Пигмалион

      Ранним утром командир стражи королевского замка прогуливался по центральной площади Вызимы, попутно забежал к торговцу, чтобы пополнить свои запасы табака, но неожиданно отвлёкся, когда вокруг стали голосить прохожие, тыча пальцами в сторону шибеницы.       Голосящие горожане собирались в плотную кучу, ожидая представления, что были здесь обыденностью. Наказание за клевету или хулиганство в виде порки, повешение и четвертование — за прочие, более тяжкие, преступления. Только сегодня был случай не обыкновенный: трое стражников вели перед собой молодого эльфа со связанными за спиной руками. И не какого простого, а «белку», самого настоящего остроухого повстанца. Ноги Роше сами собой повели его на место казни, чтобы… Он не знал, что будет делать, но ему было жизненно необходимо поговорить с этим скоя’таэлем.       — Бей сраного скоя’таэля! — кричали люди, а эльф не поднимал взгляда, смирившись со своей участью, стоя на пеньке с петлёй на шее. Если палач выбьет чурку из-под ног, жизнь его мигом оборвётся.       Вернон с трудом растолкал местных жителей, чтобы подобраться ближе и остановить казнь.       — Стоять! — закричал он.       Палач нехотя опустил руки с кувалдой, которой было замахнулся для удара по чурке. Эльф оторвался от разглядывания собственных ног и недоумённо уставился на «спасителя».       — Где вы его взяли? — спросил Роше.       — А Вы, собственно, кто?! С хрена ли я должен отчитываться?! — злобно спросил легальный душегуб.       — Да! Да! — кричали горожане в предвкушении развлечения. — Не мешай, «белке» пора сдохнуть!       — Ну-ка, закрыли варежки! — рыкнул темерский командир, над своей головой он держал значок с тремя серебряными лилиями. Сей выпад вмиг оборвал волну недовольства в толпе. Отряд Синих Полосок был знаменит на всей территории Темерского государства, их уважали, вдобавок истинные патриоты страны были уверены, что Фольтест свою жизнь абы кому не доверит. А поскольку перед ними стоял теперь сам командир, оставалось только закрыть всё, что открылось, поднять то, что отвисло, втянуть животы и ждать указаний.       — Спрошу ещё раз, откуда взяли скоя’таэля?       — Их всего восемь было, остальных на пристани перебили — навострились за провизией из лесу бегать и тут воровать, пока никто не видит, сучьи морды!       — Ага, вон оно как, — протянул Вернон. Вот это удача! Поймать живого скоя’таэля было большой редкостью, уж больно не любили они попадать в заботливые руки Вернона Роше и делали всё, чтобы побыстрее помереть. Теперь у него появилась редкая возможность добыть хоть какую-то информацию о мраморном остроухом командире.       — Я его забираю на допрос, развлечения на сегодня отменяются!       Рокот недовольного бормотания разнёсся по площади, люди раздосадованно махали руками, приговаривая нечто невнятное о беспределе власти, но перечить не смели — это было чревато крупными проблемами. Вернона никогда не заботило, что о нём подумают, одобряют его поступки или нет, если есть цель, нужно идти к ней любыми путями, потому все его мысли были заняты предстоящим разговором с пленником.       Остроухого завели обратно в мрачную камеру, куда следом зашёл командир Синих Полосок.       — Вышли все, позову, когда понадобитесь, — отчеканил Роше и развернулся к борцу за свободу.       — Нет смысла в очередных расспросах, дхойне, я всё равно ничего не скажу, твои тучные стражники подтвердят, — произнёс эльф, презрительно смерив Роше острым взглядом.       Человек видел перед собой кладезь с ценной информацией и просто так от него отставать не собирался. Бить его, правда, не хотелось, у Белки на теле не осталось ни одного живого места: на грязных волосах запеклась кровь, губы разбиты, нос сломан, распухшим объёмным шаром красуясь на израненном лице, из которого всё ещё текли струйки алой жидкости. Глаза были синими и отёчными от постоянных побоев, а о руках и ногах вообще говорить не стоило, как и о лохмотьях, в которые превратилась одежда мужчины.       — Как твоё имя?       Эльф молчал, рассматривая замысловатый мундир темерца.       — Давай по-другому, — проговорил Вернон. Расковав руки скоя’таэля, человек сел напротив него, добродушно налив остроухому полный стакан темерской самогонки, что всегда имелась в помещении для допросов.       — Тебе не задобрить меня, обезьяна, — прошипел эльф. Он подозрительно поглядывал на странного человека: подобное обращение было ему в диковинку, и он не знал, как реагировать.       — Будешь обзываться — вскрою горло, — спокойно предупредил человек. «Белка» недовольно скрестил руки на груди. — Ты выпьешь со мной, ответишь на пару вопросов и сможешь уйти на все четыре стороны.       — Ха! Вы все лживые, не верю, что отпустишь!       — Даю слово, — Роше стал злиться. Долбаная эльфская гордость всегда мешала нормальному допросу. — Я ведь не зря ношу эту цацку! — он потрепал свой медальон на груди, демонстрируя награду. — Её только за честь и отвагу дают! Посодействуй и вали!       Скоя’таэль захлопал отёкшими глазами. Этот человек отличался от прочих, что его допрашивали, в его глазах он как бы увидел мольбу о помощи, а не жестокие искры обычных садистов.       Эльф поднёс кружку с алкоголем к губам и осушил её до дна в считанные секунды, едва не подавившись, затем вытер грязным рукавом остатки спирта и посмотрел на своего «спасителя».       — Что тебе надо?       — Что ты знаешь о нём? — сказал Роше и положил на стол листок с угольным наброском, который Вернон нарисовал в минуты праздности. Художество, мягко говоря, было не очень, эльф скривился, пытаясь углядеть суть изображения. Чья-то голова, на которую нахлобучена повязка, прикрывающая один глаз, и перо за острым ухом. Слишком большой нос и выпученный глаз, губы-вареники, непропорционально опущенные к подбородку.       — Ужас какой, — подытожил скоя’таэль.       — Давай не будем оценивать исполнение, — фыркнул человек. — По существу говори! Знаешь его?       — Конечно, — буркнул эльф. У темерца ёкнуло в груди, и он часто задышал. — Это Иорвет, неужели не слышал о нём, темерский Пёс? — Роше отрицательно качнул головой и завертел кистью, побуждая говорить дальше. — Один из выживших офицеров бригады «Врихедд», сразу после войны пропал без вести, лет шесть о нём ни слуху ни духу.       После пяти кружек самогонки и двух тарелок отменного горячего супа эльфа было не остановить. Роше удалось узнать многое: где Иорвет жил, чем занимался, почему примкнул к скоя’таэлям. После нескольких уточняющих вопросов пленник поведал, что у одноглазого командира был скверный характер и вспыльчивый нрав, но в то же время Иорвет был отличным музыкантом и певцом, что любил босым гулять по свежей росе рано поутру…       Вернон слушал и алчно глотал эту информацию, каждую крупицу вкладывал в свою голову и создавал образ… Прекрасный и одновременно ужасающий. Такой желанный для него…       — Это всё? — спросил Вернон.       — Всё.       — Тогда уходи, — Роше поднялся со стула и пошёл к выходу.       — Погоди, дхойне! — остановил его эльф. Потом заговорил с ноткой сомнения и удивления. — Что, даже не спросишь, где наши стоянки? Сколько нас осталось? И что мы задумали?       — Нет, — спокойно ответил темерец, теребя свой рукав. — Я в отпуске, ничего не желаю слышать ни о вас и ваших сраных стоянках, ни о ваших жалких кознях, отвалите! Вот скоро отдых у меня закончится, найду тебя, и мы душевно поговорим, — Роше улыбнулся, не размыкая рта, а эльф презрительно приподнял верхнюю губу.       Несколько ударов кулаком в дверь, и она распахнулась.       — Лично, курва-мать, отвечаешь за его жизнь! — Вернон ткнул пальцем в грудь стражника. — Выведешь из леса и дашь уйти.       Боец бросил раздражённый взгляд на недобитого эльфа, который успел растянуть окровавленные губы в нахальной ухмылке.       — Белку? В лес?! — возмутился стражник.       — У нас с ним сотрудничество назрело, не расстраивай меня лучше, — пригрозил командир и выпорхнул из зловонной темницы с чувством выполненного долга.

***

      Для Иорвета настали более-менее стабильные времена. Днём он смотрел в окно и прокручивал в своей голове то, что с ним происходило ночью. И было, о чём думать. Странный дхойне приходил к нему в полночь и беседовал с ним, просто так, обо всём и ни о чём. Эльфу приходилось выслушивать жалобы и критику, какие-то забавные ситуации, которые произошли с человеком в течение дня. Теперь он знал, как зовут прислугу, а не только как они выглядят и где себя чешут. Остроухий смог, наконец, выуживать реальную пользу из монологов Вернона, потому как тот начал делиться с ним государственными секретами, о которых не следовало знать непосвящённым, особенно эльфскому повстанцу. Только Роше не подозревал, что информация была им усвоена и обработана, и, появись возможность, эльф бы ею с удовольствием воспользовался.       Иорвет привык к темерцу, последний перестал вызывать у него негативные эмоции, скоя’таэль даже начал ощущать радость, когда хмурый мужчина с чёрным шапероном на голове заходил к нему в гости. Посещение стало обыденностью, приятной и интересной. Вот и сегодня темерец был рядом: не стесняясь, прислонился спиной к ногам эльфа, сидел на полу и рассказывал очередную байку. Роше и сам не понимал, почему стал таким разговорчивым, а ведь раньше «полоски» всегда жаловались, что из угрюмого мужчины невозможно вытянуть правду даже клещами.       — Жрали торф, представляешь? Мать его, отрывали куски и ели, чтобы не сдохнуть. И всё ради моей Темерии… — у Роше сильно заплетался язык, потому как он регулярно прихлёбывал из бутылки с вишнёвой наливкой и был уже в стельку пьян. — А ты, сука, покушался на мою страну, строил козни и убивал людей! Да, эльф?..       «Боги, Вернон, я же статуя, что ты от меня хочешь?!..»       — Молчишь? Значит, правду говорю…       «Да что с тобой?!.. Не потому я молчу! Знал бы ты, что пережил мой народ, то не стал бы так запросто осуждать меня! Хотя знáешь, но никогда не признáешь, что вы, дхойне, сначала завладели нашими землями, а теперь насилуете наших женщин и убиваете наших детей!» — эльф больше не считал немую полемику с дхойне глупостью, наконец-то он мог высказаться по делу, а не презрительно стоять молчаливым укором человечеству. Он знал, что Роше не услышит, не внемлет его словам, но на душе становилось легче, давно хотелось сказать всё то, что он обо всех них думает.       — Помоги подняться, — промычал Роше, схватившись за очень удобно выставленную вперёд руку эльфа, подтянулся и, покачиваясь, встал на ноги.       Человек рассматривал лицо эльфа поплывшим взглядом и загадочно ухмылялся.       — Да, много я эльфов за свою жизнь повидал, и все они одинаковые — озлобленные, гордые… красивые и соблазнительные. Была бы у меня возможность, с удовольствием бы провёл ночь с одним из вас…       «Ох… Ну, и… заявление… Да у тебя рыльце в пушку!»       — Парни у вас особенно хороши. Губастенькие и изящные…       «Богиня-мать, Дана Меадбх, замолчи…» — вспыхнул эльф.       — Ты, наверное, удивлён? — человек тихо рассмеялся, но как-то горько, затем и вовсе приуныл. — Хотя куда тебе, пустоголовый…       «Заткнись!»       — Женщин я люблю, они нежные и ласковые, но вот мужчины… страсть с ними — это совсем другое…       «Боги, за что?..» — Иорвет задумался: могут ли краснеть статуи? Потому что такие откровения его нешуточно смутили.       — Человеческие мужчины страшные, — Роше скривился. — А вот эльфы… От них всегда приятно пахнет, и они как будто вышли из картины: гладкая кожа с дивными татуировками, стройные, жилистые тела… Не понимаю нихера, почему мне так легко говорить тебе об этом? Нет чувства… как его? Эт-самого… Стыда, вот! Я бы никогда не решился заявить об этом своим соратникам. Только на секунду представить, что командир темерского специального отряда мечтает возлежать с остроухим пареньком. Чёрт, меня могут запросто лишить звания или даже повесить… — человек нависал над статуей, опираясь руками о её плечи. Иорвет ощущал на своей каменной коже горячее дыхание человека, чувствовал аромат вишни, хоть и не вдыхал его, шлейф был немного резкий, но запах был гораздо приятнее, чем вонь сырости и пыли, от которой он страдал долгие годы.       — Интересно, каким был ты? — приговаривал Роше. — Суровый воин с непоколебимой волей и в то же время прекрасный «лесной принц»… — Вернон закусил нижнюю губу. — Мне нравится представлять, каким ты был при жизни…       К такому повороту Иорвет был не готов. Да, у него были мужчины, очень давно, да и то близость была из-за любопытства, а не по большой любви. Эльф начал паниковать. Почему ему не противно всё это слышать? Ему было приятно почувствовать… как глупо, но он чувствовал, что презренный дхойне видит в нём нечто большее, чем простой кусок мрамора. Это пугало и одновременно увлекало. Он позволил себе помечтать, что не останется навсегда застывшим — упёртый командир «полосок» не позволит ему остаться мёртвой скульптурой.       — Я бы пошёл на всё, лишь бы сорвать эту тряпку с твоей башки, чтобы посмотреть, наконец, на твоё открытое лицо…       «Ты чего это, дхойне?.. Полегче…»       Лучник растерял все свои здравые мысли. От пытливого взгляда человека хотелось скрыться, тёмно-карие глаза прожигали его панцирную кожу, руки темерца обнимали его за пояс, потом в одно мгновение оказались у него на лице. Пальцы изучали рельефные очертания мрамора, поглаживали высокие скулы скульптуры, спускались ниже, проводя по выпуклому узору татуировки на шее, и возвращались назад. Темерец нежно прикоснулся к его твёрдым губам и провёл по ним большим пальцем. В этот самый момент начало происходить нечто доныне необычное и незнакомое. Как будто вибрация прошла по всему телу эльфа, у него задрожали ноги и руки, колебания в груди были схожи с биением сердца… и тепло, в одно мгновение нутро Иорвета заполнила неведомая теплота, будто её влили в него, как в пустой сосуд.       «Продолжай, — просил эльф, — что-то происходит…»       Роше вдруг остановился, оторвал руки от каменного лица, словно оно было раскалено, и он обжёгся. Он почувствовал отвращение к самому себе, потому что его плоть поднялась и требовала к себе внимания… Смотря на статую, он презирал себя, ведь она никогда не ответит ему взаимностью, и он, скорее всего, просто потерял разум.       Эльф заметил резкую перемену в лице человека, увидел страх и сомнение в его глазах, отражение болезненного разочарования в самой их глубине.       — Какой же я идиот… — Вернон крепко зажмурился и сделал шаг назад. Иорвет заподозрил неладное — человек был явно в смятении.       «Нет, Роше, не думай ни о чём, подойди ко мне…»       — Ты же статуя, дрянная пустоголовая статуя! — причитал тот, закрывая лицо ладонями. — А я сохну по эльфу, который давно умер…       «Нет же, я здесь, это я!» — внутренне кричал Иорвет, но его не слышали.       Темерец не бросил на него взгляда напоследок, как всегда это делал перед уходом, и просто выскочил вон, как ошпаренный, хлопнув дверью, чтобы забыть о прекрасной статуе, что стояла неподвижно, разглядывая широкие створки, в надежде, что человек передумает.       «Вернись ко мне…» — думал эльф и чувствовал тёплую влагу на лице, вытекающую из уцелевшего глаза. Внутренне улыбнувшись, он понял, что не всё ещё потеряно.       «Я действительно жив…»