Раз, два, три, четыре, пять...

      Вот уж да… И зачем мне все это? Где я провинилась?       В пустых коридорах редакции гуляет тишина, потому как на часах стрелки мерно приближаются к отметке девяти часов. Вечерний Чикаго погружается в ночную дрему, а я все никак не могу найти себе места. Что же это получается? Я должна разыскать своих бывших и поинтересоваться у них об их планах на оставшуюся жизнь? Как-то глупо и нелепо. Допустим, найду я их всех и что дальше? Эй, ребята, никто не хочет поучаствовать в эксперименте: вспомним старое, заодно посмотрим, кто из вас больше подходит на роль моего мужа? Или смогу ли я с кем-то из вас снова закрутить бурный роман, а потом выскочить замуж, родить ребёнка и жить долго и счастливо? Ах, да, говорить я им не стану, что они участвуют в дурацком эксперименте по поручению моей шефини. Может, когда-нибудь потом я и признаюсь в этом, но тогда уже поздно будет что-то менять: на моей шее будет несколько детей и муж в галстуке…       Но я понимаю, что проигнорируй я поручение Джанин, тут же вылечу как пробка из редакции, да к тому же и опозорюсь, не сумев доказать, что я профессионал. Вот это точно будет для меня самым большим разочарованием. Карьера журналиста — моя давняя мечта. Ещё в детстве я рассаживала своих кукол и плюшевых зайцев в один ряд и, имитируя микрофон, задавала моим безмолвным собеседникам вопросы, воображая, что они мне отвечают. Смешно. Но я была ребёнком, а все журналистки, которых я видела на экране телевизора, были для меня примером для подражания. Не удивительно, что все сочинения в школьных классах я писала на «отлично», затем была карьера в школьной редакции, меня многие ненавидели, кое-кто даже мечтал меня поколотить, но и это меня не останавливало. Газета «Школьный Факел» буквально выжигала из всех правду, поэтому мои школьные приятели и враги ждали удобного момента: некоторые жаждали узнать школьные сплетни, а некоторые — точили «топор войны», чтобы поквитаться со мной за раскрытие тайн и секретов. Вот такой несносной я была. Потом я поступила на факультет журналистики, затем были различные стажировки в мелких газетенках, пока меня не заметила Джанин Мэтьюз. Она рассмотрела дикий потенциал во мне, поэтому предать её и её труд было самым страшным для меня. А сейчас моя преданность играет со мной злую шутку.       Кристина тоже хороша! Подруга называется… Конечно, я её очень люблю, но сейчас во мне все кипит. Почему не она? Она же была инициатором этого бреда. Точнее, она притащила сюда эту дурацкую статью, она мне все утро выедала мозг чайной ложечкой о том, правда или неправда это… А расплачиваюсь я! Как-то несправедливо.       На секунду я вспоминаю ещё кое-кого…       Питер Хейез… Моя школьная любовь… Первая и самая крепкая…       Питер был тем парнем, на которого всегда можно было рассчитывать. Красивый, стройный, подтянутый, не отличник, но и не дурак. Питер играл в школьной команде по баскетболу, но прежде, чем заметить меня, он встречался с первой красавицей школы — Молли Фрэнсис, заносчивой, высокомерной, глупой и истеричной. Эта особа не баловала никого своим вниманием, кроме Питера. Они встречались около года, все просили им дальнейшую семейную идиллию, пока Молли несовершила ошибку: она переспала с лучшим другом Питера на одной из школьных вечеринок, которые постоянно закатывали у себя двинутые одноклассники. В тот вечер она поссорилась с ним, и Питер ушёл, оставив Молли веселиться в компании одноклассников. Наша кукла тогда не отдавала себе отчёт в своих действиях, поэтому, очнувшись в одной постели с Эдвардом, тем самым лучшим другом Питера, Молли сразу же свалила все на Эдвард, мол, она была пьяна, а он этим воспользовался. Конечно, много слез пролила Фрэнсис, пытаясь объяснить Питеру, что она была неправа, что сильно сожалеет, что любит только его, но Питер был непреклонен: раз она смогла изменить ему один раз, сможет и в другой. Но именно тогда у нас появился шанс. Точнее, у меня. Видимо, на почве душевной трагедии, у Питера что-то разладилось в учёбе, и учитель математики попросил меня подтянуть его, так как я была одной из сильных учениц по этой дисциплине. Конечно, ежедневные занятия и проведённое время после учёбы сделали свое дело: мы с Питером очень сильно сблизились, а на День Святого Валентина он пригласил меня пойти с ним на школьный бал. Конечно, моему восторгу не было предела! После того вечера все у нас с Питером было как нужно: вечерние прогулки и болтовня о разном, цветы и конфеты, страстные поцелуи и горячие объятия, мы тискали друг друга по углам школы и были самыми счастливыми. Неудивительно, что Питер был моим первым мужчиной. Нежным, ласковым, внимательным и романтичным… В общем, впечатления от первого мужчины у меня остались хорошие. Да к тому же я была уверена, что влюбилась. Что Питер именно тот, о ком говорят: «Один и на всю жизнь». Но шло время, школьные годы подходили к концу, а Питер все чаще упоминал Нью-Йорскую баскетболную Академию, о которой он грезил. Но бросить мать одну означало предать её.       Мой отец погиб при исполнении служебного долга — он был полицейским, и его смертельно ранили на одном из заданий. Когда пришла весть о том, что Эндрю Прайор погиб, горю и отчаянию не было предела. Мне было тогда девять лет, а Калебу, моему брату, одиннадцать. В отличие от меня, Калеб в двадцать лет женился на своей школьной подруге Сьюзен Вок и перебрался в Сан-Франциско. Созваниваемся нечасто, а видимся и того реже. Так мы с матерью остались одни. И приглашение Питера для меня было как предательство по отношению к матери. Ну, не могла я её бросить! Естественно, и Питеру я не могла помешать строить свою карьеру и жизнь так, как он хочет. Я просто не имела на это права. Поэтому мы расстались. Расставание с ним было очень тяжёлым. Когда кажется, что этот человек — единственный в мире, сложно отпустить его. Ещё сложнее осознать то, что по-другому не получается. Питер потом долгое время звонил, обещал приехать, но я ему запрещала. Зачем? Чтобы было больно и мне, и ему. Как-то мама подметила, что я не решаюсь с ним увидеться просто потому, что могу уехать с ним, за ним. Конечно, мама не держала меня рядом с собой, но я понимала, что оставить её равноценно смерти. Она просто не пережила бы ещё одной потери. Но в её словах была доля правды. Я боялась, что вновь ощутив Питера рядом, я могла сдаться. Я бы сломалась.       К сожалению, Питер тогда меня не понял и расценил это как отказ от него, от нас, от наших чувств. Поэтому, в скором времени он просто исчез из моей жизни. Вот такая история первой любви… Интересно, где он и чем живёт?       Я потираю подбородок и смотрю в голубой монитор компьютера. Хмм… Странно иногда складывается жизнь. Неожиданный звонок телефона прерывает моё плавание в прошлое. Я поднимаю трубку и слышу голос охранника на проходной:        — Мисс Прайор, с вами все в порядке? Просто уже поздний час, а домой вы не торопитесь? — видимо, ему не по себе от того, что приходится охранять не только офис.        — Нет, Джонни, со мной все в порядке, — уверяю я его и улыбаюсь. — Я уже собираюсь домой. Извините меня за беспокойство.        — Ничего, мисс Прайор, это моя работа, — отвечает старик и кладёт трубку.       Джонни прав. Уже поздно, пора домой. Я встаю из-за стола, собираю сумку и направляюсь к выходу. Двери лифта приветливо открываются, и я устало захожу в него. Прислонившись к зеркальной панели, я вглядываюсь в отражение. Зелёные глаза внимательно изучают девушку напротив: стройная фигура, большие зелёные глаза, длинные светло-русые волосы, затянутые в тугой хвост, брючный костюм бордового цвета и белая блузка. Но что не так? Такое чувство, будто я что-то упускаю в своей жизни…       Может, Кристина и права, когда говорит, что я слишком много придираюсь к мужчинам? Может, стоит попроще относится к ним? Они мыслят по-другому, в отличие от нас, женщин. У них нет глобальных проблем, они не делают из мухи слона, они живут одним днем и не заморачваются о том, что будет через год, два или десять лет. Может, когда-нибудь и я смогу так? Кто знает.       Подъезжаю к дому на такси, расплачиваюсь с водителем и выхожу из машины. Родная многоэтажка встречает меня горящими окнами. Я устало бреду к дому. Чувство грусти и тоски одолевает меня. Что не так со мной? Почему меня так выбили из колеи воспоминания о Питере Хейезе? Прошло уже много лет, но воспоминания оказались немного сильнее меня.       Открываю дверь ключом и переступаю порог. Милый дом! Ставлю сумку на пуф, стоящий рядом со входной дверью, и закрываю её. Пустота. Тишина. Мои сожители.       Не успеваю отойти от двери, как слышится настойчивый стук в дверь. Кто это? Тяну за ручку.        — Привет, Трис, извини, что так поздно, — извиняется мой сосед Тобиас Итон и виновато хлопает глазами. Я учтиво киваю в ответ. — Не одолжишь мне штопор?       Хоть у кого-то сегодня приятный вечер… В принципе, у Тобиас довольно часто получаются такие вечера. Наши двери находятся друг напротив друга, и я частенько слышу женские голоса. Причём, они, кажется, всегда разные. Бабник, что сказать! Мой сосед довольно милый парень, с красивыми карими глазами и пухлыми губами, у Тобиаса красивая фигура. Кстати, мой сосед — художник. Может, он водит к себе натурщиц? От этой мысли я ехидно улыбаюсь, представляя, что вся его квартира должна быть завалена портретами таких вот «натурщиц». Тобиас замечает мою улыбку и улыбается в ответ своей красивой белозубой улыбкой.        — Конечно, — отвечаю я и на ватных ногах иду к шкафу. Достаю штопор и возвращаюсь к двери, где переминается с ноги на ногу мой любвеобильный сосед. — Держи.       Тобиас берет из моих рук одолженную вещь и переступает за порог квартиры.        — Спасибо, соседка, — он салютует мне и направляется к своей квартире. Скрывшись за дверью, я слышу голос соседа и смех его натурщицы.       Закрываю дверь и устало облокачиваюсь на неё. Вот именно из-за таких мужчин и не хочется жить проще. Просто не возможно расслабиться с таким бабником!