Осадок зла

Поезд несся с такой скоростью, что пейзажи за окном сливались в единую размытую полосу. Прижавшись лбом к холодному стеклу, Леда через смеженные ресницы смотрел на поля, сменявшие другие поля, редкие деревушки и снова поля. Мелкий моросящий дождь бросал капли в окно, и их вскоре сдувало ветром. После очередной тяжелой ночи мучительно хотелось спать, но Леда боялся поддаться слабости и расслабиться. Что, если ему опять приснится кошмар? Что, если он, просыпаясь, заорет на весь вагон? – Ты же понимаешь, что я не могу поверить в такую мистику, – сказал накануне Сойк, когда Леда закончил свой рассказ. Об Агги, который вскрыл себе вены. О Йо, который видит силуэт женщины в полумраке. Об Анзи, который с прошлого года под наблюдением психиатров в лечебнице. – Я понимаю, – ответил Леда. – И сам не верю. Это просто факты. А потом Леда поддался слабости, позволил себе на секунду пожалеть себя же и дрогнувшим голосом спросил: – Что мне делать, Сойк? – чтобы не сорваться, пришлось перейти на шепот. – Что мне делать дальше? В эту минуту Сойк смотрел на него с жалостью, которая почему-то совсем не унижала. Он молчал, но ответ был ясен и без слов: откуда Сойку было знать, как теперь поступать? А ночью Леде ожидаемо приснились новые неприятные сны, очередные воспоминания, только вовсе не из далекого прошлого. Всю ночь Леда заново переживал прошедший вечер: разговор с Джури, появление Сойка за спиной и долгое, бесконечно долгое объяснение – страшное признание, которое Леда носил в себе столько лет. Он проснулся от того, что задыхался от сдавленных рыданий, хотя его глаза оставались совершенно сухими. Лежа на боку в темноте, Леда смотрел в стену, не шевелился и тяжело дышал. Дальше будет только хуже. Памяти не надо выборочно выдергивать ужасы из давно минувших лет, ведь Леда живет в кошмаре здесь и сейчас. Горечь ночных размышлений душила, но неожиданно на его голую спину опустилась теплая ладонь Сойка, и Леда вздрогнул, как от удара, только через мгновение заставив себя расслабиться. Сойк не спал, он понял, что Леда тоже проснулся, хотя тот не проронил ни звука, и теперь осторожно гладил его вдоль позвоночника. Выдохнув через сжатые зубы, Леда закрыл глаза и попытался успокоиться. Голова болела, как от мигрени, но напряжение во всем теле медленно отступало. Так и не сказав Сойку ни слова, все еще чувствуя ласковые прикосновения, Леда снова провалился в дрему, на сей раз без сновидений. Утром Леда поднялся, когда небо только начало светлеть за окном. – Я поеду домой. В смысле, в Камеяму, – почему-то шепотом пояснил он Сойку, когда тот приподнял голову с подушки. – Хочу встретиться с Йо. И родителей увидеть. Больше пояснять он ничего не стал, а поспешно отправился в душ, не столько услышав, сколько почувствовав, что Сойк, вместо того чтобы улечься снова, сел на постели. Сборы, как и решение ехать, были быстрыми и сумбурными. Сойк успел сунуть Леде в руки чашку кофе, которую тот даже не допил, боясь опоздать на ближайший поезд. – Я хочу поехать с тобой, – произнес Сойк, стоя в прихожей, пока Леда обувался. – Нет, не нужно, – покачал головой тот. – А если что-нибудь случится? – всегда спокойный, сейчас Сойк говорил с надрывом, который ему плохо удавалось скрывать. На миг подняв голову, взглянув в его лицо и отметив синюшные круги под глазами, Леда понял, что тот вряд ли спал сегодня ночью. Сойк всегда паршиво выглядел, когда болел или переживал из-за чего-то. – Боюсь, что все уже случилось, – попытался отшутиться Леда, выпрямляясь и подхватывая рюкзак, в который наспех побросал самые необходимые вещи. – Ты понимаешь, о чем я. Вдруг ты забудешь что-то важное? – Я не потеряюсь, не переживай, – заверил его Леда. – Ты ведь сам вчера доказывал, что у меня нет деменции. У Сойка было такое выражение лица, словно он уже ни в чем не был уверен. – Если что-нибудь забуду, телефон всегда со мной, – добавил Леда. Вздохнув, Сойк привалился плечом к стене, и Леда подумал, что сделал он это не ради позы – ему действительно не доставало сил стоять ровно с гордо выпрямленной спиной. – Пиши мне по возможности, – попросил Сойк. – И звони тоже. – Обязательно, – пообещал Леда и ободряюще улыбнулся, перед тем как выйти за дверь. – Я ведь уже завтра вечером вернусь. Мысль о том, что уже на следующий день он может вообще не вспомнить, кто такой Сойк, Леда старательно давил на корню. А когда вышел на улицу, понял, что не знает, в какой стороне ближайшая станция метро, а также какой вокзал ему нужен, хотя за последние годы десятки раз ездил навещать родителей одним и тем же поездом. Поздравив себя с тем, что хотя бы уже не паникует, Леда достал телефон и открыл приложение навигатора. *** – Какой внезапный сюрприз, Юуто, – отец и мать вышли вместе встретить его в прихожую, а следом выбежал здоровый лохматый лабрадор, на которого Леда уставился во все глаза. Он не помнил, чтобы у родителей была собака. "Как его звать хотя бы?" – в панике подумал он, но нестройный хоровод путанных мыслей остановил его отец: – Не удивляйся. Соседи в отпуск уехали, попросили взять на время. Его зовут Джим. Не без облегчения Леда выдохнул и сел на корточки рядом с псом, дружелюбно потрепав его по загривку. – Привет, Джим. Как тебе тут живется? – пары выторгованных секунд хватило для того, чтобы привести дыхание в норму. Леда очень боялся выдать родителям симптомы своего недуга. Сообщение о том, что неожиданно нагрянет в гости, Леда послал родным уже из поезда. Заодно он написал и Йо, спросил, когда и где они могут встретиться. Но если удивленная мать ответила ему сразу, Йо упорно молчал, пускай сообщение было доставлено. Леда все поглядывал в телефон, стараясь унять беспокойство, но статус послания был по-прежнему "не прочитано". Накануне вечером, лежа в постели после вымотавшего все нервы разговора с Сойком, Леда вдруг вспомнил одну деталь из беседы с Йо, на которую сразу не обратил внимания. "Девушка мертва, мы все за это в ответе и несем наказание", – сказал его школьный друг. Заявление было полностью созвучно мыслям Леды, он думал о том же много лет и потому услышанные слова не зацепили его. Лишь с запозданием до него дошло, что еще совсем недавно, сидя на кухне его токийской квартиры, Йо твердо и зло утверждал, что они трое – он сам, Леда и Агги – ни при чем. Нездоровое спокойствие Йо, признание вины спустя столько лет и упоминание самоубийства теперь здорово тревожили Леду. – Мне надо встретиться с Йо, – прямо заявил он, наконец оставив собаку в покое. – Вот только не могу ему дозвониться, а адреса не знаю. Он что-то на сообщения не отвечает. – Наверное, еще рано? Спит твой Йо, – предположил отец. – Выходной все же. – Можешь попробовать позвонить его родителям, – предложила мать. – Они живут там же. Думаю, и номер не изменился. Хотя, может, сначала позавтракаешь? От завтрака Леда вежливо отказался, наспех проглотив только кофе, чтобы не обижать гостеприимных близких, и поспешил набрать домашний номер родителей Йо, чью фамилию по забавному стечению обстоятельств еще помнил. Мать его школьного друга немало удивилась, но и выразила радость от звонка Леды, которого последний раз видела кабы не на выпускном в школе. Леда сомневался, что она согласится сразу дать новый адрес сына, и уже лихорадочно продумывал план уговоров, но та посчитала, что скрывать нечего, и уже через сорок минут после прибытия в Камеяму Леда шагал к знакомой с детства автобусной остановке, чтобы поскорее добраться к дому Йо. Старый приятель Леды после университета перебрался в обычную многоквартирную пятиэтажку в окраинном районе. Выкрашенный в белый дом ничем не отличался от всех остальных на этой улице – чистенький и аккуратный, не за что глазу зацепиться. По мере приближения к цели Леда все сильнее чувствовал растущее беспокойство. Он никогда не верил в существование дурного предчувствия, но сейчас испытывал именно его. Как он и ожидал, на звонок в домофон никто не ответил, и Леда решил ждать, надеясь, что и в выходной день на пороге появится кто-нибудь из соседей, спешащих на прогулку даже в ранний час, с собакой, например, или с маленьким ребенком. Вытащив телефон, Леда увидел смску от Сойка: "Как добрался?" и быстро написал ответ. Сообщение для Йо оставалось непрочитанным. Когда щелкнул замок подъездной двери, Леда вскинул голову, улыбнулся так доброжелательно, как только умел, и сунул телефон в карман. Из подъезда выходила женщина, тащившая за собой сразу два здоровых чемодана, и Леда галантно придержал дверь, чтобы, едва та вышла, прошмыгнуть внутрь. Нужная ему квартира находилась на третьем этаже. Белые стены подъезда, казавшиеся сероватыми из-за скудного освещения, выглядели уныло и казенно. Одинаковые, такие же белые квартирные двери были и вовсе безликими. На звонок никто не поспешил открывать, и Леда замер, прислушиваясь. За дверью царила гробовая тишина, как, впрочем, никаких звуков не доносилось и из соседних квартир. Заранее понимая безнадежность собственных попыток, Леда все же нажал на звонок еще раз – снова безрезультатно, а потом, прежде чем сдаться и уйти, негромко постучал в дверь. От его прикосновения та неожиданно поддалась и приоткрылась на несколько сантиметров. У Леды перехватило дыхание. И без того уверенный, что случилось непоправимое, он окончательно утвердился в страшном подозрении, что опоздал. Леда видел только одно объяснение, почему дверь в квартиру была открыта: Йо не запер ее намеренно, чтобы потом не пришлось ломать. Решительно толкнув дверь, он вошел внутрь. Типичная маленькая холостяцкая квартирка, разве что удивительно чистая – Йо всегда был задротом по части гигиены и порядка. Две двери, налево и направо, и уходящий вбок коридор – не иначе на кухню. Сначала Леда заглянул в правую дверь и увидел просторную, почти без мебели гостиную со светлым ковром и такими же светлыми занавесками. А за левой дверью обнаружилась спальня. Йо лежал на спине поверх покрывала на застеленной постели, слишком узкой для двоих, но широковатой для одного. Он выглядел спящим, но, когда Леда бросился к нему со всех ног и с силой потряс за плечо, не отреагировал. – Вот дерьмо... – пробормотал Леда, прижимая пальцы к его правому запястью. Рука была холодной, как лед. Ни оказывать первую помощь, ни проверять, жив человек или нет, Леда не умел. Он не смог нащупать пульс на руке и следом дернул воротник рубашки Йо, отстраненно отметив, что тот был одет вовсе не по-домашнему, а так, словно собирался в хороший ресторан. Несколько невыносимо долгих секунд Леда ощупывал шею Йо, пытаясь найти бьющуюся жилку, и когда почувствовал слабое, еле-еле ощутимое биение под кожей, застонал в голос от облегчения. Руки не слушались, когда он торопливо вытаскивал телефон, дрожали, из-за чего Леда уронил его на пол, но чудом не разбил и схватил снова, набирая номер службы спасения. Секундный страх, что он забыл адрес Йо, сменился облегчением, когда Леда смог выдохнуть в трубку, куда нужно ехать. – Что у вас произошло? – деловито спросил оператор. – Думаю... Я думаю, попытка самоубийства, – произнес Леда, только тут сообразив, что он понятия не имеет, почему Йо лежит бесчувственный на постели. Торопливо озираясь вокруг, Леда увидел то, что искал: на боковой полочке, встроенной в бортик кровати, стоял пластиковый пузырек. Название лекарства Леде ничего не говорило, но флакон был пуст. Зачитав оператору, как назывался препарат, очевидно, принятый Йо, Леда сбросил звонок и принялся ждать. Йо лежал перед ним бледный, как покойник, и ни единый мускул на лице не дрогнул, пока Леда тряс его, пытаясь разбудить. Леда надеялся, что врачи успеют. А еще через минуту он, как очнувшись, подумал, что надо осмотреть комнату до приезда посторонних людей. Вдруг Йо оставил записку? Если его успеют спасти, вряд ли он захочет, чтобы ее прочитали. Однако поиски ничего не принесли – видимо, Йо не захотел объяснять, что толкнуло его к губительному шагу. Когда за окном послышался вой сирены скорой помощи, Леда почувствовал одновременно успокоение и тошноту. Если бы в желудке было хоть что-то, кроме полчашки кофе, сейчас его точно вырвало бы. *** – Сильное рецептурное снотворное, – объяснил врач. – Ему повезло, что вы нашли его так скоро. С момента принятия лекарства прошло не более двух часов. Леда не являлся членом семьи и подробности о состоянии Йо ему слышать не полагалось, но, видимо, доктора не поняли этого, потому что все время Леда оставался рядом с родителями Йо, которые примчались в больницу чуть ли не быстрее скорой, что везла их сына. – Как же так? Как же так?.. – все причитала и рыдала мать Йо. Леда смотрел на нее, но почему-то не чувствовал ничего, ни отголоска жалости или сочувствия. Будто эмоции его временно выгорели, и требовалось время, чтобы те вернулись. Что говорили родители Меган Сальвадор, когда та покончила с собой? Плакала ли ее мать, спрашивала ли "как же так"? Йо хотя бы остался жив, Меган – нет. – В настоящий момент сложно делать прогнозы, – продолжал доктор, – невозможно точно оценить последствия. Этот препарат сильно бьет по сердцу. Как минимум, ему понадобится длительное лечение. – Когда он очнется? – задал главный интересующий его вопрос Леда, на что доктор покачал головой: – Не сегодня точно. Кроме того, я не уверен, что полиция позволит контактировать с ним сразу же после пробуждения. Перед полицией Леде тоже пришлось отчитаться – к счастью, тут даже врать не пришлось, он рассказал почти все как было. Якобы приехал повидать родителей, а заодно и школьного друга, которого нашел умирающим в его же квартире. Особых вопросов к Леде не было, и уже через час он отправился домой. – Что же это такое? – мать Леды была шокирована и даже не пыталась это скрыть – новость быстро облетела всех знакомых. – Сначала Агги, теперь Йо. Леду озноб пробирал от мысли, что его имя может дополнить список. Что бы ни говорил Сойк о бесполезности, даже возможном вреде признания старого преступления, Леда с горечью думал, что вот он – самый простой способ пролить свет сразу на два самоубийства обоих его друзей. Их история войдет в анналы криминологии. Еще бы, когда такое бывало: спустя более десятка лет преступников настолько заела совесть, что они друг за другом решили наложить на себя руки. В честь приезда Леды родители хотели устроить семейный ужин, но из-за случившегося с Йо мероприятие само собой замялось – ни у кого не было настроения. Вечером ненадолго заскочила сестра, Леда поболтал с ней, даже не вслушиваясь особо в то, что она рассказывала, и автоматически отвечая на ее вопросы. Сойк постоянно писал ему, а вечером, когда Леда уже лежал в постели, позвонил. – Слушай, у тебя точно все нормально? – строго спросил он, и Леда заподозрил, что его выдал голос. – Если честно, нет, – признался он. Леда не планировал беспокоить Сойка раньше срока, рассказывать о попытке суицида еще одного приятеля, тому ведь и так досталось за последние дни. Но врать было и того хуже, потому, подавив вздох, Леда пересказал все, что с ним случилось в Камеяме. Долго Сойк молчал в трубку, и Леда тоже не нарушал тишину, прижимая телефон к уху. – Не наделай глупостей, – наконец тихо произнес тот. – Что ты называешь глупостями? – несмотря на страшную тяжесть, которую Леда физически ощущал внутри, он улыбнулся. – Попытаться вздернуться самому? Или пойти в полицию и рассказать, что мы наделали одиннадцать лет назад? – Не смешно, Леда, – голос Сойка дрогнул, и желание шутить у Леды сразу пропало. – Прости, – искренне покаялся он. – У меня уже просто ум за разум. Но в целом я в порядке, правда. Сегодня даже ничего не забыл вроде. О том, как искал метро по навигатору, Леда решил умолчать. – Во сколько ты приезжаешь? Я тебя встречу, – хмуро произнес Сойк. – Ты же завтра работаешь, – напомнил Леда. – Поменяюсь сменами с кем-нибудь. Он не говорил никаких ободряющих слов и не обещал безосновательно, что все как-нибудь наладится, но, когда они попрощались и Сойк отключился, Леда лежал еще какое-то время в постели, не отнимая трубки от уха. После простого непродолжительного разговора ему стало в разы легче, словно Сойк, зная, что происходит с ним, взял часть непосильной ноши на себя. Надо было сразу во всем ему признаться, думал Леда, когда наконец отложил телефон и, лежа на спине, смотрел в темный потолок. Не надо было врать и умалчивать. Леда не заслужил Сойка – сейчас он особенно остро чувствовал это. Он не сделал ничего хорошего в жизни, чтобы получить такую награду, а до недавнего времени еще и не ценил. Оттого страшнее было понимать, что в скором времени он всего лишится – он забудет Сойка, как забывал все хорошее. С ним останутся только самые гадкие воспоминания, как и обещал Анзи. Только теперь до Леды медленно доходило, как же сильно он сросся с Сойком, как мелкими корешками цветок прорастает в грунт. В темноте своей детской комнаты Леда по крупицам перебирал все самое ценное, что у него было. Сойк имел странную привычку: он никогда не выставлял будильник "по-человечески" – на какой-то четкий час, или четверть часа, или половину, а всегда выбирал странное время, вроде 7:32 или 6:48. Когда Леда спрашивал, почему просто не завести на половину восьмого или на без четверти семь, Сойк пожимал плечами и улыбался. Наверное, он сам не мог объяснить, почему так поступает. Сойк постоянно не закручивал тюбик с зубной пастой, а еще никогда не мыл чашки за собой – они вечно оставались стоять одинокими и покинутыми с засыхающими остатками кофе внутри до возвращения Леды. У Сойка не случалось, чтобы телефон или другой гаджет разрядился, в отличие от Леды, он всегда помнил о том, что надо подзарядить, но при этом преспокойно мог забыть мобильный дома и уйти на работу. Сойк был привычным, немного скучным – а может, и не немного, и если бы Леду попросили описать его в двух словах, у него наверняка не получилось бы. Обыкновенный – вот самое емкое определение, которое характеризовало его парня. Леда знал его до последней черточки, до самой незначительной привычки, знал все его родинки и все улыбки, как тот хмурится и как радуется, что скажет, если на дороге какой-нибудь недоделанный водитель подрежет, и как прокомментирует очередное ток-шоу, если случайно наткнется на него, переключая каналы в поисках своего любимого бейсбола. По умолчанию все эти знания Леда считал своей собственностью, даже неотъемлемой частью себя самого. Он должен был дожить до глубокой старости, с Сойком или без него, если их дороги разойдутся, но все это он должен был знать и помнить всегда. И теперь неведомая, неконтролируемая сила жестоко крала у него самое дорогое, отнимала одно за другим. Он уже не помнил, как они познакомились с Сойком, не помнил, как отмечали его последний день рождения, не помнил, что Сойк подарил ему на первое рождество. Чем больше Леда пытался вспомнить разных мелочей, тем больше находил потерянных, очевидно, утраченных навсегда. Самое ценное, самое-самое важное. "Нет ничего дороже воспоминаний", – так сказал Агги перед тем, как уйти. Что он забыл такое, после чего не смог жить? Анзи говорил, что страшно не забывать, страшно помнить, но теперь Леда не соглашался с ним. Возможно, у Анзи не было тех сокровищ, которыми обладал он, которые у него безжалостно забирало проклятие. Впервые с того дня, как он понял, что нездоров, Леда позволил отпустить себя. Перевернувшись на живот и уткнувшись лицом в подушку, чтобы родители не услышали, прямо как в детстве, Леда дал волю рыданиям, не приносившим облегчение, а делавшим только хуже. *** На больничной койке Йо казался каким-то маленьким, усохшим, будто старичок, и от мысли об этом Леду передернуло. Его друг всегда был высоким и статным даже в подростковом возрасте, а теперь и подавно. Но сейчас от него будто половина осталась. Леда заметил, что тот сильно похудел с последней встречи, и не знал, были ли у Йо такие серые тени под глазами, заострившиеся черты лица и впалые щеки до того, как он попал в больницу, или же все это результаты отравления снотворным. – Он стащил пузырек с лекарством у меня, – бесцветным голосом сообщила Леде мать Йо, которую тот встретил в больничном коридоре. – Мне врач выписал, это правда очень сильный препарат. А пузырек пропал еще две недели назад. Я думала, что потеряла его, выронила из сумки... Она не договорила, всхлипнув. Две недели назад, отметил про себя Леда. Уже две недели назад Йо искал пути отступления, но не мог решиться. Возможно, тогда все было не настолько страшно, раз он какое-то время еще колебался. – Я хочу с ним увидеться, – просительно произнес Леда. – Он в сознании, но с нами говорить не захотел, – очевидно, она имела ввиду себя и отца Йо. – Но ты можешь попробовать. В палате было тихо и прохладно, створку окна оставили приоткрытой, но плотные ролеты были опущены до самого низа. Подойдя к постели, Леда опустился на краешек стула, который стоял здесь явно для посетителей – наверное, до этого на нем сидел кто-то из родителей Йо. – Привет, – негромко произнес Леда, и ресницы Йо дрогнули – первое движение с того момента, как он переступил порог палаты. Чуть приоткрыв глаза, Йо посмотрел на него без выражения, и снова сомкнул веки. – Это я тебя нашел, – так же тихо продолжил Леда. – Специально приехал, чтобы с тобой встретиться, но ты не отвечал, и я пошел к тебе домой. Он ждал, что Йо будет и дальше молчать. Его руки, лежащие поверх одеяла, казались очень тонкими, худыми, как у пациентов с онкологией. Потому, когда Йо заговорил, Леда чуть вздрогнул – голос был надтреснутым, совершенно ему незнакомым. – Не надо было. И хотя Леда сразу понял, о чем тот говорит, он все равно спросил: – Не надо было что? – Не надо было меня спасать. – А что мне оставалось делать? – слабо возмутился Леда. – Стоять и смотреть, как ты умираешь? – Я и так умираю. Ты прекрасно об этом знаешь. Без эмоций, без жалости к себе и без горечи – его слова были простой констатацией факта, и Леда впервые подумал о том, что ведь и он тоже умирает. До этого они употребляли другие слова – "забываем", "болеем", "сходим с ума", но самым верным и емким было простое "умираем". – Анзи покончил с собой. Повесился. – Что? Как?.. – не поверив своим ушам, вскинулся Леда. На миг он понадеялся, что Йо бредит, но наткнулся на его взгляд, тусклый, однако вполне осознанный. Говорил Йо сдавленно и слабо, но внятно. – Вчера поздно вечером позвонила моя знакомая из его клиники. Та, которая помогла тебе устроить с ним встречу. Сказала, что я вроде как интересовался тем парнем, так может я хотел бы узнать, что случилось. – Как ему удалось? – Леда еще не до конца осознал услышанное. – Стащил у кого-то из персонала пояс то ли от халата, то ли еще от какой-то одежды. Не знаю, как именно, но у него получилось. Сейчас в клинике неслабый переполох, полиция, проверки. Когда такое было, чтобы за пациентом дурдома вот так не досмотрели. Теперь точно потеряют лицензию. Покачав головой, Леда устало закрыл глаза. Значит, теперь Анзи. Минус еще один из них. А если бы у Йо все получилось, было бы минус два. "Но мне удалось ему помешать, потому в сухом остатке имеем минус полтора", – пришла в голову дурацкая мысль, и Леда понял, что тихо смеется – сухо и нездорово. – Не повторяй это при посторонних, – произнес его школьный друг. – С таким смехом тебе подготовят палату получше, чем у Анзи была. – Придурок, – перебил его Леда, тряхнув головой. – Какой же ты придурок, Йо. Наслушался про Анзи и сам в петлю. О родителях бы подумал. – Ты еще не понял, да? – призыв к совести Йо проигнорировал. – Не понял, чего она добивается? – Кто она? – Старуха, которую вижу я, которую видел Анзи, скорей всего видел Агги и скоро увидишь ты. До тебя не доходит, чего она хочет? – Она ничего не хочет, потому что ее нет, – зло отрезал Леда, невольно сжимая кулаки. – Вот и радуйся, пока для тебя ее нет, – в голосе Йо даже не было агрессии – в нем в принципе не было выражения. – Нас наказывают, Леда. Мы все закончим, как эта чертова Меган. Она не смогла жить после того, что мы с ней сделали, и теперь с нами сделают такое, что не захотим жить уже мы. Мы все уйдем друг за другом по собственному желанию. Когда-то Леда слышал, что самая лучшая мотивация на свете – это злость, настоящая неконтролируемая ярость, которая поднимается в душе, мешая думать о чем-либо постороннем. И в этот момент он почувствовал именно ее. От негодования не получалось даже ровно дышать. – Не дождетесь, – процедил он сквозь зубы. – Я никогда не отрицал своей вины. Мы поступили как твари. Но лишать себя жизни я не стану, даже если вы все выпилитесь друг за другом. Вместо ответа Йо вдруг улыбнулся, и из-за этого Леда осекся, до того жутким и неживым казалось его лицо. – Посмотрим, что ты скажешь, когда увидишь ее при свете дня, – тихо, с присвистом произнес Йо. – Вчера она вышла из тени, Леда. Теперь я знаю, как она выглядит. Приоткрыв рот, Леда уставился на Йо, потом попытался сглотнуть. Сейчас глаза его друга казались безумными – такие бывают у людей, вернувшихся из горячих точек и навсегда повредившихся умом от увиденных там зверств. – Старая дряхлая старуха, – Йо понизил голос до шепота. – Тощая как жердь, высоченная, в длинном сером платье. У нее седые космы чуть ли не до пояса. И у нее нет глаз, Леда, их просто нет. Не дырки, не пустые глазницы – только безгубый рот и нос. А глаз нет. Леда сам не заметил, как поднялся на ноги, как отступил на шаг назад, продолжая смотреть в безумное лицо Йо. Ему даже не было страшно – Леде казалось, что он попал в очередной сюрреалистический сон, пока воображение рисовало описываемое Йо чудовище. – Если бы я знал, что увижу, я выпил бы эти таблетки раньше. Лишь бы не видеть. Лишь бы не видеть. Лишь бы не видеть... Йо все повторял и повторял последнюю фразу – два раза, три, десять, а Леда таращился на него и стоял, как приросший к полу, пока тот не сорвался на крик и не задергался на постели. В ту же минуту в палату вбежала медсестра, а за ней еще одна. – Что же вы стоите! – крикнула она Леде, но тут же отвернулась, склонившись над Йо и пытаясь попасть иглой в вену, пока вторая медсестра удерживала его руку. Опомнившись, Леда бросился прочь из палаты, из этой больницы, скорее на свежий воздух, потому что ему не хватало кислорода, чтобы дышать. В себя он пришел только через несколько минут. Вокруг городской больницы был разбит небольшой парк со скамейками, и Леда, чуть успокоившись, тяжело опустился на ближайшую из них. После встречи с Йо не отпускало гадкое ощущение, будто сердце его сжали когтистой холодной лапой. Можно было сколько угодно бравировать и доказывать Йо, что тот всего лишь видит галлюцинации – плоды собственного воображения, однако себе Леда признавался: он был напуган, причем напуган не на шутку. Тощая как жердь старуха без глаз. Звучало жутко, только воистину больное воображение могло выдать подобную картинку. В мысли Леды вклинилось какое-то неясное воспоминание, как будто о чем-то таком он уже слышал. Может, видел подобного монстра в каком-нибудь фильме? Вряд ли, Леда никогда не смотрел хорроры. И вдруг в голове его отчетливо прозвучал мелодичный женский голос: "Странная эта бабуля была. Высокая такая, как и Меган, тощая, а глаза черные и огромные, будто нарисованные..." Леду как током ударило, а воспоминания вернули в детское кафе – миловидная женщина, сидевшая перед ним, гревшая руки о чашку с чаем и беспрестанно поглядывавшая на своих детей. "Странная эта бабуля была, – так и сказала Нозоми Мацуи, университетская подруга Меган Сальвадор. – А я только тут опомнилась, что почти целую лекцию пропустила. Сидела, болтала, даже не вспомнила ни разу, что мне идти пора". Это могло ничего не значить – просто совпадение, мало ли на свете худых пожилых женщин? Вот только Леда чувствовал, как по коже ползет холодок, от которого поднимаются волоски на теле. Со слов Нозоми, она рассказала бабушке Меган абсолютно всё. Как под гипнозом – тоже ее слова. Леда не знал, чем поможет ему удивительное открытие, которое он сделал, но ни радости, ни удовлетворения не почувствовал. Вместо этого ему стало откровенно не по себе, а еще появилось неприятное ощущение, что за ним наблюдают. Однако, оглянувшись, Леда никого не увидел за своей спиной.