Люди мечтают быть обманутыми, чувства — прожитыми, а шрамы — вылеченными.©
Лань Ванцзи посмотрел в окно. Там был убегающий в серое цвет моря. Или неба. В предрассветных сумерках трудно было разобрать. «Высоко они построили охотничий домик, — подумал Лань Ванцзи. — И место выбрали хорошее. Хотя ничего удивительного. Орден Цишань Вэнь всегда стремился быть ближе к небесам». Он принес Вэй Усяня сюда, потому что больше бежать было некуда. И потому что про это родительское гнездо Вэнь Нина знал только Лань Сичэнь. Как-то случайно обмолвился, что несколько лет назад чуть не замерз в лесу, а Вэнь Нин его отогрел, сберег от дурных снов в заброшенном домике в северных горах. Лань Ванцзи эта история взволновала, он заставил брата рассказать подробно, что за дурные сны, почему чуть не замерз, почему был один так далеко. Слушал ответы, кивал, дал Лань Сичэню выговориться. И вот надо же, пригодилось рассказанное. Сопоставить факты и понять, как добраться до домика, было несложно. Спасибо, брат. Лань Ванцзи отвернулся от окна, посмотрел вниз, на лежанку. Из темноты проступило осунувшееся лицо Вэй Усяня. Сейчас оно было расслаблено, впалые щеки чуть порозовели, лоб разгладился. Лань Ванцзи удовлетворенно вздохнул. Восстановление прошло быстро. Рана затянулась, воспаление даже не успело начаться. Его возлюбленный спал нормальным сном, не метался в забытьи, как сутки назад, и в своем сне был притягателен: уж больно хорошо сложились в несмелой полуулыбке губы, уж больно уютно легли волосы по плечам. Хотелось обнять, прижать, но Лань Ванцзи боялся разбудить. Сон тоже лечит. Позволил себе только осторожно откинуть прядь с высокого лба, провел кончиками пальцев по щеке. От прикосновения ресницы Вэй Усяня дрогнули, рот приоткрылся, уголки губ дернулись вверх. Спящий слабо шевельнулся навстречу прикосновению. Лань Ванцзи отдернул руку, подождал, потом невесомо провел ладонью под правой ключицей, пощупал горячую, натянувшуюся на ране кожу. Спустился по предплечью до продольного шрама. Глубокий, кривой, оставленный в порыве отчаянной решимости, шрам тянулся по вене от запястья вверх к локтевому сгибу. Тело молодого господина Мо упорно не хотело с ним расставаться. Сколько бы духовных сил Лань Ванцзи ни тратил, чтобы изжить уродство, шрам появлялся снова, словно в память о принесенной добровольной жертве. Лань Ванцзи, как множество раз до этого, поцеловал самый центр вскрытой вены. Потом коснулся губами розовой кожи под ключицей. Касания были мимолетными. Вэй Усянь не проснулся, а Лань Ванцзи снова сел прямо, приготовился терпеливо ждать, когда переданные силы вернут любимого из мира сна в мир под небесами, подумал: «Каждый раз ему достается, каждый раз это происходит на моих глазах и каждый раз я не могу ничего предотвратить. Могу только вот так караулить и не давать снова умереть». Он просидел в тишине около часа, тем временем рассвет вступил в свои права, с моря задул ветер. Под его порывами сосновая ветка начала биться в окно. Она то бросала на лицо Вэй Усяня тень, то позволяла первым несмелым лучам солнца дотронуться до впалой щеки. Лань Ванцзи завороженно следил за игрой света и тени. Тень подчеркивала выступы надбровных дуг, удлиняла нос, обтесывала скулы. Свет позволял рассмотреть упругую кожу с легким персиковым оттенком, приятную свежесть карминовых губ, разлет вороных бровей. Тень и свет нашли между собой согласие и гармонию. На краткий период времени возникла иллюзия, что сквозь черты молодого господина Мо пробивается прежний Вэй Усянь, бесшабашный и упрямый. «Игра воображения, — подумал Лань Ванцзи. Посмотрел еще. — Или душа сына Цансэ Саньжэнь и правда берет верх над материальным миром?» После этой мысли зрелище полностью поглотило Лань Ванцзи, он не мог отвести глаз, впитывал в себя обманную магию светотени, но зашел слишком далеко: призрачный облик прежнего Вэй Усяня возродил прежние чувства, а тишина, стоящая в пустом, заброшенном домике, напомнила мертвую тишину пещеры Фумо. Тени прошлого наступали на Лань Ванцзи из всех углов, выползали, как ядовитые змеи, из закоулков памяти, превращали настоящее в пепел. Лань Ванцзи обвел комнату взглядом, но увидел не деревянные стены, а скаты обтесанного водой камня, не кучи полуистлевшего тряпья, наваленные кое-как где попало, а холодную пустоту каменного мешка. Сам того не осознавая, он оказался пойманным в ловушку воспоминаний. Видел себя не в домике Вэней, а внутри последнего жилища Магистра темного культа, перед ним был не спящий Вэй Усянь, а смертельно раненный Старейшина Илина. Безумие, которое овладело тем во время резни в Безночном городе, отступило, остались только обреченность и боль. Заострившееся жесткое лицо было обращено к Лань Ванцзи, с губ слетело одно слово: — Убирайся… Голос звучал приглушенно, ни горячо, ни холодно, словно бы Вэй Усянь и не прогонял вовсе, а принимал какое-то важное решение. Лань Ванцзи слышал за грубостью отчаяние, чувствовал, как внутри Вэй Усяня мучительно не хватает устойчивости. — Убирайся. Теперь голос звучал жестче. Но как Лань Ванцзи может уйти? До этого момента Ханьгуан-цзюнь не знал, что такое страх, а теперь ему стало страшно оставить Вэй Усяня одного. И самому остаться одному. Так страшно, что лучше умереть вместе. — Убирайся! Нет. Вэй Усянь на самом деле этого не хочет. Лань Ванцзи ли этого не знать! Вэй Усянь твердит без устали «убирайся», потому что хватается за грубость как за последнее средство. Лань Ванцзи сам… сколько раз сам прибегал к этому последнему средству: нагрубить, назвать убожеством, ударить тяжелым словом по дорогому человеку и по собственным губам, так, чтобы было больно и стыдно. Чтобы заглушить… все человеческое. — Убирайся!!! Но Лань Ванцзи там, в прошлом, не убирается, а снова и снова пытается передать духовные силы. Снова и снова терпит неудачу. Снова и снова отказывается признавать поражение. Отказывается понимать, что Золотого Ядра у Вэй Усяня нет и силы утекают в никуда. Лань Ванцзи тут, в настоящем, снова и снова гладит шрам на руке Вэй Усяня, пробегает по нему холодными дрожащими пальцами то вверх, то вниз, как по лестнице, безотчетно. — Я люблю тебя. Я тебя не брошу. Никогда. Я… И только «убирайся» в ответ. Сильное и жестокое слово так легко срывается с языка. Неужели Вэй Усяню больше не на что опереться в минуту слабости? Неужели он так ему, Лань Ванцзи, не доверяет? Неужели он не видит, в какое отчаяние приводит Ханьгуан-цзюня? — УБИРАЙСЯ. Но Лань Ванцзи и ухом не ведет. Он должен остаться. Должен поддержать. Стать защитой. — Убирайся…☯☯☯
В ушах Лань Ванцзи бесконечным эхом звучало это «убирайся». Как заклинание. Его рука то непроизвольно обхватывала запястье спящего Вэй Усяня и сжимала с неистовой силой, так, что хрустели суставы. То гладила, и гладила, и гладила глубокий шрам, идущий от запястья. Вдруг сквозь эхо прорвалось: — У тебя есть свои шрамы! Оставь мой в покое! Смешливый голос Вэй Усяня не сразу вернул в реальность, Лань Ванцзи непонимающе моргнул, посмотрел на улыбающееся лицо, возникшее прямо перед ним. Вэй Усянь из прошлого и Вэй Усянь из настоящего смешались. Лань Ванцзи пережил потрясение молча, потом его лицо посветлело, на мочках ушей разгорелся рассвет нового дня. Вэй Усянь улыбнулся шире, сладко потянулся, зевнул, его живот заурчал, напомнив обоим, что хорошо бы позавтракать. — Привет, — снова заговорил Вэй Усянь, — я опять провалялся неделю и мы потеряли кучу времени? — Нет, только двое суток, — ответил Лань Ванцзи низким, мягким голосом. — Но могли бы и не терять, если бы ты тренировал Золотое Ядро. — А зачем, Лань Чжань? Зачем мне его тренировать? У меня же есть ты! — выкрутился Вэй Усянь. — Зачем нам два Золотых Ядра? Ты мне лучше скажи, что это у тебя было за лицо такое сейчас? Не отворачивайся, гэгэ, что ты там опять надумал? — Я вспомнил «убирайся». — Нашел время! Все никак не можешь мне его простить? Я не со зла, поверь. Тебе тогда действительно надо было уйти, Лань Чжань. Ты бы меня все равно не спас. Это было бесполезно… — Я слишком поздно понял… — Ты всегда был тугодумом и… — Я слишком поздно понял, — с нажимом перебил Лань Ванцзи, — что ты тогда не хотел тратить на разговоры со мной последние силы и время. Берег их, чтобы разрушить Стигийскую Печать… — И это тоже, — сразу погрустнел Вэй Усянь, — но не только. Еще была гордость. Она не позволяла, Лань Чжань, вот так просто взять и признаться, что я ошибся, что ты был прав, все эти годы был прав. И я не хотел, — Вэй Усянь сглотнул, словно у него запершило в горле, собрался с мыслями, продолжил: — Я не хотел, чтобы ты видел, как все это будет происходить. — Потому что ты не мог разрушить Печать сам? — Что-то вроде того. Я с ней много и самоуверенно экспериментировал, Лань Чжань. Связал темную Ци метеоритного железа с темной энергией внутри себя. Сделал нас единым целым. Ни один заклинатель не мог уничтожить Печать, пока я жив. Ни один заклинатель не мог, убив меня, помешать перевоплотиться, пока существовала Печать. Так это задумывалось. Тогда мне это показалось здравой идеей. — Но лютые мертвецы могли? — подумал вслух Лань Ванцзи. — Могли разорвать порочный круг? — Да. Я надеялся, что да. Но точно не знал. Надо было использовать Печать в последний раз, чтобы узнать наверняка. При тебе я не мог… — Почему? — А разве ты позволил бы им приблизиться ко мне? Вырвать мне сердце? — Пока был бы жив, никому бы не позволил даже прикоснуться! — И тебя бы разорвали первым. На моих глазах. Знаешь, умирать самому намного легче, чем смотреть, как умирают те, кого ты любишь, Лань Чжань. «Убирайся» — это было единственным решением. Лань Ванцзи помолчал, потом в сердцах спросил: — Как тебе вообще такая идея в голову пришла?! — Хотел всех защитить. Один за всех. А это без Золотого Ядра трудно. — Убожество. — Прости. Что на это ответить? Лань Ванцзи никогда не умел на такое отвечать. Он просто снова наклонился и зарылся носом в густые, разбросанные по пыльным подушкам волосы. Втянул запах пота, запах раздавленных прошлогодних ягод и подсохшей крови, поцеловал. Сейчас бы лечь рядом, закрыть глаза, но время… время уходить на поиски убийцы. Вдруг Лань Ванцзи почувствовал, как проворные пальцы развязывают шнурки под ханьфу. — ?.. — Простыми поцелуями ты не отделаешься! От этого заявления у Лань Ванцзи сбилось дыхание, все тело покрылось гусиной кожей. Одного прикосновения Вэй Усяня было достаточно, чтобы возбуждение забурлило в крови, чтобы на несколько бесконечных минут забыть о Печати, запрещенных талисманах, о времени, которое не ждет, об опасности, которая подстерегает на каждом шагу. Как такое могло быть? Столько лет прошло, а он по-прежнему, как мальчишка, вспыхивал от любого касания Вэй Усяня — рукой ли, взглядом ли, словом ли. С этим ничего нельзя было поделать. Так случилось с той самой минуты, как они встретились на стене Гусу. Так останется до тех пор, пока бьется сердце. Это чудо его жизни. Лань Ванцзи позволил «чуду» делать с собой все. Расслабился, доверился. Брови его сошлись к переносице. Вспышка оргазма застала врасплох, из груди вырвался несдержанный вздох, лицо исказилось гримасой наслаждения. Когда он привел лицо в порядок, Вэй Усянь сыто облизывал губы: — Все, что от тебя — полезно для здоровья, Лань Чжань. Лань Ванцзи опять вспыхнул, а Вэй Усянь уже вскочил на ноги: — Раздевайся! — ?.. — Ну не пойдешь же ты через поля и горы в своей траурной одежде! А далеко ли отсюда, кстати, до Тайюаня? А, хотя не важно! Где бы ты в таком виде ни показался — тебя каждая сыскная собака клана Су узнает. Надо переодеться! — А тебя не узнает? — Черное — это самый неброский наряд. Тем более он уже серый… и дырявый. В таком ханьфу на меня никто и не взглянет. — У Вэнь Нина нет ничего подходящего. Все истлело. А что можно носить, то украшено орнаментом в форме раскаленного диска. Привлечет еще больше внимания. — Да, Вэнь Нин одеждой не запасается. Но давай я все-таки поищу. Вон в том углу. Посвети мне, сможешь? — Мгм. Лань Ванцзи вынул Бичэнь, поймал лезвием утренний свет, послал отраженный луч в самый дальний угол, туда, где было навалено больше всего. — Хлам, рвань, слишком заметно, — донесся из угла бодрый голос, — это с солнцем, с солнцем, опять с солнцем, это прогнило, это дырявое… Вэй Усянь перебирал одежды, ворчал, возмущался. — Ага, а вот это подойдет! — довольный, он протянул своей половине темно-синий халат с прилагающимся к нему широким разводом парчового пояса и пятном стеганого нагрудника. — Это одежда евнуха, — Лань Ванцзи сурово отвел его руку в сторону. — Ну и что? Вернее, то что надо! Все будут смотреть на халат, а в глаза никто не посмотрит. Отличная маскировка. Лань Ванцзи посмотрел на него так, словно Вэй Усянь размахивал перед его носом кривым, остро отточенным ножом и нацеливался на священное. — Я. Это. Не надену. — Лань Чжань, не упрямься. Ты же не станешь евнухом, примерив костюм! Придем на ближайший рынок, купим тебе что-то попроще. Но пока ничего другого нет. Ну пожалуйста. Вэй Усянь сделал один шаг вперед, встал так близко, что Лань Ванцзи ощутил жар его слов на своих щеках: — Ну давай, раздевайся! Вэй Усянь протянул руку, чтобы стянуть с плеча ханьфу, Лань Ванцзи сделал резкий шаг назад, оттуда схватил халат: — Я сам, — быстрым уверенным движением сбросил грязные гусуланьские одежды на деревянный пол, удивленно прислушался, наклонился, ощупал рукава. Лицо его стало расстроенным и растерянным. — Что-то не так? — встревожился Вэй Усянь. — Кошелек. Думаю, у нас больше нет серебра. — У меня его не было большую половину первой жизни. Не вижу никакой проблемы. — Не думаю, что на паром в Тайюань нас пустят без денег. — Не бери в голову. Что-нибудь придумаем, когда туда доберемся. Меня вот больше беспокоит, не потерял ли ты и персиковое масло? Потерял! Вот это уже действительно проблема! А еще проблема в том, что мой желудок требует добавки. А здесь кроме тебя есть нечего. — А зачем немертвому еда? — Ну, у него же бывают гости. А-Лин, Лань Хуань… — А у гостей Золотое Ядро тренированное, — тут же среагировал Лань Ванцзи. — Эти гости, в отличие от тебя, практиковали инедию. Им еда не нужна. Долго не нужна, — подытожил Лань Ванцзи, пристроил гуцинь за спиной, а Бичэнь на боку. Сказал: — Пошли? Вэй Усянь кивнул: — Может, по дороге грибов насобираю, хотя… Вздохнул, потуже перетянул пояс ханьфу и отправился вслед за своим Нефритом в долгий путь к Тайюаню.