Наше слепящее солнце

       — Реборн!       Луче широко улыбается, так, как могут лишь дети — искренне, бесконечно светло, у Реборн сладко замирает сердце от того, с какой любовью на неё смотрит маленькая племянница знакомого, и аккуратно протягивает ей какой-то венок, аккуратно сплетённый из различных цветов.       Она чуть наклоняется вперёд, позволяя девочке, встав на носки, снять со своей головы чёрную фетровую шляпу и опустить на топорщащиеся смольные волосы разноцветный венок, похожий на маленькую сладко пахнущую радугу. Луче, сосредоточенно щуря глаза, чуть поправляет цветочный венец на макушке Реборн и снова по-доброму улыбается, едва-едва зажмуриваясь.        — Реборн, это тебе! — радостно щебечет девочка и смеётся, поправляя подолы лёгкого голубого платьица.       Реборн, конечно, не нянька, да и какая она нянька — ей всего двадцать два, она патологоанатом, единственные её собеседники — это посиневшие трупы, судмедэксперт по имени Верде, который иногда заглядывает к ней, и старый друг-иностранец Кавахира, благодаря которому, вообще-то, она и познакомилась с Луче — милейшей четырнадцатилетней племянницей этого самого Кавахиры. Но…       Мадонна, это же Луче — даже если ты ненавидишь детей априори, то перед этим ребёнком просто не устоишь.       Луче под стать своему имени маленькое солнышко, маленький лучик надежды, маленький светлячок в ночи…       А вообще… Реборн любит детей.       Просто так вышло — кому-то это дано, кто-то может продолжить свой род, познать радость материнства и так далее, а кто-то… А кто-то Реборн. Ей, честно сказать, легче резать людей, буквально пить кофе со Смертью каждый день, вдыхать тошнотворный запах раздробленных костей и трупов, чем каждый день заниматься самобичеванием, упрекать себя и весь мир в том, что она не может иметь своего ребёнка. Как ей однажды посоветовал психолог — нужно отвлечь себя, сменить обстановку.       Реборн, в принципе, так и поступила. Сбежала из родного города, бросила жениха и мать, сменила паспортные данные и профессию, превратившись из вечно энергичной Ольбано Ренаты в тихую и замкнутую Нато Реборн, и единственное, что осталось у неё из прошлой жизни — это старый-добрый друг, детский педиатр по имени Кавахира и его сестра-следователь — Сепира, которая и помогла уничтожить все данные о Ренате.       Как-то так…       Нет, она ни в коем случае не жалуется и не собирается никого винить в собственной глупости — вовремя не обратилась к специалисту, потеряла ребёнка, оказалась бесплодной на всю оставшуюся жизнь… Цепочка замыкается.       Реборн глубоко вдыхает уличный воздух и щурится от горячих лучей солнца, настойчиво слепящих глаза.        — А как твоя мама? — отстраненно спрашивает она, хотя и сама слышала от Кавахиры, что у Сепиры какие-то проблемы со здоровьем, но не уточнял, поэтому лучше, наверное, будет узнать это от самой Луче?        — Мама… в порядке. Недавно ей звонили с работы и сказали, что она больше не может быть следователем. Завалила какое-то дело… Какая глупость! Из-за одного дела отстранять человека от работы, к которой он стремился всю жизнь! — Луче помолчала пару секунд, а потом тяжело вздохнула, сминая испорченный цветочный венок и начиная плести новый, будто бы это могло её успокоить. Пальцы еле заметно подрагивали. — Она ослепла. Дядюшка Кавахира не рассказал тебе?        — Из-за чего? Просто резко взяла и ослепла? — не поняла Реборн и даже сама подивилась своей наглости, потому что Луче поморщилась и пожевала губами, словно ответ ей был неприятен.       Реборн нахмурилась.        — Это что-то по родовой линии, — отстраненно буркнула Луче и неловко отвела взгляд. — Дядюшка сказал, что со мной такого произойти не должно. Да и мне до сорока ещё далеко, а это средний возраст, когда болезнь проявляет себя! Ох, Реборн, ну не смотри ты на меня так! Со мной всё будет хорошо, да и с мамой тоже! Она сказала, что её больше ничего не беспокоит, а слепота не смертельна!       Реборн молча развела руками в сторону и легко поманила её к себе. Луче, сжавшись на секунду, всхлипнула и бросилась к ней.        — Я так тебя люблю, Реборн! Ты… моя единственная подруга, единственная, кому я могу что-то доверить! — тихо заплакала она ей в пиджак, а Реборн, немного помедлив, ласково погладила её по волосам:        — Так я тоже люблю тебя, глупышка!       Луче молча оторвалась от её плеча и посмотрела на неё своими пронзительными синими глазами, и Реборн даже показалось, что там плеснулось что-то застарелое — что-то, похожее на боль от расчесанной болячки. Луче сжала губы в плотную линию и нерешительно впилась ловкими пальчиками в её рубашку.        — Да не так!.. Совсем не так, как маму или дядюшку Кавахиру! Понимаешь, Реборн?.. Совсем не так! Мама мне сказала, что я такое буду чувствовать к какому-нибудь мальчику, но…        — Так тебе рано думать об этом, детка, — отстраненно заметила Реборн, стараясь не замечать предательски дрогнувших рук. — Мы много общаемся, и…        — Реборн! — Луче бросила на неё отчаянный взгляд и, помявшись, поддалась вперёд и неуклюже тюкнула в губы.       Реборн застыла, не замечая, как сама облизнула нижнюю губу после этого.       Сердце сжалось.       Реборн нежно погладила её по волосам, не оттолкнула, а лишь крепче прижала к себе и уткнулась подбородком в тёмные волосы.        — Я тоже тебя люблю, детка… Очень люблю.       Кажется, их отношения должны быть немного другими?