Пятеро в молчании

      Я оглядел гостиную затуманенным взором, ощущая всем телом мягкость дивана. Всё вокруг будто подверглось взрыву чёртовой бомбы. Мебель перевёрнута, какие-то вещи разбросаны по полу. Телевизор опрокинулся экраном вниз, и мелкая стеклянная крошка, будто лужа крови, растекшаяся возле трупа, рассыпалась подле него. Казалось, всё тело превратилось в одну жирную пульсирующую точку.       Сидел в абсолютной тишине, прислушиваясь к единственному источнику звука — барабанящим каплям дождя по подоконнику. За окном быстро темнело. Потому что был вечер? Или из-за серых облаков, висящих так низко, что можно при желании разбить о них лоб? А в глотке всё ещё стоял паршивый, с запахом плесени, утренний кофе.       Я точно знал, что свою квартиру разнёс самостоятельно. Сразу же, как только захлопнулась за спиной дверь. Знал, что руки, хватающие предметы без разбора были определённо моими собственными — пальцы до сих пор жгло огнём. Мои, точно мои — лёгкие, сжимающиеся от болезненных вдохов. И напрягающиеся мышцы, от ярости, от ненависти, от переизбытка Грейнджер — тоже, никак иначе.       Какая же сука.       Костяшки пальцев тупо пульсировали где-то на самом краю сознания. В ссадинах, сбитые, исполосованные, как и пальцы, с бусинами запекшейся крови, что просочились из тонких порезов. Когда это случилось? Как это случилось?       Слова стучались в стенки черепа, будто в запертую на замок дверь — ясное дело, никто не откроет. Я делал вид, что не слышал, что ничего не было. И Грейнджер, с лицом, едва различимым в полутьме, никогда не открывала свой поганый рот.       Прошагал в ванную, обходя осколки, какие-то вещи, устилавшие пол, распахнул дверь. Холодная вода, маленькой воронкой стекавшая в трубу, шум потока. Я навис над раковиной, прислушиваясь к биению сердца. Такому отчётливому, что становилось не по себе. Страшно. Вдруг, остановится? Капли, приятно холодившие кожу, стекали по лицу, заливаясь в рот.       Сжал край раковины. Приложи я больше усилий — и она треснет под ладонями. Да и пусть. Плевать.       В висках пульсировало практически в такт ударам капель о подоконник, едва слышимых через шум потока воды. Поднял взгляд на зеркало. Лицо — будто белое полотно, мокрые пряди волос свисали на лоб. Одним движением пальцев зачесал чёлку назад. Назойливый стук будто увяз в ушах.       Повернул кран, останавливая поток холодной воды из крана. Нет, я спокоен. Вот и пульс уже вполне вписывался в рамки слова «нормальный».       Всё нормально. Как всегда.       Потерял себя на каких-то пару часов. Подумаешь. Смог снова обрести себя — и это нормально. Нет. Это хорошо.       Часы показывали пять пятьдесят четыре, но казалось, что они давно перестали отсчитывать время. Назойливый стук повторился. Но только теперь я понял, что это вовсе не биение сердца, не пульсация крови в висках. Кто-то настойчиво стучал в окно.       На подоконнике сидела сова. Какого хрена?       «Через полчаса в том самом баре?»       Записка была от Блейза. Пока вчитывался в короткий текст, слова Грейнджер копошились где-то на заднем плане, будто змеиный клубок. Вылезти на первый план я им не позволял, но вот из массовки прогнать никак не удавалось. Пролезла, как чёртов таракан, в самую голову, в самый центр мозга!       Блейз, сукин сын, будто задницей чуял, когда что-то шло не так. Вот и теперь, прочитав его записку, я был уверен, что не иначе как шестое чувство заставляло его действовать именно так, а не иначе. Написать мне, а не кому-то другому.       Через двадцать минут стоял на пороге паба, который между нами с Блейзом значился как «тот самый бар». Почему именно так? Откуда название? Но зато оба понимали, что имелось в виду.       После окончания школы, до того, как матушка укатила из страны, а мне было совершенно плевать и на отца, который коротал срок в Азкабане, и на неё саму, Блейз вытащил меня в это место. Бар — первый попавшийся, ничем от других не отличающийся. Вытащил просто так, чтобы развеяться. Тот вечер я помнил так же плохо, как и многие другие. Да и сам бар — тоже. Впрочем, был и второй раз, который имел более чёткий отпечаток в памяти.       Как раз перед тем, как мать уехала, а дом и счёт в банке больше не значились имуществом семьи Малфоев, мы снова выбрались с Блейзом в «тот самый бар». В то время я уже начал продавать кое-что из своих особенно ценных вещей. А в тот день Забини сообщил, что они с Пэнси решили съехаться, наплевав на родительские протесты. Он даже звал пожить к ним, пока не придумаю, что делать дальше. Но эта идея казалась порождением больной фантазии бывшего одноклассника.       «Я в порядке. Сам с этим разберусь».       В тот день мы оторвались на полную катушку. В последний грёбанный раз. А после — сплошной мрак.       Воздух полнился сыростью, ветер трепал всё ещё влажные волосы. Проскользнула мысль, что чертовски холодно. Но это было не так. Прохожие не прятали лица и руки от ветра.       В баре было шумно, народу толпилась тьма. Зато было тепло, порывы ветра не жгли кожу, влажную от мокрых волос. Желтоватый свет придавал всем такой вид, будто они провалялись на солнце целую неделю к ряду. Загорелые, пьяные, весёлые людишки.       Я протиснулся, иначе не скажешь, мимо стойки, за которой и свободной щели-то не было, не то чтобы стула. В основном там толпились девушки в коротких платьях, оглядываясь на зал, на сидящих за столиками. Они щурились, шептались, откровенно хохотали. Пробрался сквозь гомонящую толпу, зацепив парочку взглядов. Вяло подумал — заинтересованных.       Блейз сидел за самым дальним столиком, но я сразу увидел его. Казалось, он единственный, кому было плевать на всё происходящее вокруг. Перед ним на столике стоял пустой стакан. Он запрокинул голову, будто наслаждался музыкой, шуршащей в разгорячённом воздухе. На дне стакана лежали два куска льда, уже успевшие подтаять.       — Забини, — негромко, даже не стараясь перекрыть гомон толпы и звуки музыки, сказал я. Но Блейз сразу же распахнул глаза, уставился замутнённым взглядом. Похоже, он давно был на пути к тому, чтобы стать до чёртиков пьяным, и скоро его остановка.       — Малфой… ого, ты… ты… нормально? — невнятно выдавил он, неловко пытаясь встать на ноги.       — Просто охуительно, приятель, — я положил ему руку на плечо, не позволив ему подняться. — Сиди уже.       — Сей… час выпить принесут, — широко улыбнулся он. Но увидев мою мрачную морду, тут же спрятал улыбку и подтянулся на стуле, стараясь принять сосредоточенный вид. Получалось плохо.       — Это… не так, чтобы уж… да? — с видимо абсолютно серьёзного человека спросил он. — А что там? У тебя?       — Блейз, да ты ж совсем бухой. С тобой-то какого чёрта случилось? — спросил я, после того, как от столика отошла официантка, принесшая два стакана с виски и с недовольством глянув на Забини.       Она тоже понимала, что этот парень вряд ли уйдёт на своих двоих, но глянув на меня, как-то даже успокоилась. Блейз тут же протянул руку к стакану, отсалютовал мне коротким жестом и отпил сразу половину.       — Пэн-си, — выговорил он по слогам и кивнул своему стакану.       Я вздохнул и последовал его примеру. Виски, просто восхитительный, показался животворящей водой, приводящей в чувства. Но облегчение продлилось недолго. Вечер обещал быть не посиделкой молодых и дерзких, а печальным чаянием двух давних приятелей, которым совершенно непонятно, что делать со своей жизнью дальше.       — И что она?       — Она же… она… беременна! Малфой! Бе-ре-мен-на! Это… это… — Блейз махнул свободной от стакана рукой, так и не сумев сформулировать мысль.       — Да, знаю, и это сделал ты, — я сделал ещё глоток, но на этот раз маленький. Задержал его во рту, прежде чем проглотить.       — Как так вышло?! — вдруг произнёс он таким тоном, будто сам только что узнал об этом.       — Рассказать, откуда берутся дети? Когда мамочка и папочка любят друг друга…       — Да ну тебя! — он сморщился, руку со стаканом порядком тряхануло. — Малфой, вот какой из меня папаша, м? Какой?       — Где ж ты так нализался, дружище?       — А-а-а… — Блейз склонил голову на грудь. — Чёртов Долгопупс с… с… медовухой, во! У него Лавгуд эта… ну эта! Полоумна… Тьфу-ты, Полумна!       — Тоже беременна?       — Не, — Забини качнул головой. — Помог я ей, с ю-ри-ди-чес-ким во-про-сом! Благодарн… — он икнул, — ость…       — Ясно, не напрягайся, — усмехнулся я, глядя на то, как он старался подобрать слово. — Так что там, с Пэнси? Вы поругались? Она знает, где ты сейчас вообще?       — Не-а, — Забини вдруг принялся ржать во весь голос. — Я сказал, что к матери пойду, и у неё остану… — он снова икнул, — Чёрт… останусь у мамаши, ну. А с тобой-то что? Выглядишь так, будто тебя кто драл весь день!       Он захохотал над собственной шуткой, а я только закатил глаза, от всей души надеясь, что скоро достигну кондиции Забини. Залпом допил виски, поискал взглядом официантку. Среди такой толпы не на что было и надеяться.       — Сейчас вернусь, — бросил я ему, приметив, что он тоже почти опустошил свой стакан.       Протиснуться к стойке было сродни подвигу. Девицы, которых пришлось потревожить, глядели так, будто я влез не между ними, а не иначе как прямиком в трусы.       — Осторожнее! — пробормотала одна из них, в коротком красном платье и со сложнейшим сооружением из волос на голове.       Она повернулась, меряя меня пристальным взглядом чёрных глаз, которые на размалёванном лице выглядели как два грязных пятна.       — Прости, милая, — я кисло улыбнулся ей, подозвав бармена. Взяв не по стакану, а сразу бутылку, пусть и не такого отменного виски, какой пил Забини, вернулся за столик.       — Папашка, значит, чёрт тебя дери.       — Дерьмо! — донышко его стакана ударилось о столешницу. — Как же так… чёрт…       Он спрятал лицо в ладонях и сидел в такой позе, пока я разливал виски по стаканам.       — Мне показалось, ты этому обстоятельству рад, — начал я, толкнув его в плечо и указывая на стакан.       — А я и рад, очень рад, но… да как ж ты не поймёшь! — Блейз ещё раз икнул и запрокинул голову, будто ему приходилось объяснять истину идиоту. — Я, Малфой, я! Отец, ага? У меня ж был охренительный пример перед глазами всю жизнь, да? Я своего отца в глаза не видел!       — Не поздновато об этом думать? — я деланно усмехнулся. Блейз тоже усмехнулся, но выглядел совершенно несчастным.       — Поздновато, — согласился он.       — Мне кажется, что ты будешь отличным отцом.       — Правда? — искренне удивился он, вскинув брови.       — Конечно. Ты такой занудный, что идеально подходишь на эту роль. Будешь учить своего пацана в квиддич играть, заклинаниям всяким, как с девчонками общаться, на матчи его водить…       Блейз печально покивал головой. Я склонился к нему и сказал:       — Может, у тебя и не было хорошего примера перед глазами. Но что тебе мешает самому стать таким примером уже для своего сына?       Забини вдруг расправил плечи, сощурился, как бы задумавшись. Я наблюдал за ним и не мог сдержать улыбки.       — Да-да… знаешь, ты прав, наверное…       — Да ты и сам всё знаешь. Просто не паникуй. Вы с Пэнси справитесь с чем угодно.       — Да, чёрт возьми! — он ударил себя в грудь, и за соседним столиком обернулись. — Я стану супер-папашей, самым лучшим примером!       Он широко улыбнулся, подняв руку со стаканом.       — Слова не мальчика, но мужа, — усмехнулся я, стукаясь своим бокалом о его.       — А ты?       — А я в полной заднице. Давай не…       — Всё-таки вышел из воды чистеньким и сухим, — покивал он с таким видом, будто озвучил истину. — Малфой же, чтоб тебя… Да ещё и с Грейнджер…       Я поперхнулся.       — Чего?       Он глянул на меня мутным взглядом, пригубив виски.       — Пэнси сказала. «Ведьмин досуг», что ли…       — Так ты про это… Тогда знай: у нас с ней ничего нет, не было и не будет, а Грейнджер пусть идёт в жопу. Туда ей и дорога!       Скоро каждая собака будет трепаться об этой статейке. Виски обжёг горло — просто отвратительно. А Блейзу, судя по всему, уже давно было плевать, что льётся ему в желудок.       Он выпрямился на стуле, когда, видимо, смысл моих слов до него дошёл. Я сделал ещё глоток, лёд в стакане задребезжал — и только через секунду понял, что у меня затряслась рука. Как же надо довести человека, чтобы у него тряслись руки?       — Чего это ты? — удивился Забини. — Ну и отлично же, что героиня? Нет? Пёрышки почистишь, да и репутацию заодно. Только… не говори ей… что я так сказал.       — Нахрен тебя, старина, с такими речами, — дно стакана ударилось о столешницу сильнее, чем того хотелось мне. Над правым глазом угнездилась тупая боль.       — Почему? По-моему, она выглядела довольной? — в искреннем удивлении вскинул он брови.       Я откинулся на спинку стула. Вдаваться в подробности её поведения мне не хотелось, как и рассказывать о всех причинах того, почему именно мы появились на балу вместе.       — Это не так. Просто показуха.       — С чего ты взял? Она так сказала?       — Да как тебе объяснить, Забини… — начал я спокойным, как сам считал, тоном. — Есть у меня причины так думать. Они ведь у нас герои, а такие как я для них — просто пережиток войны. Пожиратель ведь, мать его! Ты ведь видел, что написали в той газетёнке?       Блейз с серьёзным видом покивал, а меня мысль об этой статье только разозлила.       — Да… да, видел… — он зажмурился, потерев переносицу. — Паршиво, конечно…       — Да нет, не паршиво. Всего лишь честное мнение. Всех их! Думаешь, кто-то считает по-другому? Думаешь, забыли? Да ни хрена, Забини. Хоть сам Мерлин меня благословит, всё равно будет — пожиратель, Мерлином благословлённый! Сколько репутацию не чисти, сколько не старайся — от дерьма не отмоюсь! Я, блять, всё равно буду недостаточно хорош для них! И какая же всё это херня, ты не представляешь! Сама-то она, сука лицемерная, вообще без тормозов! Ты… ты просто не знаешь всего…       В висках запульсировало, а Блейз продолжал молчать. Но вдруг он спросил:       — Недостаточно хорош?       — Ага, — я опустошил стакан, налил ещё и себе, и Блейзу. Алкоголь уже вовсю разгонял кровь, сознание поплыло. Наконец-то.       — Ты считаешь, что ты для неё недост… — он икнул, запив икоту глотком виски, — думаешь, что ты недоста-точ-но хорош для Грейнджер?       — Я просто охренительно хорош для неё, Забини, о-хре-ни-тель-но хорош! Просто идеальная была бы парочка! Знаешь, почему?! Потому что всё это — сплошная обёртка, и она ни черта не чистенькая героиня войны, а лживая лицемерная стерва! Это она, и такие как она, считают, что они лучше! Но это всё херня полная! Учит меня, что я правду принять не могу, что я, Блейз, я! Простить себя не могу! Хотя сама…       — Эй, красавчик! — я обернулся. Напротив стояла та самая размалёванная девица в коротком красном платье и с копной волос, завёрнутых в странную причёску, улыбаясь до ушей. — Может, расслабишься уже? Я могу помочь!       — А не пойти ли бы вам нахрен, леди? — с вежливым интересом спросил я, глядя на её быстро увядающую улыбку. — Я, блять, занят тут немного, не видите?       Девица состроила гримасу. Уголки её накрашенных губ поползли вниз. Она оглянулась по сторонам. Кое-кто заметил это, и теперь ухмылялся развернувшейся сцене.       — Мудила, — выплюнула девица и пошла обратно к стойке. Забини вдруг заржал в полный голос, но подавился и закашлялся.       — О чём это я?       — О Грейнджер! — прокряхтел он, отплёвываясь.       — Да в задницу её! Даже вспоминать не хочу.       — Вы же… А-а-а… вы работаете вместе. Или нет? — Забини прекратил корчиться и откинулся на спинку стула.       — Спасибо, что напомнил, старина. Вот и сегодня поработали!       — Сегодня? — удивился Блейз, почесав затылок. —А сегодня какой день недели?       Я усмехнулся, стараясь скрыть дрожь в руке.       — Воскресенье.       — И… и что, вы круглые сутки работаете?       — Нет, почему… Просто так вышло. Работаем как придётся, хоть в воскресенье, хоть в пятницу вечером.       — В пятницу вечером? — бархатным голосом протянул Блейз, вскинув бровь и покачивая стаканом. Лёд звонко бился о его стенки. — Ну дела… В пятницу вечером… Серьёзно?       Я рассеянно пожал плечами. Чёртова размалёванная девка сбила меня с мысли.       — Работа такая.       — И у Грейнджер тоже?       — Да, и у неё тоже! — я снова начал выходить из себя, глядя, как Блейз расплывается в улыбке. — Чего тебе смешно-то?       — Да-а-а, — протянул он с довольной рожей. — Вы точно… идеальная парочка — долбанутых! Что-то есть в жизни, кроме работы, а? Другу, например, ответить на письмо — нет? Что она, что ты… помешались на работе! Представляю вашу свадьбу в мракоборческом отделе. А потом вы заведёте целый выводок мелких детективчиков!       — О своём выводке лучше думай, — беззлобно огрызнулся я.       Пока Забини давился хохотом, снова разлил по ещё одной порции.       Бутылка закончилась, сменилась второй. О Грейнджер мы больше не заговаривали, но болтали обо всём подряд. О всякой ерунде. Даже некоторое время посвятили причудам беременной Пэнси. О том, что они ещё не придумали имя для ребёнка. Но большую часть вечера посвятили обсуждению шансов французской сборной по квиддичу в финале Кубка Мира.       Стало легче. Пьяному сознанию было наплевать, что там плела она в полумраке пустого дома. Плевать, что она взялась выворачивать на изнанку то, чего не понимала — и понять никогда не смогла бы.       Мы вывалились из бара, смеясь как последние психопаты. Ветер задувал за шиворот, воздух — такой тяжёлый, что проще и не дышать вовсе. Что стало причиной смеха? Я не помнил. Да это было и не важно. Какая разница? Причина для смеха, причина для внезапной попойки, причина, чтобы ненавидеть, причина, чтобы сказать правду… И какой сегодня день недели? И кому всё это нужно?       Вход в бар освещался одним-единственным фонарём, болтавшимся над самой дверью, и в полутьме улицы я различал только силуэты людей да красные огоньки тлеющих сигарет. Мир вокруг приятно расплывался. Забини наступил в глубокую лужу и принялся во весь голос орать и ругаться. Кто-то вышел из бара, подтолкнул меня дверью в спину.       — Надо вызвать такси! Поедем к тебе, а, Малфой? А то мне… Пэнси баш… башку мне отопрёт! — наконец выдал он и икнул, по-прежнему стоя одной ногой в луже.       — Оторвёт, Забини, о-тор-вёт! Пошли-ка отсюда… — я поддерживал приятеля как мог, хотя и сам еле стоял на ногах.       Пошатываясь, мы свернули за угол. Где-то на краю сознания раздавался стук каблуков. Её каблуков. Казалось, что Грейнджер преследовала меня даже в мыслях. Но я не разозлился, сил не было. К чёрту её.       Мы прошли ещё немного до короткого тёмного тоннеля, отделяющего полупустой проулок бара от оживлённой и ярко освещённой улицы, где можно было поймать такси. Не успели пройти и половину тоннеля, как кто-то дёрнул меня за рукав куртки. Забини, не выдержав такого поворота событий, рухнул на асфальт, расплескав, судя по звуку, не одну лужу.       Чьи-то руки, слабо, но довольно действенно дёрнули меня вперёд, и я повалился на мягкое тёплое тело. В нос ударил острый запах чужих духов. На автомате выставил руки вперёд, что смягчить падение — но они проскользнули по неровной холодной поверхности кирпичной стены, содрав кожу с ладоней.       Крик.       — Пусти меня! Помогите!       Да такой, что заложило уши. Топот ног, снова крики, шум проезжающих машин — но будто далеко. Я открыл глаза. Перед глазами маячило жуткое белое лицо, но тут меня будто заклинанием оттащило назад.       — Какого чёрта! — я замахал руками, стараясь освободиться от чьей-то хватки.       Палочка. Дотянуться до палочки…       Удар пришёлся прямо в скулу. Будто прошёл насквозь, в самый мозг — и я потерял всякое равновесие.       — Убрал от неё руки!       Я огляделся по сторонам — упал? Как оказался на асфальте?       — Полицию кто-нибудь вызовите! Эй, держи его!       Крепкая хватка дёрнула меня за куртку вверх, поднимая на ноги.       — Блять… Вот уроды, я сам из полиции! — я огляделся в поисках Забини, но ничего не увидел.       — Ага, из полиции он! — пролаял голос над самым ухом.       — Вызвал! — крикнул кто-то издалека       Я бросил взгляд туда, куда повалился Забини — он неуклюже пытался встать.       — И второго держи! Эй, мисс, вы в порядке?

***

      Забини, грязный, в порванной куртке, сидел напротив и мрачно пялился на свои ботинки не говоря ни слова. Его прежде чистый костюм был весь заляпан коричневыми пятнами. Я был уверен, что выглядел ничуть не лучше — губу нещадно щипало, вся правая часть лица болезненно пульсировала, руки — сплошь в грязи. Здесь воняло так, что разъедало ноздри.       — Думаешь, дозвонились до неё? Она приедет? — подал голос Блейз.       — Не знаю, — ответил я, ощущая, как в скулу отдаёт острой болью. Прикоснулся к щеке, о чём тут же пожалел. Забини хмыкнул.       — Который час? — он говорил довольно внятно, будто протрезвел.       Я глянул на наручные часы. Стекло треснуло.       — Чёрт… понятия не имею, — пробормотал я, оглядев самую обыкновенную камеру временного содержания, куда нас с Забини доставили приехавшие на вызов полицейские.       Помещение выглядело на два квадратных метра. Сероватые стены, вытертые лавки по двум сторонам, голый бетонный пол, исчерченный чёрными полосами, будто кого-то отсюда выволакивали силой. Или наоборот — втаскивали. В противоположном от нас углу, на полу, виднелось пятно. Очевидно, кого-то тут порядочно вывернуло, и запах этот теперь впитался в стены. Металлическая дверь с маленьким окошком, да болтающаяся под потолком лампочка. По моим ощущениям, прошло не больше сорока минут.       — Не надо было тебе ту курицу посылать! — Блейз спрятал лицо в ладонях.       — Я виноват в том, что она сама же набросилась на меня и начала орать, что её насилуют?!       — Конечно, нет, — отмахнулся Блейз, выпрямляясь. И вдруг резко захохотал. Я глядел на него во все глаза.       — Придурок ты, Забини.       — Не, Малфой… Давно я так не веселился! Оказывается, в таких местах можно встретить леди с очень тонкой душевной организацией! По-моему, она не привыкла слышать отказы от мужчин, а?       — Думаешь, проститутка? — я опустил взгляд на свои руки. К ссадинам и порезам добавились содранные до крови ладони.       — Не-а. На самом деле — тварь обыкновенная, — он пожал плечами. — Видал таких. Просто хотела поиметь с тебя денег. Ты ей платишь, а она забирает своё заявление из полиции, типа того. Чтобы тебе, молодому и перспективному, не пачкаться с делом о нападении, понимаешь? Схема эта старая как мир.       Тут раздались металлический скрежет и стуки подошв.       — Да, я понимаю, но… — раздался неуверенный мужской голос.       — Вы же видели мой значок, всё будет в порядке. Повторяю вам, это ошибка! — ответил ему женский. Властный, резкий, холодный.       Блейз бросил мне быстрый взгляд, широко распахнув глаза. Послышался звук открываемого замка, скрежет металлической двери.       — Мать вашу… Какого… какого чёрта с вами случилось? — ахнула она, разглядывая наши побитые морды, но тут же взяла себя в руки и пролаяла начальственным тоном: — Объяснить ничего не хотите?