***
Поместье под Киевом не было таким же огромным как Червинка, всего три этажа, небольшой сад и пруд в нем. Но ценность имело не само жилище, а хозяйство. Три больших поля пшеницы, поле рапса в несколько дюжин гектар, сотня голов рогатой скотины и три сотни свиней. Подумать страшно, насколько жалеет о своем неумении играть в карты бывший владелец. Учредитель Йосип должен был заниматься всей этой ненужной чепухой, пока Григорий будет наслаждаться расставанием, хоть и временным, с женой. У Китти была своя комната, но куда меньше предыдущей. Крепостная понимала, что эта комната это всего лишь глупая формальность и спать она будет в комнате Грига. За неделю до отъезда Григорий сам сказал Кате о том, что она станет его прислугой в новом поместье. Грех было не воспользоваться ситуацией и не обнажить тело своей слуги. Крики и мольба о пощаде не смущали Червинского, даже не смутило то, что Катя оставила несколько кровавых царапин на его руках, которые жгли его тело еще несколько дней после. Он, честно, старался быть нежным, но непокорность девушки хоть и забавляла его, но всему рано или поздно приходит конец.***
Николай Александрович, спешу сообщить, что меня отправляют в поместье недалеко от Киева, дабы служить Григорию Петровичу. Я надеюсь, что Григорий впредь не поступит так низко и мерзко по отношению ко мне вновь. В обратном случае я дам Вам знать и взываю к Вашему милосердию забрать меня из лап тирана. Катерина Вербицкая.
— Николай Александрович? — вслед за стуком в дверь послышался знакомый голос. — Да, Христина, входите, — сказал он, потуже запахивая халат. В Киеве Дорошенко был частым гостем, но каждый раз оставался в разных местах. В этот раз, дом дочери местного дворянина и мецената Христины Алексеевны Поповской порекомендовал сам Александр Дорошенко, ссылаясь на то, что «юная пани гостеприимная, милая и учтивая». Николаю было всё-равно где провести очередную командировочную неделю, к тому же дом пани находился в самом центре Киева. Высокая и статная, с широкими плечами, с аристократичными чертами лица, с небесно-серыми глазами как в самое пасмурное небо, длинными волнами каштановых волос она больше была похожа на француженку нежели на незаконнорожденную пани. — Очередное важное письмо от отца? Простите, не мое дело… Просто посыльный приехал прямиком из Нежина… — замешкалась Христина, перебирая тонкими пальцами. — Да. Скажите, в округе никто не продавал поместье? — Николя свернул письмо в тонкую трубочку и с неподдельным интересом посмотрел на пани — Продажа в нашей губернии большая редкость, — пожала плечами собеседница, — Совсем недавно был скандал: Червинский из Нежина выиграл в карты поместье Ходаковских с огромным хозяйством. Одной животины там на пятнадцать тысяч рублей. — А где это находится? — Николай сделал пару шагов навстречу к Христине. — Поместье отдаленное… На левом берегу Днепра сразу за Ивановским лесом. — Вы даже не представляете, милейшая, как помогли мне. Дважды, — Николя улыбнулся. Лицо Христины покрылось румянцем. — Не стоит благодарности. Наши отцы хорошо дружат, почему бы и их детям не иметь столь же крепкую дружбу? — она смущенно улыбнулась. — И правда, — Николя опустил глаза, разрывая письмо. Никто не должен знать, что он имеет дело с Вербицкой. Это посягательство на чужую собственность. Он давно ее поддерживает — дань умершему другу. Не успели пан и его прислуга приехать в новый дом, как Катя сразу была позвана к пану в покои. — Я всё еще помню, как ты отблагодарила меня за мою нежность, — сказал Червинский, наливая в бокал вино. Наполнив его, он отдернул рукав, где еще виднелись небольшие царапины. — Вы не имели права… — От чего же? Ты крепостная девка и твое счастье, что тогда, год назад я выкупил тебя у Шефер. Сейчас бы ждала тебя совсем другая судьба. — Лучше работать на сумасшедшую тираншу чем делить с Вами постель, — Катя сверлила глазами своего пана. Червинский расхохотался, и в миг его смех прекратился, а пальцы сомкнулись на шее крепостной. — Посмотрим, как ты запоешь позже. Ты будешь лизать мои ботинки и молить о моей нежности, — он дышал ей в шею. Такая неприступная и сладкая. Однажды он уже владел ею. И видит Бог, он старался быть с ней аккуратным. Но не сейчас! Сейчас он хочет видеть, как тонкая грань между порочным наслаждением и болью рвётся. Кате было тяжело дышать, она пыталась разжать хватку пана, но чётно. — Когда я дал тебе отдельную просторную комнату, я, видимо, погорячился, да? Что же, есть альтернатива. Ходаковский любил поиграть с канарейками вроде тебя. Забавно, что он не успел забрать все свои игрушки… Пойдем. Червинский взял под руку Катю и повел в подвал. Тонкие ноги Кати неуклюже плелись и она так и норовилась упасть, но сильная хватка Григория не позволяла ей. Втолкнув свою канарейку внутрь он поправил свой камзол и осмотрелся. Катя же упала на пол и копна русых волос закрыла ее лицо. Йосип заранее зажег везде свечи и убрал пыль. Комната не была приветливой, мрачные тона, повсюду ковры и странные строения, веревки… цепи. Червинский поднял ее и звеня цепями приковал к стене. Катя обессилено захныкала. — Милая, не плачь. Ты же сама во всем виновата, — он подошел к ней вплотную, провел пальцем по ее щеке. Катя посмотрела в его глаза. И снова во взгляде полно злобы, ненависти. Червинский лишь усмехнулся. — Посиди здесь. Поучись примерному поведению.