безмятежность

      Середина сентября выдалась дождливой и холодной с густыми утренними туманами и сыростью. Ливни смывали с Запретного леса зелень, серебрили влажные ветки и наполняли чистый воздух чуть затхлым запахом земли и дерева. Листья робко начинали желтеть. Казалось, с приходом осени к Миреле подступала меланхолия и усилилась тоска — как по-другому объяснить это щемящее ничего где-то внутри? Время бежало неравномерно — днём, погруженная в занятия и уроки, она не замечала его быстрого течения, но оставшись без дел наедине с собой, мучительно чувствовало тягучесть каждой минуты.       Справляться ей помогали письма матери и лучшей подруге, Далии. Они остались далеко в деревушке у Лондона, и Мире порой казалось, что жизнь у них остановилась, поэтому очень удивлялась и радовалась, получая новые известия из родных краёв. Пришлось соврать Далии о школе-интернате, поездку куда она якобы выиграла в конкурсе, но в целом, она смогла с недоговорками и меткими оборотами обрисовать и Хогвартс, и профессоров и даже рассказать о своих успехах в Зельеваренье (она прозвала это «кулинарными курсами»). Матери же она искренне признавалась в неудачах.       В дополнение к письмам её спасали привычки — например, каждые понедельник и пятницу она встречалась с Атреем (Седрик же оправдывался, что в это время страшно занят и потому появлялся очень редко), после чего они пробирались на кухню к эльфам и болтали о пустяках. По субботам она рассказывала о маггловской жизни любопытным близнецам Уизли, и те в полнейшем восторге докладывали всё отцу. Весь вечер вторника она проводила в библиотеке, готовясь к занятиям со Снейпом, а в воскресенье ближе к отбою сбегала в совятню отправлять почту.       Это воскресенье выдалось донельзя холодным — ледяной ветер качал верхушки деревьев за окном и свистел в старых рамах. И вот, не нарушая традиций, продрогшая до костей, Мирела быстро поднималась по винтовой каменной лестнице. Она громко стучала зубами, а эхом отскакивающие от стен шаги и отрывистое дыхание смешивались с завыванием сквозняков. В совятне Миру уже дожидалась нахохлившаяся Вильма, которую она едва различила в опустившихся сумерках. От одного взгляда на её взъерошенные шоколадные перья девочке стало жаль беднягу птицу, которой придётся в такую погоду лететь за сотни километров.       — Прости меня, дружок, — ласково прошептала Мирела, подвязывая к лапке совы послания. Пальцы окоченели, и узелки ей давались с трудом.       Тут с лестницы послышались тяжёлые шаги, и едва Мира отпустила птицу в полёт, в полумраке совятни показалась сначала взъерошенная макушка, потом криво завязанный черно-жёлтый галстук и наконец вся тощая фигура Седрика Диггори. Он был необычайно мрачен и задумчив, поэтому сперва не заметил в башне постороннего. Щелкнув пару раз пальцами, он подозвал своего юркого сычика и лишь тогда поднял взгляд к окну, где стояла Мира.       — Кальман, — после секундного молчания кивнул он вместо приветствия и опустил взгляд. — Не знал, что ты здесь.       От его тона что-то внутри девочки заныло и упало. Всегда жизнерадостный, Сед был сам на себя не похож.       — Я всегда прихожу сюда в это время. А тебя ни разу не видела, — она сделала паузу и осторожно продолжила: — Сед, что-то случилось?       — Ты намекаешь, что только чудо или происшествие заставит меня взять в руки перо? — усмехнулся он, всё ещё не глядя ей в глаза и понимая, что Мира не купилась на его ужасную шутку. Машинально поглаживая своего сычика по грудке, Сед медлил.       — Провести тебя до гостиной? В замке уже темно, и Пивз наверняка шастает где-то рядом.       — Если это не уловка, чтобы сделать меня его жертвой, то да, — Мирела облегчённо улыбнулась, но это осталось незамеченным.       Седрик отправил послание и, достав палочку, прошептал «Люмос». Её кончик зажёгся тусклым холодным светом, но этого хватило, чтоб различить в наступившей темноте ступени. Они шли молча и то и дело сталкивались локтями, что напоминало о близости другого человека и о неловкости от долгого с ним молчания. Тишину разрывал только вой ветра.       — Мой отец написал. Он постоянно пишет мне в конце недели, спрашивает, как я, как мои успехи... Обычно это маленькие письма не больше чем на пару строк, и я скоро на них отвечаю, чтоб он не ждал и не беспокоился. А в среду от него пришли целых две страницы, — последнюю фразу Сед сказал очень тихо. — Моя мама в Святом Мунго уже вторую неделю.       — В Святом Мунго?..       — Чёрт, совсем забыл... — сказал он про себя и окинул девочку взглядом. — Больница Святого Мунго — лечебница для магов. Мама на втором этаже, в отделе ранений от магических существ, её лечат от укусов взбесившихся птиц. Отец хоть и пишет, что ей становится лучше, но я...       — Постой! Укусов птиц?       — Да, мама работает с разным волшебным зверьём, — нахмурился Седрик. — Я так беспокоился за неё перед отъездом, думал даже написать директору, чтоб остаться с ней, пока всё не уладится. В конце лета она жаловалась, что птицы стали странно себя вести, а в начале осени ни один вид не готовился к миграции, и все словно... озверели. В один день на неё разом набросилась целая стая ядовитых гаррулусов, которые в обычное время милые пернатые и совершенно безобидные...       — Птицы очень чуткие, всегда заранее знают о надвигающейся беде, — Мирела пожалела, что сказала это. По телу пробежали мурашки от одной мысли, что где-то там может зарождаться такая неприятность, что заставит пошатнуться целый мир. Завывания ветра грозили перерасти в рёв.       Она замедлила шаг и взглянула на Седрика. Тот был мрачнее тучи и крепко сжимал палочку, огонёк на конце которой, казалось, стал совсем тусклым. Его обуревали тяжёлые мысли.       — Что мне сейчас до птиц... я не могу быть там, рядом с ней, и это... это...       — Сводит с ума.       — Да. Да! Я затеял эту идею с помощью первокурсникам, думал о чужих мне людях, когда мои родные...       — Седрик, — перебила она и крепко сжала руку друга в своей. Он резко остановился, — мне так жаль, что твоя мама пострадала. Я вижу, как ты места себе не находишь от переживаний, но ты должен перестать искать свою вину и просто поверить, что она поправится, обязательно поправится.       Сед молча раздумывал о её словах.       — Завтра, — продолжила девочка, кладя руки ему на плечи, — ты отправишь ещё одно письмо отцу и вселишь эту веру и в него. Так же ты делал с бедными первогодками?.. И пока ты здесь, часть твоей заботы и надежды будет с матерью.       Глядя на Миру, Седрик наклонил голову к плечу и благодарно потёрся щекой о её маленькую кисть. Его лицо будто посветлело, а в глазах блеснули две маленькие искорки. Огонёк палочки в руке мальчика на какой-то миг тоже мигнул и потеплел.       Всю оставшуюся дорогу до гриффиндорской гостиной они шли в спокойной тишине под размеренный звук шагов по каменному полу и тихий шелест мантий. Вой ветра остался где-то вдалеке. Оба друга были заняты своими мыслями: Сед думал о неожиданном своём откровении и о таком же неожиданном чужом сочувствии. Да и как всё перевернулось! Разве не он со своей командой помощи первокурсникам успокаивал напуганную девочку какую-то пару недель назад? И вот уже она предлагает ему жилетку.       Мира изредка поглядывала на теперь безмятежное лицо Диггори и думала, какой же он дурак. Всегда заботится о других и забывает о себе, будто весь мир нуждается в помощи, а он — нет. Кажется, это признак доброго сердца и глупости.       Лица обоих тронула спокойная улыбка.