Billie Jean

— И вот теперь, можешь сам убедиться, он молчит, молчит уже трое суток. — Следователь Отдела по особо тяжким преступлениям сидел в кабинете Адама и Стивена и все никак не мог успокоиться, возмущенно фыркал и пожимал плечами. — Думает, что здесь мы с ним нянчиться будем! Короче, я, ребята, подписываю бумаги на перевод вашей Билли Джин в тюрьму максимально строгого режима. — Колорадо? — удивился Паркер, передавая следователю стаканчик с кофе. — Не имеешь права. Во-первых, до суда он обязан оставаться в нашем распоряжении, а во-вторых… Что во-вторых, Адам? Ламберт поднял голову от бумаг на своем столе. После задержания Томми он сказал едва ли больше слов, чем задержанный Рэтлифф, который глухо молчал на всех допросах. — Следователь имеет право настаивать на переводе его в Колорадо как особо опасного преступника, например, как террориста. — Но он же не террорист! — воскликнул Стиви. — Адам, ну, очнись же уже! Он спас тебе жизнь, там на крыше…! — Кстати, — следователь допил свой кофе и выбросил в урну пустой стаканчик. — Про это нелепое спасение агента ФБР со стороны безжалостного наемного убийцы… — Нелепое? — равнодушно переспросил Адам. — Нелепое… — Не знаю, — следователь хрустнул своими длинными тонкими пальцами с выпирающими суставами фаланг, похожими на коленчатые лапки стрекозы. — Может, я просто разучился видеть подобные проявления человечности, работая с преступниками, убивающими без всяческих колебаний, но здесь я просто впечатлился, уж извини, Ламберт. — Значит, молчит? — снова вернулся к началу разговора Адам. — Молчит. Но нам вполне достаточно и того, что он задержан на месте преступления. А вот Шеридан уж точно не будет молчать, спасая свою шкуру! И у меня есть такое ощущение… — Следователь замялся, подыскивая слова. — Ощущение, что киллер уже становится опасной фигурой в плане живого свидетеля для своих же заказчиков… Адам резко вскинул голову. — Думаешь, они уберут его, как отработанный материал, к тому же, еще много чего знающий и в любой момент могущий решить заговорить? — Да, вполне жизнеспособная версия. Ради чего им жить в страхе перед заложенной миной, которая может рвануть и подорвать их спокойное существование? И потом, киллеров, тем более таких крупных, как он, их как раз чаще всего и ликвидируют после всех выполненных ими задач, ты и сам знаешь. Стиви молчал, наблюдая за Ламбертом. Тот спокойно закрыл свой рабочий ноутбук, в котором что-то отправлял и читал в почте и сказал: — Вот что. Мне нужно увидеть его. Немедленно. — Адам… — как-то просительно начал его напарник. — Но он же все равно молчит, а ты… — И я тоже помолчу. Ничего страшного. Комната для допросов в отделе отделялась от коридора стеклянной панелью, с переговорным динамиком в стене, что позволяло видеть и слышать тех, кто находился внутри. Сами же находящиеся внутри люди видели лишь отполированное до блеска широкое зеркало в половину стены. Напротив этого зеркала стоял металлический стол и стулья с прикрученными к полу ножками. Адам сел на стул ровно напротив Томми Джо. Тот сидел, выпрямившись и положив руки на поверхность стола. — Томми, — сказал Адам. Томми склонил голову и челка светлых густых волос упала так, что почти целиком скрыла его правую половину лица. Адам увидел, как на его виске запульсировала голубенькая венка, которую он бессчетное количество раз ощущал под своими губами, когда? — тысячу жизней назад. — Томми… — повторил Адам. Томмины уголки губ чуть дрогнули в его мягкой улыбке. Стены комнаты для допросов растворились, превратившись в яростное сверкание солнечных лучей на бирюзовой поверхности бескрайнего теплого моря. Прозрачная волна с шуршанием накатилась на чистейший белый песок пляжа и, облизнув им босые ноги, скатилась обратно в море. — Как же так получилось, Томми, что все наши клятвы и обещания оказались бессильны сейчас? — спросил Адам. — Это ничего, — отозвался Томми. — Наши клятвы и обещания имели значение тогда, в тот момент, когда произносились нами. А сейчас… Просто время внесло свои коррективы в наши отношения. — Не изменилось главное. — Утвердительно произнес Адам. — Мне сложно говорить о наших отношениях, они действительно, небанальны, но вот наши чувства, они не поддаются никаким коррективам. — Правда, — светло улыбнулся Томми. — Я не жалею ни о самой короткой минутке, которую я провел рядом с тобой. И уж совершенно точно, я не собираюсь возвращать обратно ни единого слова, мною сказанного. — Как могло бы быть все совсем по-другому, Томми, — сказал Адам, щуря свои светлые глаза на солнце, щедро рассыпающем свои лучи над морской гладью. Легкий бриз трепал его волосы. — Да, — согласно кивнул головой Рэтлифф. — Домик у моря, вот примерно, такой, — он указал подбородком на небольшую белую виллу недалеко от черты прибоя. — Камин, собака, обязательно большая и мохнатая… — Или маленькая и шустрая… И еще можно освоить и восточную кухню, скажем, японскую… — И ты будешь готовить в фартуке на голое тело … — Вот это фантазии у тебя пошли, Томми! — Адам причмокнул губами. — Сейчас еще и завтрак в постель я тебе потащу! — А что, разве нет? — притворно удивился Томми. — Ты же не любитель такой розовой романтики, а? Это же слишком для тебя, как это? , а, — сентиментально… Паркер стоял по ту сторону стеклянной панели комнаты допросов. Неслышно к нему подошел его шеф — Боб Ронс. — Так и молчат? — спросил он, нажимая кнопки динамика, спросил он. — Просто молчат? — Так точно, шеф. — Медленно отозвался Стиви. — Полчаса уже молчат. — Скажи Ламберту, пусть заканчивает эту … эту беседу. — Ронс направился по коридору в свой кабинет. — И я все еще жду от него отчетов по римскому делу Кречманна. Поторопи его! Адам вошел в свою квартиру и устало упал в кресло. Потом вытащил из кармана новый телефон с сим-картой, и то и другое он купил по дороге домой, в салонах связи, в разных и расплатился наличными. Вызвал этим недоверие продавцов, пересмотревших банкноты несколько раз, опасаясь поддельных купюр. Несколько звонков, и опять он остался в тишине, которая совершенно не расслабляла его, а только снова и снова напоминала ему о том, что он один, и о причинах его одиночества тоже напоминала. Не раздеваясь и не выключая настольную лампу под широким шелковым абажуром на прикроватном столике, он лег в кровать и свернулся калачиком. И тут же перед его открытыми, но невидящими глазами возник любимый образ. Томми Джо, такой, каким он увидел его в первый раз, усевшись в его широкое кожаное кресло парикмахера. Тогда он придирчиво осмотрел его шевелюру, пощекотал ему кожу головы своими длинными сильными пальцами и авторитетно посоветовал: «Вот здесь укоротить, а тут профилировать. А вообще, давай лучше, все это покрасим оттенком молочного шоколада и пропустим тоненькие ниточки орехового пралине?», и Адам, от души рассмеявшись, заметил, понижая голос до почти интимного тембра: «Сладкоежка?», а Томми, смутился и, заалев своими прозрачными мочками аккуратных ушек, сказал: «Ну, это почти единственная моя слабость…». Томми Джо, такой, каким он был, когда соглашался пойти прогуляться с Адамом, тогда, когда еще шел дождь, а он словно и не замечал этой противной измороси, которая оседала на его лице, и покрывавшая капюшон его черной толстовки тончайшей водяной пылью, склеивая его ресницы темными стрелами, и пропитывая его всего запахом озона и свежести. Томми, такой, каким он был во время их первого секса, сидящий на коленях над Адамом, расстегивающий пуговицы на своей рубашке и улыбающийся той самой своей порочной, дразнящей улыбкой, перед которой спасовал бы и сам святой Себастьян. Томми, таким, какой он был в то время, пока Адам жил у него дома, как он каждый вечер после работы отправлялся в супермаркет и приносил домой продукты и вино, чтобы словно бы отпраздновать еще один проведенный вместе вечер, который тут же перетекал в жаркую ночь. И, наконец, Томми, такой, каким Адаму было тяжело его вспоминать, это Томми, связанный со своим опасным ремеслом, ремеслом, которое он возвел в ранг благородства, оправдал убийство человека своими собственными придуманными идеалами и правилами, и за которое ему так дорого пришлось теперь заплатить. Томми, сидящий за столом в своей кухне, на стеклянной поверхности которого лежит «Беретта», зловеще уставившись на Адама своим холодным зрачком ствола. Томми, цепляющийся за куртку Адама, когда тот висел над мостовой и все равно, отчаянно не позволяющий себе даже краем мысли усомниться в том, что даже уходящий от смертельной для него погони Томми Джо все равно окажется рядом. «Почему же все это случилось с нами?» — в сотый раз по одному и тому же кругу задавал один и тот же вопрос Адам. — «Если бы только все можно было начать по-другому….». Уже почти утром, когда на востоке, над крышами городских небоскребов начало светлеть небо, Адам получил на свой телефон сообщения, которые ждал. Прочитав их, еще раз глянул в окно задумчивым взглядом, и, не выпуская телефон из ладони, медленно закрыл глаза. Через несколько минут его дыхание выровнялось, и он забылся тревожным беспокойным сном. Разбудил Адама не будильник, не телефон, а настойчивый гудок домофона. Он оторвал голову от подушки, посмотрел на телефон, на котором не было никаких уведомлений или пропущенных звонков, и потом подошел к входной двери. — Адам, — в динамике он услышал голос своего напарника, — открой мне дверь. Через несколько минут Стиви появился на пороге. Адам в это время направлялся в ванную комнату, обеими руками потирая так и не отдохнувшие за ночь глаза. Он кивнул Паркеру на кресло и на ходу спросил: — Что случилось, что ты внезапно и без предупреждения приехал ко мне собственной персоной? Президент уволил Кристофера Рэя с поста директора ФБР? — Адам, — в голосе Паркера слышалось странное напряжение, — Ты только не волнуйся и иди сюда. Пожалуйста. Адам вышел из душевой кабины и накинул на себя махровый халат. — Что? — севшим голосом спросил он еще раз. Спросил у своего коллеги, своего напарника, своего друга. — Тут, понимаешь, такое дело… — Он потер в волнении рукой свой подбородок и Адам отчетливо понял, что случилось страшное и непоправимое. То, чего он, зная характер Томми, боялся больше всего. Потому что пожизненное заключение в тюрьме самого строгого режима в Колорадо — это не для него, каким бы опасным преступником он не был. Рэтлифф никогда не смог бы жить взаперти. — Такое дело, черт… — Снова собрался Паркер. — Следователь наш все бумаги составил и отправил на подпись еще вчера. Сегодня утром уже все было согласовано по всем пунктам. Томми должны были отправить в Колорадо. — Должны были? — Адам едва узнал собственный изменившийся голос. А в голове билась лишь одна мысль: «Не успел… Я не успел…». — Да, и вот автомобиль с Томми и двумя агентами сопровождения…. Так получилось, что машина попала в аварию на Бруклинском мосту. Вроде бы как водитель не справился с управлением, машину занесло, ударило об отбойник и произошел пожар. Горящая машина перевернулась еще несколько раз и упала в Гудзон. Адам побледнел так, что Паркер вскочил со своего места и побежал на кухню за водой. — Адам, пожалуйста, — бессвязно и безостановочно повторял Стиви. — Пожалуйста, ты не волнуйся, вот воды выпей, не волнуйся только… — Есть выжившие? — прошептал Адам, держа в руке бутылку с водой. Паркер сел возле него. — Не думаю. — Не думаешь? — Спасатели достали два тела из трех. Они, ну, сам понимаешь, в каком состоянии. Третьего тела не нашли, они говорят, что течением унесло дальше, и так, что, теперь уже вряд ли найдут… Адам закрыл глаза. — Нужно опознать тело. — Шепотом сказал Паркер. — Рон сказал, что ты задерживал Томми и значит, ты и сможешь его опознать. Но… если нет… Я позвоню и скажу ему, что ты не смог… — Я смогу. — Адам поднялся и пошел одеваться. — Не волнуйся за меня, я смогу. Тела обоих погибших были доставлены в морг клиники Medhattan Нижнего Манхэттена. — Я все подготовил к вашему приезду, — говорил судмедэксперт, идя впереди Адама и Стивена по длинному подвальному коридору. — Сразу предупреждаю, что для меня как для профессионального патологоанатома, здесь почти нечего делать. Трупы, — Адам чисто инстинктивно поморщился и медик исправился, — Тела в очень плохом состоянии — обгоревшие и побывавшие еще и в воде… Он открыл узкую дверь в прозекторскую. Металлические длинные столы, стоящие рядом и два тела, упакованные в черные полицейские мешки — Адам едва мог дышать не из-за специфического запаха, по которому безошибочно можно определить в какой стороне любой больницы находится морг, а из-за того, что он вдруг увидит сейчас Томми и он навсегда останется в его памяти таким, именно таким, манекеном, а не живым и настоящим. — Вы готовы? — спросил медик, — Дать вам нашатырь или мазь? Адам помотал головой. — Готов. Патологоанатом расстегнул молнию мешка и этот резкий звук ударил по накрученным до упора нервам Ламберта. Он только через целую минуту, вместившую в себя вечность, вспомнил, как это — дышать. — Да, — едва шевеля помертвевшими губами, сказал Адам. — Это он. Билли Джин.