Еще раз. Сам. Он ответил. Снова.
Тогда уже и тушеваться стало как-то глупо, ведь было понятно, что чувства обоюдны. Я и сам не заметил, как после того случая мы начали шутить более откровенно, стали чаще прикасаться друг к другу. В какой-то момент мы перестали бояться и публики, оправдывая это тем, что мы комики, а это наши шутки. И вообще, мы меняем стиль, достало обыгрывать тупое быдло, и мы решили шутить на тему ЛГБТ! И теперь с нами был Илья: признанный, видный, известный. Да, он отвлекал часть внимания на себя, но и он со временем стал поглядывать на нас искоса.***
Мы всюду были втроём: импровизировали, пытались выйти из любой ситуации с юмором, но недавно я начал замечать какие-то странные взгляды, жесты, улыбки бывшего дуэта Быдло - всё это уж слишком походило ... на флирт? Я решил серьёзно с этим разобраться и всё выяснить, но не знал, как и с чего конкретно начать. Хотел прояснить ситуацию в самое ближайшее время, хоть немного и побаивался жутких последствий этого откровенного разговора, но будь что будет — мы же все взрослые люди. У нас были гастроли, постоянные съёмки практически без перерыва, и я никак не мог перевести дух, чтобы набраться храбрости и поговорить по душам. Я вообще не знал с чего начать этот странный разговор. Не знал и того, как Антон и Леша поведут себя: рассмеются, обидятся или возненавидят и выгонят, останутся, как и ранее — дуэтом. Но недавно моя чаша терпения буквально переполнилась, когда эти "голубки" чуть не сорвали номер своим странным, мягко говоря, поведением. В гримёрке, не выдержав, я высказал им всё - так сказать, выпустил пар. Они уставились на меня непонимающе и как-то даже затравленно, начали наперебой извиняться, просить остаться и не сдавать с поличным жёнам. Я горько усмехнулся и клятвенно пообещал держать язык за зубами, а про себя подумал, ну точно дети малые в песочнице! Правда, сам я тоже хорош! Изменяю своей "ненаглядной" с ведущим, что самое ужасное, мне совсем не стыдно! Напротив, всё чаще не хочется поднимать трубку, когда на дисплее высвечивается её портрет; идти в этот чужой, чёрный и неуютный, словно катакомбы, дом — там тоскливо и одиноко. Главное, что меня удерживает от рокового шага — это семилетняя София и трёхлетняя Ева: не будь их — давно бы уже ушёл в закат! Я так устал притворяться еще и вне сцены Камеди, играть роль примерного мужа и отца семейства.Как же мне это осточертело!
Особенно жить с ней под одной крышей, находиться в одном помещении, спать в одной постели. Она стала слишком приторной, словно силиконовая курица; модель, которая только и делает, что сосёт из меня силы и деньги, а я сам ей вообще-то и не нужен... Мы ведь с ней в последнее время вообще перестали слушать, слышать и понимать друг друга. А ведь лет десять назад, в том ночном клубе, она привлекла своей загадочностью и неприступностью: она была словно крепость.***
Я всё искал веский предлог, чтобы остаться с Ильей наедине, откровенно поговорить или как-то по другому донести свои чувства. Может, тупо закрыть на ключ в гримёрке и дело с концом? Вышло по-детски: — Давай я тебе помогу придумать шутки или выбрать тему для Импровизации? В общем, передам опыт преемнику. Если ты, конечно, не против, красавчик. — Давай, дядя Паша. Я — с превеликим удовольствием, – проговорил он, хлопнув меня по плечу. В общем, мы до глубокой ночи писали, в перерывах перекидывались колкими фразами, пытались узнать друг друга поближе, познавая, открывая мир заново. Лишь вдвоём... И вот, улучив благоприятный момент, ближе к окончанию пула, я наконец-то достиг весьма желанного трофея. Мы сидим в моей гримёрной. Он сидит напротив меня в кресле кроваво-красного цвета, в помещении романтичный полумрак, руки чуть согнуты, напряжены. В глазах страх и что-то ещё еле уловимое, и непонятное; я наивно полагаю, что это что-то похожее на восхищение кумиром... Я неловко беру его за руку, пытаясь успокоить, прикасаюсь осторожно, будто говоря: «Не бойся, я не враг, я пришёл с миром. Я не сделаю тебе ничего плохого или того, чего бы ты не захотел. Доверься и просто расслабься, получай удовольствие даже от банального общения». Его рука напоминала нежную детскую ручку, необыкновенные глаза искрились светом, от его недюжинной энергетики можно было заряжать телефон или ненароком влюбиться!.. Он мне, путаясь, неловко сбиваясь, изрядно нервничая, заикаясь, рассказывал: о себе, о жизни, о творческих планах, о семилетней дочери и о том, что скучает жутко. Так как съёмки оканчиваются практически всегда далеко за полночь, он целует её сонную в лоб и традиционно желает спокойной ночи. Но ему её катастрофически не хватает, как ему бы хотелось иметь выходной хотя бы раз в полгода. Однако это остается лишь его заветным желанием!.. Я неловко обнял его за плечи, пытаясь ободрить: «Успокойся, друг, всё наладится. Она немного подрастёт, поймёт и простит тебя, будет приходить в гости на работу. И жена не сможет вас разлучить. Вот увидишь, всё очень скоро образуется, и вы будете счастливы вместе!» — горячо уверял его я, а у самого кошки на душе скребли…Я его даже к малолетней несмышлёной крошке дико ревную.
Вот бы прямо сейчас увезти его за город, запереть в подвале и не выпускать, пока он не успокоится и не смирится, пока не поймет, что мы предназначены друг другу судьбой! Какой же он милый, добрый, доверчивый, словно котёнок под дождём: так и хочется прижать, забрать с собой домой и жить с ним, деля кров и еду. Уф, что-то я размечтался. Пора выпускать моего любимого пленника из запертой гримёрки. Мне кажется, время для признания еще не пришло....
Менее чем через полгода я наконец решился на отчаянный шаг — я выкрал Илью: под благовидным предлогом заманил его в машину, подсыпал снотворное, связал руки, заткнул рот кляпом и в багажнике вывез за город, чтобы налюбоваться им всласть. Да, я не выдержал, я, наконец, сорвался: продумал всё до мельчайших подробностей, взял всё необходимое, в том числе - и для экстренных и непредвиденных случаев, и поспешил-таки осуществить свое самое безрассудное желание. Решительно наплевав на голоса разума и совести и успокоив их тем, что в любви все средства хороши, я наконец-то расслабился. Пока он был без сознания, я упоенно любовался, пытаясь запечатлеть в своей памяти каждую чёрточку, родинку на его ангельском лице. В своих фантазиях я неистово целовал его, прижимал, ощупывал и изучал каждый сантиметр его тела, но в реальности — могу пока только смотреть. Я боюсь напугать его; боюсь, что он оттолкнет меня; он, будто специально, всё время провоцирует меня в кадре, пытается коснуться или заговорить первым. У меня нет права сдаться, я вынужден держать лицо, хотя, в действительности, мне очень приятно его особое внимание. Сегодня он был особенно хорош: и в юморе выложился на полную, и себя подал на ура - необыкновенно бодр и весел, будто жена ему пообещала что-то реальное особенное или дико желанное. Но хватит лирики, пора решительно действовать.А вдруг он всё же любит свою жену и на самом деле не бросать её собирается, а грезит о третьем ребенке?
Западало. Меня начал съедать страх. Я чертовски боюсь быть отвергнутым или понятым неправильно или не до конца. Безответная любовь не входила в мои планы.
Что же делать? Как же, как убедить этого парня, что мои намерения крайне серьёзны, что он может мне доверять, и что ради его улыбки или взгляда я готов на очень многое, если не на все. Розги - так старомодно, но всегда эффективно — с ними я чувствовал себя властителем. Я мог приручить, привязать к себе любого, но с ним всё по обыкновению вышло из-под контроля. Это он имел надо мной власть, подчинял себе: поначалу я чувствовал из-за этого раздражение и ярость, но постепенно я привык. Однако, видимо, не до конца, раз сейчас лупцевал объект своего пламенного обожания. Я мирился с его могуществом и также отчаянно сопротивлялся ему, но каждый раз с треском проваливался, из раза в раз оставаясь в дураках. Даже сейчас, вот он лежит, а я даже не смею к нему прикоснуться! Я хочу и боюсь поцеловать его, хотя под действием препаратов он не сможет меня оттолкнуть. Почему с ним я веду себя, словно прыщавый юнец на первом свидании? Как же мне надоело быть у него на побегушках. Я хочу быть с ним грубым, властным, прямолинейным - непоколебимым хозяином. Это его я хочу видеть зависимым: хочу, чтобы он пытался заслужить моё расположение или улыбку; хочу, чтобы он вымаливал у меня любое поощрение. В меру удовлетворив свое навязчивое желание, я устроился на холодном полу у его ног, его же разместил на своей кровати — я даже пожертвовал ему свою обожаемую кровать — но он все так же безмятежно, словно ребёнок, спал. Его грудь вздымалась: он дышал ровно, размеренно, будто ничего и не произошло. Я же, словно верный пёс, вознамерился сторожить крайне чуткий сон хозяина, а утром решил действовать по ситуации. Естественно, я его отсюда не выпущу, по крайней мере, в самое ближайшее время точно.С мечтательной улыбкой я какое-то время представлял в воображении нашу дальнейшую совместную жизнь.
...
Когда он очнулся, у него жутко болела голова и затекли конечности. Он разбудил меня чудовищным криком, а я молча, вальяжно подошёл вплотную, вытащил кляп. Погладил по щеке, как любимого питомца и, улыбаясь, проворковал: — Проснулся, красавчик. Как же долго я мечтал об этом. Ты даже представить себе не можешь, как я мучительно люблю тебя. Ты всё артачился, сопротивлялся моим чувствам и напору, думал, сдамся или испугаюсь твоего недотёпу-воздыхателя, который слюни по тебе пускает не только на сцене? — я горько усмехнулся и, нервно всплеснув руками, отправился за крепким кофе. Однако сегодня всё шло из рук вон плохо и ничего не клеилось; я пытался отвлечься и убедиться, что он рядом. Сбежать ему точно не удастся. И все же, следуя своему идеальному плану: первое и основное, что я должен был сделать — это спокойно поговорить с ним по душам, дабы дать понять, что я могу не принуждать его делить со мной кров, еду и постель. — Ты можешь хотя бы попытаться делать это добровольно, просто представь, например, что это наша очередная сумасшедшая миниатюра: мы на репетиции, а Лёша задерживается по семейным обстоятельствам; я глажу тебя по спине, обнимаю, привлекаю к себе, но ты не отстраняешься. Ты ведёшь себя, словно робот. Я нервно поднимаю твоё лицо за подбородок и говорю спокойно: — «Что ты со мной делаешь? Ведь я же люблю тебя, а ты от меня бегаешь, как от прокажённого». Он молчит, пытается всячески отстраниться, уйти от крайне неудобного разговора, в глазах отражается страх неминуемой расправы. А я просто смотрю ему в глаза и не понимаю его. Я явственно представлял эту картину у себя в голове. И его реакция, которая рисовалась в моем воспаленном мозгу, явно шла в разрез с теми чувствами, которых я ждал.