Наше слепящее солнце

       — Что ты здесь делаешь?       Цунаёши мгновенно распахивает глаза, перестаёт притворяться спящим, хотя и получалось, наверное, так себе, и чуть приподнимается на локтях, позволяя одеялу соскользнуть вниз и оголить острые ключицы, на которые Реборн постарался не смотреть вообще. Он грациозно потягивается, ловя на себе испепеляющие взгляды, и ухмыляется, и Реборну почему-то хочется врезать по этому милому лощеному личику.       Савада встаёт — он голый, на теле у него полно бурых и розоватых шрамов, несколько татуировок на бедре и копчике, и парочка багровых пятен (Реборн даже помнит, что это за пятна) на шее и ключицах, и он специально выгибается так, чтобы всё это стало заметно.        — Ещё раз. — холодно припечатывает Реборн, а Цуна чуть жмурится и растягивает губы в какой-то мрачной улыбке. — Что ты здесь делаешь?        — Так это моя комната, Реборн, — почти по-настоящему удивляется он и медленно натягивает на себя какую-то чёрную рубашку, хоть и по его довольно блестящим рыжим глазам видно, что он наслаждается растерянностью, сквозившей в голосе учителя. — Это я у тебя должен такое спрашивать!        — Хорошо, перефразирую. Что ты здесь устроил?       Ученик растягивает уголки губ в какой-то странной опошлённой улыбке и чуть прикрывает глаза.       Реборну кажется, что он попал в алтарь, посвящённый ему — повсюду какие-то фотографии, где-то он со спины, где-то весь в чьей-то крови, где-то голый, а вот фотография, сделанная совсем недавно, на ней его раскрасневшееся лицо, горящий взгляд, затянутый какой-то мутной поволокой…       Реборн со злобой сминает фотографию в руке и оборачивается на довольного Саваду, к глазах которого мелькает что-то рыжее и опасное.        — Не помню, чтобы прошлой ночью ты был против, — пакостливо улыбается Цуна, а Реборн кривится. — Ты бы видел своё лицо, слышал эти стоны наслаждения… М-м-м! Даже сам тебе позавидовал! А как ты запрокидывал голову назад, вздыхал через зубы и тихо произносил моё имя…        — Сучёныш.        — Учился у лучших, — скалится Савада и натягивает на ноги брюки, чуть подпрыгивая — ей богу, как маленький — и это его состояние «мне двадцать пять, но считайте, что всё ещё пятнадцать» Реборна постоянно… не сказать, что пугает, но настораживает точно.       Савада су-ма-сше-дший.       Псих.       Поехавший с катушек.       Единственное, что Реборна хоть как-то волнует — это то, что поехавший он на нём.       У Савады какой-то холодный и безумный взгляд, от которого шарахаются почти все его хранители, но то, с какой трепетной теплотой и бесконечной любовью он смотрит на него самого…       Вот это реально, блять, пугает.        — Да ладно тебе, Ребо-о-орн, — игриво тянет Цунёши, аккуратно проходясь ловкими пальчиками по его оголённой шее, и Реборн, едва не до хруста, крепче сжимает челюсти и кулаки, потому что это, черт возьми, приятно до мурашек по коже, и это странно, ведь Савада — не высокая грудастая Бьянки, не красивая женщина, Савада — это Савада, когда-то обычный нескладный мальчишка, у которого в какой-то момент в голове что-то щёлкнуло. И получилось… это. — Тебе же нравится, признайся?       Реборн сравнивает Саваду со школьницами — с теми самыми сталкерами, которые подбирают за тобой каждую жвачку и волосинку, фотографируют в самых разных местах и устраивают в своей комнате алтарь, возглавляют фан-клуб и пытаются завоевать твоё сердце, но как-то нет.       Но… Цуна не даром десятый Вонгола — он не пищит перед ним, не ползает в ногах, не собирает толпы поклонниц (а, как узнал Реборн, у него есть ещё и поклонники). Цуна не школьница, хотя вот лучше бы был ей, честное слово.       И… если Савада действительно не сумасшедший, то…       Где Бьянки?       …Хару, которая постоянно лезла к нему с восхищенным писком, Орнелла, присланная CEDEEF симпатичная напарница, где Орегано, которая попыталась улыбнуться и заигрывать с ним? Где они все?       Цунаёши растягивает губы в какой-то мрачной улыбке, оголяя белоснежные зубы, пошло облизывает губы (у Реборна сладко ноет в паху, воспоминания прошлой ночи сами собой лезут в голову) и проводит носом по его щеке, и Реборн…       Реборн сдаётся, позволяя ученику довольно сползти вниз, к его ногам, а ловким пальчикам пройтись по ширинке, с шумом её расстёгивая.       У Савады в комнате его личный алтарь. Савада знает про каждый миллиметр его тела.       Савада су-ма-сше-дший.       Савада псих.       Псих, абсолютно повёрнутый на нём, Реборне.       И ему это почему-то нравится.