01.06.2020
Приземлившийся на очередную крышу герой так и не решился выйти из тени. Ноги будто приросли к бетону обшарпанного здания, словно предостерегая от, возможно, роковой ошибки. Чёрный костюм помогал скрываться в темноте, делая своего обладателя практически невидимым, если бы не горящие неоновыми нефритами кошачьи глаза. Этим светловолосым юношей был Кот Нуар. И он уже ненавидел себя за то, что должен был сделать. Кот сжал свои губы и уставился прямо в спину ЛедиБаг. Брюнетка сидела на краю крыши, беззаботно болтая ногами, а слабый лунный свет падал аккурат на её иссиня-чёрные волосы, добавляя на её распущенные пряди красивые блики, которые Нуар так любил сравнивать со звёздами. Но сейчас, в последние дни, он мысленно желал, чтобы она повернулась, заметила, поняла, как понимала всегда. Но напарница этого не делала, потому что даже не догадывалась о том, что ему необходимо, чтобы она обратила на него внимание, чтобы она просто посмотрела на него и увидела в его глазах то, чего он так боялся. Девушка просто болтала с Реной Руж, Квин Би и Карапасом, беззаботно улыбаясь. Она даже не догадывалась о его присутствии, а он просто желал, чтобы она посмотрела на него. В последний раз. Сегодня. Сегодня на рассвете всё закончится. Он либо сможет выполнить своё предназначение, либо уже на утро Париж встретит лето с кровавым дождём. Сегодня он просто обязан быть храбрым, даже несмотря на то, что он всегда являлся предвестником разрушений и хаоса, который этой ночью покончит со всем миром, со всем, что видел собственными глазами, уничтожит свою жизнь, её жизнь. Это будет холодное лето. И тёплого лета больше не будет.— И как долго ты собирался скрывать это от меня? Габриэль Агрест стоит лицом к окну, держа левую руку за спиной и отвернувшись от сидящего на холодном полу сына. Маленький лиловый квами-мотылёк боязливо выглядывает из-за плеча хозяина, не решаясь сказать и слова. — О-отец... Адриан чувствует, как эти стены, воздух, вся атмосфера отчуждённости давит на него со всех сторон, он не знает, что ему сказать в своё оправдание. Он осознавал, что это неизбежно, но не думал, что всё произойдёт так... скоро. Продолжая стоять на коленях, юноша чувствует, как одна слеза горечи и обиды всё-таки потекла по щеке, прокладывая неровную дорожку по идеальной и, в противовес его альтер-эго, не тронутой порезами и шрамами, коже. — Я всегда пытался защищать тебя, пытался идти на уступки, даже позволил тебе посещать коллеж, как ты того и хотел, но ты — мой родной сын — всё это время был против меня, — Габриэль же всё ещё стоит неподвижно, словно статуя, высеченная из слоновой кости и мрамора. Длинными изящными пальцами правой руки Агрест сжимал серебреный, поблёскивающий в свете лампы, перстень. — Отец, прошу. Ты должен остановиться, — Адриан впервые за эти минуты поднял взгляд на отца, прижимая к груди чёрного квами. Когда Агрест старший понял, что договориться с сыном нормально не удастся, он силой решил отнять у того Талисман, и Плагг попытался помочь своему подопечному, но резко дёрнувший рукой мужчина оттолкнул его, из-за чего котёнок ударился об стенку, не исчезнув лишь потому, что его хозяин не добровольно отказался от Камня Чудес. — То, что ты делаешь... правильно ли это? Создавая всех этих злодеев, причиняя боль другим людям, ты ничего не решишь! — Пока я вижу лишь то, что ты слишком заигрался в «супергероя», — произнёс Габриэль, сжимая кольцо в кулаке, — и что это ослепило тебя, когда ты увидел более широкую картину. Собираясь уходить, Габриэль положил перстень во внутренний карман пиджака, рядом с тем местом, где у него самого находилась фиолетовая брошь и извечное напоминание, ради кого он затеял эту игру без правил. Ради кого вынужден поступать так с собственным сыном. — Отец, подожди! — парень рефлекторно вытянул вперёд свободную руку, будто пытаясь перехватить родителя. Во взгляде продолжала тлеть последняя отчаянная надежда. — Я могу помочь тебе! Мужчина замер, смотря на сына. Адриан зажмурился, будто приготовился к возможному удару, и, силясь перебороть себя, дрожащим голосом произнёс: — Я... Я найду способ заполучить серьги! Но, пожалуйста, — переведя умоляющий взгляд на отца и сглотнув вставший поперёк горла ком, он не мог поверить, что говорит всё это, — не трогай её. Без новых атак, без акум... Ничего не нужно!.. Через хмурый и осуждающий взгляд серых глаз Агреста что-то, нечто очень глубокое и давно захороненное, пробиралось наружу из самых тёмных закоулков его души, смахивая пыль с воспоминаний о любимой супруге. Глаза сына, буравящие его взглядом, были так похожи на её глаза. Такие же зелёные и порой доводящие до рискованных и опрометчивых поступков. — Хорошо. У тебя в запасе неделя. Кольцо, с лёгким звоном приземлившееся рядом с опешившим парнем, послужило доказательством ранее произнесённых слов. — Если к концу недели ты не сделаешь этого, я заберу кольцо навсегда и возьму дела в свои руки. Также я сделаю так, что на этот раз ты останешься дома, как и должно быть. Габриэль прошёл мимо не двигающегося юноши, направляясь в свой кабинет. Адриан не мог оторвать взгляда от перстня, не до конца веря в то, что отец, впервые за столь долгое время, пошёл ему навстречу. — Одна неделя, Адриан, — гремела в ушах его фраза, когда Адриан трясущимися руками поднял кольцо с пола. — Но а если ты решишь сбежать, как и в прошлый раз, то наша сделка отменяется.
Осталось шесть минут на последние слова. В небе вот-вот начнёт светать, а люди с улыбкой должны будут проснуться, но только Кот Нуар знает, что новый рассвет никогда не наступит. И он был напуган. Кот был напуган так, как никогда прежде. Страх сковывал изнутри медленно и мучительно, острыми когтями царапая глотку, терзая все внутренности. Он не смог. Не смог за эту неделю что-либо сделать для того, чтобы ничего этого не произошло. Он пытался как-то скрытно, втайне донести до своих напарников всё происходящее, но ничего не вышло, а он слишком боялся за них для того, чтобы сказать прямо, поскольку чувствовал, что Бражник послал следящую за ним бабочку. Пять минут. Появились первые акуманизированные, которых становилось всё больше. Полицейские машины то и дело сигналили и мчали по улицам города. Париж медленно, но верно погружался в хаос. Здания начинали загораться, как будто туда подлили бензина. Послышались первые крики. Кошачье ухо непроизвольно дёрнулось, когда сквозь плач и вопли донёсся чей-то вопрос о том, где сейчас герои. Кота Нуара же трясло. Он не двигался с места, не предпринимал совершенно ничего, чтобы как-то прекратить всё это. Он не мог спасать жизни людей, когда не был в состоянии уберечь даже себя. Признаться честно, он хотел, чтобы его кто-нибудь остановил. Чтобы кто-нибудь вырубил его, вставил мозги, как это частенько делал Плагг, да хоть убил. Неважно. Неважно как и неважно кто. Но никто не приходил. Он был совершенно один на этой крыше. Три минуты. Огонь заполнил каждую улицу города. Рассветное солнце заслонил собою шквал тёмного, как уголь, дыма. Дышать было практически невозможно. Где-то вдали промелькнул зелёный силуэт Карапаса, пытающегося помочь пострадавшим людям и проверяющего пульс, нагинаясь над навсегда застывшими телами. Две минуты. Кот, не мигая, наблюдает за тем, как Квин Би сражается с Робокопом и Фараоном, окружившими её. Блондинка, за личиной которой скрывается никто иная, как Хлоя Буржуа, не справляется с двумя довольно сильными противниками сразу, но Нуар не может ей помочь. Кровь. Много крови. Асфальт, рушащиеся здания, земля, он сам — всё впитало в себя вековой запах смрада. Грянул гром, но его почти никто не слышал. Кот Нуар нечитаемым взором смотрел на пурпурное и грязное — прямо как его руки — небо, сжимая в руках сорванный Талисман Лисы, когда в паре метрах от напарника приземлилась ЛедиБаг. — К-кот?.. Что... что всё это значит? — в её голосе сквозило удивление, замешательство и, кто бы мог подумать, даже испуг. Она в неверии переводила взгляд с оранжевого грустно поблёскивающего кулона на лицо напарника, не веря в то, что видит. Увы, бывшего напарника. Шестьдесят секунд, когда члены когда-то непобедимого дуэта сошлись в схватке. Кот Нуар не хочет, не может атаковать её. Собственное тело не слушается его в таких моментах. Слишком любит, слишком боится, слишком сильно и много когда-то клялся, что всегда будет защищать. Двадцать восемь секунд, когда ЛедиБаг, отвлёкшись на крик Карапаса, еле различимый среди других, сама того не осознавая подставляется под удар. ЛедиБаг смотрит на Кота своими расширившимися от шока и страха глазами, тщетно пытаясь подняться и перебороть боль в лодыжке, когда он неподвижно стоит и пронизывает её своим взглядом в ответ. Смотрит так, что мурашки по коже, смотрит, как раньше никогда себе не позволял, так, как никогда бы не посмотрел, будь реальность другой, а обстоятельства иными. Вверху что-то трещит на восемнадцатой секунде. Сверху сыплется штукатурка, а за ней, в пяти метрах от двух молодых людей, с грохотом и поднимая за собой шквал пыли приземляется колонна. ЛедиБаг кричит, падая в очередной раз. Боль во всём теле скручивает и парализует, заставляет слёзы безостановочно течь по исцарапанным щекам, глаза щипет от дыма и пыли. Нуар в душе кричит вместе с ней, сотрясаясь внутри в беззвучном отчаянии, но уже поздно что-либо объяснять. Для всех он — предатель. Она никогда его не простит, он себе этого никогда не простит. Это будет быстрая смерть для них обоих, он хочет в это верить. — Мне жаль, моя Леди... Прости меня. Десять секунд, когда он снимает с неё серьги. Пять — когда город окутывает яркий поток света, а в глазах успела промелькнуть болезненная улыбка. Улыбка, словно он испытывал сейчас такую же раздирающую тело и душу боль, как горящая заживо столица. В тот день всё померкло для того, чтобы вспыхнуть завтра.