***
Ледяные глаза, потрошащие душу без орудий, преследовали в беспокойном кошмаре, пульсацией поступившем в бошку. Объятия холодной смерти, протянувшей к нему щупальца, выжигающие уродливые пятна на его оголенной белой коже. Окунутый в беспощадные воды Антарктиды, мерзнущий в плену сугробов и глыб, отдающийся в лапы пугающего до дрожи в естестве психа. Он слышал утробный вопль, прогнавший чернильных птиц с ветхих деревьев в окутанном призрачным туманом лесу, узрел окровавленные ладони, исцарапанные строчками из «Горной хижины» Сайге, перекрывающими дыхание. Фантомная асистолия. Пот водопадом катился с висков, ногти намертво вцепились в ладони, оставив полумесяцы. Чонгук часто и прерывисто дышал, пытаясь вернуть поступ кислорода в легкие, и обреченно накрыл лицо руками. От вращающего в темнице смерча отчаяния, дрожью тронувшей его покусанные губы. Он скинул теплый плед и осмотрелся: оттененная чёрными занавесками в пол комната с большим дубовым шкафом, серым диваном и софами напротив кровати, ворсистым антрацитовым ковром, покрывающим темный линолеум. Чонгук заметил на прикроватной тумбе сложенную одежду тотал блэк, которую он прихватил с собой, мягко улыбнувшись внимательности Тэхена. Зарывшись носом в его банный халат, он втянул естественный запах кожи с опасной кровью, смешанной с его сладковатой клубникой. Убойное сочетание, ввергающие его в забытие и обволакивающее покоем. До боли в сердце необходимым. Чонгук с неохотой скинул его и надел кроп-топ с открытой спиной, скрещенный тонкими нитками, и кожаные джоггеры с завышенной талией. Обув массивные кожаные кеды и нацепив солнечные кошачьи очки, он настрочил смс альфе. Тэхен ответил через минуту, попросив его спуститься во двор. Омега хмыкнул и засунул руки с телефоном в карманы, красивой походкой проходя по узким коридорам. Альфы провожали его с полным ртом слюней, зная, чей он, и в мыслях не смея рискнуть. Он усмехнулся краешком губ на их жадные взгляды, спустившись через забитые новым завозом тачек гаражи и наткнувшись на Джексона, что приветливо улыбнулся. — Выход в другой стороне, — снисходительно сказал он, немного поразив своей резкой переменой — от веселого долбана к серьезному мужчине. — Пойдем, проведу, — предложил альфа и зашагал впереди. — Спасибо, — поблагодарил Чонгук и пошел за ним, морщась от неприятного запаха бензина и машинного масла. Он отошел к стенке, пропустив заехавшие один за другом разноцветные спорткары, погрузившие гаражи в ослепляющий желтый цвет. Во дворе раздается разнобой голосов бойцов, ходящих по базе с винтовками и в военных костюмах. Патрульные стоят у закрытых металлических ворот, несколько альф разгружают джип, вытаскивая из багажника прямоугольные ящики. Чонгук не хочет даже представлять их содержимое. Он увидел в центре Тэхена, переодевшегося в черную поло и джинсы с кроссами под тон. Альфа стоял рядом с капотом внедорожника, в который бойцы загружали темные спортивные сумки, готовясь к отъезду. Омега прикусил губу от того, насколько сильно футболка облепляла мышцы спины и груди, оголив мускулистые загорелые руки. Он смущенно вспыхнул, подобно восковой свече, вспомнив, какие пороки вытворяли с ним его горячие ладони. Спустившись с небольшого выступа при входе, Чонгук изящной поступью подошел к нему и ласково улыбнулся, предвещая стихийное бедствие в его потемневших глазах, загоревшихся безумием. — Это что нахрен? — выпалил он, кивнув на оголенную молочную спину, будто мерцающую под июньским теплым солнцем, скрасившим небо в пастельно-голубые оттенки. Омега невинно пожал плечами и запрыгнул на капот внедорожника, отчего у стоявших бойцов отвисли челюсти. — Отвернулись, — процедил Тэхен, подойдя к нему вплотную и упершись торсом в его колени. — Нахуя парился из-за кусочка ткани, почему голым не вышел? — усмехнулся он, но по играющим желвакам Чонгук понял, на сколько процентов разозлил его. Тысяча из ста. — Могу снять, если не нравится, — выдохнул омега в его сжатые губы и склонил голову набок, провокационно смотря из-под кошачьих очков. Тэхен поднял бровь и шлепнул его по ляжкам, отойдя и вытащив из переднего сидения тачки свою черную джинсовку. Он накинул ее на обнаженные худые плечи, мягко усмехнувшись на вздернутый подбородок омеги и щёлкнув по нему. — Я жду кое-кого, — вдруг сказал альфа, продолжив под вопросительный заинтересованный взгляд: — Он важный человек в моей жизни, мелкий братишка с детства, — улыбнувшись приторно-теплым воспоминаниям, он погладил чонгуковы острые коленки. — Он мексиканец? — спросил омега, на миг ощутив тревожных бабочек, вспарывающих живот. — Пятьдесят на пятьдесят, наполовину кореец, — проронил Тэхен и ухмыльнулся, предвещая последующий вопрос: — Альфа или омега? Дикий рев мотора заложил уши, темные шины взвизгнули, спорткар резко въехал в раскрывшиеся металлические ворота, оставив небольшие крупные клубы дыма при тормозе. Ядерно-оранжевый лотус блестел ярким покрытием на летних палящих лучах, в кожаном салоне играл разрывной латиноамериканский трек. «Омега», — колом в сердце запустил Чонгук, с налитыми недоверием и злобой глазами следя за тем, как парень вышел из тачки, захлопнув дверцу. Пара блондинистых прядок заплетены в афрокосы, узкие игриво-карие глаза зацепились за широко улыбающегося Тэхена, и омега солнечно улыбнулся в ответ амарантовыми губами. На нем массивные ботинки, джоггеры с цепями и подтяжками поверх обтягивающей черной футболки. На его запястье заметны контуры символа Равенсары, отчего Чонгук небрежно усмехнулся. В непорочную душу вкрадывается тьма, окутывая его угольной дымкой из сомнений и ненависти к нему, пахнущим желтыми нарциссами. — Bienvenido, Ману, — добро поприветствовал Тэхен, не ожидав, что омега накинется на него с крепкими объятиями и признаниями, как сильно скучал: — Te extrañe mucho y mucho, Тэхен, — глаза Ману загорелись чувственным огоньком при виде альфы, по-братски потрепавшим его по волосам и кинувшим ласковый взгляд на Чонгука. Который благодарен небесам за то, что на нем сейчас очки, иначе превратил бы в пепелище обоих и всю чертову базу. «Да как ты посмел?», — грозным набатом стучало в висках, с губ норовил стечь яд, отравивший бы руки омеги, посягнувшего на его мужчину. Но он держал маску надменности на лице, подняв голову и покачивая носком кед, опершись ладонями на капот внедорожника. — Чонгук, познакомься, я только что рассказывал тебе о нем, — на веселе сообщил Тэхен, но блондин его воодушевления не разделял, на секунду стрельнув в омегу недовольным, уничтожающим взором, учуяв ярый аромат клубники, но быстро переобулся, приветливо улыбнувшись. Усмехнувшись краешком алых губ, Чонгук соскочил с тачки и походкой от бедра подошел к альфе, притянув его к себе за шею и впившись в любимые губы собственническим поцелуем. Ману в шоке раскрыл рот, пока омега ревностно сминал тэхеновы губы, поиграв с его напористым языком и оттянув его зубами. Он сучно облизнул припухшие губы и гордо взглянул на омегу, положив локоть на плечо своего альфы и улыбнувшись: — ¡Hola! ¿Cómo estás? Он выговорил четко и правильно, за что Тэхен похвалил его и приобнял за плечо. Ману неприязненно осмотрел его — отражение выражения напротив, ведь Чонгук и не пытался выглядеть дружелюбным, сражая наповал чернильным взглядом из-под очков. — Я говорю на корейском, — хмыкнул блондин и снова засиял, с волнением обращаясь к альфе: — А где другие? Я так соскучился по всем вам, — он глянул в сторону выхода, откуда вальяжно вышел Юнги, раскрыв руки для объятий. — Чей ребенок вернулся? — в своем насмешливом тоне произнес он, рассмеявшись и подхватив за талию прыгнувшего на него омегу. Чонгук поднял бровь на зрелище, с каждой минутой все более абсурдное, и скинул руку альфы, пока Ману не видел, идя к своему новенькому белоснежному ламборгини, вновь подаренным Тэхеном. Тэхен недоуменно обернулся на него и пошел следом, как по непрошеному зову, схватил за локоть и развернул к себе. — Что за чертовщина нашла на тебя? — нехотя, но грубо обронил он, заведясь с лав в родных глазах напротив, испепеляющих дотла. Омега склонил голову к плечу, с примесью ненависти за содеянное осмотрев его и громко фыркнув. — Я не собираюсь выяснять это здесь, — подчеркнул последнее слово, специально игноря внимательные взоры Ману, буравившего их. «Любопытная паршивка», — подумал он, облив альфу обиженным и дерзким: — Мы собирались кое-куда поехать, а если ты забыл, можешь валить нахрен. Позволяю. Чонгук строптиво выдернул руку, необузданной, на сотни миль убежавшей от хищника ланью, и разблокировал ламбо, дверные шарниры которого призывно поднялись. Тэхен толкнул язык за щеку, конкретно подвисший с его коготков, нещадно исцарапавших лицо, ребра и саму звериную душу. — Побудь с нашим мальцом, hermano, мы вернемся к вечеру, — бросил альфа, подмигнув и сев на переднее спорткара. Ману в неконтролируемом раздражении поджал губы, не заметив проницательного, лезущего в нутро взгляда Юнги, щелкнувшего его по аккуратному носу. — Он занят, ребенок, — усмехнулся альфа, безжалостно растоптав процветавшие в нем годами персиковые пионы надежд. Он в утешение потрепал его по волосам, но омега дернулся и отошел, убийственно посмотрев на него. — Не смотри так. Только тупые долбаебы не в курсе твоих чувств к нему. Блондин показательно отвернул голову в сторону, бесцветно наблюдая за торопящими друг друга бойцами и оставленным кольцам дыма от ламбо, с рыком выехавшего за ворота. Он вновь цепляет обворожительную маску на красивое лицо, надменно усмехнувшись: — Прошлое прекрасно тем, что оно прошло, Юнги. — Тебя там в штатах по философии гоняли? — подъебнул альфа и прижал его к себе, заводя в базу, куда вскоре должны были подъехать остальные. «Не прошло», — с тонным балластом на высеченной из титана груди.***
Утреннее полотно в акварели лилового саше и сумрачного цитруса, отражающееся прохладой на спорткаре, рассекающего вечно занятые улицы Сеула. Спидометр давно перевалил за сто, массивные кеды выжимали всю мощь из шин, звучно проезжающихся по ровной трассе. Побледневшие пальцы сжимали руль, гневно сигналя машинам, плетущимся как улитки спереди и резво объезжая их. — Скорость сбавь, — спокойно сказал Тэхен, раскорячив ноги и барабаня длинными пальцами по своему бедру. Он кинул на заведенного, до тесноты в джинсах сексуального омегу опаляющий взгляд, вынуждая подчиняться. Но Чонгук не слушается. Назло, чертёнком танцуя на нервах, прибавляет, стрелой проносясь на камеру и не особо парясь. — Бля, сбавь, — жестче повторил и накрыл большими ладонями его маленькие, согревая их своим жаром и заставляя повиноваться. Он повел медленнее, не отлипая от омеги, втянувшего его головокружительную близость, родную кровь и отвратительный чужой аромат. — Да пошел ты, — выплюнул Чонгук и забрыкался, норовя пустить их в зад одной из мельтешащих тачек. — Отвали, — крикнул он в тщетных попытках вернуть управление. Тэхен прижал его одной рукой к сидению, другой спасал их от краха по всем фронтам, сморгнув воспоминания о чудовищной аварии и крови любимого, обагрившей его ладони. Не выестся, не переболеет, не забудется. На горизонте показалась фотостудия в несколько этажей с выделанным бежевым мрамором фасадом и кричащим названием дома красоты. На полупустой парковке с люксовыми авто караулили три амбала, еще двое пугающими скалами стояли у стеклянных входных дверей. Он как мог осторожно подвез их, скулами ощущая ненавидящее его сейчас дыхание, оторвавшие бы кусок кожи губы, марафонный ритм крошечное сердца. Навсегда его. Тэхен затормозил у свободного участка и поднял щарниры, не успев удержать выскочившего Чонгука, пробежавшего сразу через вход. Охрана узнала и попустила их, расступившись перед альфой, следовавшим за омегой весь день, как бродячий пес без привязи. Он в напряге заметил удвоенную охрану и лишь подтвердил свои догадки, яростно зыркнув на захлопнувшиеся золотистые створки лифта. — Meldito sea, — смачно ругнулся он, сжав кулаки и спешно поднявшись по лестнице на указанный на экране последний седьмой этаж. — Чертовка, — выплюнул он на крайней ступени, бегло озернувшись и найдя Чонгука, хлопнувшего дверцей в мейк-ап студию. Тэхен поступью хищника зашел за ним и нажал на небольшом экране кнопку «lock», наступая на омегу с первородной дикостью в почерневших глазах. Чонгук уместил задницу на туалетный столик, заставленный огромным количеством косметики известных брендов, и прожигал его сотканным из ревности, гордости и необузданности взглядом. — Объяснишь? — вздернул бровь альфа и скрестил руки на груди, опершись спиной о узорчатую стену. Омега резал его лезвенной линией подбородка, потроша внутренности без единого ножа. С алых губ сорвалась усмешка, предвещающая начало его личной катастрофы. — Это я должен объясняться? — с ядом произнес Чонгук, сделав шаг вперед. — Ты обжимаешься с непонятыми омегами и заливаешь мне что-то про чертовщину? — повысил тон, распалив Тэхена, не терпящего такого обращения и грубо ответившего: — Я предупредил тебя, что он мне братишка. Я знаю его с момента, как он ползать научился. Чонгук издал наподобие крика и швырнул в него профессиональный табурет, сверкая сумасшествием, накрывшим беспросветным глубинным океаном. Мимо. Тэхен уворачивался от летевших в него тяжелых палеток, пластинок для патефона на отдельном столе и железных тюбиков с непонятной синей херотой для лица. — Мне похуй, — от души кинул Чонгук, выбесив его на тысячу из ста. — Любого альфу, что просто заговорит со мной, даже дотронуться не успеет, ты скормишь псам, — чистую правду вбил ему в голову, напористо смотря в на миг смятенные глаза, считывая их отступ. — Неужели ты думаешь, что я не буду требовать того же? — Murrda, Чонгук, — забранился он и присел, когда омега принялся за тяжелую артиллерию, подняв декоративные вазы из фарфора, по виду весившее больше, чем он. — Ни один из лезших к тебе гондонов нихуя не значил для тебя. Ты знаешь, я прав. Так какого хрена эти сравнения? Осколки раненными белоснежными птицами разлетелись под их ногами, один вспорол ладонь омеги до крови, отчего стальное сердце Тэхена сжалось до невыносимо мизерных размеров. Он хотел подойти, но омега оглушил его обиженным криком: — Не смей, стой там, — он рвано дышал в отходняке от того, что натворил, почти не ощущая боли из-за капающих на белизну пола багровые капли. Он поднял на встревоженного альфу граничащий с бешенным взгляд, разозлившись пуще прежнего: — Мог бы еще засосаться с ним на моих глазах, аргументируя тем, что он «братишка». Ненавижу тебя, ебный мудак, — с чувством и горечью добавил он. Чонгук картинно отвернулся и напряг венку на шее. Наваждение медленно сходило на нет, обрушиваясь на него сантиментами, которые яро гнал прочь, гордо задрав подбородок и охнув от горячих сильных рук, обнявших его со спины. Чертова пристань, обитель, защита и покой в его долгих надежных объятиях, согревающих посреди холодных руин, обваленных вокруг них. «В неминуемом хаосе я обрету спасение в твоих теплых, родных ладонях, возвещающих рассвет». Омега тихо выдохнул и повернул голову, врезавшись нежной щекой в его легкую щетину, и обжегся настойчивыми пальцами, сжавшими его подбородок. Тэхен глядел в израненную душу преданно, самым верным из зверей, никогда бы не посмевшим предать своего любимого. Чонгук верит. — Неужели ты думаешь, что я захочу кого-то другого в этом блядском мире? — с отчаянием и уверенностью проронил альфа, огладив его раскрытые мягкие губы, маленькую родинку под ними — его лицо, идеальное до самых мелких миллиметров. — В моей жизни нет и никогда не будет человека, способного заменить тебя, — откровенно и искренне, до тряски в коленях и сердце, сумасшедше стучащему в унисон. Чонгук прикрыл дрожащие ресницы, накрыв его огрубевшие ладони своими. Тэхен топил его влюбленным взглядом, погибнув в превосходящих небосвод глазах: — И, клянусь, за тебя я перегрызу глотку любому. Омега прикрыл глаза — в сжирающим заживо мареве из безумия и преданности, в сносящей крыше зависимости. — Я откушу твой член, если увижу тебя рядом с кем-то, — на серьезе бросил Чонгук, стрельнув в него убивающим без пуль взглядом. — Запомни, Ким Тэхен, — он скривил губы и отвернулся. — Истеричка, — усмехнулся альфа и развернул его к себе за локоть, приложив к кровящему порезу черный платок с вышитыми красными инициалами. Омега слегка поморщился и попытался выдернуть руку из сильного захвата, за что получил тяжелый взгляд, выжегший в нем дыру. — Не ебу, чем это поможет, но, блять, не дергайся. Чонгук закатил глаза, молча разглядывая красивый платок и его ладони, огрубевшие из-за оружия. А вокруг — разруха. Они стоят посреди студии в груде разбросанных и разбитых вещей, держась друг за друга, как за последние надежды на уцеление, не поломанные и не разъединенные — одинокие, оставленные миром вельвичии, нашедшие приют в древней пустыне Намиб. — Откуда платок? — развеял тишину омега, проведя пальцем по мягкой ткани и задев тыльную сторону его ладони. — Папа сшил на днях, просил держать при себе, — ответил Тэхен и взглянул в его цвета пропасти глаза, сгинув без шанса на спасение. Тысячи невысказанных слов, что вскоре обретут свободу: один за другим, лисьими шагами лопая на коже нарывы. — Перенимаешь дикарские замашки, — не вопросом, фактом облил он, указав на беспорядок вокруг них. Тэхен давно познал, что подлетая слишком близко к огню, не обжечься — невозможно. Ходя вдоль кровавого берега, не запачкать белизну ног и души — безвыборно. Вверяя себя хищнику, не заразиться дикостью и собственничеством — провально. — С кем поведешься, — хмыкнул Чонгук. — Бешенство заразно. Тэхен в безнадеге мотнул головой, услышав приближающиеся шаги. — Bombo намечается, — предугадал он, поближе прижав к себе омегу, когда входная дверь резко распахнулась. В студию вальяжно, с разъяренной гримасой на лице и в дизайнерском шмотье зашел Бэкхен. Его левый глаз нервно задёргался от увиденного. — Что за хрень? — ругнулся Бэкхен, метнув в них истребляющий взгляд и с пренебрежением переступил фарфоровые осколки. — Вы, двое, ебанные психи, — прикрикнул он, отчего венка на шее яростно запульсировала. Чонгук прикусил губу, невинно посмотрев на него, пока Тэхен приобнимал его за плечи. Омега оттянул ворот шелковой сиреневой блузки, стянутой на талии темно-синим пиджаком с брюками под тон. — Решайте свои ебучие проблемы в спальне, а не в моей студии,— тем же гневным тоном добавил он, приказав высокому секретарю, забежавшим за ним, прибраться. Тэхен устало выдохнул, потянув за собой Чонгука и весело сказав: — Спасибо за совет, Бэкка, — он усмехнулся на сверкнувшие пепелищем глаза омеги, растерзавшие бы его прямо сейчас. — Но я к тебе с серьезкой пришел. Подальше от любопытных ушей, — подмигнул он, и Бэкхен вмиг напрягся, опустив взор и заметив порез Чонгука. — Бля, Чон, — протянул он гласную, беспокойно указав на дверь. — Пойдемте в мой кабинет, там должна быть аптечка. — Не злись, Бэкки, — обворожительно улыбнулся Чонгук, прижавшись к засмеявшемуся Тэхену, когда омега потянулся ущипнуть его. Бэкхен недовольно покачал головой и замахал руками. — Я с ума сойду с вами, шагай уже. Небольшой кабинет в фиолетово-бежевых тонах на седьмом этаже с аквамариновыми окнами, через которые июньское солнце лизало ровную поверхность стола из светлого дерева, шкафы, фигуру манекена с недошитым костюмом и софы, обтянутые пурпурной кожей. Пахло дорогими духами с лавандовым оттенком и тягучим медом. Плюхнувшись на софу, Чонгук закинул ногу на ногу и благодарно принял аптечку, сразу закопошась в ней. — Дай мне, — настоял Тэхен, сев рядом. Омега вздернул подбородок и наградил его взглядом «ты ебнулся или да?». — Я сам, — пробурчал Чонгук, убрав платок и достав бинты. Бэкхен завертелся на рабочем кресле, с мелкой ухмылкой наблюдая за ними и сцепив пальцы в замок. Он пытливо осмотрел Тэхена, затем глянул на свои наручные часы, коротко сказав: — У тебя десять минут, мне надо на показ в Чхондаме. Альфа отвел побежденный взгляд от Чонгука и переместил его на омегу, раскорячив ноги и опершись на них локтями. — Знаешь, что твой муж пашет в якудза? — в лоб, без предупреждений и сожалений спросил Тэхен, наблюдая за его реакцией: Бэкхен вздрогнул на секунду, инстинктивно и холодно, нацепив непроницаемую маску. Чонгук встрепенулся и большими глазами смотрел на обоих, хотя сам и навязался с альфой на его «гангстерские перетерки». Ему чертовски льстило и грело хрупкое сердце, что Тэхен доверяет. Стопроцентно. — И что? — поднял бровь омега, ведь они оба были в курсе, чем занимается его муж. Тэхен поджал губы и помрачнел на тысячу из ста, пугая старого друга, до побеления костяшек сжавшего ручки кресла. Он подался вперед и нахмурился, бросив последнее: — Он правая рука одного из братьев, терроризующих сейчас наш клан. Воды боли и отчаяния со льдом Антарктиды окатили Бэкхена, едва удержавшегося на месте. Он потупил мутный расфокусированный взгляд в стол, через пару секунд гнетущего, сковывающего в гробные плиты молчания вновь подняв его — разбитого и не желающего верить. Чонгук тихо сглотнул, по реакции друга вникая, что тот совсем не при делах — захлёстнутый режущими по щекам оскоминами горечи. — Ты же понимаешь, что я не предам его из-за этого, — еле слышно вымолвил Бэкхен, прожигая в альфе чернильные дыры — но мыслями витая за мириады миль. Тэхен знающе качнул головой, после затяжной, давящей на виски и внутренности тишины продолжив: — Я рассказал тебе, чтобы ты попытался его спасти. Не хочу, чтобы тебе было больно, Бэкка, — он ошеломил омег, удивленно присмотревших на него. Альфа поиграл желваками и резко поднялся, смерив Бэкхена теплым, добродушным взглядом. — В этой войне будет только один проигравший клан, и это не Равенсара.***
В особняке Чон горит свет во всех комнатах, уютом влезая в черный шлейф облаков, обрушивающихся на землю прохладным ветром, беспокоящим жесткие листья пальм и клумбы с бордовыми розами. Охрана расположена по всему периметру дома, готовая в любой момент запалить из пушек, спрятанных за пазухами. В ярко освещенной гостиной на кожаных белых диванах сидят Шивон и Минхо, горячо обсуждая идущий на плазме футбольный матч. На столе стоят хрустальная ваза с фруктами и бутылка белого сухого, разлитого по высоким бокалам. На плече Шивона мягко уместился Чимин, подмяв под себя ноги в широких пижамных штанах и читая записи для завтрашнего зачета. — Хороший пас, — прокомментировал Шивон, вовлечено наблюдая за игрой. — От своей команды такого не получишь, — добавил Минхо, рассмешив старшего брата, что согласно кивнул. С кухни доносился вкусный пикантный запах пулькоги, жарящегося на открытом огне. На столешнице расставлены разнообразные закуски в отдельных пиалах, на доске нетронутые овощи, над которыми с ножиком застыл Уен. На нем серые штаны и черно-белая свободная футболка с цветным фартуком поверх. Тэмин кружится рядом, размешивая острый юккеджан и прикрывая глаза от сочного аромата, от которого Уена нещадно тошнит. Весь гребаный час, проведенный за готовкой, он сдерживал рвотные позывы, как мог, но под конец — провально. Он старается аккуратно разрезать лук, но режет только свой палец, благодаря небеса и под беспокойный взгляд папы вылетая из кухни. В ванной он врубает воду на полную мощь, сгибаясь над унитазом и выплевывая желудочный сок. Ведь все, что было внутри, он выблевал еще ночью. — Прости, что я у тебя такой, — шепчет он отчаянно и поглаживает свой немного выпирающий живот, потому что из-за недоедания и нервов страдает не только он. Уен моет рот и полоскает его несколько раз, с мылом и ебучими смесями без ароматизаторов, на миг чувствуя себя живым. Он рвано дышит и опирается ладонями на раковину, смотря в зеркало на свои пропавшие щеки, темные круги из-за бессонницы до рассвета, впервые побледневшую кожу и заостренные пуще прежнего ключицы. Неделя прошла с их возвращения из Рио, а он с каждым днем все меньше напоминает себя, неконтролируемо теряя вес. Под беспокойные просьбы сначала, следом — решительные действия Хосока, потащившего его сегодня к врачу, назначившего лечение на протяжение всей беременности. Холодными руками с водой он хлопает себя по лицу и вытирается, глубоко вдыхая, прежде чем выйти из ванной и пройти в гостиную. В доме витают привычные суматоха и шум, которые так близки и драгоценны сердцу, но в этот ненавистный миг головокружение выбивает почву из-под ног. — Тебе опять ничего не понравилось? — выпучил глаза Чимин, все еще лежа на плече отца и указывая на огромные пакеты в руках веселого Чонгука и раздраженного Джина с маленькой брендовой коробочкой. — А это что? Они все давно были в курсе его женитьбы. Палящее марево Рио, песочный золотистый пляж, омываемый пенистыми приливами и пара в черном и белом, танцующая в бесконечно влюбленном медляке. Намджун позвал всех разделить с ними самое важное и верное решение в своей жизни, прижимая к себе Джина, потонувшего в безграничном покое и любви, с широкой улыбкой принимая поздравления братьев и омег. «Счастье маленькими шагами вошло в мою дверь». «Оно назвалось твоим именем». — В следующий раз с ним поедешь ты, он, блин, найдет торчащую пуговку или нитку в любом бутике Сеула, — цокнул Чонгук, обращаясь к прыснувшему Чимину, отрицательно помотавшему головой. — Я тоже не хочу мучаться, пощади, Джин, — омега сложил руки в мольбе, получив его сощуренный недовольный взор. — Кидалово, — хохотнул Чонгук и бросил все пакеты у дивана, плюхаясь в него под бок Шивона, со смехом приобняшего его. Редкие его моменты бескрайней радости, желанные длиться вечность. Джин устало опустился в кресло и под пристальные взгляды старших братьев налил себе вина, залпом осушая бокал. Он облизнул губы и вдохнул, нервничая из-за любой мелочи, действующей на него катализатором. Все еще не может поверить в выпавшую на его долю благодать. Каждый миг своей жизни, каждую одинокую мысль и искреннюю улыбку посвящая Намджуну. Он хочет идеальную свадьбу, идеальный дом и идеальную семью. — У меня идея, — заговорщически передернул бровями Чонгук, переглянувшись с Чимином, что всегда в деле. — Позвоним Намджуну, скажем забрать свое идеальное высочество. Шивон тяжело выдохнул, пока Чимин щелкнул пальцами: бинго. — Замётано, — усмехнулся он и увернулся от подушки, прилетевшей сначала в него, затем в брата от Джина. Они прижались всеми конечностями к отцу, в унисон рассмеявшись. — Мелкие пакостники, — подметил Джин и посмотрел на Минхо, окликнувшего его. — У него хоть хата есть? Куда он собирается поселить моего братика? — он на серьезе напирает, и омега запаренно потирает переносицу — ежедневный сеанс. — Ты же знаешь, что в любой момент можешь вернуться? Если эта рептилия посмеет хоть раз обидеть тебя, — его горячие угрозы прерывает крик Тэмина, раздавшийся со второго этажа. Минхо взволнованно всклочил, как и все остальные, только сейчас заметившие подошедшего Уена, совсем не похожего на себя прежнего. Чонгук встал рядом с ним, непонимающе смотрящего на папу, слишком медленно спускающегося по ступеням. Уен опустил пугливый взор на черную папку в его руках и шумно сглотнул, отступив на шаг. Его шаткая карточная гавань норовила погибнуть в пожарище. — Что происходит, Тэмин? — нахмурился Джин, идя ближе. Чимин впервые видит его в таком странном, ужасающем состоянии, и встает позади братьев. Главы семьи в непонятном ожидании уставились на него, закипая все сильнее. Омега с нечитаемым лицом подошел вплотную к сыну, стеклянными глазами вымораживая его нутро. Уена вновь мутит. — Долго ты собирался скрывать свою беременность? — ровным голосом спросил Тэмин и поднял бровь, наведя шок на каждого. Джин прикрыл рот ладонью, Чонгук в чистом удивлении глянул на застывшего мраморным изваянием омегу. Глаза Минхо налились неудержимым гневом, он порвался вперед, но путь ему преградил ошалевший не меньше других Чимин, прекрасно зная, что он может сделать с братом. Шивон схватил его за локоть, требуя успокоиться, пока апокалипсис надвигался с другой стороны. Истерия и тошнота, подкатившие к горлу, дрожь в слабых руках и ногах, тщащихся не удержать. Уен с титановым усилием подал голос, ломанный на каждом звуке: — Папа, я... Сильная пощечина обожгла его исхудавшие щеки, подступив соленой слезой в уголке глаз. Уен поднял на впервые в жизни ударившего его папу расфокусированный, обиженный, отчаянный взгляд, отказываясь принимать этот переломный момент. Чонгук округлил рот и приобнял его, заслонив собой и не веря крича: — Как ты можешь, дядя? Минхо вырвался из захвата брата, чуть задев плечом шокированного Чимина, и приблизился впритык к сыну, уничтожая его чёрными яростными глазами. Уен молился провалиться сквозь землю, но не видеть сейчас своих родителей, нависающих над ним и втаптывающих в ничто. Разочарование. Все, что он считывает с их лиц. — Ты решил окончательно опозорить нас? Раз в этой гребанной жизни ты можешь заставить нас гордиться тобой, а не жалеть о каждом твоем поступке? — повысил голос Минхо, не подозревая, с какой силой разрушал омегу, тихо умирающего на самом невидимом дне. Он не шевелился, принимал всю горечь сказанных ими слов, отдаляясь на мириады миль и прощения им больше не находя. — Я убью его, — свирепо прикрикнул он и ринулся на выход, но альфа схватил его за грудки. — Не ори на него, — рявкнул Шивон, не узнавая своего брата и его супруга. Джин резко подошел к ним. — Как вы можете опускать его в грязь после этого? Посмотрите на его состояние, он еле на ногах стоит, разве не ясно? — омега злостно посмотрел на обоих и отодвинул Чонгука, ревностно прижимающего к себе брата. — Иди сюда, Уен, — ласково улыбнулся он и обнял омегу, не сдержавшего всхлипа. Собственный дядя был роднее поливших его последним дерьмом родителей. Уен вновь вспомнил пощечину, оскорбившую и ранившую вдоль ребер. Омега усадил его с собой на диван, мягко поглаживая по макушке, фантомный покой даруя теплыми касаниями. Чонгук надломленно отошел в сторону с телефоном и набрал смс, оставшись незамеченным. Несколько минут доводящей до гроба тишины, заполненной слезами Тэмина и срывами Минхо. — Что ты теперь будешь делать? Что мы будем делать? — выделил семью Тэмин, обречено глядя на сына и борясь с желанием обнять его. — Твоя учеба была на самом дне, теперь не будет и ее. Ты не получишь диплом, не получишь работу, ты перечеркнул все свое будущее, — усугубил и довел до точки невозврата, получая поддержку в образе мужа. — Ты больше не увидишься с этим ублюдком, я тебе не позволю, — пригрозил Минхо на серьезе, едва держа себя в руках. Дрожь все сильнее с каждым его словам трогает тело омеги, отсчитывающим секунды до бедствия. — Ты не выйдешь из дома без моего разрешения, а с этим, — он указал на живот сына, — я придумаю, что сделать. Омеги удивленно повернулись к нему, Шивон сжал губы, разочарованно глядя на него. — Говорить так, будто он совершил преступление, — с горечью проронил Чимин, вздрогнув от грубого ответа Минхо: — Не вмешивайся, Чимин. Взрыв. — Заткнитесь, — прошипел Уен, вырвавшись из объятий охнувшего Джина и решительно встав перед родителями. — Срать я хотел на вашу учебу. Это не ваша жизнь, чтобы ебаться над ней. Я не могу исправить случившегося, и даже если бы мог, не стал бы, — самого себя поразил омега, уверено посмотрев на раскрывшего рот папу и пуще разъяренного отца. — Что вбил тебе в голову этот гаденыш? — цедит Минхо, играя желваками. — Что возьмет тебя замуж, построит домик, заведет собачку и пять детей? И вся прочая херня в радужном свете? Такое возможно только в одном случае, Уен, — покачал головой альфа, на миг заинтересовав сына. — Если на завтрак, обед и ужин у вас будет наркота. — Минхо! — одернул Шивон, пока Уен просто ухмылялся: — Сарказму научился, отец, — он не дает на попятные. — Думаешь, я тупой и не знаю, с кем связался? Мы обсуждали это дохуллион раз, так какого черта возвращаемся к одному и тому же? Минхо сжал челюсть, в его взгляде проскользнули боль, отчаяние и одно зверское, простое желание. Защитить. — Неужели ты не понимаешь, Уен, — на миг севшим голосом произнес он, обескуражив омегу, почувствовавшего терзающие его горести и привычную тошноту. — Он не принесет тебе ни счастья, ни покоя, как прикажешь мне жить с этим? — Уен давится его болезненными словами и тембром. — Как прикажешь смириться с мыслью, что в один день моего невинного сына убьют лишь потому, что он был не с тем человеком? Я не смог уберечь своего младшего брата, но тебя обязан, — рассыпался в откровениях Минхо, больно схватив его за плечи. Тэмин сглотнул и подошел к ним поближе, изображая подобие улыбки: — У тебя небольшой срок, беременность еще можно остановить. Ты все забудешь, вернешься к прежней жизни, закончишь университет. Отец устроит тебя на работу и найдет достойного мужа из приличной семьи. Уен подумал, что лучше бы папа вырезал его сердце вместо разбивших окончательно слов. — Я хотел сделать аборт, — ошарашил он, с толикой ненависти взглянув на людей, что должны были быть самыми дорогими его сердцу, но — провально. — Я хотел избавиться от него, от жизни, полной войн, смертей и больничных коек. Я хотел сбежать, как последний трус, двигаться дальше без прошлого, будто его и не было никогда. Но один человек взял мою руку в свою и попросил остаться. Доверить ему себя и нашего ребенка. Он не отказался от меня даже тогда, когда я сам отрекся от него. От себя, — с дрожащей губой и душой вымолвил он, не скрывая покорной любви в каждом слове, таящем его имя. — Теперь я тоже не оставлю их, — смело заявил он, положив ладонь на живот и мягко улыбнувшись. — Уен! — прикрикнул Минхо и приблизился, но его остановил низкий голос, раздавшийся у двери: — Господин Чон, я лишаю вас права повышать голос на моего мужа, — спокойно бросил Хосок, с замершим влюбленным сердцем выслушав всю пылкую речь своего омеги. Уен посмотрел на него с горящими глазами, до рези вдоль ребер был рад ему. Альфа подошел к доведённому до срыва Минхо и заслонил собой Уена, холодно заглянув в ненавидящие его глаза. — Я поговорю с Вами, когда придете в себя, но сегодня я заберу его. Чонгук и Чимин с уважением и восхищением созерцали то, как Хосок переплел их пальцы, прижав к себе омегу, нырнувшего в море счастья. — Это ты его позвал? — догадался Чимин, на что омега согласно кивнул, радуясь улыбке на худом лице брата. Он бегло сообразил все и тихо побежал наверх под удивленный взор омеги. — Не смей трогать моего сына, — зло окликнул его Минхо и пошел следом, но Шивон, все понимающий, снова удержал его. Хосок на миг тормознул и повернулся к нему с ухмылкой: — Даже мы обходимся с врагами не так жестко, как Вы с ним. — Ублюдок! — прошипел Минхо, дернув рукой, но брат сжимал ее крепко. Он проводил распаленным взглядом пробежавшего мимо Чонгука с сумкой, что беспрекословно оповестил: — Я поеду с ними.***
Серебристый маззерати плавно рассекает ночные улицы Сеула, мигающего акварелью неоновых огней. Мимо проносятся ярко освещенные клубы, кафе и бутики, забитые вышедшими развеяться людьми районы, блики, танцующие на цветных тонировках проезжающих машин. В кожаном салоне витают смешанные несочетаемые природные запахи, сплетение боли и отчаяния. Хосок напряженно держит руль одной рукой, поминутно оглядываясь на задние сидения, где Уен лежит на коленях Чонгука, мягко поглаживающего его по волосам. Его омега еле слышно дышит, задумчивыми печальными глазами измеряя пустоту. Альфа сжимает челюсть и гоняет быстрее в надежде оказаться на вилле и успокоить его. Чонгук правильно молчит, не давая и ему слова сказать, позволяя брату поместить сжирающие заживо мысли по местам. Он перебирает его серо-малиновые пряди бледными пальцами, горящими чернильными глазами вбирая яркую палитру города. Заметив небольшой магазинчик в лиловых цветах, он дергается и просит тормознуть. — Я недолго, — предупреждает он, погладив плечо присевшего брата и выбежав из авто. Хосок проводит его хмурым взглядом, но не парится, поворачиваясь корпусом к Уену и панацеей улыбаясь, беря его ладонь в свою и поочередно целуя каждый палец. — Все уляжется, mi niño, — утешением стелется на его израненную душу, мигая единственным маяком в вездесущей тьме. — Надо немного подождать. Твоя родня в ахере и не знает, что творит, но они смирятся, — он греет его руки в своих, надежных и сильных, обещающих служить ему до талого. Уен терпеливо улыбнулся, прислонивших щекой к его скуле и кротко потеревшись об нее. Его дикая пума стала послушным котенком. Изменился так сильно и внутри, и снаружи. Хосок зарекается исправить второе. — Я ведь их пожизненное клеймо и позор, — с нотками ненависти шепнул омега, обрушив на него руины нечестности и болей. — Не такого сына они мечтали вырастить. Сюрприз, фак, — выдохнул он и зажмурился, перебарывая тошноту, не отпускающую глотку. Хосок бы вдарил тому, кто разбил его мальчика жестокими словами, которых он не заслуживал. Он обхватил ладонями его беловатое лицо, освещенное фарами проносящихся тачек. — В гневе люди не фильтруют, что говорят. Иногда они специально хотят ранить, чтобы донести свою боль, с которой они сами справиться не в силах, — хрипло произносит альфа, поглаживая нежную кожу — глаза в глаза — преданно и покорно. — И это наши самые близкие люди. Мы даем им в руки нож и подставляем спину. Уену на миллиграмм легче, хоть и тянущее, тоскливое чувство не спешит покидать его ребра. — Они страдают больше тебя, Уен, и сожаление после гнева будет сильнее удара ножом, — он сжал губы и затем затяжно поцеловал его в лоб. — Потому что родители могут простить больше, чем сами дети. — Спасибо, — выдохнул омега, очищенным сердцем сливаясь с ним. — Рядом с тобой так спокойно, как нигде в мире, — он прижался к улыбнувшемуся альфе, что наслаждался мгновениями откровения и покоя. — Я ни о чем не жалею. Со своей жизнью и проблемами я разберусь сам, — он поднял уверенный, на тысячу лет повзрослевший взгляд, встретив сощуренный, возмущенный хосоков. — Вместе, — исправился он и коротко засмеялся, но альфе хватило, чтобы почувствовать себя самым счастливым человеком на гребаной планете. Чонгук резко открывает дверцу и плюхается на заднее, принося с собой прохладу улиц и теплую клубнику. Он спрятал голубой пакетик, выжидающе уставившись на них и, заметив просиявшие глаза и улыбки обоих, облегченно выдохнул сам. — Поехали уже, — махнул он рукой, откинувшись на спинку сидения после брата, прикрывшего ресницы.***
Просторная комната в красно-белых тонах с застекленными окнами, впускающими ночные потоки и звезды, большая кровать с бордовой постелью, софы под тон и мягкий пудровый ковер в центре, на котором сидят Чонгук и Уен. На телефон первого приходят бесперебойные сообщения от волнующегося Чимина, оставшегося в особняке. Омега просит его не беспокоиться и откладывает гаджет в сторону, показывая маленький голубой пакет и ласково улыбаясь. — Это что? — интересуется Уен, поджав под себя колени в той же пижаме, которую при выходе из дома не сменил. Но брат успел собрать его вещи и прихватить тайком назначение. В проеме показывается Хосок с широкой доброй улыбкой, оберегом хранящей его. Он переоделся в домашние черные штаны и футболку, держа в руках две аккуратные чашки саган-дайля с цветами с пряным паром. Поставив их перед омегами, он приближает к себе Уена за затылок и целует в спутанные волосы, оставляя их одних. Чонгук таит интригу, барабаня пальцами по пакету, затем медленно доставая из него спицы и пряжи ализе пуффи белого и бирюзового цветов. Брат непонятливо смотрит на него и на нити, и омега на веселе произносит: — Будем вязать пинетки. А внутри Уена целая вселенная рассыпается, обретая свободу в виде мелких слез, скопившихся в уголке глаз. — Я не плакал даже когда с родителями срался, что он со мной делает, — засмеялся он и осторожно огладил свой живот, по-счастливому глупо улыбаясь. Чонгук отзеркалил его улыбку и задел его плечом, подбадривая. — Ты больше никогда не будешь прежним после него, — проронил правдой омега, положив перед ним пряжу. — Начнем. Пару минут почти искусного вязания и заливистого смеха при детских воспоминаниях, каминным теплом лежащих на душе и прокручиваемых в переломные моменты, когда мироздание льет горький плач на опущенные плечи. Длинные нити кончаются маленькими бирюзовыми плюшевыми пинетками с белыми бантиками посередине. Уен сжимает губы и подносит их к лицу, прикрыв глаза, по которым одиноко потекла слеза. Чонгук поглаживает его по спине и укладывает на свои колени, но омега с крошечной вещью не расстается, прижимая к своей щеке, пока не погрузится в спокойный сон, не обремененный страхами за багряный рассвет. Ведь когда он в логове хищника, враги боязливо прячутся в джунглях. Теплыми касаниями залечивая его свежие увечия, позволяя бессонную ночь и шепча мольбы сохранить успокоение, обманным гостем проникнувшее в их дом. Уен больше не вздрагивает, сжавшись в комок на пахнущей Хосоком постели, заботливо укрытый пушистым темным пледом. Чонгук убирает прядку волос с его лба и на прощание целует в него, обещая им обоим, что они справятся. Альфа, наблюдавший за ними у дверного проема, благодарно улыбается подошедшему омеге, заключая его в крепкие объятия. — Спасибо, Бэмби, — он похлопал его по плечу, до чертиков влюбленным взглядом осмотрев своего омегу. — Ему нужен был кто-то из семьи, чтобы не чувствовать себя брошенным, — с тоской и толикой злости за былое сказал Чонгук. — Привези его завтра утром в универ, у него последний зачет, — попросил он, как Хосок напоследок спросил: — Точно не хочешь остаться? Тэхен звонил и пригрозил почки вырвать, если не доберешься домой, — он патетично вздохнул и усмехнулся: — Жить-то еще хочется. Омега мотнул головой, виновато улыбнувшись: — Мне надо подготовить проект, — он глянул на экран телефона, показывавший за двенадцать ночи. — Будь на связи, мне нужно знать о его состоянии. Хосок вежливо проводил его до выхода, где его уже ждала черная тонированная бэха с Чаном у руля, вышедшим и поздоровавшимся с наставником. Чонгук машет альфе рукой и садится на заднее, приветливо кивнув телохранителю. — Поехали? — весело подмигнул Крис и завел мотор, выезжая из полупустых окраин города на оживленные главные трассы. Прислонившись к холодному стеклу, отражающему неоны и шум серой столицы, он взглянул на дисплей айфона, на который пришло сообщение от Тэхена. Губы омеги расцветают в полуулыбке и целуют экран, сильно сжимая его пальцами. «Я тобой горжусь. Спокойной ночи».***
Белоснежная ламбо тормозит на университетской парковке, дверные щарниры резко приоткрываются и опускаются. Высокие градусы снизились, погрузив Сеул в антрацитовую пучину прохладный будней, приправленных косыми солнечными лучами, временами отдающих теплом. Во дворе снуют студенты, весело переговариваясь, у фонтана, бьющего прозрачными брызгами, сидит небольшая кучка омег, любопытно оглянувшихся ему вслед. Чонгук повертел между пальцами ключи от тачки и забросил их в кармашек кожанки, быстро забираясь по высоким, как шквал сваленных на него проблем, ступеням, ведущим ко входу в университет. Черная бейсболка прикрывала глаза, покрасневшие из-за недосыпа и бессонной ночи, проведенной за доделыванием проектов, по дисциплинам которых он чертовски задолжал. Его крепкие из-за последних тренировок бедра обтягивали темные джинсы с огромными дырами на коленях, но ногах были массивные черные джорданы. Он прошелся по полупустым сейчас коридорам, когда-то кишащих занятыми студентами, вдыхая смешанные природные ароматы, запахи нервов и тревог, заточенных в мраморных колоннах. Омега подошел к кабинету с самой большой очередью, кинув габаритную папку с пастельными оттенками на свободный диванчик, обтянутый персиковой кожей, сел и уронил лицо на ладони, потирая слипающиеся веки. Сменный бинт неприятно стягивал руку; он глубоко выдохнул и откинулся на спинку, зажмурившись. Отголоски прошедшего скандала разъедали память и слух тенью уродливых воспоминаний. Гавань «семья» вновь норовила дать трещины. Чонгук перечитал утреннюю переписку с Уеном, так и оставшимся ночью на вилле Хосока. Брат должен был быть в университете сдавать свой последний проект, и омега беспокойно пожевал губу, заблокировав телефон. Неподалеку стоявшие студенты громко переговаривались, ожидая своего черёда, и за гулом перебойных голосов он не заметил вышедшего из кабинета Чимина, плюхнувшегося рядом и толкнувшего его плечом. На нем были светлые рваные джинсы, белая футболка и ветровка с синими пайетками и цветами. — Ну как? — поинтересовался Чонгук, переместив на него все внимание. Чимин показал ему электронную графу на планшете, гордо тыкнув в отметку «зачтено». — Ты поздновато, — заметил омега, ласково улыбнувшись и пристально осмотрев его. — Черт, Гук, что за стиль гопника? Чонгук закатил глаза и толкнул язык за щеку, устало ответив: — В последнее время я пристрастился к черному. «Пристрастился к Тэхену, все сильнее и неизбежнее с каждым гребаным днем». — И к заядлым тренировкам на базе? — Чимин поднял бровь и усмехнулся, под ироничный взгляд брата исправившись: — Окей, признаю, я сам там торчу, но не больше тебя. Омега покосился на постепенно рассасывавшуюся толпу студентов, озернулся по коридорам, но на знакомые лица не натыкался. — Ты видел Уена? — с тревогой в голосе спросил Чонгук, на что Чимин отрицательно покачал головой. Они оба переживали за него прошедшую бессонную для всей семьи ночь, по очереди заваливая альфу сообщениями. — Я говорил с Хосоком. Он еле поднял его ленивую задницу, они скоро должны подъехать, — хмыкнул омега, рассмешив брата, весело подметившего: — Познает все прелести его несносного характера по утрам. Чимин согласно прыснул, но вмиг нацепил серьезную, с оскоминой грусти маску, исказившей его наконец приобретшее живой цвет лицо. — Знаешь последние новости? — предугадав ответ, он начал рассказывать, и с последующим словом чонгукова гримаса все пуще тускнела, окрашиваясь в угрюмые и тоскливые тона. — Месяц назад все изменилось. На все триста шестьдесят. Минхек уехал с родителями в Германию, братья Пак переехали в Японию, Югем отправился на учебу в штаты. Как карточный домик рассыпáлся их идеальный мир раз за разом, выселяя жителей без права на возвращение. Их друзья остались в недосягаемом, мерцающим фантомным миражом прошлом, не написав прощальных записок, не высеча болезненных дыр в груди, ноющих бы избитыми рефренами ушедших навсегда воспоминаний. Будто минуло целое столетие и забыло забрать их с собой. — Такое чувство, будто я проспал всю жизнь, — с горечью усмехнулся Чонгук, загибая пальцы и нервозно кусая губы. — Когда все успело так поменяться? Когда люди, раньше казавшиеся невозможно близкими, сейчас — не более чем призраки? И почему боль от их ухода не разъедает сердце? — он с вопрошающей надеждой посмотрел на брата, который прильнул к его плечу и успокаивающе прошептал: — Потому что мы первыми отказались от прежней жизни, а жизнь отреклась от нас. — В любом случае, я не сожалею, — громогласные слова, грозящие обернуться ему новым штормом, испытующим его на прочность, преданность и стадию безумия. Под дулом пистолета и в гробовом покое, посреди летящих с четырех сторон пуль и океанов крови, протекших под их ногами. Чонгук выберет Тэхена. Даже если придется отринуться от всего. — Твоя очередь, — Чимин ободряюще хлопнул его по плечу, кивнув на освободившийся кабинет. Омега подхватил папку и потерялся внутри, оставив брата один на один с ползущими вдоль черепа мыслями, прилипающими к костям и мешающим вдохнуть полной грудью. Он откинул голову на спинку сидения и уткнулся в телефон, лениво просматривая пришедшие сообщения и через пару минут легко вздрогнув, услышав разрывной голос Уена, терминатором прорывающегося через кучки счастливых студентов. Он был в черной панамке, красных джоггерах с цепями, в массивных ботинках и короткой темной кожанке. — Бля, свали, — процедил омега и толкнул плечом матернувшегося на него альфу, послав фак через плечо. — Уебан, — не остался в долгу Уен и свалился на диванчик, звеня серебряными подвесками. Чимин критично, но вполне привычно оглядел его, буднично поинтересовавшись: — С Хосоком посрались? — Он хочет, чтобы мы вернулись и перетерли с родителями после вчерашнего, — фыркнул омега и с толикой гнева взглянул на брата. — Да нихуя, по крайней мере не сейчас, — он сокрыл лицо ладонями, не отреагировав, когда брат острожно тронул его за плечи. Чимин мягко погладил его спину, обтянутую кожанкой, долго подбирая проникновенные слова, дошедшие бы до запечатанного обидой и упрямством сердца. — Так нельзя, Уен, — вздохнул он, продолжая ласковые касания, которые были сродни чертовому кислороду, вдыхаемому подобно рассудку, трезвому и смелому, не позволяющим прятаться от проблем и родных, желавших ему самого недосягаемого и благого, но раз за разом непроизвольно клеймящих его горечью фраз. — Минхо всю ночь не спал, пытался позвонить тебе и требовал у нас адрес Хосока. Он с ума сходил от переживаний, как и все мы. Джину пришлось вколоть Тэмину успокоительное, он пытался выбежать через ворота, плакал и кричал, как хочет извиниться перед тобой, — он запнулся, боясь задеть отступившего от своих баррикад брата ещё сильнее. — У них кроме тебя никого нет в этой жизни, как бы больно ни было. — Я понял, — надломленно проговорил сквозь ладони Уен, сильно прокусив губу. Так долго заживают раны от удара ножом. Он вытащил окровавленное лезвие, воткнутое между лопаток и подрезавшее фантомные крылья, на которых только учился летать. Родные обходятся с ним слишком жестоко, он не может не ответить тем же, хоть и сердце разрывается на маленькие кусочки за каждый миг, проведенный вдали от них. Пару минут ожидания рассасывают большую очередь, обезлюдев широкие коридоры второго этажа. — Шмары по курсу, — лениво отозвался Уен, подперев голову кулаком и в предвкушении глянув на двух омег, дерзкой и уверенной походкой приближающимися к ним. Чимин устало закатил глаза и сжал пухлые губы, приподняв бровь, когда заметил разъяренное лицо Сонхвы — надвигающегося на матадора быка. Он вздернул подбородок, не успев и слова сказать, как блондин схватил его за воротник ветровки и заставил его встать. Уен подскочил следом, но Чимин сжал его тонкие запястья и сильно отшвырнул от себя. Дэхви поймал друга за плечи, злобно зыркая на каждого. В коридорах застыла напряженная тишина, разбавленная гневом, спесью и ненавистью, плещущей в глазах Сонхвы, красиво очерченными голубыми линзами. — Ты что, блять, накидался? — выплюнул Чимин, раздраженно осмотрев его. Блондин выпрямился и вновь начал наступать на него, являя темные круги и бледное лицо, исхудавшее будто бы до костей. — Где мой брат? — неживым голосом спросил Сонхва, тая сотни неразгаданных тайн, не осмелевших явиться на свет. Чимин удивленно уставился на него, пока Уен стиснул зубы. — Ты ебанутый или да? — он выступил перед братом и толкнул омегу в грудь, вынудив отойти. — Нам похрен на тебя и твоего братку, хули доебался? — он продолжал наступать, но Сонхва отходить не спешил, держась на месте и смотря свысока, свирепо, безумно, с единственным желанием — мстить. Чонгук обжигается пожарищем в его пахнущей мертвечиной взгляде, застыв у захлопнутой дверцы в кабинет и привлекая всеобщее внимание. Его закрытые пласты, обещавшие больше никогда не выползти наружу, жестоко предали. Уродливые воспоминания прошлого сковывают его тело в липкие лозы с шипами, вспарывающими кожу в местах, тронутых взрывом. Блестящий под равнодушной ледяной луной темно-синим порше, наезжающим на него со всего газу. Холод прозрачно-голубых глаз, посягнувших на его жизнь и толкнувших прямиком в пропасть. «Убивай меня без чувств, давно забытых тобою». Хенвон. Его имя травит душу пережитками грязи, фальши и боли. Он сморгнул наваждение, норовящее перерасти в немую истерию, и шаг за шагом встал вплотную к Сонхве, с непробиваемой маской безразличия встретив его налитые яростью глаза. — Куда вы дели моего брата? — кричит прямо в лицо, его вздутая венка на шее нервно пульсирует, будто через мгновение лопнет, орошив чонгукову кожу ядовитой кровью. — Где он, бля? Уен ринулся вперед, но Чонгук, не глядя, остановил его за локоть и отодвинул в сторону. Омеге стоит блядских усилий не размазать череп Сонхвы об стену, но он держится каменным изваянием, закаленным древностью. — Хули разорался? — вздернул бровь Чонгук, сунув руки в карманы кожанки. — Кто тебе сказал, что нам не посрать на тебя и твою семейку? Расхлебывай проблемы сам, — впервые позволил себе запредельную грубость, сожалений не испытывая и проходя мимо сгорающего от ненависти омеги, прокусившего губу до струек крови. Уен и Чимин пошли следом за ним, выдыхающим рифы тревог и предчувствующим коллапс, грозными облаками нависающий над их обреченными головами. Чонгук слишком хорошо вник в хитросплетения сучки-судьбы. — Вы убили его? — едва слышным, дрогнувшим голосом произнес Сонхва, повернувшись к ним с глазами, покрасневшими от ноющей, выжирающей внутренности дыре. — Отвечайте, суки! Дэхви испуганно схватил его за рукав, когда Уен полурыкнул и сжал кулаки, рванув к ним. Чимин спокойно остановил его и придвинул к себе, тяжёлым взором призывая не нарываться. «Какое право ты имеешь наезжать, если я ебанный месяц пролежал в ебанной коме из-за твоего ебанного брата?» — душит в себе Чонгук, отсекая ненужным эмоциям выход наружу. — Как смеет сука подгребать всех под себя? — равнодушно бросил Чонгук, неосознанно провоцируя омегу, ступающего на грани — в паре метров от тотального сумасшествия. Сонхва вдруг смеется, громко и истерично, обнажая зубы и все более походя на безумца, сбежавшего из психбольницы «я не в норме». Чонгук предвещает катастрофу и сполна страдает от взрыва: — А может, твое ебанное животное его убило? — Сонхва перестает смеяться и с дико горящими глазами приближается к омеге, срывающимся с последних цепей, сковывавших смертельный для врага прыжок. — Нажаловался своему хахалю и приказал ему избавиться от него? Секунда. Чонгук хватает его за грудки и прикладывает бошкой об колонну, по-дикому шепча: — Какого хрена ты несешь, ебанат? — он заразился зверскими повадками своего любимого, и за слово в его сторону он готов расцарапать каждого. Омега сильно встряхнул его и процедил сквозь стиснутые зубы: — Причем здесь Тэхен? Сонхва пугающе усмехнулся, смотря темнеющими глазами и собственноручно закапывая в могилу. Чонгук кровью и пóтом вырвал себя из лап смерти, и вновь не вернется в удушащие фатальные объятия. Никогда. Он ведь обещал Тэхену. «Умирать — нельзя». Братья молчаливо наблюдают за ним, ошалевшие, но не вмешиваются, придерживая Дэхви, попытавшегося помочь другу. — Какой ты тупой, — прыскнул блондин и повернул голову вбок. Чонгук сжал пальцы на воротнике его черно-красной рубашки, на последних канатах сохраняя пуленепробиваемую маску, давшую нещадные трещины. — Думаешь, твой уебок не отомстил бы за ту аварию? Не верит. Набаты сердца заглушили безжалостный рой мыслей, хоронящих его заживо. — Заткнись нахрен, — крикнул Чонгук и ударил его в челюсть, не рассчитав сил и повалив его на плиточный пол. Он сорван с петель и остановиться не сможет, нависая над омегой, что с бесящим, танцующим на нервах сальсу смехом поднялся. — Правда в глаза ебет, Чон? — напирал он, выведя его потайные пороки на свободу. Но кто теперь в ответе за его необузданность? — Жить надоело? — зашипел Чонгук и въебал ему по носу. Сонхва вновь упал, слизывая текущую по губам кровь и обнажая поалевшие зубы. Чонгук рвано дышал и с ненавистью смотрел на него сверху вниз, порываясь снова ударить его, но Чимин вырос перед ним скалой, обняв и оттащив подальше. — Хватит, Чонгук. Ты, блять, одичал, — упрекнул он, с тревогой заглянув в беспросветно аспидные глаза — матово-чернильная бездна. — Он лжет, провоцирует тебя, почему ты ведешься? «Потому что сомнения подобно червям медленно разъедают мое нутро». Омега брезгливо осмотрел свои обагренные костяшки, к горлу балластом подступающую истерию подавить не стараясь. Он отбился от взявшего его за руку Уена и быстро зашагал прочь, часто жмурясь и глубоко вдыхая — кислород без сожалений покидал легкие. Он не слышал криков, летящих в спину, угроз выбежавшего препода и подбежавшего декана. — Как же поебать, — сквозь дрожащие губы процедил Чонгук и натянул кепку на глаза, выбегая из универа и спешно перепрыгивая через ступени, как никогда казавшиеся выстеленными длиною в бесконечность. Достав телефон из кармана, он боролся с тряской рук, настрочив смс Тэхену и разблокировав дверцы ламбо. С оглушительным звуком, заложившим слух, он выехал с парковки, нагнав дыма и влившись в цепь тащащихся друг за другом авто. На экране высветилось имя Чимина, неустанно звонящего ему, но он и не думал отвечать. Вылетев прохладным июньским днем на забитую машинами главную магистраль, он сжимал дрожащими пальцами руль, нагоняя скорости и теряя себя и ноты рассудка в тернистом забытье, нахлынувшем на него палящими лавинами. Тысячей оправданий он не сотрет слова Сонхвы из рассудка, брошенного на растерзание в мясорубку сопоставлений, догадок и наитий. Он знал, на что способен Тэхен, и леденящая душу боль морозила расцветшие на костях розовые камелии. «За тебя я перегрызу глотку любому». Мантрой вертится на устах, клеймом в мыслях, доводящих сейчас до койки. Чонгук поддается истерике раньше положенного и кричит, дубасит кулаками по рулю и едва не врезается в ехавшую спереди золотистую киа, вовремя отъезжая и обгоняя под мат водителя: — Ахренел, сучонок? — бросил альфа, опустив окно. Омега давно вырвался вперед, выжимая из ламбо последние соки — из себя, вновь окунаясь в бурные течения нервов, бессонниц и кошмаров, по которым, клянется, не скучал ни капли. Но гребаная вселенная его готовности и согласий не вопрошала, вновь сокрушая идеальный мир на хрупкие плечи.Billie Eilish — i love you
Тачка сбавляет обороты и плавно заезжает на один из многих мостов через реку Хан — Мапо. Выложенный тропой к безграничному счастью или неудержимому горю, застывший между прощающим небом и бездушной землей — Мост жизни или Мост смерти — два названия, вольных поселиться в сознании своим. «Уйти или остаться?» Немые слова каждого, ступающего по дорожке и видящего на протяженных перилах сенсорные панели, предостерегающие от роковой ошибки — слиться с пропастью. Чонгук читает на панелях: «Борись», «Не отказывайся», «Позволь второй шанс», и зажмуривается, подолгу вдыхая свежесть раскинутой под ногами чисто-голубой реки и теплых лучей, прорывающихся сквозь пыльные облака. Он проходит мимо статуи двух друзей, один из которых поглаживает спину другого, забирая его отчаяние и делясь надеждой на светлоте завтра — «Еще раз». Колени непрошено подкашиваются; не моргая, пропаще и неутешно он смотрит на Тэхена, прислонившегося к перилам со скрещенными на груди руками. Он в темно-серых джинсах, ботинках и черной кожанке; вглядывается в горизонт быстротечного времени, уносимого призрачными волнами. Чонгук терзает свои губы, Тэхен терзает его психику. Омега подошел вплотную, отчаянием и резью вдоль ребер его разрушая. Альфа читает подавленные крики в его бездонных глазах, убивших бы, будь в ладони рукоять ножа, исцеливших бы после, будь на кончиках пальцев заживляющие снадобья. Он сует холодные руки в карманы кожанки, разбивая Тэхена о каменные валуны и надежды на спасение отбирая. Альфа тяжелого тягучего взгляда не уводит, ожидая момента, когда разрушенные мироздания рухнут на его спину, переломав позвонки. — Где Хенвон? — поломанным голосом спросил Чонгук, сверля его стеклянными глазами, тщащимся треснуть на маленькие кусочки, впившиеся бы в тонкую кожу. Тэхен не изменился в лице, выжигая в нем марианские впадины. — Ты убил его? Чонгук умирает на собственных словах. — Ты развел драму, зная ответ? — равнодушно кинул альфа, но пожарища взглядов не тушил, созерцая, как самый родной человек рассыпается. Пыльцой, росой, песком — метаморфоза в ничто. Омега согнулся и вырвал на асфальт, усердно моргая в попытке стереть наваждение и цветные пятна перед глазами. Тэхен резко оказался рядом, придержав его за поясницу и убрав кудрявые волосы со лба, пока его желудок не опустошился целиком, оставив только желчь. Чонгук плачет и режет сердце альфы на ноющие за него, болящие по нему куски. Он садится на колени и вытирает рот омеги черным, тем же постиранным платком, оседая на дно с каждой его слезой. Прижимает его к своей погибающей твердой груди, поглаживая по мягким прядям и согнутой спине. Не прощает себе этих горьких всхлипов. Глухого крика, когда Чонгук отталкивает его с выросшей за прошедшие дни силой, отползая на четвереньках и норовя вновь выблевать. Пустоту, агонию, отвращение, астению. Безволие. Безволие любить его с дикостью и верностью, не сметь бояться и отступать, не суметь возненавидеть. Он слишком прочно запустил его в вены, кровь с собственной смешал и на попятные никогда пойти не рискнет. Чонгук сдирает глотку и костяшки. Ничто и никто в этой гребаной жизни не заставит его отступиться от Тэхена. — Ты понимаешь, что я ни о чем не жалею, — давит на болевые точки альфа, стоя над ним и проклиная себя за то, что отрывает от его здравого начала по частичке. — Я разорву любого, кто притронется к тебе. Омега цепляется за пьедестал, перила, и на трясущихся ногах поднимается, неполной грудью вдыхая отравленный морской воздух. Он жмурится на безжалостной фразе альфы, пронзающей нежное сердце истиной. Понимает. Чонгук кивает и держится за панели, опуская голову и прогоняя влагу с покрасневших глаз. — Я ненавижу себя за то, что принимаю это. Люблю тебя даже в облике монстра, — он с отвратной оскоминой усмехнулся и сглотнул, не сопротивляясь, когда Тэхен грубо развернул его к себе, положив горячие ладони на его мокрые щеки. Он стирал соленые дорожки, затягивая в свой дьявольский омут — мириады чертей, до гроба преданных ему. Тэхен нарекает его сумасшествие чувства чистой зависимостью. — Хотел, чтоб я нихуя не сделал после того, как тебя пытались убить? — процедил альфа и поставил ладони по бокам от него, пытливо изучая каждый миллиметр его красивого лица. — Блядь, я не затрагивал эту тему, пока ты немного не оправишься. Но давай, бля, разберемся, раз тебя ебет кого я там похерил. Чонгук на минуту забыл, что Тэхен — все еще глава клана, вырезающий сотками, дважды не думая. И после обвинений нежничать с ним не будет. — Схрена ты орешь на меня? — кротким быть не хочет и Чонгук, ведь их безумства так похожи. — Потому что ты нихуя мне не рассказываешь, — повысил голос альфа, заставив строптивую лань преклонить колени. — Мутишь то, что вздумается, а я нахожу тебя окровавленным и со взорванным баком, черт дери, — он стиснул зубы и свирепо задышал, прямо у тонкой шеи омеги, слыша бешеный стук его сердца. Чонгук вину свою принимает и отступает, ведь Тэхен еще не подозревает о его главном личном кошмаре. — В последние дни мы влезли в драку и отгребли в ректорате. Я повелся на его провокации и согласился на гонку, — тихо вымолвил омега, вспоминая убивающую без пуль ухмылку Хенвона и представления, что он вытворял с Тэхеном. На его глазах и за спиной. — Сегодня на нас наехал его младший брат. Он обвинил тебя в его убийстве. Я не выдержал и врезал ему, но мое блядское сердце знало, что это правда. Липкое, страдательное чувство, трубящее о несправедливой смерти омеги. Бесконечное сожаление похищает его душу. «Прости меня, Хенвон». Альфа обжег его затяжным мучительным взглядом, подминающим под себя и вынуждающим опустить голову. Он отошел от омеги и оперся на панель, хмуро смотря на безмятежную водную гладь, не тешащую душу миражным покоем. Тэхен нервно выдохнул и вытащил из кармана кожанки пачку дешевых сигарет, чиркнув зажигалкой и глубоко затянувшись необходимым сейчас никотинном. — Ты же бросил курить эту дрянь, — брезгливо прокомментировал Чонгук, в глубине переживая за него и не решаясь обнять. Прислониться щекой к широкой спине — прочной баррикаде от летящих с разных сторон смертей. Альфа повернул к нему голову и заткнул одним мрачным взглядом. — С тобой и не такого дерьма накидаешься, — кинул он. Чонгук сжал покусанные губы и спрятал руки в карманах, глядя в противоположную сторону — на кружащиеся на трассе машины, вихрем проносящиеся мимо. Мутные кольца дыма обволакивали его рецепторы и рассудок, смешиваясь с запахом крови, нашедшей приют в его легких. — Я замерз, поехали домой, — отрезал через пару минут гнетущего, но парадоксом приятного молчания. Он дернулся вперёд, но Тэхен, не оборачиваясь, схватил его за кисть и отправил на место. Стянув кожанку, он накинул ее на плечи омеги, оставшись в свободной футболке, что не скрывала напряжённые мышцы. Сигарета дотлевала под их ногами. — В день аварии у обрыва была еще одна тачка, — окатывает ледяным цунами, лишая последнего кислорода. Чонгук большими угольными глазами смотрит на Тэхена, серьезнее, чем когда-либо, осматривающего в ответ. — О чем ты? — подделывает самый наивный голос, внутри сгорая в собственноручно разожженном пепелище — холод темных глаз из ночных кошмаров вновь оживает. — Черная тойота. Там стопроцентно был кто-то из Хоккэ, — с нескрываемом гневом выдал Тэхен и сжал кулаки, обещая себе не умереть, пока не зароет в землю каждого из них. — Ты не заметил что-то? Или кого-то? Чонгук отрицательно помотал головой и прикусил губу, молясь, чтобы альфа не заметил его дрожащих пальцев, скрытых рукавами его огромной кожанки, мешком висящий на нем. Тэхен не стал напирать, решив расхлебать все сам. Он уронил голову в изгибе его теплого плеча, пытаясь утешить, проводя носом по синей венке. Там, где аромат клубники залезает в вены сладким ядом. Как дикий зверь, выпрашивающий милости. Омега тихо выдохнул и положил прохладные бледные ладони на его бойцовскую шею, ловя бордовыми губами его сухие губы и затягивая в чувственный поцелуй. Он с жаром приоткрывает рот, влажным языком переплетаясь с чужим, и всего себя отдавая сильным рукам, вжимающим поясницей в панель, на которой сквозь полуприкрытые ресницы читает ранящее: «Завтра точно взойдет солнце». Чонгук закрыл глаза, забывая о страхе, тьме и войнах.***
Предсумеречное небо нависает над спящим Сеулом пурпурным и алым полотном. Сгустки тьмы постепенно отпускаются на ветки ряда сакур, прозрачную воду в фонтане, уголки ступеней, ведущих ввысь. По университетским коридорам гуляют полу тишина и обрывки голосов — последний день экзаменов, светлым завтра — награждение студентов. У деканата выстроилась небольшая очередь, на кожаных фиолетовых диванчиках сидели омеги, оживлено болтая. Над ними нависали альфы, флиртуя и смеша их. На противоположной от двери красной софе сидел Чимин в черном брючном костюме с оголенным животом, закинув ногу на ногу и лазя по планшету. Долгожданные отметки «зачтено» светились на каждой дисциплине, и он победно улыбнулся, отложив гаджет в сторону, когда заметил вышедшего радостного Чонгука, одетого в неизменные ботинки, облегающие хаки брюки и черный топ с кожанкой поверх. — Эта херота, наконец-то, закончилась, — выдохнул омега, прислонившись спиной к мраморной колонне. Чимин согласно кивнул, вмиг потускневшим, сочувственным взглядом проводив прошедшего мимо Сонхву. — Он не заслужил такого, — вдруг произнес Чонгук, и голос его норовил дать трещины. Сплетение боли и ненависти, обваленное на его худые плечи, скорбь по единственному брату, каким бы он ни был, ведь родную кровь не выбирают — принимают и иногда любят — омеге не под силу залечить нанесенные его смертью увечья. — За брата всегда больно, как бы ты ни хотел, чтобы в один день он исчез, — проговорил Чимин, проследив за истощавшей фигурой в темном пиджаке и брюках, скрывшейся за углом. Чонгук кусал губы, не решаясь на терзающий его шаг, но знающий, что не простит себе бездействия. «Бойся не за тех, кто ушел, бойся за тех, кто остался». — Я скоро вернусь, подожди здесь Уена и вместе поедем домой, — коротко улыбнулся омега и побежал за Сонхвой, сбегая по узким ступеням в приглушенно освещенные спортзалы, куда не проникали теплые солнечные лучи. Вереница темных кабинетов с длинными окнами с деревянными рамами, безлюдные коридоры, преданно хранящие мертвую тишину, развешанные на бронзовых стенах картины в шатких рамах, тронутых танцем ветра, принесшего с собой холод антрацитовых улиц. Холод. Морозящий душу знакомыми нотками, уничтожающий ее напевы льдом черных глаз, накрывающих его мятежной тьмой, пахнущей неизбежностью. Они преследуют его бессонными ночами, сотканными из нечеловечного голоса, таящим тысячи предпосылок к гибели. Неминуемой, любовно поджидающей с шиповыми объятиями. Чонгук шумно задышал, замедляя шаг; сердце билось в груди подстреленной птицей, тщащейся сломать клетку. Он резко обернулся, ощущая дыхание бездны в затылок, запах неопознанных примесей, доводящих его до срыва. — «Сейчас даже я, отринувший чувства земные, изведал печаль». Чонгук схватился за стену: колени предательски подкосились, обещав не удержать. Он душил в себе утробный вопль, молящий прекратить. — Хватит, — закричал он и зажмурился, боясь взглянуть в пустые глаза своего личного психа. Ледяные длинные пальцы обхватили сзади его шею, надавив на сонную артерию, отчего омега завыл и подался головой назад, отцепив от себя душащую ладонь. Сехун успел увернуться, предугадывая каждый его отчаянный выпад, и усмехнулся, со скрещенными за спиной руками обходя его. Его влажные волосы были стянуты в хвост, на рельефном теле висели темные джинсы, майка и кожанка. Лязг цепей на его ботинках напоминал прощальные рефрены. Жертвенный обряд. — Отвали от меня, — как дикая змея зашипел Чонгук, сверля его ненавистными бездонными глазами. Альфа растянул тонкие губы в бездушной ухмылке, подняв бровь, когда разъяренный от безвыходности Чонгук набросился на него, попытавшись разукрасить его еблет кулаком. Сехун перехватил его руку и вывернул, усладой вкусив его болезненный крик. — Я не из тех, кто не бьет омег, — равнодушно бросил он и отшвырнул Чонгука к стенке. Он сдавленно простонал от столкновения и сполз вниз, почти потеряв сознание, когда по виску скатились алые капли. — Чертов ублюдок, — выдохнул омега, мутным зрением заметив лезвие в его руке. Сехун приблизился к нему и сел на корточки, больно хватая за волосы и заставляя посмотреть в холодные глаза, отдающие дьявольщиной. — «На старом вишневом дереве печальны даже цветы», — процитировал прямо в его искаженное ненавистью лицо, лизнув каплю крови, застывшую на его бледном лице. — «Скажи, сколько новых весен тебе осталось встречать?..» — голосом гибели, оставившей его раненное сердце. Сехун вынул из кармана шприц с белесым содержимым, похожим на ангельскую пыль, и, грубо сжимая тонкую шею омеги, ввел иглу в нежную кожу.***
По утонувшему в ярких огнях и неонах вечернему Сеулу проносились тонированные спорткары, оглушая ближние улицы ревом моторов. До пункта назначения оставалось несколько метров, красная стрелка на радаре перевалила за сто, шины жестко стирались об асфальт. Впереди показалась знакомая тачка, едущая прямо на них по встречной и заставившая тормознуть. Разъяренный Тэхен с Юнги и Хосоком вышли из машин, подходя к тяжело дышащему Чанбину, еле передвигавшему ногами. Его военная форма была порвана на плече, на лице и руках виднелись темно-угольные пятна. — Какого хрена? — вспылил Тэхен, резко упавшим на самое дне сердцем предчувствуя: — Университет взорвали.