***
Спустя три дня Минлу, одевшись понарядней, украдкой прохаживалась возле главной ульгамы, где чествовали русских, и думала о бесконечных сложностях на пути к женскому счастью. За последние дни оказаться наедине с Алексе никак не удавалось. Мамин сон стал очень чуткий, и ночью не выйти. А кроме ночи одного и не застать. Вечно появляются рядом его люди, а некоторые даже вечером разойтись не могут: всё сидят в его тесной комнате, разговаривают или поют. Почему бы ему не пройтись одному, по примеру одного из своих старейшин? Этот моряк Андрей зачастил к ним, вот и сегодня навещал: что-то ласково ей рассказывал, а потом попросил проводить сюда, кое-как пояснив с помощью матери. Та сказала, что он её спаситель, и с ним следует быть особо внимательной. Конечно, следует, да и мужчина не так уж плох. Пускай волосы не так светлы, и глаза тёмные, но лицо и голос тоже вполне приятны... Только как же быть, если другой начертан огнями духов, что явились ей в небе осенью! И ведь не просто начертан — она, Минлу, уже привыкла к нему и отказаться непросто. Увидеть бы сейчас, хоть одним глазком! Хорошо детям, вон, влезли на ульгаму и подглядывают в окошко. А ей даже в детстве запрещали так лазить. — А можно к вам? — спросила Минлу, нерешительно глядя на обледеневшие опоры из китовых челюстей. Весьма удивленные мальчишки помогли взобраться и комната открылась её взору. Мореход Алексе как раз стоял посередине ульгамы, что-то говоря старейшине Адылги. Переводил их беседу тот кудрявый мужчина, из-за которого Нагуя стала шальная... Алексе отошёл в сторону, пропав с поля зрения, и заскучав, Минлу задумалась о сестре... "Ну и скрытная ж девчонка! Семь дней всё на море бегала, будто погоду узнать. Без причины треснула тёткиного сына, когда тот кривлял мою беседу с "глупым русским трусом". И только теперь тайком призналась, отчего! Дескать, этот русский — умный и храбрый, спас её в лесу от медведя и расспросил про нашу беду. И она, мол, ждала: Саша вернётся за нею, и нашу матушку привезёт. Конечно, странно: прошло несколько дней, а сестрин возлюбленный встречи сам не ищет. Получается, у нас с ней одинаковые хлопоты... Но этот Саша хоть по-нашему говорит и они уже знакомы. Да и Нагуя смелая. А что делать мне, трусихе? Она советует ловить случай и быть решительней, а не кружить, как голодный волк у посёлка..." Мальчики рядом стали пихаться, чтоб глядеть в середину окошка по очереди. Девушка, хоть и была стройной, но заняла слишком много места. Их возню услышали внизу, старейшина Адылги поднял руку с копьем, и стал грозить карой. Мигом разлетевшись, детвора кубарем попрыгала вниз. Минлу беспомощно сползла в снежный накат, по пути собрав на себя всю грязь со стен и крыши. — Сумилада тулумалгахт... /"Не шумите вы, давайте здороваться!/ Рядом раздался громкий голос и она подняла голову. Перед ней стоял мужчина из её грёз. Алексею ещё никогда не приходилось так подолгу скучать без семьи, потому каждый встречный ребёнок напоминал его собственных. А видя их в детстве счастливыми урывками, он редко ругался подобно суровому алеуту. Стыдно признать, но наказывать за всевозможные выходки приходилось жене. Увидев этих любознательных ребят, в своих закрытых парках похожих одного на другого, он решил быть с ними приветливым — ведь их явно тянет к гостям. И выдал с улыбкой фразу, на ходу спросив у Саши. Увидев среди них взрослую девушку, обидчицу Луговского, да ещё чумазую, Алексей рассмеялся и помог ей выбраться. В последний момент уходящего разума Минлу вспомнила, что ушиблась коленом, правда не сильно. Вот бы взял на руки! Но разве можно запачкать его белую одежду под распахнутым плащом! Ею было сделано три шага, и тут же Корсак отвернулся, оказавшись в центре внимания. Мальчики и девочки обступили доброго моряка, по очереди здороваясь, а ещё разглядывая блестящие пуговицы и портупею с ножнами. Минлу пришлось терпеливо ждать, пока он не помашет им, направившись обратно к двери, и заодно вытирать свою новую парку. От досады хотелось плакать: ну почему так не везёт? Нагуя давно бы что-то придумала! — Алексе! Анкахтал! Илтукан! /“Стойте! Я хочу вам сказать!"/ — и Корсака поманили вдоль стены, на задний двор ульгамы. По двум действиям эта фраза была ему частично понятна. — Копья вроде нет... — ухмыльнулся Корсак сам себе, и последовал за девушкой. Первым делом, конечно, подумалось о том, что к нему проявляют внимание. И оно могло быть вполне приятным, если б не эти странности с нападением и сидение грязной на куче снега... Конечно, полгода назад всё бы объяснилось дикостью алеуток, но теперь-то ясно, что это глупые предрассудки! Те трое, обласкавших при встрече, до сих пор вели себя, как все молодые барышни от родимой вотчины до южных стран. Разница лишь в традициях и внешних чертах. Но сия девица даже с невинным кокетством ни разу не подошла, стало быть, никаких симпатий — просто чудная. Всё это настроило Алексея на добродушный лад, в коем общаются с чудаками любого полу. — Тин лихтанах, адигал! Тин кинул! /Я видела тебя в огнях! Ты меня целовал!/ Минлу обхватила его за плечи, заглядывая в глаза, а потом показала на звёздное небо, сияющее радугами и лучами. Несомненно, эти нежно-зелёные, с розовыми переливами, сияющие пазори были прекрасны и не переставали удивлять! Одно слово он распознал: "лихтанах", то есть "видела". Может, девушка пытается рассказать их легенды? Ну, что ж, надо проявить вежливость и на сим распрощаться. — Конечно, сударыня! Мой друг говорит, вы здесь видите факелы духов, или игры умерших детей... — поддержал Корсак, перемежая речь отдельными словами, что были известны. Заметив растерянный взгляд, Алексей махнул рукой и решил продолжить уже на русском. Из опыта общения с иностранцами он знал, что важно сказать хоть что-то, главное — каждому нужным голосом. Что ж, Михайло Васильевич, выручайте! — Но, знаете, в России ищут причины в законах природы. Вот, послушайте: "Как молния без грозных туч стремится от земли в зенит? Как может быть, чтоб мерзлый пар среди зимы рождал пожар? Там спорит жирна мгла с водой, иль солнечны лучи блестят, склонясь сквозь воздух к нам густой; Иль тучных гор верьхи горят, иль в море дуть престал зефир, и гладки волны бьют в эфир..." Но учёную оду Ломоносова беспардонно прервали, даже не слушая. Эта особа стала хватать его за руки, за плащ, и зашептала, роняя слёзы: — Илахтал... Илахтал... Сука тин айага! /Я люблю тебя, возьми меня в жёны! Алексей окончательно перестал понимать. Одно точно: похожих фраз Белов при нём ни разу не произносил... — Ты таки блаженная, да? — снисходительно спросил он и поспешил отстраниться. Минлу готова была расплакаться от отчаянья. Мужчина такой неприступный — разве можно самой поцеловать? Она обратилась к сияющему небосводу, в котором когда-то углядела человека, схожего с ним. Какой же он все таки был? Одежда светлая или именно волосы? Но Корсаку надоело топтаться на месте, лицезрея поток непонятных воззваний и жестов. Он поклонился и его тут же заняли совершенно другие раздумья. Этой вечерней встрече предшествовало несколько дней, когда моряков-спасителей благодарили и при этом заново к ним приглядывались. Зачинщики поджога, видимо, так и не поняли, что их попытка войны была раскрыта — и просвящать их в этом тем более не стоило, коль отношения наладились. Однако время, заново уделённое для Унги, для интересов государства тратилось почти впустую. Сейчас им ясно давали понять — не иметь здесь доброго приёма прочим русским, окромя них, исправивших деяния земляков. А ведь после знакомства с головорезами Пушкарева и вправду возникали сомнения: кому они проторяют дорогу, заполучая новых подданных? А эти открытые, весёлые дети — не станут ли они чьими-то жертвами благодаря их честным открытиям?***
Коротая долгие вечера, Белов составлял простейший лексикон алеутских слов, чтобы помочь сослуживцам общаться с местными. Их так называемые "уроки" были начаты ещё на Алясхаке, в предверии оседлого жития, и сводились к переписыванию. Пояснять правила у него получалось неважно — ибо их никто не составлял. Кроме того, местный диалект сильно отличался, уж слишком далеко они забрались. Сегодня было написано около дюжины выражений о погоде, на завтра хватало. Но не успел Белов отложить доску с бумагой и притушить свечу, как услышал, что кто-то стучится в его дверь. И накинув плащ, поднялся открыть. В темноте блеснули глаза и раздался знакомый девичий голос. — Нагуя? Что случилось? — Мне нужно поговорить... Пустишь внутрь? Белов спрыгнул обратно и протянул ей правую руку для спуска, скорей из вежливости. Оступиться на отточенных зарубках было сложно, тем более пользуясь таким с детства. Однако девушка проявила просто чудеса неуклюжести и рухнула на него, при этом каким-то чудом не зацепив перевязанное левое плечо, и метко обхватив за талию. И, не убирая рук, жарко прошептала: — Я хотела кое-что спросить... для моей сестры. Ей надо выбрать меж двумя мужчинами. — А я здесь причём? — он спросил, освобождаясь от объятий. — Но ведь это твои друзья! Вначале Минлу влюбилась в вашего морехода, что с белыми волосами. Его духи осветили на небе, поэтому он обязан взять её в жены. Только у неё не выходит ему пояснить. А тут ещё второго духи послали — она его ранила, а он нашу маму спас. — обстоятельно поведала девушка. Признаться, ей очень повезло сегодня с сестрой. Ведь так расстроилась, что нельзя не помочь. А заодно и своё дело можно справить! — Вряд ли эти люди согласятся. Один из них давно женат. — неохотно проговорил Белов, хмыкнув про себя насчёт "друзей". Да уж, "Агитадахал" здесь много чего означает. Про второго "посланного" пояснять не стоило: его презрение к "алеуцким девкам" почти не скрывалась. Нагуя удивлённо покачала головой, распахнув глаза. И вдруг спросила: — А у тебя тоже есть жена? — Да. Она с детьми живёт в Петербурге. Ответ о семейном положении смутил бесстрастием его же самого. На миг её взор стал растерянным, но после паузы глаза решительно блеснули: — Подумаешь! Лучше вторую взять, помоложе! — Моложе - не всегда лучше. И у нас другие законы. — А если обойти закон? — Это не наше дело. — Нет, именно наше! И вдруг девичьи ладони легли ему на грудь. В период вдовства на Скалистом порой так же навещали, выдумывая разные причины. Но настолько хитрого повода ещё не было. Белов внимательно посмотрел на гостью, тут же снял её руки и сжал в своих. — Это лишнее. — Думаешь, я старая для тебя? Но мне только семнадцатый скоро будет, правда! Можешь у мамы спросить! "Только этого не хватало..." — глядя на неё, он усмехнулся: — Да я верю тебе! Моя дочь того же возраста. — Причём тут твоя дочь? — всхлипнула девушка. — Так я не нравлюсь тебе? Но меня считают красивой! — Вот, глупышка... Ты очень красива! — Но если я красива и молода, почему... — Ты слишком юная, чтоб нарушать такие законы, понятно? Ступай к себе! Он обхватил её за талию, настойчиво препроводив на выход.***
Зайдя наутро к другу, Белов застал его корпящим над новым разделом лексикона. — Учишь? Давай, учи, тебе особенно пригодится... Тот поднял голову и заметил ухмылку. — А если серьёзно, будь начеку с одной из своих поклонниц... Правда, она ещё в неком выборе. Но догадываюсь, в чью пользу. Видишь ли, пазори тебя обещали... Белов заметил стоявший поодаль сосуд, и поднял крышку: — О, из морошки! Это у них вроде морса. — Ты обалдел? Зачем начеку, с кем? Причём тут пазори? Корсак возмущенно подскочил, тараща глаза. — Смотри, сам не обалдей, когда сей грозный Адылги потребует взять с собой вторую жену. Поверь, здесь это быстро происходит! — Какую жену, ты что? И какие поклонницы? Алёша пожал плечами и тут же густо покраснел: — Ладно, сдаюсь! Но послушай, они такие милые, славные девушки... Вон, напитком угостили... — Допустим. Я предупредил. Хотя, кажется, я и сам влип. — Да ну тебя, Сашка! А, вообще, погоди хлебать! Что, если приворот подмешан? — Поздно сказал. Теперь уж на мне опробуем! На минуту Корсак задумался и неохотно выдал: — Пазори, говоришь... Ну разве та Минлу, что Луговского царапнула? Вылезла вчера из сугроба, на небо показала, да за меня хваталась. Говорила всякое, сейчас, погоди... Как-то похоже на "сукин сын"... — И ты распознал в алеутской речи родимую брань? — Белов аж поперхнулся при виде сосредоточенного лица. — О, вот! “Сука тин аяга". И ещё "лахтал" и "тин кинул"... Что усвоил. — Ну поздравляю, Лёша, ты почти женат! В любви тебе признавались, да в жены просили взять. — Ах, вот оно что... Приходилось признать, что перевод немного польстил. Хотя вместе с лестью было и раздражение — что ж это за любовь такая, что без толмача не догадаться? Стало быть, и слова девичьи не по сердцу, а по нечаянной блажи. — Ладно, плывём прямо завтра! Худой мир наладили, и будет. А то сидим здесь, как сироты, по углам, а наши в это время ульгамы ставят. — Вот и прекрасно! — Белов радостно подхватил решение. — Сообща и посёлок достроим к празднику! Отметим все вместе — я там даже дерево годное присмотрел... Стоянка на Алясхаке притягивала его к себе с той страстью, которую вселяет удачно достигнутая цель. И часто, находясь здесь, он вслух называл это "домом", хотя сами жилища только возводились. А ещё с каким-то трепетом Александр ожидал Рождество и Новый год — любимые с малолетства праздники, о которых прошлой зимой даже не имел понятия... "Впадаю в детство или скучаю по семейному очагу? Ну нет, пускай уж первое!" — так отметал он лишние мысли о причинах. Отъезд был намечен немедля, однако предупреждения Корсаку оказались напрасны — ему невольное многоженство уже не грозило.