Дети Баларат

      1.       На празднике Дождя есть старый обычай - хозяйка дома или её дочь танцуют для всех. Подобное зрелище обычно предназначено лишь для глаз самого Консула и его домашних, но весна есть весна, потому негоже скрывать красоту в темнице камня. Тейран так и не женился снова, его наложницы - скорее дань традиции, а его фаворит - “двухдушный” - не часть обычая, потому честь выпадает Ирет, тем более что это день её свадьбы.       Специальный помост, сделанный из застывшей воды и соляных кристаллов, собран перед стенами Цитадели.       Барабанщики начинают первыми - размеренно, словно издалека накатывает гром. Ирет выходит не сразу. Её тело оплетено красными и чёрными лентами, их части продеты в специальные кольца, закреплены шнурками, увенчаны бронзовыми подвесками и бубенцами.       Танец её подобен ветру, срезающему ветки с деревьев в сезон бурь, и ещё струящейся из разлома в скале воде, и ещё движениям змеи, стоящей на кончике хвоста, и ещё - чарам, которые плетут без звука.       Танец её - путы для сердца, и сомкнутые уста, и удары бича в пол. Морвин следит за ней, заливая пьяным дурманом ум, но всего вина Когоруна не хватило бы, чтобы не видеть, как она хороша.       Ирет двигается, и движение - ртутная исповедь; тайное куда проще рассказывать у всех на виду. Некоторые откровения лучше положить на самое видное место, чтобы никто не разгадал их.       На своего жениха, двемерского генерала Бтанда-Афлут, Ирет не обращает внимания. Он сидит здесь, рядом с Морвином, Ворином и её отцом. Сидит, одетый в лучшие свои одежды, даже увенчанный по кимерским обрядам ожерельем из цветов и сердец жертвенных животных.       Многие сватались к Ирет Дагот после поражения Роуркенов, но всех она отвергала - напоминая отцу, чего стоило в прошлый раз её согласие.       Только ничто не может длиться вечно, и Тейран велел выбирать.       Ирет уничтожила пятерых кандидатов на своё имя сама - физически или лишив положения, а потом Тейран сказал: ещё одна подобная выходка, и кара будет куда хуже наказания тела.       Выбирай, или выбор просто будет совершен.       Ирет пыталась перечить, но ур-Дагот взглянул на неё глазами Горя, и даже воля Алой Невесты оказалась бессильна. Чёрный Шалк брызжет ядом.       Бтанда-Афлут не так уж плох. Конечно, не Роуркен, но наследник большого количества заводов, сын знатного рода, имеющего право на личных потомков.       Стыдиться нечего.       Хотя можно заметить что-то во взгляде Тейрана; можно заметить скуку старого Утола; можно заметить безразличие обоих Турейнулов, плохо скрываемый гнев Ралоса, ревность молодого Арайниса, который всегда боготворил Ирет, и откровенно презрительные выражения лиц жрецов-лекарей Одроса и Вемина. Круг Чармы ведёт себя загадочно.       Морвин пьёт и не пьянеет; Сунгта не соизволил присутствовать, занимаясь делами эбонитовых шахт на северо-западе; Ворин ничего не ест и не пьёт, только наблюдает за всеми.       Эндас путается под ногами, дёргает гостей за невидимые нити - у него нет иного способа выразить свою злость.       2.       Церемония ярка и быстротечна, хотя для Морвина растягивается на годы - а для Ирет время бежит спугнутым молодым гуаром.       Обряды совершены; гости расходятся.       Вечером, когда приходит время, Ирет покорно двигается в свои новые покои.       Принимает и вино, и плоды граната, и необходимые дары так же, как и её муж.       На глазах у всех они обмениваются поцелуями, и Ирет благодарит Велота, что нынче не кочевые времена - иначе бы оставили старух смотреть за дальнейшим… она боится смотреть на братьев, потому смотрит на отца - и ничего нет хорошего в её глазах, чёрно-алых и подведённых сурьмой и медной пылью.       Бтанда, правда же, не так уж плох. Он даже хорош собой, если хотеть заметить, только, очутившись наедине, Ирет стоит, как вкопанная. Ей бы хотелось чувствовать хоть что-то. Плакать, может быть, злиться... или бояться.       Всё, что течёт сквозь неё - равномерные аккорды Песни.       Ритуалы всколыхнули в ней магию рода; Ирет не любит применять эти чары, но сейчас они пронизывают, окутывают её… и делают всё только хуже.       Бтанда раздевается, не чувствуя беды. Следит за тем, как слуги снимают части одежды Ирет, вытаскивают крепления причёски, снимают тяжёлые украшения, грудную пластину, серьги, открепляют накладки на ногтях - Ирет остаётся обнажённой. Кожа у неё - белое золото, соски, глаза, губы, лоно подведены алым; рабыни наносят священные символы белой краской на её плечи, живот, ноги, лоб. Длинные черные косы частично расплетены и струятся по коже.       Воздух напитан тяжёлыми, дурманящими благовониями.       Бтанда смотрит с восторгом и вожделением - его жена хороша, хоть и холодна, но ему говорили о гордости кимерских женщин. Он хочет попробовать и подходит.       Стирает эту белую и алую краску ладонями, губами.       Он - из касты воинов, а им дозволено жениться на дочерях других рас и смешивать кровь. И это воистину сладко и выгодно, потому что за каждой женщиной стоят и земля, и добро, и имя.       Дотрагиваясь до своей новой жены, Бтанда действительно не понимает, что происходит, когда тонкий стилет входит ему под ребро со спины и пронзает сердце.       - Зачем? - ровно, бесцветно спрашивает Ирет.       Морвин смотрит на неё через плечо умирающего.       Губы двемера алы от краски и крови. Впереди, несомненно, война.              3.       Они должны были сопротивляться, так ведь?..       Это худший из кошмаров и сладчайший яд, но притяжение ломает его.       Морвин занимает место Бтанда-Афлута, и для Ирет мир внезапно вспыхивает, раскалывается, обжигая и заставляя жалко вскрикнуть.       Сотни и тысячи раз она думала о том, каково почувствовать на своей коже эти губы - и теперь они _тоже_ вымазаны в краске и крови, и от этого ещё более желанны… и недолжны.       Теперь, после того, что Морвин сделал.       - Остановись, - шепчет Ирет, хотя в её глазах только благодарность и пережитое отвращение. Ирет не хотела нарушать запретов, но теперь - сейчас - всё уже разбилось. Венчальная чаша расколота. И пока никто не нашёл обломков, есть немного времени… запустить когти брату в волосы, потянуть.       Забыть обо всех запретах. Обо всех правилах обращения с проклятьями. Сперва просто выплакаться - а потом самой поцеловать его в шею.       В глазах у Морвина, как обычно, дурман - а в улыбке слишком много понимания.       Он скитался по коридорам всё время, пока завершались обряды, и не смог уйти к себе; не смог отдать чужаку своё сердце, ту, что никогда не предаст его; ту, о которой он должен заботиться и которую любит - увы, слишком полно.       Он подхватывает сестру под бёдра, укладывает на ложе, убранное белыми цветами, и шёлк тут же оказывается измаранным, а лепестки налипают на кожу, давятся, источая сладостный запах. Он хотел сделать так в ночь посвящения; столько лет, потраченных на алхимические препараты и кутежи, чтобы вытравить…       У Ирет нет сил сопротивляться; она открывается навстречу, подставляет поцелуям лицо, шею, грудь, едва веря, что это всё-таки Морвин. Так, как если бы они были свободны - убивать друг для друга, быть только друг с другом, жить, как живут те, кто может выбирать…       - Мы должны. Перестать. Мойре, - алая и белая краска с её рук теперь на лице брата.       - Я убью любого, кто до тебя дотронется. Прости меня, если можешь. Прости; мне словно вырывали сердце весь этот вечер… чем-то тупым и холодным; всю грудь расковыряли, а оно ещё бьётся...       - И ты вернул его?       - Пока нет...       ...Стоит лишь дать этому случиться, Морвин входит в неё сразу весь, проскальзывая в горячее, влажное, узкое, сдерживает голос. Смотрит Ирет в глаза - если сейчас хоть на миг отпустить взгляд, они уже никогда не осмелятся быть честными. Губы у Ирет приоткрыты. Ей чуть-чуть больно внутри, но это тянущее чувство пройдёт. Она медленно, мелко двигает бёдрами, наблюдая за выражением лица брата, осторожно сжимает мышцы лона. Наслаждается его вдохом.       Знает, что Морвина нужно оттолкнуть, но ничего не может, не хочет делать с собой, потому что ничего подобного не испытывала никогда. Её трясёт от переполняющей энергии, переполняющей истерики, переполняющей злости - и удовольствия.       Ещё один мертвец, жизнь которого отнята по её вине, остывает на полу. Ирет усмехается недобро - Морвин гладит её по челюсти, водит большим пальцем по лицу, по губам; ощущает тёмный, дикий совершенно восторг, когда Ирет кусает его за руку.       Ирет ненавидит его. Хочет его. Пытается бороться, расплести чары - в последний раз.       Не может.       Может - ходить по этим осколкам и давить их в мелкую крошку, которую уже не достать из-под кожи. Каждое действие - усиление проклятья, каждое действие - наслаждение столь сильное, что ясно - если не так, иначе его не получить. Морвин разгибается, перехватывает сестру под бёдра, снова входит до упора; Ирет смеётся и подранено стонет, гладя себя по груди, уже не желая закрывать глаз.       Звенят тонкие браслеты, мелодично ударяясь друг об друга в такт движениям.       Его так много. Ирет счастливо стонет снова; да, о Мефала.       Мефала, матерь Ночи...       Царапает себя и Морвина; тот не хочет следов, прижимает ей запястья над головой, упирается всем весом.       Нет, сестра моя, нет, говорит его тёмный взгляд. Никуда не уйти от этой прогорклой, порченой, злой крови: это дом Дагот - и ещё тот, другой. Ты знаешь, и я знаю. Всё, что можно попробовать - пройти этот путь до конца и посмотреть, что на той стороне.       Конечно же, это неверный выбор.              Белый - знак траура и ритуала для дома Чёрного Шалка.       Ирет издаёт шалые и звериные звуки, празднуя своё падение. Падение освобождает её, потому что больше нечего бояться - запрет нарушен, и дальше можно лишь цепляться за иллюзии выбора.       Конечно, кто-то да слышит это.       Кто-то да слышит и второй голос.       Но о том, что ты слушаешь подобное, лучше помалкивать - казематы в Когоруне просторны и сыры, и никто не хотел бы попасть туда.        Близнецы не могут оставить друг друга этой ночью. Вспышка страсти утихает, но они наконец-то могут ничего не прятать, быть честными, касаться друг друга без страха, и всё там, где оно должно - поцелуи, и утешения, и улыбки, и разбитое солнце.       Теперь Морвин знает, что сестра в безопасности.       Ирет может быть в безопасности только в его руках.       Даже если это и означает внешнюю угрозу; другим просто не понять, ЧТО это значит.       Труп так и остывает на полу.       Бтанда был не так уж плох - но и недостаточно хорош для чего бы то ни было.       Где-то в своих покоях Тейран не спит и не бодрствует, не желая вмешиваться в то, что нельзя предотвращать вечно. Смерть двемера уже прикрыта - умелая интрига выставит Даготов потерпевшими, а род Бтанда столкнется со своими старыми врагами, чьи шахты стекла-сырца кажутся Тейрану вполне интересными.       Стоило бы испытывать сожаление, но любую беду можно вывернуть себе на пользу - кроме той, которая не исчезает, воплотившись.       Никто больше не придёт под Когорун, и это - хорошая проверка. Для всех.       Какой-то частью своей души Тейран ещё надеялся, что всё может повернуться иначе. 4.       Им приходится вести себя ещё осторожнее.       Если раньше нужно было лишь тушить искры, теперь пожар не залить ничем.       Они прячутся - друг от друга, или вместе - от других, хотя одержимость лишает их прежней цепкости.       Морвин видит только тень сестры и уже мечтает о куске атморского льда, а лучше - о целой пригорошне, чтобы растереть по всему телу; он обеспокоен состоянием Ирет, но всё, чего хочет - находиться рядом. У него множество занятий, тренировок и обязанностей, но между ними есть огромные и пустые часы, которые он заполняет, спаррингуя с Ворином или в одиночку наполняя чарами дозволенные пространства.       Он пытается воззвать к Чарме - но фамильная тайна не желает раскрывать себя перед ним. Изваяния в ритуальном зале слепы и глухи, энергия не течёт сквозь них - а жрецы не лучше этих изваяний. Круг не желает давать посвящения младшему в обход старшему - но что Сунгте до Чармы?!       Ирет прячется.       Знает: Морвин привык себя одурманивать и уже не умеет тормозить.       Знает: если она не нашла исцеления до сих пор, то и не найдёт. Но так хочется верить, что что-то ещё выйдет.       У неё есть обязанности - после смерти Сханты именно Ирет заботится о крепости. Она не только кастелян, то и та, кто решает все магические споры, иногда и силой. Сейчас не то время, которое ей хочется тратить на это… Официальный траур позволяет Ирет скрываться лучше - но не идеально. Всё свободное время уходит на поиск способа снять чары.       Ночь, что была у них с Морвином, не повторится - ночь, в которую можно говорить искренне, а не вести речи, что слушают несколько слуг, камердинер и пара жрецов; в которую можно было любить друг друга… и не бояться.       Утро - время трезвости.       Утро - самая большая ложь.       5.       Чем дальше идёт время - такое обманчиво-застывшее в Алой Цитадели с её размеренным и строгим распорядком, - тем сложнее делать вид, что ничего не происходит.       Ирет понимает, что утрачивает бдительность и осторожность - усталость подначивает бросить попытки что-то скрыть.       Морвин становится её болью - Ирет хочется быть рядом, хочется верить ему, хочется говорить с ним и искать вместе, но нужно отталкивать. На это не хватает сил. Что-то, подобное болезни, расцветает между ними. Что-то, бывшее раньше единственным спасением, умирает.       Морвин ищет её в полуденные часы.       Ирет чует запах благовонной смолы, которой он натирает кожу, слышит шелест шагов -  и ныряет в нишу за коридором, только бы мимо прошёл…       Только Морвин не проходит. Ни в этот раз, ни в другой. Забирается в ту же нишу. Ирет стоит, вжавшись в стену, сведя ноги, потому что лоно рождает преступно много влаги, ненормально много. Хочет что-то сказать, но молчит. Морвин ловит её, целует быстро, томно, сладко, пьяно, разворачивает лицом к стене и имеет - ровно так, как ей хочется, и Ирет даже не издаёт ни звука. Царапает стену; чуть не ломает когти, когда наконец достигает пика, когда слышит, как затравленно брат дышит над ухом.       Потом обнимает её; Ирет оборачивается, целует его, потом кусает - больно, так, что остаются кровоподтёки, несколько раз, вымещая своё отчаяние. Потом гладит ласково, не отпускает, спрашивает какие-то глупости - или важные вещи, - но слушает скорее голос.       Ей даже нравится, с какой определенностью брат принял их положение - сама Ирет не может смириться.       Это не единственная такая вспышка.       Они стараются избегать их, быть осторожными, но притяжение - порождение чар, и ширится тем сильнее, чем больше раз они сдаются.       Это лавина, и она не щадит.       Она пускает по камням, обдирает кожу и бросает в солончак.       От нее нет спасения, и по ночам, когда остаётся одна, Ирет рычит в подушки, потому что знает, что ошиблась и что просто не может терпеть. Её кровь горит и успокаивается только в руках брата.       Меры любят - так? Или это только её проклятье? Сколько между ними настоящей привязанности - и сколько чар?       Что вообще нормального происходит в Когоруне - и сколько у них с Морвином теперь появилось ещё уязвимых точек?