***
Мы со Стюартом устроились неподалёку от экспертов, которые уже закончили с проверкой семи пожертвованных фолиантов, и теперь шли по списку книг, копия которого была и у нас. Те книги оказались подлинными, и целых десять минут самый главный из них объяснял нам, по каким критериям они вышли на этот результат. Время приблизилось к пяти часам, а мы так ничего и не нашли. За это время я успел позвонить детективу-инспектору Моргану из Кента, который явно был недоволен тем, что у него отбирают дело. Разговаривал он сквозь зубы, и мне еле-еле удалось его уговорить встретиться завтра, а не в понедельник. Ещё удалось послать записку Пэнси — в духе её собственного послания — о том, чтобы она ждала меня сегодня вечером, если ей «это удобно». Странно. Переписка с подругой детства походила на какую-то канцелярщину. Никогда бы не подумал, что буду просить Пэнси Паркинсон поговорить со мной «когда ей будет это удобно». От скуки, не придумав ничего лучше — эксперты заявили, что понятия не имеют, насколько всё это затянется, и придётся тащиться сюда ещё и завтра — я перебирал книги по списку, понятия не имея, что в них искать и куда именно смотреть. Нам выдали маски и перчатки. В библиотеке, несмотря на большое открытое пространство, было душно — как выяснилось, из-за особенностей хранения старых книг. Мы пробыли здесь достаточно долго, и температура помещения, пусть и небольшая, всего двадцать три градуса, ощущалась как все тридцать; да ещё и проклятая защитная маска. Было невыносимо. — Поверить не могу, что мы тут торчим, а Купер сидит себе в камере и ждёт, пока мы облажаемся, — глухо раздалось из-под маски Стюарта. — Жду-не дождусь, когда он сядет. Вот будет облегчение! Передо мной лежала книга с названием «Антология заклинаний пятнадцатого века». Старая, потёртая, бесполезная и совершенно обычная на вид, она не разваливалась в руках только благодаря чарам, которые её окружали — если присмотреться повнимательнее, то можно было увидеть, как воздух вокруг неё мелко подрагивал. Она была из списка тех книг, которые были под опекой Купера, и надо сказать, что поработал он над ней отлично. Стюарт вот уже минут двадцать сидел над дряхлым на вид оригинальным томиком «Сказок Барда Бидля», тоже из списка Купера. Как гласила приписка на обложке, «впервые переведено на английский язык». Когда Стюарт спросил об этом, я объяснил ему, что изначально сказки были написаны рунами. Он только хмыкнул, улыбнувшись, и покачал головой. — А ты умеешь читать руны? — спросил он, не отрываясь от книги. — Конечно. Вдруг вспомнился Хогвартс, и как тяжело мне давался этот предмет на третьем курсе. Я так злился, что всё лето перед четвёртым терроризировал мать, которая читала рунные тексты что щёлкала орешки, чтобы она подтягивала меня. Оценка «превосходно» на СОВ далась мне с большим трудом, и я никому никогда не рассказывал, что всё это, по большей части, заслуга матери. Оглянувшись на стол, за которым шла работа экспертов, и поняв, что им до нас дела не было, я стянул маску и отложил её — и будто впервые вздохнул нормально. В нос тут же влетел характерный запах старинной книги, и это подействовало успокаивающе. Я чуть нагнулся над столом — страницы были будто пропитаны чем-то сладковатым. — Эй-эй! — тут же услышал я откуда-то справа. В нашу сторону шагал мужчина в маске и перчатках и хмурил брови. — Вы чего делаете, жить надоело? Маску для красоты вам выдали? — Что, запах книги меня убить может? — огрызнулся я, когда он приблизился, но маску всё-таки надел. — Что за народ! — негодовал он. — Нельзя нюхать настолько старые книги! Вот схватите приступ аллергии или отёк, заразу какую-нибудь подхватите, тогда посмотрю на вас! Плесень, грибок, вирусы… — А что, чары от этого не защищают? — Если бы защищали, я бы носил, по-вашему, это? — он ткнул в свою маску. — Не испытывайте судьбу, не снимайте маску и перчаток, пока работаете с книгой! А то ещё потом мы виноваты будем! И он, гневно топая, ушёл. — Вот зачем нужны маски, — констатировал Стюарт. — Не зря мне этот запах не нравился. — Ну не знаю, Стюарт, я, как видишь, жив-здоров, хотя всю жизнь бок о бок со старыми книгами. Да и эта библиотека — не полка с книжками. Никто ж не помер! Ни разу в жизни не слышал, что-то кто отдал концы понюхав книжонку трёхсотлетней давности. — Не будем спорить с ними, мало ли что, — Стюарт, покосившись на томик сказок, закрыл его и отодвинул от себя. Скучающим взглядом он обвёл книжные стеллажи, а потом посмотрел на часы. — Половина шестого. Они скоро сворачиваться будут, и нам тут делать больше нечего. Настроение от его слов моментально испортилось. И даже не потому, что завтра из Кента, судя по всему, придётся снова тащиться сюда, а потому, что мы ничего так и нашли. Директор музея заявил, что без представителей департамента он не позволит чужим ковыряться в библиотеке — и что департамент должен взять на себя полную ответственность за действия своих специалистов — а потому у нас просто не было другого выхода, нежели таскаться сюда столько, сколько потребуется. Директор музея, мягко говоря, был не очень всем этим доволен, но отказать никак не мог, а потому явно пытался сделать хоть что-то. Например, нашу со Стюартом жизнь как можно более невыносимой. Не забыл, наверное, как мы ворвались к нему в кабинет и как его отчитала Грейнджер. С тоской подумав о том, что дома меня ждала Кэти, я вдруг вспомнил, что сегодня договорился встретиться с Пэнси. Наверное, к этому времени и Блейз уже будет дома, так что вечер мог получится не таким уж и отвратительным — хотя бы на час-другой. Эта новость приободрила; но вдруг торопливо заколотилось сердце. Смысл встречи был не в обмене новостями и простой болтовне, а жаль. Если Пэнс не смогла вместить на кусок пергамента всё, что узнала от матери — значит, действительно что-то накопала, и немало. Мне предстояло выяснить кое-что о семье Стоун; и тревожили многие вопросы. Были ли мы знакомы с Нэнси раньше? И была ли связана семья Стоунов с Ноттами? Что в самом деле случилось с отцом Нэнси? Может, кто-то из старших хранил эту тайну по сей день. Может, Нэнси всё это время была права, и гибель мистера Стоуна — не несчастный случай. Что знал об этом Форд, приходящийся отцу Нэнси двоюродным братом? Что это могло дать? Успокоение? Или наоборот, ещё пару-тройку поводов для тревоги? — Малфой, ты слышишь? — вдруг раздался голос Стюарта. Я поднял на него взгляд — он явно о чём-то спрашивал. — Что? — Тебя куда-нибудь подкинуть? — М-м-м… нет, я буду трансгрессировать. У меня встреча с подругой. Стюарт вскинул бровь. — Подругой детства. Глубоко беременной от моего друга, так что расслабься, сплетничать не о чем. — Я и не собирался сплетничать, — фыркнул он. — Я вообще хотел сказать, что все собираются, так что… Бэнкс там уже с ума сходит, — он кивнул на выход. И правда: тот тип, с которым говорила Грейнджер, топтался у дверей библиотеки, всем своим видом нас подгоняя. — Да-да… — выдохнул я. — Идём.***
— Пэнси, ты спать собралась или только встала? — спросил я, шагнув за порог дома и приметив шёлковый халат Пэнси, из-под которого были видны шёлковые же пижамные штаны. Неуклюже обняв меня, она отступила назад, заправила волосы за уши и усмехнулась. — Нет, просто это единственная приличная домашняя одежда, в которую я теперь могу влезть, — она расширила глаза и опустила взгляд на свой огромный живот. — Когда же всё это закончится… Я просто огромный бесполезный шар! — Ты хорошо выглядишь, — успокоил её я. Она скорчила в ответ рожицу и прошлёпала босыми ногами по огромному светлому коридору к широкому дверному проёму, поманив меня за собой. Я снял ботинки и прошёл вслед за ней. Надо отдать должное — дом выглядел изнутри так же отлично, как и снаружи. Здесь было светло и уютно, и очень, просто безумно просторно. Я сразу понял, что не обошлось без чар незримого расширения, потому как небольшой двухэтажный домик снаружи выглядел примерно таким же, как один лишь коридор. Я прошёл в гостиную, где везде была заметна рука Паркинсон. Она никогда не любила слизеринское общежитие за то, что там было темно и мрачно, и постоянно твердила о том, что её собственное жилье никогда не будет похоже на «логово пещерного человека». Здесь она оторвалась по полной программе. Невероятная по размерам гостиная, куда она меня провела, была выполнена в светло-бежевых, коричневых и синих оттенках. Мягкие диваны, пуфики, скамеечки для ног, столики, ковры, камин, высотой куда большей, чем требовалось, и куча всякой разной декоративной дребедени заполняли абсолютно всё. Я задержал взгляд на картине в окружении картин поменьше, где была изображена Пэнси со своей семьёй. Мистер и миссис Паркинсон, куда более молодые, нежели сейчас, а сама Пэнс — совсем ещё девчонка. Если верить моей памяти, портрет висел в её комнате, и она явно прихватила его с собой оттуда. Всё же, родители Пэнс любили, как и она их, даже несмотря на то, что умотала жить с Забини против их воли. — Как твои родители поживают? — спросил я, усаживаясь на мягкий диван, рассчитанный человек на десять и усыпанный подушками. Такой простой вопрос вдруг напомнил мне о дурацких светских приёмах и разговорах, что на них велись. Типичные вопросы, с которых легко зайти в колею беседы: «Как поживают родители? Братья? Сёстры? Тётушки и дяди? А как поживают…» — и так далее. Разговор о самочувствии родственников и знакомых мог продолжаться бесконечно, и никто не чувствовал себя в накладе, если разговор так и не зашёл о чём-то ином. Более того, в таких беседах всегда можно было рассчитывать на то, что родственные связи или общие знакомства обязательно найдутся, даже если до этого собеседники были знакомы примерно никак и никогда. — Всё хорошо, спасибо, — она улыбнулась и прищёлкнула пальцами. В это же мгновение перед ней появились два домовика, одетых в чистые белые кухонные полотенца на манер тог, и склонили уши, готовые слушать приказ. — Чай? — обратилась она ко мне. Я кивнул, и Пэнси негромко дала приказание домовикам, которые тут же исчезли. — А как твоя работа? Я внутренне усмехнулся. Пэнси, выхоленная по тем же правилам, что и я, тактично обошла стороной вопрос о моих родителях, потому как и без того знала, что ответить на него я был не в состоянии; но быстро выкрутилась, чтобы обменяться любезностью. — Всё отлично. У вас тут очень… миленько. — Миленько? — она надула губы, но тут же добавила. — Не миленько, а стильно! Спорить с ней я не стал. — Где Блейз? — Должен скоро появиться, — она бросила взгляд на напольные часы, которые стояли в углу. — Он не говорил, что должен задержаться. Тем более, я отправила ему записку, что ты сегодня появишься. Появились домовики с подносами. На одном стояли чайные принадлежности, на другом — целая куча мелких вазочек со сладостями. Водрузив всё это на столик возле дивана, эльфы исчезли с негромким хлопком. Пэнси повернулась и спросила: — Есть хочешь? — Нет, я поужинал в забегаловке недалеко от вас. Так что там насчёт моего вопроса? — Да-да… — она достала из кармана халата палочку и взмахнула ей, чтобы заставить заварочник разлить по чашкам чай. Но в этот момент произошло кое-что странное: чайник, успев приподняться над подносом, вдруг издал хлопок, и вместо него в воздухе зависла жёлтая резиновая утка размером с кулак. — Да сколько можно?! Она опустила взгляд на свой живот, будто именно он был виноват в том, что чайник превратился в утку. — Неплохо, — похвалил я, а Пэнси, явно злая, резко повела палочкой и зашвырнула утку в другой конец комнаты. В этот момент камин фыркнул зелёными искрами, и оттуда вышел Блейз, улыбающийся широкой улыбкой. — Драко! — бросив портфель на диван, сначала он поспешил обнять и чмокнуть в щёку Пэнси, которая разве что не рассыпалась искрами от злости, а потом ко мне, чтобы пожать руку. — Он опять за своё! — пожаловалась она Забини. Тот, осмотрев подносы, вскинул бровь. — Что это? — не выдержал я. Очевидно, ситуация с уткой была вполне стандартной. — Это наш малыш так развлекается, — объяснил Блейз. — Целитель сказал, что на поздних сроках такое возможно, — скривилась Пэнси. — Хороший магический потенциал! Блейз, в отличие от неё, был этим обстоятельством крайне доволен. — Разве это плохо? — пожал плечами он, усаживаясь на диван и снимая ботинки. — Это всё из-за тебя, — попеняла ему Пэнс, а потом обратилась ко мне. — Ты знал, что в магловском Лондоне есть музей резиновых уток? Ну не бред ли? Блейзу приспичило туда зайти, и с тех пор — вот. Забини захохотал, а Пэнси взвилась: — Вот превратит он тебя в гигантскую резиновую утку, посмотрю я, как ты от счастья крякать будешь! Тут уж и я не выдержал и тоже хохотнул. Минут на десять, пока домовик заменял чайник, пока суетился Блейз, а Пэнси продолжала возмущаться, пусть и шутливо, я ощутил себя оторванным от реальности, даже счастливым. Всегда так выходило — стоило встретиться с Блейзом и Пэнси, как внутри сразу же теплело, а за их шутливыми препирательствами можно было наблюдать вечно. — Касательно твоего вопроса, — Пэнси отпила чай и отставила чашку на стол. Я поступил со своей точно так же. — Мама сказала, что знала Стоунов, но потеряла с ними связь, когда умерла миссис Стоун. С её мужем они не особенно общались, а папа сказал, что не очень-то он ему и нравился. Мистер Стоун умер несколько лет назад, ты знал? — Да, я знаю… У них осталась дочь, Нэнси, она говорила про неё что-то? Блейз, запихнув в рот десятое по счёту пирожное, внимательно на неё посмотрел. — Да вроде была такая, а, Пэнси? — сказал он с набитым ртом. — Ты, Драко, не помнишь? Мне кажется, я припоминаю… Наверное, мы вместе играли и всё такое. — Я не помню. Если родители собирались, там же постоянно куча детей ошивалась! Мама сказала о ней, да… Но после смерти её матери, нам лет по шесть-семь было, никто её больше не видел. Так, может, мельком. Разговоры всякие ходили, но… в школе я таких не припомню. — Она училась дома, — объяснил я. — Мистер Стоун общался с Ноттом-старшим? — Мама сказала, что они были хорошими приятелями, и… Кстати, да. Вообще-то она удивилась, что я спросила про Стоунов. Маленькая же ещё была, откуда мне помнить про них? Я не стала говорить про тебя, — она вскинула бровь. — Хоть ты и не просил, но… я посчитала, что не стоит. Так вот, она сказала, что если я хочу что-то про них узнать, то лучше мне спросить у миссис Нотт, они хорошо общались. На мгновение чувства пропали, будто вокруг образовался вакуум. Но быстро вернулись, и пытаясь ухватиться за нить рассуждения — что это для меня значило — я быстро сопоставил эту информацию с тем, что имел. Нотты хорошо общались со Стоунами — факт. Если это знала даже миссис Паркинсон, прервавшая общение с матерью Нэнси, то как не мог знать Форд, двоюродный брат её отца? Настолько не интересовался, с кем общались его родственники? В это сложно было поверить, ведь круг общения чистокровных волшебников был слишком узок. Ненароком, но периодически всё равно долетали те или иные новости. Это значило, что Тео и Нэнси были знакомы — более того, с ней был знаком и я, когда был мальчишкой. Сама Нэнси по какой-то причине, упоминать об этом не стала — возможно, просто не помнила, потому что была маленькой. Когда умерла мать, отец перестал таскаться по светским приёмам, но с Ноттами мог поддерживать связь и после этого; ко всему прочему, сама миссис Паркинсон ссылается на Ноттов, которые могли бы рассказать о Стоунах больше. Тут всплывал другой вопрос. Форд был в курсе расследования "команды мечты", а значит знал, что Тео был среди прочих, кого они подозревали в саботаже. И как он сам относился к Ноттам? Тоже дружил, или наоборот. Несмотря на это, он должен был знать, что у Тео были причины точить зуб на министерство, ведь его отца взял Тейлор, который тоже был в деле. Форд знал, что Тео и Нэнси были знакомы, но ни единой душе не сказал об этом. В мозг будто стрельнуло заклятьем, даже голова закружилась. Неужели он догадался, что шпионка — его племянница? Он не особенно дёргался из-за её «болезни». Может, он знал и то, что дома её не было? Знал, где именно сейчас находилась и чем была занята? Неужели только из-за родственных связей он допустил, чтобы в отделе происходило подобное? Я уже думал об этом раньше. Если он знал о том, что было важной деталью дела, но промолчал — то поставил на кон куда большее, чем можно было себе представить. Но всё ещё было неясно, когда именно и как Нэнси попала под влияние Тео. Почему могла пойти на такое? Это было опасно — как минимум. Даже если не брать в расчёт того факта, что её дядя был начальником. Я попытался представить себя на месте Форда. Я знаю, что моя родственница может быть замешана в шпионаже. Я знаю, что она знакома и могла до сих пор общаться с человеком, который мог стоять за ограблениями. Она имеет доступ к материалам расследования. Никто и никогда не подумает на неё. Почему я мог промолчать? Единственный логичный ответ — это желание прикрыть Нэнси. Может, Форд пытался сам с ней поговорить, как-то остановить, чтобы она не села в тюрьму. Чтобы они оба не сели, если всё это выяснится — ведь тень её проступка падёт и на него. А там пойди и докажи, что не знал о происходящем. Вполне. А Тейлор… Тейлор напрямую был связан с ограблениями, и больше других представлял опасность. Что если он всё-таки сложил два и два и понял, что скрывал Форд, а тот заткнул его навсегда, чтобы вытащить племянницу из кучи дерьма? Может, поэтому Форд так отнёсся к пропаже Стюарта — потому что знал, кто в отделе мог заставить его исчезнуть? Он всячески старался отвести меня от этого происшествия, прямым текстом сказал не лезть и заниматься своими делами. Но я категорически не понимал другого — зачем вообще было нападать на него. И пока это будет скрыто, то даже думать нечего о том, кто это сделал. Да ещё и подделанный рапорт об аресте Нотта Тейлором — неужели и тут Форд был замешан? В то время он был мракоборцем. Я подумал о том, что можно поговорить с Ноттом-старшим о дне его задержания и точно выяснить, кто в тот день был с Тейлором и что именно произошло. Но была проблема. Азкабан — это не обычная тюрьма, куда можно забежать между делом. Чтобы получить разрешение на свидание с заключённым, требуется немало времени. Пусть теперь там и не было дементоров, но Азкабан представлял собой место содержания опасных преступников, и туда не пускали кого попало. Может, у Грейнджер получилось бы туда пройти, если бы она очень хорошо попросила министра магии и заручилась бы поддержкой Поттера; она ведь сама мне как-то раз предложила поговорить с отцом, если очень нужно. Но и тут был затык — просить Грейнджер или Поттера о чём-либо больше не представлялось возможным. И сколько займёт времени бумажная и прочая бюрократическая возня? Я не знал, что делать с этой информацией. Технически меня выкинули из расследования, а Поттер даже слушать не станет, если я начну обвинять Форда. Но, может, стоило бы попытаться после того, как придёт ответ из Визенгамота? Он не идиот, и не станет отмахиваться от полезной информации. Хотя бы от фактов. Просто подойти и спросить — пришёл ли ответ, и если да — то выложить всё как есть. А может Грейнджер и вовсе уже рассказала ему о том, что я просил от него скрыть. И тут всплыла гримаса Уизли, когда я в его присутствии посмел обвинить кого-то из их команды. На мгновение в тиски зажало злорадство, и захотелось вообще никому и ничего не говорить. Пусть себе ковыряются дальше, полагая, что среди них нет предателя. Я уже допустил такую ошибку, посчитав, что Нэнси тут ни при чём только потому, что опирался на своё собственное восприятие, на тупое, никчёмное и жалкое — она не могла этого сделать, ведь я знал её. Совсем как родственники преступников, которые утверждали, что их близкий не способен на что-то плохое. Но зато был Стюарт — единственный человек, который всё ещё мне верил и был рядом. Всегда верил, несмотря ни на что. На миг перед глазами предстало его круглое добродушное лицо, и зловредное желание мгновенно отступило. Если не доверять вообще никому, то крыша точно окончательно съедет. Он был прав: личные переживания не должны вставать вперёд работы, а позлорадствовать можно как-нибудь на досуге. В отношении нападения на напарника было много неясного, даже учитывая то, что тут был замешан Форд. Даже если допустить, что это сделала Нэнси — я терялся в догадках, что могло сподвигнуть на такой поступок. И что там, чёрт возьми, в Паддингтоне? Или где-то в его округе? Логово Нотта — возможно. Но не таскаться же по улицам, выкрикивая его имя? — Может, он всё-таки умеет спать с открытыми глазами? — вдруг раздался шёпот Пэнси. — Помнишь, на четвёртом курсе вы поспорили, кто дольше обойдётся без сна? Я тебе клянусь, что видела, как он это делал! Я поднял взгляд и наткнулся на пристальное внимание Пэнс. Она держала в руках вазочку с печеньем и уплетала его за обе щеки, а Забини, сидевший рядом с ней, поглядывал то на меня, то на наручные часы. — О! — Пэнси ткнула в меня пальцем и обернулась к Блейзу. — Сколько? — Четыре минуты и тридцать восемь секунд, — отрапортовал он. — Я же говорил, что не дольше пяти! И не умеет он спать с открытыми глазами! Он радостно хлопнул в ладоши, и они обменялись улыбками. — Какого чёрта вы творите? — Ты завис, — усмехнулся Блейз. — На четыре минуты и тридцать восемь секунд. Мы поспорили, через сколько ты развиснешь. Я дал тебе не больше пяти минут, а она десять. Я выиграл! Он победно вскинул руки, а Пэнси покачала головой. — Бедняга, — она с сожалением глянула на меня. — Тяжко тебе, да? Я только хмыкнул. — Не завис, болваны, а просто размышлял. — Я тебе помогла? — примирительно спросила она, опустив вазочку с печеньем на диван. — Да, спасибо, что поговорила с матерью. Эта информация очень пригодится. — А что тебе за дело до Стоунов? — спросил Блейз, откинувшись на спинку дивана. Я сделал неопределённый жест рукой, и Забини понял, что спрашивать об этом не стоило. Мы поболтали ещё минут двадцать, после чего я оказался приглашённым на ужин, от которого пришлось отказаться. Слишком много было того, о чём ещё стоило подумать.***
Когда перешагнул порог квартиры, то время уже подходило к восьми. По пути пришлось зайти в супермаркет, иначе Кэти просто помрёт с голоду, сидя взаперти. Нагруженный пакетами, я ещё торчал в коридоре, когда из гостиной выскочил Кот. Стояла абсолютная тишина. Телевизор был включен, но на беззвучном режиме. Заглянув в комнату, обнаружил Кэти спящей на диване. Она даже не пошевелилась за то время, пока я разгружал пакеты на кухне. Кот немного повертелся под ногами, а потом куда-то незаметно исчез. Не проснулась она и после того, как я, проходя мимо дивана, тихо позвал её. И даже успел сходить в душ — позы Кошка не сменила. Вот что значит здоровый и крепкий сон. Будить её не стал, а просто закрылся в спальне, нашёл в комоде плеер и наушники — среди прочего мелькнула бархатная коробочка с перстнем, валяющаяся там как обыкновенный хлам — и улёгся на кровать. Нет, так долго я не вынесу: приходить домой и не знать, чего ждать. С этим соседством затягивать нельзя. Когда Гринготтс окончательно даст отмашку на разморозку счёта, было неизвестно, а значит неизвестно, насколько Кэти здесь задержится. Мы оба понимали, что я хотел, чтобы она уехала и не мозолила мне глаза. Но надеялся, что она понимала и другое — мне было не плевать на её жизнь. Если бы Кэти погибла по моей вине… Выход, на мой взгляд, был вполне изящным и даже дважды положительным. Перстень стоил достаточно, чтобы Кэти продержалась какое-то время на этих деньгах. Мне он был как кость в горле; проклятое напоминание о том, кем мне быть больше не хотелось. Прошлое — прошлому, пусть там и остаётся. Малфои много десятилетий накапливали состояние разными, в том числе и нечестными путями. Как поступить со счётом, я не знал; но такое событие могло повлечь за собой возвращение матери, и пусть делает что хочет с проклятыми деньгами. Да и отец когда-нибудь, но всё-таки выйдет на свободу. Вдруг захотелось сделать что-нибудь такое, отчего у него волосы встали бы дыбом. Потратить на благотворительность — всё, до кната. Он частенько раздавал золото налево и направо, но то делалось с исключительно точными и выверенными намерениями. Может, основать в Хогвартсе фонд поддержки детей из семей маглов и назвать в его честь? Было бы забавно. Что бы там ни плёл отец, он никогда не сможет смириться с их существованием. «Today is gonna be the day That they're gonna throw it back to you By now you should've somehow Realized what you gotta do».[1] — полилось из наушников, и я закрыл глаза. «Backbeat the word was on the street That the fire in your heart is out I'm sure you've heard it all before But you never really had a doubt I don't believe that anybody feels The way I do about you now». В комнате было темно, и я намеренно не включал свет, прислушиваясь только к музыке, чувствуя только биение собственного сердца. Наверное, после разговора с Пэнси я помчался бы к Грейнджер, чтобы выложить всё, что успел надумать. Снова пришлось бы перелазить через стены, чтобы пробраться к ней незамеченным — совсем как сопливый подросток, боящийся папашу своей подружки. Я подумал: чем она сейчас была занята? Может, у них снова это дурацкое собрание. Может, она торчит с Уизли и Поттером? Или сидит дома, одна, проклиная меня такими словами, которые обычно не произносят вслух. А может, она и вовсе обо мне не думала. «And all the roads we have to walk are winding And all the lights that lead us there are blinding There are many things that I would Like to say to you But I don't know how…» Лениво подумал о том, что на столе в кабинете меня ждала папка с документами и записями по делу Палмер; вот и всё, что от неё осталось. Подумал и ощутил, как в груди разлилось что-то горячее, покалывающее, невыносимо чуждое. Она лгала. Она сводила меня с ума. Она причиняла боль. Так почему же так невыносимо, когда она ушла? Я ведь знал, что скоро была моя остановка, но как же не хотелось на ней выходить. Стоило в какой-то момент всё оставить как есть, чтобы не рушить хрупкого мира. «Because maybe You're gonna be the one that saves me And after all You're my wonderwall». Всё это время, пока она была, что-то выстраивалось внутри, что-то новое. Исключительное. Что-то, о чём я раньше мог только мечтать. Что-то, в кои-то веки, не разваливалось, не утекало сквозь пальцы, словно Грейнджер — барьер. Но не будет больше никакого верного направления. Катись, Малфой, куда и как хочешь. Я не хотел отказываться от неё, но постоянно обжигался. Что же теперь, наступить себе на горло? Может, и стоило, хоть раз в жизни. Чёртова Грейнджер со своим хаосом. Невыносимая, но необходимая. И само чудо, и преграда на пути к нему. Я не слышал того, что происходило вокруг, но видел, как первые капли, упавшие на стекло, смазали вид за окном. Множество раз я лежал вот так и слушал, как капли барабанили по подоконнику, и знал этот звук, казалось, наизусть. Всего за пару секунд дождь превратился в ливень, и я перевернулся на бок, спиной к окну, чтобы не видеть его. В ногах ощутил какое-то движение, но даже внимания обращать не стал — притащился Кот. Я чувствовал тепло его огромной волосатой туши ногой. Но копошение животины скоро переросло в настоящее волнение. Он явно подобрал где-то какую-то дрянь, что валялась в углу и осталась для Кэти незаметной, и теперь игрался с ней. Сначала решил, что вскоре ему надоест, но движение не прекращалось. — Чёрт тебя дери… — пришлось отложить наушники, плеер, встать и включить в спальне свет. Кот замер, но ненадолго. Я выдернул у него из лап погрызенную цветную картонку, и только спустя пару мгновений понял, что когда-то эта истерзанная штуковина была карточкой из-под лягушки, которую дал мне Стюарт. — Серьёзно, Кот? Я сел на постель, всматриваясь в искажённое теперь изображение Грейнджер. Она всё ещё шевелилась, но рассмотреть толком ничего уже было нельзя. — Ты где это взял? — попенял я животине, вспомнив, что видел его однажды за подобным занятием, но ничего не предпринял. Кот, между тем, успокоился и теперь смотрел так, будто укорял за то, что я отобрал у него игрушку. — И не смей меня осуждать! И зачем я с тобой говорю, ты же ни черта не понимаешь. Кот перевернулся на спину и вытянулся. Его морда будто выражала вопрос. — Тебе не кажется, что пора найти настоящий дом и перестать сюда таскаться? — снова заговорил я с Котом, закатив глаза. — Видел бы меня кто за таким занятием. Ладно уж, живи… Кот заурчал. Я ещё раз взглянул на карточку. Забавно, однако, выходило. В детстве я тоже собирал такие и думал — какими же старыми и умудрёнными были все эти колдуны и волшебницы. Кто бы мог представить, что когда-нибудь увижу на карточке кого-то из знакомых своего возраста? Странно всё это. Перевернул карточку, чтобы посмотреть, какие достижения приписывались Грейнджер; но разобрать ничего не смог, слишком уж исжёваной была картинка. — Она тебе понравилась, да, дружище? — я потрепал его по животу, и он заурчал ещё громче, словно подтверждая. — Надо признать, у тебя неплохой вкус. Сказал это и понял, как на самом деле был зол из-за её безразличия, так, что сводило зубы. Невероятно, что ей удалось так плотно засесть в мозгах. Да, я знал, что наговорил ей того, о чём не хотел даже думать. Да, я прекрасно знал, что за этим последует. Но то, как она повела себя сегодня… просто уму непостижимо. И это дурацкое лицо, гладкое, без единой эмоции — мне-плевать-что-ты-говоришь. Чёртовы веснушки и шрам на брови. Чёртовы глаза, глядящие так, словно их застлала прочная пелена ненависти. Ливень за окном только набирал обороты. Наверное, завтра на улицах будет настоящий потоп. Мысль эта показалась такой глупой, что хотелось взвыть. Как и от острого, жгучего, всепроникающего желания выйти прямо сейчас под этот дождь, добраться до её дома, постучать прямо в парадную дверь… И нет, не чтобы извиниться, а чтобы наорать на неё, вывести из себя, довести до слёз. Пусть снова катается по полу и стонет от боли, пусть рассыплется от неё пеплом. Пусть покажет, как сильно ненавидит. Пусть перо Шарлотты Райн задымится, пока она будет строчить о нас очередную статью. Пусть. Что угодно — но не безразличие. Бурлящая внутри лава заставила буквально подскочить с кровати. Нет — держать в себе это просто нереально. Невозможно. Нет — она не имела права просто взять и уйти, оставив за собой последнее слово. Пусть тоже бесится и злится. Пусть тоже истекает ядом. Когда запирал за собой двери, не до конца осознавая, как так быстро успел одеться, то показалось, что услышал голос Кэт. Наверное, я разбудил её своим топотом. На улице — холод. Даже застёгнутая до горла куртка не спасала ни от него, ни от ливня. Ледяные капли скатывались за воротник, и не успел толком отойти от дома, как понял, что почти насквозь вымок. Да и плевать. Ливень продолжал колотить по макушке, когда достал палочку и трансгрессировал чуть не дойдя до безопасного переулка. Кто увидит? Даже собаку в такую погоду не выпустят. Задыхаясь от подхватившей волны трансгрессии, я почувствовал, как прилипла к спине футболка. Наверное, намертво. Это вдруг так взбесило, что на мгновение подумалось — отлично же будет получить расщеп и появиться в Челси только наполовину. Но нет, обошлось. Плевать, что она скажет — дело сделано, и я стоял недалеко от её дома. На улице тихо и пусто, только ливень лупил по асфальту будто в последний раз. Дом Грейнджер, стиснутый между таких же чистых и опрятных домов, манил желтоватым светом из окон на первом этаже. Уже было шагнул к её дому, но вдруг остановился. Я действительно собрался сделать это: постучать в её двери? А если она не одна? А если она просто захлопнет перед носом дверь или вовсе не откроет? Я ощущал себя побитой собакой, которая пришла на порог в поисках сухого угла. Чёрт возьми, как же это бесило. Что я мог сказать? Как мог достучаться до неё? Давай поговорим, Грейнджер. Давай сыграем в проклятую игру. Скажи мне правду. Скажи, что ты думаешь на самом деле. Нет, это чистой воды ошибка. И она тоже — ошибка. Время вокруг будто замерло. Ливень слышался откуда-то издалека, словно отзвук с иного мира. Вот он, дом — надо просто подойти, постучаться и сказать то, чего я говорить никогда не любил. Не привык. И в самом-то деле, не особенно умел. Чего стоили эти слова, которые минутами ранее не были даже зерном, а теперь вдруг проросли внутри глотки, да так, что становилось трудно дышать — для неё? Быть может — немногого. А может, и всего. И пока не постучусь в проклятые двери, то не узнаю. От холода руки не слушались, и палец, вжимающийся в латунный звонок, не чувствовался. Я услышал его приглушенную трель с другой стороны двери. Такую же жалкую и жалобную, как и мой вид сейчас. Шторка на окне сбоку от двери отодвинулась в сторону, и я встретился с её глазами. Грейнджер удивлена. Наверное, не меньше меня. Что я здесь делал, в самом-то деле? Но я решил, что хотел сказать. Я знал, что нужно сказать. Поставить на кон всё, что у меня было — проще простого. Невыносимая, невозможная, несущая в себе хаос — она того стоила. Вместе с резко распахнутой дверью я ощутил, как повеяло теплом её дома. Её запахом. Странно. Я так привык к ней, но каждый раз как в первый. Чарующая, словно сама магия. Мокрые волосы Грейнджер облепили плечи. Тонкая майка пропиталась от них водой и… Мерлин, это просто какое-то наказание! Я не мог вот так стоять и не смотреть. — Малфой? — она выглядела такой холодной, что закипала кровь в венах. «Мне плевать, что ты говоришь! Я ни о чём не жалею, потому что это ничего не значило…» — Грейнджер. Дьявол. Ошибка за ошибкой. Её кожа покрылась мурашками. Комок в горле перекрыл кислород. Хотелось впитывать его каждой клеткой тела, лишь бы отдышаться от забега, которого не было. Я уже на финише. Вот она, так просто сказать. — Проходил мимо. Она нахмурилась, глянула на хлеставший ливень, а потом снова перевела взгляд на меня. — Что тебе нужно? — Ты.