Туманный Альбион

свечи давно прогорели и потухли, кривые подсвечники держат лишь искореженные, жалкие восковые тела. угли в камине едва тлеют, напоминая о том, что всего несколько часов назад жаркий всепожирающий огонь полыхал на этом месте. солнце ещё не готово оторвать свой золотой лик от земли и прокатиться по небу, привнося в новый день тепло и свои золотые краски. лишь два человека сидят в сумраке гостиной. они недвижимы, никто случайно не поведёт рукой, не возьмёт чашку в руки. ведь мир вокруг погряз тишине, его окутала темная ночь своим тёплым и мягким чёрным одеялом., но они все сидят, не зная, а стоит ли им расходиться по спальням или уже слишком поздно и вот-вот за окошком загорится рассвет. мужчина сидит, закинув ногу на ногу и смотрит в темноту, вглядывается в тени своими стальными глазами, думая о чём-то весьма отдаленном, но, видимо, очень важном. в другой части этого огромного мира сейчас война, уносящая тысячи жизней каждую минуту., а они вот так вот сидят. сидят и молчат, потому что в сущности им не о чем говорить вот уже сколько лет. пожалуй, все темы для разговора они исчерпали ещё в самом начале вечера, либо не имели их вообще., но вот что-то все ещё заставляет находиться их в этой тёмной гостиной. в тишине. женщина напротив мужчины молча всматривается в серебряный луч луны, что столь нагло заглядывает в окно, скользит по полу, пробегается по предметам. этот тусклый, бледный и тонкий луч серебрит все, чего он только касается., но не оставляет никаких следов. и вот женщина всматривается в него, всматривается в надежде, что не увидит все своё прошлое., но она видит его и смотрит, не имея сил оторвать взгляд, прервать происходящее. видит то, что не видит ее молчаливый собеседник. — и как скоро ты уедешь отсюда? — тишину нарушает неуверенный вопрос, что срывается с губ женщины. она перекладывает руки, расправляет складки на платье, пытаясь придать себе непринужденный вид. словно это не больше, чем обычный интерес. словно это ничего не значит. между ними все всегда ничего не значит. между ними ничего нет. Хэйтем выдыхает слишком шумно. отрывает взгляд от тлеющих углей и смотрит на женщину перед собой, но видит лишь одинокую и уставшую сестру. и устала она не от тяжести дня, а от собственной неприкаянности в этом мире. Кенуэю хочется громко смеётся. он сам такой же. одинокий, не нашедший себе места, не знающий, куда ему бежать, где остановиться. — завтра. точнее даже сегодня. сегодня утром я уплыву отсюда. и вряд ли вернусь назад когда-нибудь ещё. действительно, а чего же ещё она ожидала услышать. что он останется ещё хотя бы на один день? побудет тут, чтобы она не сошла с ума от безумной тоски? какая же она наивная. и между тем, казалось бы, давно не верящая никому. — но почему? почему ты не можешь и не хочешь остаться? — и в голосе слышится звонкий хрусталь обречённости. — сестра, я слишком давно на этой войне, — уголки губ мужчины подрагивают, и легкая улыбка появляется на его лице, — когда вы пьете это ваше вино, я небом чувствую кровь.в ней хватает и серебра, и стали, и соли, и гари огней. и наши парни лежат в траншеях под гусеницами облаков. Дженни качает головой, поджимает губы, но слеза не скатится по её бледной щеке. она не смотрит на него, на его лицо в этой темноте. и ленивое солнце за окном так и не выползает из своей постели. — но может все же лучше остаться? — последний проблеск надежды в её голосе, но и тот скоро погаснет. — нет, — мужчина качает головой, — сестра, мне некуда… некуда возвращаться, кроме войны, — он надломленно усмехается, вымученно и далеко не весело, — спасибо, слушай, мне правда с тобою сегодня было тепло. сегодня. впервые за столько времени. впервые за всю их жизнь и историю ему с ней хорошо и спокойно. — значит… иди, — выдыхает женщина, — иди… да направит тебя Отец Понимания.