Not Fast Enough

Мир ясный и холодный. Чёрный и серый, и на вид безжизненный. Снег почернел от грязной воды, сбегающей по людным нью-йоркским улицам; он сбивается в кучи в сточных канавах и по бокам тротуара. Чёрный гололёд лежит как наземные мины, угрожая даже самым уверенным пешеходам сломанной лодыжкой. Выхлопные газы ощутимо заполняют улицы, смешиваясь с каждым выдохом горячего пара против холода, кусающего нос, уши и пальцы. Серость возвышающихся зданий сливается с серыми облаками и смогом, заполняющим небо. Даже свежевыпавший снег кажется серым среди городской жизни. Зима для Томаса — самое нелюбимое время. Может она своеобразно прекрасна, но даже в таком случае, он не может оценить лёд и безжалостный холод, пронзающий до костей. Деревья выглядят мёртвыми. В них не осталось и мазка осенних красок. Нет ещё даже многобещающей красоты весенних почек. Нет летней простоты. Лишь бесплодная смерть. Он ненавидит это. Его горячее дыхание окатывает паром его руки, которые он растирает, пытаясь согреть. Неэффективно. Его ворот поднят, чтобы защититься от ветра, хотя тот все равно треплет его кудри. В такие моменты он радуется, что надел шарф. В следующий раз — перчатки. Дверь на работу распахивается, как тёплое объятье. Слава Богу. Его пальцы обхватывают шарф, ослабляют его, и он запускает руки в волосы, стряхивая снежинки, начавшие таять когда он вошёл в отапливаемое помещение. Кофе. Вот, что ему нужно. Комната отдыха такая же, как и всегда. Стены украшены бумагами, напоминающими о дедлайнах. Разноцветные стикеры в которых просили не воровать чей-то обед… в восьмой раз. Ещё не оставлять грязную посуду, и вообще убирать за собой. На одном из стикеров легко распознать беспорядочные каракули Гамильтона.

Если вы готовите кофе, делайте на двоих и принесите чашку Гамильтону. Чёрный, без сахара. И ещё, Джефферсон, иди на***.

Томас фыркает. Он задаётся вопросом, сколько людей на самом деле прислушиваются. Восемь минут спустя, к собственному удивлению, он идёт с двумя чашками в общем направлении кабинета Гамильтона, зажав под мышкой тонкую папку. Томас помнит времена, когда они были почти неразлучны. Против воли Гамильтона, из-за инвалидного кресла, но всё же это было так. Он старается не думать о произошедшем вскоре после этого. Как только Томас открывает дверь, его приветствует возглас «Вон!». Томас стоит в дверях, моргая, разглядывая лежащую на полу, разбитую об стену кружку. — Разве это лучший способ начать день? — спрашивает Томас, поднимая взгляд на Гамильтона. — О, Боже мой! Томас! Клянусь, я не знал, что это ты, — быстро объясняет Гамильтон. — Значит, кружка предназначалась не мне? Гамильтон моргает. — Нет. Поверь, если бы это было так, она бы разбила в твой идеальный нос. Томас тихо смеётся, входя и закрывая дверь. — Ладно. В таком случае, оба кофе для меня, — напевает он, ставя один на стол Гамильтона. — Ты принёс мне кофе? — недоверчиво переспрашивает Гамильтон. — Ну, там висела записка, в которой говорилось, что я обязан, если хочу кофе себе, — с юмором говорит Томас. — Все ведь знают, что стикеры — это закон комнаты отдыха. — Абсолютно верно, — ухмыляется Гамильтон. С тех пор, как Томас вернулся на работу, прошло три месяца. За это время всё постепенно вернулось на круги своя. По большей части. Всегда находились острые углы. Ногти обкусанные до кровавых мясных обрубков. Несдержанные языки, на которых образовывались резкие и едкие высказывания в адрес трудовой этики и характеров друг друга. На рабочем месте давно позабыли о тревогах и трудностях, с которыми они столкнулись, когда эти два подстрекателя исчезли, и теперь все хотели, чтобы они неожиданно пропали ещё раз. Но за всем этим скрывалась непомерная привязанность друг к другу. Хоть Томас и устал от Гамильтона после событий в его доме, ему было трудно держаться вдали от мелкого негодяя. Когда он пытался заставить себя его ненавидеть, все, что всплывало перед глазами — это невероятно маленькое, скрюченное тело, лежащее без сознания в палате в тот первый день. И тогда все напряжение растворяется. Томас берет папку из-под мышки и кладёт её на стол Гамильтона. В ней — ничего особенного, но ему нужен был предлог, чтобы прийти и подарить ему кофе. Гамильтон прищуривается, глядя на него. — Что за пылающий мусор ты положил на мой стол? — Ну, он не пылающий, — указывает Томас. Александр выдвигает ящик стола, затем раздается звук чиркающей зажигалки. Гамильтон приподнимает бровь. — Могу устроить. — Сколько из тех папок, что ты потерял, ты на самом деле сжёг? Ответный смешок — сам по себе ответ. — Больше, чем ты хочешь знать. Томас прищуривается. — А тот, в пять сантиметров толщиной, над которым я так старался? Тот ты тоже сжёг? — Нет, правда нет! — скалится Гамильтон. — Его я и вправду потерял. Томас усмехается. — Наслаждайся своим кофе, ублюдок.