей нутро злости. Он резко вскидывает колено и валит нависшего над ним блондина с ног, не дав подняться и кулаком проезжаясь по челюсти. Ману скидывает его с себя ударом в живот, припечатывая к стене за грудки и на миг задыхаясь, получив отточенным ударом локтем в шею. Чонгук прерывисто дышит, наступая, и когда его хватают за волосы, вцепляется в чужие руки, начиная выворачивать их. Как тщательно, искусно учил Тэхен. — Еб твою в пизду, — выдает прибежавший на шум Юнги, на секунду застыв перед дерущимися омегами, но быстро приходит в себя, отдирая их друг от друга и заслоняя Чонгука своей спиной. Он крепко приобнимает, пока тот яростно вырывается, выразительно смотря на подошедшего Намджуна. Альфа перехватывает за грудки неугомонного Ману, оттаскивая его в противоположный угол. — Бля, успокойся, Чонгук, — рявкает на ухо омеги Юнги, на что он бьет его по плечам, заслонившим ненавистного блондина. — Он назвал меня сукой, пусти нахрен, — угрожает Чонгук, злобно заглядывая в тревожные за него глаза альфы, что тяжело вздыхает. С другой стороны Ману царапает руки Намджуна, но из сильного захвата вырваться не может. — Какого хуя эта мелюзга обзывает меня шмарой? — кидает свои пять копеек омега, уничтожающе смотря на альфу. — Я думал, тебя так и зовут, — фыркает Чонгук. Устав брыкаться, он повис на Юнги: собственные колени предательски, изнеможенно дрожат. Бежавший вниз по лестнице Чимин резво тормозит, распахнув глаза и быстро подходя к ним. Юнги отпускает омегу и нервно зарывается пятерней в вороньи волосы, наблюдая за тем, как перепуганный Чимин берет лицо брата в свои маленькие ладони, затем переводит истребляющий взгляд на Ману, который в конец успокоился и обматерил их всех, злобно удаляясь по коридору. Чонгук слизал с уголка губ алые капли, кладя свои бледные пальцы поверх его. — Все хорошо, — прошептал омега, но чиминовы воспоминания режут обрывками старых, ковыряющихся ножом в сердце, кадров, крутятся в голове, доводя до срывов. Чонгук, прикованный к койке и больницам — фобия и сумасшествие Чимина. — Я убью эту мразь, — шипит он и отпускает брата, направляясь вслед за Ману, но Намджун удерживает его за локоть первее Юнги. — Стопани, мелкий, — Намджун придавил его к земле строгим тоном и взором. — Вы бешеные или прикалываетесь? — вымученно изрек он, когда омега вырвал руку и вновь подошел к брату, заключая его в самые нежные и теплые объятия. Чимин успокаивающе гладит чонгукову поясницу, его ладони — исцеление в самом чистом виде. Омега льнет к нему ближе, обнимая в ответ и пряча лицо в изгибе его пахнущего домом плеча. — Поехали домой, — не вопросом — фактом, ласково сказал Чимин, не отпуская его. Альфы с глупыми улыбками наблюдают за ними, как вдруг Юнги хлопает Намджуна по надплечью, раскинув руки в стороны. — Давай тоже обнимемся, брат, — он широко ухмыляется на покер фейс альфы, показавшего ему фак. — Я люблю тебя, брат, — он следует за ним, запрыгнув на мощную спину и громко заржав под последующий веселый смех Намджуна.***
В саду гуляла зияющая прохлада, тронувшая голые ветви магнолии и сакуры; из ряда клумб проросли багряные розы, желто-оранжевые бархатцы и цветные георгины, тянясь вверх к пропавшему без вестей солнцу. В маленькой деревянной беседке стояли корзины с ножницами и перчатками, замаранными грязью. Сгустки пыльных облаков плыли по небу цвета ниагара. Дождливый осенний вечер разгорался пурпурным, в особняке свет бил во всех окнах. Мелкие капли падали на фиолетовый дождевик, ладони, бережно держащие срезанный букет, беспощадно замерзали. Чонгук завороженно рассматривал лепестки цвета вишневной крови, контрастом с его бледными пальцами. Чимин позвал его с дальней клумбы с бархатцами, сидя над ними в таком же, как у брата, дождевике. — Надо расставить все в вазы, они не выживут в грядущие холода, — с грустью подметил Чимин и аккуратно подрезал стебель. Чонгук разложил собранные цветы в плетенные корзины, зависнув над ними на корточках и перебирая алые розы. Брат встал рядом с ним, намокающим все сильнее с каждой секундой, но ледяной влаги не ощущающим. Стихийные бедствия в крошечной груди бушевали размером с океаны. Дыхание спирало в мгновения печали, пришедшей остаться навсегда, навевая мучительные мемуары о былом и упущенном. Чонгук в мыслях, как торнадо крутящихся вокруг одного единственного, сердцу до боли родного имени, путается, изводится, умирает. Как ранимые розы под горьким плачем неба. — Чонгук, — мягко позвал Чимин и тронул его за мокрое плечо. Омега вскинул на него сожженые дотла глаза, воскресить из золы которые под силу лишь одному человеку в этом бренном мире. — Я вижу ту боль, что ты так отчаянно хочешь подавить в себе. Но делаешь только хуже, — его ласковый голос проникает в нутро, дробя кости отрицаемым откровением. — Ты нуждаешься в нем, а он в тебе, но ты так упрям, хотя мы оба знаем, что ты никогда не оставишь Тэхена, — он обнимает его за плечи, но брат не дается, отходит. Как обиженная лань прячется в песчаных барханах. — Я не нужен ему так сильно, как он мне, — боялся признаться даже сам себе, и губы предательски дрожат. Чонгук кусает их, желая обрушить небосвод на плечи альфы и парадоксом — зацеловать оставленные на теле шрамы. Чимин качает головой, не веря, что он мог произнести такую фальшь и верить в нее. — Никогда больше не говори так, Чонгук, — с нотками укора произнес омега, слегка встряхнув его. — Никогда не говори так про него. Он видел тебя окровавленного, отравленного, прикованного к койке. Он как верный пес сидел у твоей кровати, под твоими дверями, не зная, куда деть себя от боли и чувства вины, — он знал, о чем говорил — тэхеновы глаза немо поведали ему о пройденных терзаниях, горестях и наказаниях. Чонгук будто замертво слушает, не моргая и неосознанно сжимая в ладони шипы от роз, что стекают на влажную зелень каплями крови. — Эта война внутри него, когда он отрывал, вырывал тебя из сердца и отдавал на лечение, уверенный, что ты никогда не простишь его. Но он хотел, чтобы ты выздоровел и вернулся к семье. Разве не это самая, блять, чистая любовь: отрекаться и умирать на дне день за днем, лишь бы видеть, что твой самый дорогой человек в безопасности? Чонгук ощущает вспоровшие нежную кожу иглы внутри и снаружи. На черных ресницах замирает мокрая капля, неба или его — не разберет. — Пока мы живы, все возможно. Ничего не имеет значения, если мы похоронены в яме, — на последних словах Чонгук представляет, как обнимает мертвое тело Тэхена, и норовит упасть на колени, сдирая глотку в рыданиях по нему. — Кому, как не мне, почти столкнувшимся со смертью, понимать это? — Чимин сдирает пластыри со своих незаживших ран, омега поднимает на него умоляющие, боящиеся за него глаза. — Просто...когда нам больно, мы хотим, чтобы другие страдали вместе с нами. Но почему мы выбираем для этого самых любимых? Чонгуковы ключицы клеймят себя его победившей истиной. Чонгуково сердце заходится в болючем плаче, надрывающим органы в мрачном трауре. Чонгук не хочет провести остатки своей вечности в одиноких руинах. Их вечности. Он резко бросает цветы на землю, не замечая разорванной шипами кожи до кровавых полос, и бежит во двор, пока взволнованный Чимин не поспевает за ним. Но душой чует, как железные баррикады внутри брата наконец дали трещины.***
Жестокостью иссечась, дождь холодил молочную кожу, покрывшуюся мурашками. Ноги до ледяного мерзнули в серых широких штанах, белая свободная футболка не согревала дрожью пробитых рук. По позвонкам бежали страхи и сомнения, сожаления о незаконченной, захлопнутой на середине страницы их новеллы, написанной кровью. Чонгук застыл перед лестницей в базу, выскочив из ламбо и заблокировав дверцы. Во дворе ходили несколько бойцов, пряча под кепками усталые взгляды, умытые сизыми каплями. Он нервно жевал губы, терзал без того раненные ладони, не решаясь зайти в здание, отдалявшее его от самого любимого зверя. Как гребаная тонкая дверца отгораживала, когда он мог провести сочтенные дни в лечебнице в его утешительных объятиях. Чонгук обещал себе больше никогда не отрекаться от их бесконечности. Он не видя, не слыша бежал верх по лестнице, помнящей его первую драку, по узким коридорам самого верхнего этажа, заполненного спальнями глав. Наугад или по зову души, странствующий с единственной целью вновь обрести, он медленно идет к заветной двери, приглашающей его родным ароматом. В вены, в легкие, в кости — он вездесущ. От его ухода внутри осталась лишь глубокая каверна, в ней — одинокий оставленный им стул, на который Чонгук больше никого не сможет пригласить. На небеса и в бездну — сплетя пальцы. Его сердце — ноющий повсеместно рубец, его сердце — мелющий путь, его сердце — сеятель в закатном свете. Чонгук возводит молебны к небесам, дергая ручку дверцы на себя и останавливаясь у стены. Рядом с большой, застеленной черным покрывалом кровати, в кресле сидит Тэхен, сгорбившись над бутылкой коньяка. Его смуглые руки — сплетение выпирающих вен, его поднятые глаза — немые просьбы остаться, пригреть раненого льва на крошечной груди робкой лани. На альфе расстегнутая на верхние пуговицы темная рубашка, вправленная в мазутные брюки. Он не выглядит ни капли пьяным, прожигая омегу самым трезвым, самым скучавшим из взглядов, подаренных ранее. На дне его зрачков Чонгук находит свое исцеление, не сдерживая одиноко катящихся слез и падая перед ним на колени, бездомным ребенком прижимаясь к ним мокрыми щеками. Тэхен на низине понимает, чувствует его от частицы до частицы, переплетенной с его на стыке мирозданий. Он молча гладил его влажные чернильные пряди, резью вдоль ребер принимая каждый горечью тронутый всхлип. Альфа заботливо утирал его мягкие щеки, но Чонгук не поднимал головы, вцепляясь в его колено бледными ладонями. — Прости меня, Тэхен, прости, — мантрой на смертном одре шептал омега, льня к любимым рукам, слепо ища ласки и получая ее горстями. — Прости, — он возвел к нему черные, омертвляющие заживо глаза, на чьей глубине Тэхен находил свою погибель и добровольно шел к пропасти. — Я не хочу нести без тебя ни один предначертанный мне день. Прости. Он вновь жмется к его согревающим ладоням, но альфа с сердцем, бешено бьющимся из-за его слов, навечно лежащим у его ног, поднимает его лицо за щеки, нежно поглаживая их. — Не плачь, mi fresa, — просил Тэхен, утирая мокрые дорожки. В по гробовой преданности во взгляде омеги он готов был задохнуться без единого шанса на уцеление. — Я вывезу все, что угодно, кроме твоих слез, — он огладил большим пальцем его покусанную нижнюю губу, с приятной агонией в сердце наблюдая, как Чонгук положил ладони поверх его, целуя их. Его маленькая верная лань, вернувшаяся в их обитель из песчаных дюн. Тэхен подхватил его за бедра и поднял, сжимая его тонкую талию, поясницу, оглаживая лопатки, сильно, трепетно, ревностно, будто завтра никогда не настанет. Он зарылся носом в изгиб его мягкого плеча, до боли теплого, пахнущего молоком. Чонгук окольцевал его крепкую спину, стискивая в пальцах рубашку и вдыхая втравленный в вены запах крови. Существующий только в унисон с его сладкой клубникой. — Я так скучал по тебе, fresa, — выдохнул он в нежную шею омеги, прижимаясь к ней горячими губами. Чонгук запустил пальцы в его волосы, смущенно перебирая их и вдыхая, когда альфа осторожно опустил его на кровать и лег рядом, лицом к лицу, поглаживая ладонью его лицо. Излюбленное имя, которым Тэхен его нарек, трепетом сотен бабочек заскользило вдоль позвонков. Чонгук смотрит в его завораживающие, обещающие увечия и радости глаза любовно, на грани с безумием и панацеей, скользя пальцами по его скулам. — Ради таких моментов мы вылезаем из выкопанных для нас ям, — с оскоминой печали произнес омега, согласный ринуться в бездну и вырываться из лап смерти на бесконечном рефрене, если в конце окажется в объятиях Тэхена, прижимающего к себе — его все и гребаное больше. — Эти моменты стоили тебе жизни, мой маленький принц, — с дозами восхищения и гордости за Чонгука, с дозами ненависти и непрощения себя. — Ты тренируешься из последних сил ради самообороны, если вдруг так случится, но даже не думай, что я позволю тебе влезть в это дерьмо, — с нажимом сказал альфа, убрав с его лба высохшие кудрявые прядки. «У нас с тобой один недоконченный разговор о маньяке», — проглотил он, не желая потушить огоньки, бегающие в глазах омеги. — Конец замаячил на горизонте, — Чонгук улыбнулся, и Тэхен объявил себя убитым. Омега лежал в его спасительных, тосковавших объятиях часами, подаваясь навстречу любимым губам, сминавшим его собственные словно перед расстрелом. Альфа придерживал его за шею, обрушиваясь хмельными поцелуями на его вкусные губы, впиваясь в них жадно, глубоко, приторно. За длинными окнами на серый город лили призрачные капли дождя, предвещая близящиеся холода. Но Чонгуку никогда не было так тепло, как сейчас. Он зажал свое колено между ног альфы, неустанно гладя его мужественное лицо, пока родные пальцы перебирали его пушистые волосы. Чонгук слегка приоткрыл рот, позволяя оттягивать свою нижнюю губу, и издавал тихие, прерывистые вздохи. Резко распахнувшаяся дверь заставила Тэхена оторваться от сладости и громко зарычать. Он схватился за бутылку коньяка, оставленного на тумбочке, и собирался запустить ею в нахально зашедшего Юнги. — Вы там что, голенькие? — усмехнулся, проходя в центр комнаты и кидая в брата его же темную футболку. — Валите вниз, у нас для вас сюрпрайз, — он улыбнулся и развернулся на выход под грозный взгляд Тэхена, заслоняющего собой заливисто смеющегося Чонгука, прижавшего руки к груди. — Если бы он был без одежды, я бы тебе хуй отрезал, — ухмыльнулся напоследок Тэхен, на что брат от души показал ему фак, закрыв за собой двери. Чонгук вспыхнул алым и прикусил припухшие губы, смущенно ударив своего альфу по мощной спине. — Дикарь, — он закатил глаза и поднялся с кровати, но Тэхен перехватил его за талию и повалил обратно на кровать, прижавшись губами к его дурительно пахнущей шее, оставив невесомый поцелуй на его родинке, и втянул молочную кожу, оставляя на ней ленивые, сладкие поцелуи. Чонгук мягко рассмеялся, пытаясь отстранить его и сжимая его торс ногами, брыкался. — Tan sabroso, tan bonito, — хрипло выдохнул между поцелуями Тэхен, довольно наблюдая, как розовела его кожа, принадлежащая только ему. Омега сжал между пальцами его скулы и чувственно поцеловал в улыбающиеся губы, слабо хлопая по широким плечам. — Пойдем уже, — Чонгук укусил его за нижнюю губу и безнаказанно вылез из-под него, хихикая и выбегая из спальни. Тэхен погнался за ним, успев поймать в затемненном коридоре и прижать к своей груди, норовя не отпустить. — Ну, перестань, — усладой для ушей его смех, сотканный из любви и волшебства. Вырвавшись спустя несколько минут препираний, Чонгук ловко запрыгнул на его спину, как коалка обвив всеми конечностями и припав к его шее, весело улыбаясь и болтая ногами. Альфа по-доброму усмехнулся и похватал его под ляжки, понеся легкую ношу вниз по лестнице. Мгновения, желанные длиться вечность.***
В просторных полуосвещеных гаражах стояла тишина, нарушаемая горячими спорами и звоном стекла. На подъемах стояли разобранные цветные спорткары, на стеллажах в углу стояли ящики с инструментами, за небольшим дубовым столом стояла гриль с ароматно пахнущими кусочками мяса, которые жарил Юнги, и десятками бутылок соджу, за раз открытые Хосоком. Альфы сидели на потертых кожаных диванах в повседневном тотал блэк, с полуулыбками следя за игрой Уена и Намджуна в покер. Омега был в красном свитере с надписью «bitch» и широких штанах, надетых под ошалевший взгляд Хосока. За металлической подставкой стояли Джин в персиковой кофте и светлых джинсах, и Чимин, в полосатой водолазке и джинсовом комбинезоне, нарезая фрукты и под собственный легкий смех. — Да ну, ты гонишь, — не веряще стукнул по столу Намджун, оттягивая свои волосы и вымучено вздыхая. Уен со злодейской ухмылочкой подгребал к себе весь выигрыш: десерт моччи в шоколаде, заботливо приготовленный Джином. — Он обыграл меня уже второй раз за вечер, мне теперь с голоду подохнуть? Murrda, — протянул альфа, по-детски страдальческими глазами смотря на свой проебанный ужин. — Стареешь, hermano, — покачал головой Юнги, сидящий рядом, и похлопал его по плечу, подмигнув омеге. — Дай пятюню, малой, уделал наш мозг, — он отвесил пять Уену, колокольчиком хохочущего с лица Намджуна и нежно улыбающегося Хосоку, с неизмеримой теплотой осматривавшего его. — Он мне должен десять бутылок кьянти с процентами, — напомнил омега, уплетая десерт. Намджун передернул бровями, заговорщически обещав: — Как только будешь готов, пустим еще по партии, — он указал на живот Уена, пересевшего на колени Хосока, что с готовностью принял оглаживать его поясницу. Джин поставил тарелки на стол и закатил с них глаза, кинув через плечо: — Собутыльники. Напевая тихую мелодию под нос, Чимин вертелся над крупными гроздями винограда, виляя бедрами и подпрыгивая, когда его резко обняли сзади. Чонгук засмеялся с его перепуганного выражения лица и положил подбородок на удобное плечо, ласково потираясь о него щекой. — Тэхен тебя снова приручил? — игриво улыбнулся Чимин, щелкнув его по носу. — Ты сияешь, и я счастлив за вас обоих, — мягче добавил он, заглянув в переполненные надеждой глаза брата. — Этому счастью я обязан тебе, — откровенно признался Чонгук и забрал последние тарелки, аккуратно расставляя их и плюхаясь рядом с Тэхеном, сразу же прижимаясь к его твердой груди, где билось самое родное сердце. Альфа приобнял его одной рукой, зарядно поцеловав в лоб и подняв бутылку с соджу. Рядом с Чонгуком сидел Юнги, достающий Чимина с приколами о его кулинарных способностях, Намджун с Джином, шептавшимся с ним о лучших свадебных бутиках, Хосок с Уеном на коленях, матерящим строгую диету врача. Чонгук лежал под боком своего альфы, как под нерушимой защитой, невинными, трогательными глазами рассматривая всех и клеймя на языке и под ключицами единственное: — За семью! — с искренней улыбкой воскликнул он, поддержанный шестью радостными голосами, повторившим за ним. В воздухе послышались чоканье бутылок и в первые за прошедшие месяцы заливистый смех. «За семью и за крошечное счастье, вошедшее в наш дом».