Разноцветная Смерть

Порой людям очень сложно принимать решения, которые необратимо могут изменить их жизнь. Всему виной маленькая надежда, затаившаяся в самых дальних уголках души. Надежда — наиглупейшее чувство, что день ото дня нашептывает клятвенные обещания счастливого, хоть и призрачного, будущего. Она рождает сомнения и безжалостно разрывает тебя изнутри. Шон с детства научился оберегать секрет, позволяющий самостоятельно, пусть временно, но избавляться от мучительных мыслей и переполняющего его напряжения. Он давно знал, как следует поступить, чтобы окончательно и бесповоротно решить свою главную проблему. Однако в отличие от других людей, его надежда не шептала обещания, что рано или поздно все закончится, и он будет в полном порядке, она орала об этом во все горло. И Шон невольно поддавался ей. — Если хочешь, можешь позвонить родным, — будничным тоном предложил Эрик — Насколько я знаю, вчера твой брат приезжал встретиться с тобой. — Нет, — отстранено отозвался Шон. Лежа на кровати лицом к стене, он пытался как можно меньше думать о происходящем, желая остаться в одиночестве и мысленно вернуться в свои драгоценные, принадлежащие только ему одному, особые воспоминания прошлого. Эрик улыбнулся, он явно был рад даже такой малой реакции с его стороны, поэтому сохраняя спокойствие в голосе, он ухватился за возможность: — Давай я провожу тебя в душевые, а потом ты поужинаешь?.. Поверь, это поможет отвлечься. Шон снова молчал. Сегодня присутствие Эрика раздражало вдвойне, а его бесполезная и отвлекающая болтовня отдавалась противной головной болью. — У нас с тобой в запасе есть еще три часа, только скажи и я все организую, — он терпеливо дожидался ответа, но его не последовало. После того как удаляющиеся шаги Эрика стихли, Шон вернулся к привычному для себя занятию – перебирая в воображении картинки прошлого, он рассеянным взглядом смотрел в потолок, а подушечками пальцев наглаживал шероховатую поверхность одеяла, словно мечтая еще раз прикоснуться к всплывающим в памяти драгоценным образам. Внутреннее напряжение и раздражительность, вместе с головной болью, медленно отпускали его, на их смену приходил отголосок покоя и умиротворения. Шон закрывал глаза и видел своих мальчиков: хрупких и изящных как антикварный хрусталь, оберегаемый дотошным коллекционером, нежных и наивных подобно последним крупицам чистоты и невинности оставшиеся в этом прогнившем мире. Они его, только его и ничьи больше… Он помнил мягкие дрожащие губы Томи, теплый податливый рот Джейсона и искренние серые глаза Мэтью с которых срывались сладостные слезы. Помнил в мельчайших деталях плавные изгибы обнаженного тела Ника, его приглушенное и отчаянное рыдание, свои ласкающие прикосновения на его шеи. Ник был шестым. Спонтанным и случайным. Шон корил себя за него - не отмыл как остальных своих мальчиков, заботливо смывая с них кровь и грешные слезы, безответственно оставил на грязной и холодной земле в непристойной позе и порочащем его виде, не срезал светлую прядь его волос, хранящую дурманящий аромат их первой и единственной встречи. Больше он не совершал таких ужасных и непростительных ошибок. Он думал, что своим несдержанным порывом и недостойным поведением обидел мальчика, поскольку именно невысказанная обида Ника являлась основной причиной его нахождения здесь. Уверенные шаги сразу нескольких человек громким эхом разнеслись по широкому коридору, затмевая собой тихий гул мерцающей лампы. — Шон… время, — с плохо скрываемым беспокойством в голосе проговорил Эрик. Он пришел в своей повседневной форме надзирателя в компании двух незнакомых офицеров. С характерным скрежетом и лязгом громоздких ключей один из мужчин открыл решетчатую тюремную дверь и вошел в узкую камеру. Щелчки наручников надежно зафиксировали запястья, а грубые металлические края врезались в кожу при малельшем движении рук. Шон знал – больше он сюда не вернется. Предпочитая помалкивать, чтобы не драматизировать и без того сложную ситуацию, они вели осужденного по крытому переходу, соединяющий два отдельно стоящих блока. — Мне нужны мои мальчики, — поникший голос нарушил напряженное молчание — Мне невыносимо без них. — Сколько их было? — Эрик всегда общался с ним по-дружески, без отвращения, будто с маленьким ребенком, нуждающимся в поддержке взрослого. Двое конвоиров переглянулись, но ничего не сказав продолжили сопровождение. — Год назад я ехал в автобусе с номером девять… Я запомнил это совпадение, тогда их было столько же, — рука офицера крепче сжала его плечо, но погруженный в свои мысли, он этого не заметил. — Сегодня все закончится, Шон. Тебе станет легче. Перед ним открыли дверь в маленькое, хорошо освещенное помещение, напоминающее ненавистный лазарет, где с порога встречал резкий запах антисептика и очередной охранник с презрительным выражением лица. Все происходящее казалось затуманенным сном, чем то невозможным и нереальным - его сознание отказывалось принимать участие в собственной казни. Он не понимал, что страх подкрался к самому сердцу, оставляя на нем свой излюбленный дезориентирующий поцелуй. — Сними всю одежду и надень это, — пробасил охранник, бросив на кушетку медицинскую рубашку и одноразовую обувь. Он расстегнул наручники и удерживая ладонь на прикрепленном к поясу шокере, отошел на пару шагов назад. Под его пристальным взглядом и в давящей тишине, Шон снял свою униформу с отличительным штампом заключенного и надел процедурную рубашку с коротким рукавом. Вздрогнув от прошедшей по телу прохлады, он стянул нижнее белье и обул тонкие прошивные тапочки. Тело заколотило крупной дрожью, дыхание сбилось, а лицо бледнело с каждым ударом секундной стрелки. Тяжелые наручники вновь вернулись на свое законное место, обхватив запястья холодным металлом. — Дыши глубже и смотри на меня, — спокойно и неторопливо проговаривал Эрик, помогая сохранить последнюю нить действительности, — Дыши… вот так… молодец… смотри на меня, Шон. Я буду с тобой, не волнуйся. Ты просто заснешь, помнишь, я рассказывал тебе? Шон не мог выдавить из себя слов, он кивал и держался за знакомый голос как за спасительный ориентир – яркий луч в безлунной ночи. Он был благодарен Эрику, безумно благодарен, ведь сейчас его присутствие не раздражало как раньше, а наоборот, успокаивало и утешало. Успокоение… он молил о нем всю свою жалкую жизнь, стремился к нему, искал, надеялся и верил, что сможет наконец-таки угомонить бушующий ураган внутри. Он дарил своим мальчикам страданье и освобождал от него, надеясь, каждый чертов раз, надеясь ощутить то же самое освобождение, что и они. Каждый, чертов, раз. В 17 часов 50 минут осужденного номер 415В033 - Шона Сандерса завели в комнату исполнения приговора, посередине которой стоял темный операционный стол с широкими ремнями. За толстым стеклом оконных рам наблюдения момента его казни уже дожидались каменные лица отцов источающие безмолвный гнев и пустые глаза матерей не позволяющие себе снять траур, пока бьется сердце виновного. Это они, сильные духом мужчины, падали на колени и хватались за голову перед телами своих сыновей. Это они, хрупкие и любящие женщины, заливались истошным криком на могилах своих детей. Прочные ремни очень быстро сменили холодный металл, крепко удерживая не только запястья Шона, но и его талию, бедра, лодыжки. Все посторонние звуки ушли на второй план, они не пробивались до помутненного страхом сознанья. Шон безостановочно звал Эрика и цеплялся за его успокаивающий голос, совершенно не разбирая фраз. Он лежал, едва не задыхаясь от нехватки воздуха, приподняв голову и стиснув зубы, беспомощно смотрел, как офицер стягивает жгут и вводит длинную иглу внутривенного катетера, смотрел, как он устанавливает систему для подачи наркоза и дозы хлористого калия. Минуты с особой жестокостью сдавливали его душу, превращаясь в мучительную вечность. Тепло неожиданной волной прокатилось по его телу, расслабляя напряженные до предела мышцы, а головокружение подарило ощущение полета, даже невесомости. Зрачки расширились... Страх исчез, так же как и спасительный голос Эрика. Настал покой, его долгожданный покой. Шон сделал свой последний вдох, а вот выдоха уже не было - смертельная инъекция достигла его вен и парализовала легкие с сердцем. — А кто такой Эрик? Он постоянно его звал. Как думаешь, жертва или родственник? — задумчиво протянул охранник. Он шел с напарником по крытому переходу, обсуждая успешно проведенную казнь и осужденного, который все время бормотал в пустоту.