Прощаться — это упрощать формулу человеческих отношений, добровольно себя из нее вычеркивая.©
— Ну вот мы и приехали, — А-Юань соскочил с Яблочка, потер ладонями поясницу, а потом и то, что пониже и помягче. — Сейчас посмотрим, что нам оставили перекусить. Тебе-то учитель Вэй наверняка припас яблок. А вот что Ханьгуан-цзюнь приготовил для меня — это мы сейчас узнаем! Приговаривая таким образом, А-Юань пошел к двери, удивляясь, отчего это Ханьгуан-цзюнь оставил ее приоткрытой. За его спиной ослик выдал вопросительное «и-а», А-Юань обернулся, проверяя, не собирается ли Яблочко истошно орать, как перед Павильоном. Яблочко не собирался. Он вытянул морду, развесил уши и замер в ожидании лакомства. А-Юань толкнул дверь, шагнул внутрь да так и остался стоять посреди перевернутой и порубленной мебели, проломанных ширм, разбитой посуды и порванной в клочья одежды. Про перекус он совершенно забыл. — Золотой дан и срань небесная! — ахнул А-Юань, совсем забыв и о правилах ордена. — Куда они опять ввязались?! Теперь и они там, где хаос, и хаос там, где они! Никто ему не возразил на эти слова, только аист, целый и невредимый, осторожно высунул клюв из круглого восточного окна, услышав знакомый голос. Из окон, выходящих на реку, ажурные деревянные узоры тоже были выбиты. Больше ничего не препятствовало полуденным лучам щедро заливать разоренную залу. В теплом свете танцевала не успевшая осесть пыль. Значит, те, кто учинил весь этот беспорядок, разминулись с А-Юанем буквально несколькими минутами. Не повезло. Он бы уж им задал! Но не бежать же вдогонку? Да и в какую сторону? И за кем? Срочно нужен был совет старших. А-Юань полез в один карман, во второй… Нет сигнала. Не взял. Не подумал. А действовать надо было быстро. — Цзэу-цзюнь мне голову снесет, а если не он, так Лань Цижэнь, — пригорюнился А-Юань, но понял, что выбора у него, собственно, никакого и нет, достал сумрачно-черную флейту, украшенную красной кисточкой — подарок Вэй Усяня, — поднес к чуть подрагивающим от волнения губам — все-таки это был его первый раз. Сосредоточился, закрыл глаза, вздохнул. Первый звук получился слишком высоким, второй — слишком низким. Чэньцин артачилась, визгливо чередовала две ноты, словно привыкая к другим губам, другим пальцам, которые сжимали ее по-новому, непривычно бережно и уважительно. Потом позволила мальчишке взять несколько правильных звуков. От усердия А-Юань встал на мысочки и начал раскачиваться. Еще небольшое усилие, и мелодия зазвучала увереннее. Чистая звонкая трель Призыва птицей взвилась к небесам.***
Вэнь Нин пришел, как условились, еще затемно, принес в волосах туман и капли росы, сел без лишних вопросов на циновку. Лань Сичэнь сделал свет фонаря посильнее, чтобы разглядеть его сосредоточенное лицо, белое, словно выпиленное из горного снега. Красивое лицо. Особенно сейчас, когда к сосредоточенности примешивалась безмятежность. У Лань Сичэня от желания зачесалась ладонь, но вместо кисти он взял сяо, опустился напротив Вэнь Нина: — Готов? Тот кивнул, выпрямил спину, сложил руки на коленях. Пламя фонаря мазнуло по широкому ободку черного металла вокруг запястья. Цепи от кандалов давно сняли, но железяку Вэнь Нин попросил оставить, как оставляют зарубки на двери или ниточки с узелками на пальце. Браслет служил напоминанием: когда-нибудь он должен узнать, где его держали и что с ним делали долгих тринадцать лет. Вэнь Нин поднял взгляд от браслета, сосредоточил его на Лань Сичэне. Браслет — прошлое. Лань Сичэнь — настоящее. Лань Сичэнь важнее. Начал внимательно следить, как Цзэу-цзюнь набирает в легкие воздух, растягивает тонкие губы, как бегают по отверстиям флейты расторопные длинные пальцы. Лань Сичэнь разыгрался, раздышался, подстроил сяо, потом, прикрыв глаза, взял первую ноту Зачарованной Мелодии, бережно вдохнув в нее жизнь. Сяо зазвучала нежно и проникновенно. Нет, сяо запела. «Дыхание — это магия», — подумал Вэнь Нин. Зачарованную Мелодию Лань Сичэнь играл для Вэнь Нина. Он восстановил ее по обрывкам воспоминаний старейшин, по обгорелым разрозненным записям, по редким свидетельствам в запрещенных книгах. Подобрал ноту за нотой, словно бусины нанизал на нитку. И вот теперь решился наконец сыграть. Если верить всему, о чем говорилось в манускриптах, то мелодия эта могла найти потерянную душу и вывести ее из мира духов назад, в мир живых. Могла оживить. Но это если верить всему, что написано. Лань Сичэнь верил, но… уж больно давно эта песня была написана, давно потеряна. Любая неверная нота, любая неуместная пауза или, наоборот, отсутствие таковой — все могло испортить желанную развязку. Поэтому Лань Сичэнь волновался, то и дело поглядывал на Вэнь Нина: как он там? Вэнь Нин слушал, моргал ресницами в такт, скользил вниманием от одной длинной ноты к другой, как по тонкому льду. Ему нравилась песня. Он ждал, когда изысканные созвучия дотянутся туда, где клубилась вместо души вечная тьма, согреют окоченевшие мышцы, вернут коже чувствительность, сердцу — кровь, телу – душу. Ждал… но чуда не происходило. Вэнь Нин огорчился. Не столько из-за себя, сколько из-за Цзэу-цзюня. Столько времени потрачено впустую, на поиски, на освоение — чтобы пальцы не спотыкались, чтобы тело не уставало. И вот такой провал! Цзэу-цзюнь начнет переживать, опять будет считать себя неудачником, вспомнит про названых братьев… Вэнь Нин перестал вслушиваться в мелодию, шевельнулся, хотел сказать Цзэу-цзюню, что не надо больше тратить драгоценное время на лютого мертвеца, пусть он лучше отдаст это время живым, посвятит его ордену. Руки, которые до этого момента аккуратно лежали на коленях, неловко дернулись вслед за телом, ладонь соскользнула на обод тяжелого браслета. От прикосновения кожу обожгло. Вэнь Нин отдернул руку. Сначала даже не понял, что подушечками пальцев почувствовал отполированный стальной холод. Не поверил. Снова дотронулся до браслета. Его снова ударило холодом. Ощущения были столь же сильными, сколь и забытыми. Вэнь Нин поискал глазами взгляд Лань Сичэня. Нашел. Лань Сичэнь приподнял брови, словно спрашивая, не случилось ли чего плохого. Потом, не прерывая мелодии, чуть качнул головой, мол, все будет хорошо, все получится, я верю. «Продолжай». Вэнь Нин кивнул в ответ. Шевельнул уголками рта, хотя все остальное его лицо осталось неподвижным. Лань Сичэнь понял — улыбается, и еще раз качнул головой. «Продолжай, — думал Вэнь Нин. — Легко сказать! А что делать? Как продолжать?» Он повернул голову в одну сторону, в другую. Посмотрел вверх, посмотрел вниз. Пола белой мантии ордена Гусу Лань лежала так близко! До нее дотронуться было проще, чем до щеки Цзэу-цзюня. Вэнь Нин дотронулся. По кончикам пальцев заструился обволакивающий холод траурного шелка, поласкал руку, проник под огрубевшую кожу. Если бы у Вэнь Нина было сердце, то оно бы сейчас снова остановилось. Как же это хорошо — чувствовать! Но надолго ли это? Навсегда? Или только пока звучит Зачарованная Мелодия? Вэнь Нин прикрыл глаза, впустил в свою внутреннюю тьму ощущение прохлады, настроил ее на близость Цзэу-цзюня, на ноты, которые тот брал бережно, словно душу свою выдыхал в сяо. Заставил музыку заполнить все пространство между ними. Услышал, как в основную мелодию вплетается волнение его покровителя, как сердце Цзэу-цзюня без устали качает кровь и энергию в Золотое Ядро. Вэнь Нин больше не слушал сяо, он слушал сердце. Тук-тук, тук-тук. Быстро, быстрее, еще быстрее. А потом вдруг стало тихо. Вэнь Нин перестал слышать, видеть, ощущать. Его тело бросило вниз, в затхлую сырость, так внезапно, словно смыло с побережья в бездну незримой волной, скрутило, придавило тяжестью. Вэнь Нин заставил мышцы напрячься, тряхнул головой, разорвал тишину, как саван. Через дыру застучала капель. Тук-тук, тук-тук. Вода мелодично пробивала себе путь где-то в дальнем углу каменного мешка или… камеры. «Воспоминания, — понял Вэнь Нин. — Меня унесло в воспоминания». Кто-то ударил Вэнь Нина по лицу с такой силой, что голову откинуло назад, где-то хрустнуло. Потом из черепа медленно вытянули какую-то штуку. Вытягивали долго, — видно, штука была немаленькая. Бросили на пол. Вэнь Нин сумел посмотреть вниз. Там, у его закованных в кандалы ног, поблескивала сизым булатным боком игла. Или свайный гвоздь? Другой лежал тут же, заметный в грязи, как жемчужина на бархате. Новенькие. «Еще не проржавели», — отметил Вэнь Нин. Присмотрелся. На плоской, тускло поблескивающей шляпке хорошо были видны лигатуры и два скрещенных меча в пасти огнедышащего дракона. «Вот так новость, — опять подумал Вэнь Нин, — на той штуке, что вынул из меня молодой господин Вэй, уже ничего нельзя было рассмотреть, настолько она проржавела. Да и те, что были в голове Сун Ланя, были попроще. То ли сделанные другим мастером, то ли неловко скопированные с этих». Но почему так хорошо видно? Откуда в подземелье свет? Вэнь Нин поднял глаза — где-то высоко было пробито что-то вроде лаза, или хода, или слухового окна. Из него точно на булатный гвоздь падал один-единственный луч света. Все остальное помещение окутывала завеса такого мрака, что практически ничего не было видно. «Они специально это сделали. Чтобы я всегда был у них на виду. Но зачем?» В этот момент Вэнь Нин понял, что очень устал, движение глаз вниз-вверх забрало последние силы, и он, обвисая на цепях, провалился в небытие. «Отлично, не так уж и интересно вспоминать прошлое. Пора назад». Но сильная рука опять впечаталась ему в скулу, выдернула из забвения, не дала вернуться в уютную цзинши Лань Сичэня. Вэнь Нин судорожно и непроизвольно сглотнул. Опять повертел головой. Ничего не увидел нового, но, судя по движению воздуха, рядом все-таки кто-то был. Вэнь Нин слышал легкое дыхание — так дышат женщины и дети. Потом раздался тяжелый скрип открывающейся двери. Застонал чугун, подъемные механизмы засова потянули массивные цепи, лязгнуло железо о камень. По ногам побежал ветер, вместе с ним в каменный мешок ворвались шумы внешнего мира, степенные шаги, мягкое шуршание одежд, голоса. Один голос — звонкий, нахальный, злой — продолжал начатый еще по пути сюда разговор. — Он мертв! Это точно! Растерзан на мелкие клочки своими же лютыми дохляками. Точно. Точно! Никакого перерождения. Злобные псы разорвали не только его тело, но и душу. А-ха-ха-ха! Да не переживай ты так! Вонючие заклинатели установили сто двадцать одну каменную тварь на вершине его сраной горы. Даже если он переродится — его выследят и вернут в мир тьмы. У нас развязаны руки! Это жестокое веселье узнать после боя в городе И было проще простого. Сюэ Ян — это был он. Сюэ Ян — это раз. Второй голос был вкрадчивым, принадлежал человеку осторожному, влиятельному и молодому. Владелец голоса старался говорить максимально тихо, казалось, что даже его сердце стучит громче. — Придержи язык, он у тебя без костей. Сколько раз тебе говорить быть осторожнее со словами. — Да кто нас здесь услышит? Тьфу на тебя с твоими ограничениями и осторожностью! Тут только мертвый пес клана Вэнь да мальчишка на побегушках, которого ты нашел у черта на куличках. Оба будут молчать. — Все сказанное рано или поздно доходит до чужих ушей. За каждое слово придется заплатить. — Я не боюсь. Я в состоянии заплатить. — Зачем? Зачем платить, если можно просто быть осторожным? После минутной паузы: — Ты слишком рано сбрасываешь Вэй Усяня со счетов. Такие, как он, всегда возвращаются. Но пока у нас и правда развязаны руки. Все, что было его, — стало наше. Сколько тебе надо кусочков плоти Призрачного Генерала для исследования? В этот момент Вэнь Нин догадался, кому принадлежал второй голос. Ляньфан-цзуню. На узнавание ушло больше времени, потому что в тот единственный раз, когда обладатель вкрадчивого баритона говорил в присутствии Вэнь Нина «вживую», Чифэн-цзунь очень сильно мешал слушать, постоянно попадая кулаками Вэнь Нину по голове. Цзинь Гуанъяо — это два. — Сколько успею отпилить, а ты отойди, не мешайся, я сам, — Сюэ Ян цыкнул на кого-то, потом рассмеялся. На его жуткий больной смех ответил третий голос — совсем молодой, обиженный, тяжелый, как камни на сердце, немного растягивающий слоги. Да. Третий человек в его камере говорил с акцентом. — Много не получится. Предатель уже приходит в себя. Без силовых гвоздей он регенерирует слишком быстро. Заканчивайте. Я сказал, заканчивайте! — Ну-ну, малявка! Зачем же так нервничать. А то я и твоей плотью не побрезгую, — опять безумный смешок. Вэнь Нин увидел, как чья-то рука проплыла мимо с посудиной. На дне, в луже черной жижи, плескалось ухо, клочки выдранных волос, ошметки спиленных с кости мышц. Его ухо, его волосы… плоть. Вэнь Нин взревел, дернулся, одним движением разорвал поясную цепь, кандалы на руках и ногах натянулись, еще один рывок — и он отомстит… но молот успел быстрее. Последнее, что Призрачный Генерал ощутил, — удар по виску и плавное вхождение булатного острия в мозг. Последнее, что услышал, — тяжелый голос с неправильными, скользящими ударениями: — Регенерация с гвоздями пойдет медленно. Следующий образец можно будет взять только через несколько месяцев. Хорошо, что он уже труп. А потом стало темно. В темноте запела сяо, позвала за собой на свет.***
Лань Сичэнь играл и видел, как по безмятежному красивому лицу ходят тени, как подергиваются веки закрытых глаз, как стекает по лбу принесенная с гор роса, как то расслабляется, то цепенеет спина Вэнь Нина. Вэнь Нин странствовал. Зачарованная Мелодия перенесла его туда, где была его душа. Наверное. Так хотелось верить Лань Сичэню. А еще хотелось бросить чертову флейту, прижать бедного мальчика к себе, сказать, что все будет хорошо. Всегда. Что его сила и его орден защитят от всего… Тут Вэнь Нин дернулся и губы его медленно произнесли: — Цзинь Гуанъяо — это два. Сяо дрогнула в руках Лань Сичэня. Нет. Вэнь Нин не ищет свою душу. Он с помощью Мелодии ищет свои воспоминания. От воспоминаний, наверняка страшных и горьких, Лань Сичэнь тоже хотел бы защитить, но вместо этого сдвинул к переносице благородные брови и продолжил играть. Нельзя давать волю чувствам. Надо выводить мальчика из лабиринта прошлого. Вот так, осторожно, не торопясь. Наконец Вэнь Нин открыл глаза, и флейта едва не выскользнула из застывших пальцев Лань Сичэня. Во взгляде Вэнь Нина было что-то такое, что напугало. — Что? Вэнь Нин перевел пустой взгляд на губы Лань Сичэня, уставился на звук. Но видел только свое прошлое и темноту. Сознание его словно застряло на полпути. Лань Сичэнь отложил сяо в сторону. Придвинулся, положил руки на плечи мальчику, такому сильному и такому ранимому, что хотелось кричать. Но Лань Сичэнь снова сдержался, только переспросил: — Что? Вэнь Нин наконец услышал. Посмотрел осмысленно, но впервые не смог найти в себе сил, чтобы приказать губам разомкнуться. Губы ходили ходуном. Язык то и дело попадал между зубов. Как глупо, наверное, он выглядел. Перед глазами все еще стояли бесформенные куски его собственного тела, плещущиеся в лохани, в ушах все еще раздавался сумасшедший смех. А потом он почувствовал боль. Закричал, схватился за голову, обезумел: — Выньте их, выньте их, Цзэу-цзюнь. Пожалуйста! — Что? Что вынуть? Откуда? — Гвозди! Иглы! Из моей головы! Больно! Почему мне так больно?! Больше у Вэнь Нина говорить не получалось, тогда он завыл, забился в руках Лань Сичэня, как раненый зверь. Лань Сичэнь прижимал его к себе, целовал туда, куда получалось, куда успевал, куда тыкались губы. «Что я наделал?! — проносилось у него в голове. — Что натворил?! Доигрался в небожителей! Прости меня, прости меня, Вэнь Нин!» На самом излете страха, боли и нахлынувших воспоминаний в губы Вэнь Нина толкнулось мягкое, теплое, пахнущее чистотой. В течение одного быстрого движения ресниц он ощутил вкус Лань Сичэня у себя на языке, увидел не темноту, а глаза расплавленного золота и свое отражение в них. И все прошло. Он снова стал самим собой — лютым мертвецом, поднятым молодым господином Вэем. Действие Мелодии закончилось. Но вкус Лань Сичэня на губах остался. Именно об этом ему захотелось сказать. О мягких губах, о теплых руках. Он их больше не чувствовал, но теперь узнал. Он уже раскрыл рот, но вдруг приятное вытеснилось из него. Он уловил Призыв «Прежних чувств». Тот эхом отозвался внутри, завибрировал так, словно каждый мертвый мускул, каждая жила, каждая кость уловила зов черной флейты. Вэнь Нин ссутулился, завернулся в саван темной энергии, спрятал глаза и сухо отстранился от Лань Сичэня. — Если я что-то сделал не так — прости, — голос Лань Сичэня спокойно прозвучал на границе внимания. — Мне надо идти, — невпопад ответил Вэнь Нин. Призыв поглощал внимание, подчинял, требовал немедленно повиноваться, сорваться с места, ринуться… Но играл его не молодой господин Вэй. Мелодия дрожала и извивалась судорогой. Это был А-Юань. — Что случилось? — снова голос Лань Сичэня: не требует, не приказывает, но не отпускает. Вэнь Нин заставил себя посмотреть Лань Сичэню прямо в глаза. Там мелькнуло что-то более сильное, чем разочарование. «Объясниться и поблагодарить — вот что сделать обязательно, прежде чем попрощаться». В этот момент А-Юань, видно, взял не ту ноту, испугался, и его намерение дрогнуло. Это дало Вэнь Нину время, чтобы сказать: — Простите, Глава Ордена. Он выложил перед Лань Сичэнем нефритовый жетон: — Это не ваша вина. Это моя. Я не должен больше здесь находиться. Но я вспомнил кое-что из своего прошлого. Только благодаря вам. Если когда-нибудь я вам понадоблюсь еще, я всегда буду рад служить… — Что случилось? — бесстрастным голосом повторил вопрос Лань Сичэнь. — А-Юань. Он первый раз играет темный призыв. Его наказывают только за то, что он ходит со мной на ночную охоту. Теперь же… — Теперь же надо выяснить, что случилось. И немедленно, — Лань Сичэнь слишком резко встал, слишком быстро спрятал сяо в рукав, слишком внезапно отвернулся, чтобы дотянуться до меча. Так, словно хотел скрыть от Вэнь Нина непрошенную и неуместную радость. — Надо идти, — сказал взволнованно, встав рядом, коснувшись плечом. — Быстро и до конца. — Но… если в-вы… если в-вам… если мы в-вместе… — Вэнь Нин никак не мог сформулировать мысль, но последние три слова слетели с языка неожиданно, он не успел их задержать. — Вместе, но быстро и до конца, — тут же договорил за него Лань Сичэнь и взялся за рукоять меча: — Куда? — В… дом молодого господина Вэя. Вэнь Нин заступил на порог цзинши нерешительно, чуть живым, словно Зачарованная Мелодия еще действовала на него. Но под полуденное солнце он вышел уже Призрачным Генералом, жестким, яростным, бескомпромиссным. Сделал еще один шаг, оттолкнулся от земли, перешел на бег, работая руками, поднимая ветер. Чувствуя, что меч Лань Сичэня не отстает. Лань Сичэнь же вел меч низко над землей, чтобы ни на секунду не терять из вида напряженную спину и развевающиеся по ветру волосы.***
— Молодец, что позвал, — это первое, что сказал Лань Сичэнь почтительно вытаращившемуся на него Лань Сычжую, потом огляделся и подумал, что действительно мальчишка все сделал правильно. От сердца отлегло, а на плечи навалилось. Посмотрел на Вэнь Нина: бесстрастное снежное лицо, нечитаемый взгляд, сжатые кулаки. И слов никаких не надо, чтобы понять, что Призрачный Генерал впитывает в себя все детали разгрома. Или обыска. Но что искали? Что тут у них можно искать? Лань Сичэнь похлопал Лань Сычжуя по спине, шагнул навстречу хаосу. На полу лежали два аккуратных теплых квадрата уютного послеполуденного света. На всем остальном пространстве от уюта и аккуратности не осталось и следа. Некоторые половицы были вскрыты, некоторые несущие столбы глубоко рассечены, все кувшины разбиты, вино чавкало под ногами, мягкие сапоги Лань Сичэня прилипали к полу: — Что ты видишь? — спросил он Вэнь Нина. — Десять разных энергетических следов, — тут же глухо отозвался Вэнь Нин, словно только и ждал вопроса. — Все заклинатели. Все с опытом. А-Юаню повезло. Он бы не справился. Сам Лань Сычжуй скромно опустил глаза. Из-за его спины выглядывали аист и Яблочко. — А брат не говорил ничего про аиста, — ненароком заметил Лань Сичэнь, покачал головой. — Так как тебя угораздило оказаться в центре событий? — Я увидел сигнал. Отправился за осликом, как меня попросил Ханьгуан-цзюнь. — А куда ты за ним отправился? — В Ланьлин, прилетел как раз к закрытию Павильона Сокровищ. Ну а оттуда я на Яблочке… — А что в Ланьлине? — перебил его Лань Сичэнь. — Ничего в Ланьлине. Павильон закрывали. Еще чуть-чуть и кто-нибудь прибрал бы к рукам бесхозного ослика. Так что я вовремя за ним успел. Хотя удивился, что Орден Су так быстро прикрыл торговлю. Говорят, потому что кто-то убил торговца прямо в первый день. — Убил торговца на глазах адептов Ордена Су? Они не смогли защитить то, что было под их контролем? — Говорят, что убийство было совершено при помощи запрещенных талисманов. Но я не прислушивался к сплетням. А что? Надо было? Да? Там глупости разные говорили. Я честно не прислушивался. — Молодец, что не прислушивался. А какие глупости? — Ну, что убийство дело рук Старейшины Илина, — выпалил Лань Сычжуй, и лицо его помрачнело. — Что учитель Вэй создал новую Стигийскую Печать. Что поджег Павильон. Что своровал самые ценные мечи. Что призывал свергнуть Верховного Заклинателя. Все как всегда. Ничего нового. Поэтому я не прислушивался. — Оставайся караулить и прибирать дом. Дождись возвращения Ханьгуан-цзюня, — мягко сказал Лань Сичэнь, скрывая за простотой приказа собственное плохое предчувствие. — Этот дом пока самое безопасное место. Здесь уже не будут искать. Но… на всякий случай… вот тебе сигнал… пошли в орден. Пусть кто-нибудь подождет здесь с тобой. Пригласи человек пять-шесть. Чтобы скучно не было. — А вы, Глава Ордена? — А мы, если Вэнь Нин согласен составить мне компанию, зайдем узнать новости, настоящие новости, — сделал ударение на слове «настоящие» Лань Сичэнь, — у Верховного Заклинателя. Мне кажется, что сейчас для этого самое время. — Я согласен, — не мешкая подтвердил Вэнь Нин. Когда они отошли уже достаточно далеко от разгромленного дома и Вэнь Нин был уверен, что до ушей А-Юаня ветер не донесет ни полслова из их беседы, он спросил: — Куда мы на самом деле направляемся, Цзэу-цзюнь? Нечистая Юдоль в другой стороне. Совсем в другой. — Туда мы еще успеем. Если Вэй Усяня и брата не схватили сразу — теперь уже и не схватят. Вместо этого будут сеять слухи и ненависть. А наш Верховный Заклинатель славится умением слухи поддерживать, раздувать на ветру, словно огонь, и пожинать бурю. Сейчас только в его власти грядущую бурю остановить. Хорошо бы нам заручиться союзником перед разговором с Не Хуайсаном. Сильный союзник — весомый аргумент в просьбе. Заодно выясним, какими такими гвоздями тебя пытали. У главы Ордена Юньмэн Цзян в подвалах под Залом Познания Меча отличная коллекция пыточных и сдерживающих артефактов.