Очерки пера

      Медленно выплывая из тумана, что опутывал вязкой пеленой его мысли, он пытался осознать где находится и почему вокруг так темно. Но бороться с неподъёмными веками ему помешал заглушенный голос, маячивший где-то над ухом, как надоедливый комар, которого прихлопнуть возможности не было. «…стар… Мистер Джостар». Раздражаясь все больше, он со всей силы раскрыл смеженные веки и вперил мутный взгляд в мужчину над ним.       — Заткнись… – он пытался остановить того, кто своим громким, полным неясного воодушевления голосом разрушил чужой крепкий сон, но отвыкшие от разговоров связки выдали лишь сиплый шепот. Но даже этого хватило, чтобы на него обратил внимание доктор.       — Вы наконец-то очнулись! Как себя чувствуете? Головокружение, головные боли, тошнота… Наркоз должен в ближайшие минуты пройти, – дезориентированный таким шквалом информации, Джозеф попытался абстрагироваться от шума и принять сидячее положение. И как только он перенес вес на согнутые в локтях руки, не замеченная ранее пульсация в левой руке отдалась резкой болью в нервах, – Мистер Джостар, вам лучше не двигаться...       От неожиданности он громко вскрикнул и, парализованный нарастающей болью, упал обратно на больничную койку. ДжоДжо зажмурился, пытаясь отстраниться от этого ощущения всех тех ранее скрытых нитей нервов. Спустя несколько минут, кажущихся для измученного сознания вечными, он ошеломленно перевел взгляд на свою руку, точнее на то, что теперь ее заменяло. Смотря на эту кажущуюся неподъёмной в своей массивности кисть, Джозеф не мог понять, как он будет управлять ею. Потому что ничего, кроме боли, он не ощущал, никакого отклика.       — Ну что вы так? Только вышли из-под скальпеля, а уже под новый спешите, – врач сокрушенно вздохнул и смущенно отвел взгляд, понимая, что винить пациента в своей неосведомленности гиблое дело, и большая часть вины лежит именно на его плечах.       — Я ее не чувствую. А вы были всецело уверены, что эта модель, прикрепленная к нервам, будет меня слушаться. И так же уверенно убеждали в этом меня, – Джозеф внимательно осмотрел свой протез и перевел взгляд на мужчину.       — Ничего не изменилось, мистер Джостар. Вот только все ваши чувства и рефлексы пока притуплены долгим наркозом. Да и так скоро подобный инородный предмет не станет продолжением вашего тела. Пройдет немало времени прежде, чем вы освоите его полностью, – доктор проникновенно заглянул в чужие глаза и улыбнулся, пытаясь сгладить впечатление от его категоричных слов, – Однако, есть и хорошие новости. Операция прошла более чем благополучно, и период реабилитации будет не таким болезненным и долгим, как это обычно бывает. Ну а теперь, вы позволите мне осмотреть вашу руку? Не дожидаясь внятного ответа на свой вопрос, мужчина потянулся к протезу, проверяя настройку отдельных деталей. На глазах у завороженного ДжоДжо его роботизированная рука шевельнула по очереди каждым пальцем, и будто оживая, передавала ощущение касаний теплой кожи к холодному металлу своему хозяину. Но когда доктор пальцем случайно затронул рану на стыке свежей плоти и механики, стальные пальцы крепко стиснулись на чужой руке, разрывая сжатую кожу и вызывая истошный вскрик этого человека. Джозеф всеми только полученными рецепторами ощутил горячие струйки крови и мягкость человеческих тканей. Паника захлестнула его с головой в ответ на собственное бессилие и невозможность справиться со своей конечностью. Но в отличии от него, врач, опытный в подобных ситуациях, сквозь боль смог сместить нужную деталь, и железные тиски отпустили его тело, однако, видя не прекращающие сокращаться мышцы, он вколол в них заранее приготовленный шприц.       — Вам так будет легче перетерпеть это, мистер…       Сквозь проступающую сонливость Джозеф облегченно выдохнул, осознавая, что услышанный им треск так и не стал признаком трагедии. И последней мыслью погружающегося во тьму сознания было: «Все обошлось!». Но спасительную тьму вскоре заменили ошеломляющие, перехватывающие дух картины.       Вот он неспешно идет по усыпанной цветами аллее и расслабленно щурится на солнце, а издали к нему летящей походкой подбегает Сьюзи Кью. Все такая же веселая, с не сходящей с губ улыбкой и смешинками в глазах. Крутится вокруг него, а яркое платье словно цветок распускается у ее ног. Она, ухватив своими ладошками его руки, хочет увести с собой в этой легкий танец, но застывает и поворачивает к нему свое лицо, где мукой смывается вся жизнерадостность. Ее посиневшие губы дрожат, но она все равно умоляюще шепчет, проглатывая соленые капли:       — ДжоДжо, отпусти, пожалуйста! – его левая рука до характерного хруста сжала окрашенные алым ладони.       Вот он стоит напротив своего учителя, которая легко ему улыбается, а его самого распирает самодовольство от осознания, с кем ему предстоит сразиться, и жажда победить наконец-то своего мучителя. Вокруг них стоят близнецы и прячущий за серьезностью улыбку Цезарь. Он не собирается ждать, сразу стремится вперед, но вместо обычного удара, его левая рука сама стремится к чужому телу. Без дозволения своего носителя несокрушимыми силками обхватывает тонкую женскую шею. Кажется, будто одно неловкое движение, и она переломится. И Джостар хватает свою кисть, со всех сил тянет на себя, пока это движение не свершилось, но ничего не получается, и он переводит испуганный взгляд на окружающих, моля о помощи. А они все такими же дикими глазами смотрят на него в ответ, и только Цезарь спешит к нему.       — Отпусти ее!       Вот он заходит в чужую больничную палату и со страхом смотрит на ее центр, где на белых простынях лежит его не менее бледный друг, напарник, соперник и… много кто еще. Тот, кого они думали, что потеряли, но все же сумевший выкарабкаться. Он подходит к нему и с трепетом осматривает, запоминая каждую черту, и нежно ведет пальцами по полосам ран, которые вскоре превратятся в розовые шрамы. Но в этот момент угловатые пальцы левой руки с силой проведя вдоль рубцов, с легкостью разрывают еще не сросшуюся плоть, и без участия самого Джозефа не прекращают свои движения, окрашивая белизну белья в багровый. Он со страхом в глазах оглядывается, но никого вокруг нет и поэтому сам с силой цепляется за непокорный протез и во всю мощь легких кричит:       — Отпусти его! – и, кажется, просыпается от своего же крика и смаргивает застилающую глаза влагу, шумно выдыхая. Но чтобы успокоить бешеное сердцебиение этого недостаточно, он проговаривает про себя слова доктора как мантру, пока осоловелое дыхание не становится похожим на дыхание обычного человека, а не марафонца. И только тогда переводит взгляд на механизм, сквозь зубы проговаривая:       — Ты будешь меня слушаться!