3_Пленная память

Радостно встретив своего капитана, моряки опасливо косились на его спутника-туземца. Но тем пока было не до приветствий — оба содрогались после холодной воды, с трудом шевеля губами. — Принести нам одежду нагретую и хлебного бутыль. — отдал распоряжение Корсак и они пошли греться в его каюту. — Располагайся тут, сейчас согреемся! Алеша был так воодушевлен тем, что его, наконец, вспомнили! А, значит, нынче можно будет предаться воспоминаниям да посидеть, как бывало. Стараясь поскорее перевоплотить своего вновь обретенного друга из алеутского дикаря в российского дворянина, он на радостях даже представить не мог, какая пропасть лежит между этими людьми. И повадки его, и речь, да и само тело сопротивлялись этому перевоплощению... "Я не Имагми, а Александр Белов... Это невероятно..." — уже в безопасности обдумывая свое озарение, наш герой одними губами повторял про себя свое найденное имя. Отныне и нам стоит называть его так же. Переодеваясь в одежду лейтенанта, схожего с ним фигурой и ростом, он едва попадал в зауженные штанины и в рукава... Корсак заметил татуировку ввиде звезды на открытом плече и покачал головой, закатив глаза вверх. — Да-а... А что, хорош капитан лейб-гвардии... Вскоре им доставили бутыль крепкого хлебного вина, которым Корсак, обычно не имеющий пристрастия к спиртному, привык согреваться после особо пронизывающего ветра. — Пей сразу до дна, здорово пробирает! Протянув Саше доверху наполненую склянку в поллитра, он выпил сам и, откинувшись в кресле, на несколько минут расслабился, чувствуя как тепло приятно расходится по телу. И вдруг увидел, как его друг вскочил и опрометью кинулся прочь из каюты. — Эй, стой, ты куда! Не понимая, что вновь обращенный Белов забыл снова на палубе, Корсак ринулся за ним и увидел его перегнувшимся через борт. — Э-э, Сашка, ты ли это? Вот уж не ожидал! Ты же... За двоих мог сходу опрокинуть! Тебя ж ни разу не брало, ну почти. А когда прошла оторопь, его сорвало на смех: — Здорово ж ты в алеута обернулся! Я, конечно, слышал, они помирать начинают от нашего хмеля... Белов выпрямился и с бледным лицом, вытирая испарину со лба, повернулся к хохочущему Алексею. А затем, нечаянно завалившись на его плечо, и едва не упав, сам усмехнулся: — Поначалу я чувствовал, чего-то недостаёт в алеутских трапезах... Потом привык. Тут же он вспомнил находку после трагической облавы и помрачнел. А ведь именно этот миг и направил его душу в алеутское племя... — Как говорится, "spiritus при вашем телосложении яд"! Ладно, заново обучу — дело наживное! Корсак весело хлопнул Сашу по спине, обхватил за плечи и, удерживая от заносов на шатких палубных досках, повёл обратно в каюту. — Идём, алеутский житель... Хоть чаем да под тёплой шкурой согреешься. Еще не хватало из-за трезвости простуду схватить... Он тут же подозвал матроса и отправил вскипятить чаю из резервов воды, которую ещё предстояло где-то пополнять. Крепкий напиток, нежданно отвергнутый организмом, таки успел оказать действие. Изрядно захмелевший Белов тут же опустился на кушетку и подпер голову руками. Перед ним маячили стол с часами и глобусом, модель фрегата, потолок, стена с картой и сам хозяин каюты... Еле дождавшись чая, он на несколько часов погрузился в сон, видя перед собою свой остров с присутствующими там дикарями и товарищами его юности. Сам Корсак за это время успел постоять немного за штурвалом, выбраться из дрейфа, и указать штюрману сменить курс на 3 градуса к востоку. А затем, после нескольких случайно услышанных реплик, решительно собрал на палубе всю команду. До ведома подчинённых было чётко доведено о появлении на борту капитана гвардии Александра Белова — вызволенного из плена, и никак иначе. Ему надлежало оказывать приветливость, а обращаться и называть за глаза сообразно чину, а уж никак не "господин алеут", или "беглый дикарь". — Это уж как выйдет... Не похож он на несчастного пленного, как пить дать, как бы хлопот не было. — недоверчиво пробурчали голоса из расходящегося строя лейтенантов, мичманов, и матросов. Вернувшись к себе, все продолжили рядить про обласканного капитаном варвара. Спустя часа три, глянув на спящего гостя, Алексей испытал угрызения совести за "угощение" и шутки, и все-таки зашел к лекарю. Застав того за приготовлением некой мази по заживлению недавних ран у пострадавших матросов, Корсак спросил, что ему делать с обретенным другом, после 5 лет полного воздержания перебравшему с вином. — Отоспиться пускай, а там видно будет. Для начала валериану - должно помочь. Заодно от "вызволения" вашего успокоится... — ответил лекарь, тут же достав настой. — А много ль выпил ваш эээ... алеут? — Четырехдневную пайку-полуштоф как обычно, для согрева! — смутившись, ответил Корсак и поправил: — Кажется, я только что велел говорить: "его высокоблагородие, или капитан Белов"! Отчего-то его корабельный лекарь, в отличие от остальной команды, жил по собственным правилам и всегда умудрялся избегать приказов. И Корсак чувствовал себя с ним порою нашкодившим мичманом. Коренастый, солидный мужчина средних лет носил ёмкую фамилию Корнеев, а имени и отчества его почти никто не помнил и не употреблял. Лечил и оперировал он надёжно, что делало его весьма ценным для любой команды, и Корсак, вероломно покинутый накануне экспедиции двумя офицерами, любителями тёплых краёв, весьма удивился, как живо лекарь отозвался на призыв сопровождать к далёким северным берегам. Оказалось, что экспедиция для него несла собственный научный интерес. Корнеев целыми днями изучал в своей каюте бесконечные растения, кои увлечённо собирал на всех островах, где они становились. — Э-эх, щедрая у вас душа, Алексей Иваныч! Обидел-то он вас сильно вчера, видать? Ну, сразу не помер, и уже хорошо... Они так слабы и непредсказуемы на предмет пойла, эти самые алеуты... то есть, прошу прощения, капитаны гвардии. — А он уже теперь навсегда, вот так? — спросил настороженно Корсак, как обычно проглотив лекарское ерничание. — Ведь крепок был всегда во хмелю! — Да шут его знает... Глядишь, и станет снова нормальным русским человеком. Если потихоньку... Освободившись от хлопот и успев изрядно проголодаться, Корсак передал распоряжения офицерам, и настроился на долгожданное общение, с беспокойством дожидаясь, когда его друг проснется. Пробуждаясь с трудом от пьяного бреда, и оглядываясь вокруг, Белов даже поначалу не мог понять, каким образом уместились в его жизни два имени, Александр и Имагми. — Ну, как, отошел от моего согрева? — спросил Корсак, присаживаясь рядом на кушетку и усмехнулся, протягивая стакан: — На вот, выпей. Наш лекарь настой из валерианы передал, на все случаи жизни ее дает. — Да вроде уж не так кружит. Ладно, брось хлопотать. Сам виноват, идиот — не надо было все сразу дуть... Белов приподнялся и начал медленно отхлебывать, хмыкнув по поводу всемогущести валерианы. — Да ладно, освоишься... Ещё выпьем с тобой токайского, у меня припасено. — ободрил в ответ Алексей, похлопав по плечу. — Поесть-то хоть сможешь российские яства? Незатейливая сервировка моряцкой трапезы показалась вчерашнему Имагми достойной стола императора. Он с удивлением покосился на посуду и салфетки и улыбнулся в ответ: — Эх, показать бы тебе, Корсак, сырое мясо с копья... Сейчас бы ты сам к борту бежал. За обедом они в основном обсуждали своих бывших соучеников, вспоминая годы учебы в школе. Корсак рассказал печальную историю Горина, которого навестил по пути на Камчатке, да про Никиту, который до сих пор не женился, оставшись в поисках девушки, схожей с Фике. При имени Фике Белов вскинул удивленно глаза и машинально схватил рукой кусок горячего шницеля. — Вот черт, от вилки-то совсем отвык! И они оба рассмеялись, вспомнив какой-то похожий случай в московском трактире, где, будучи курсантами, иногда просаживали случайные заработки. Все время, пока шутили про забытую выпивку, татуировку, и прочие дикарские привычки друга, Корсак все вспоминал про Анастасию и все никак не решался ее упомянуть. Но странно, что и Саша ни разу не коснулся темы жены! Его некоторую отрешенность во время обеда Алексей все время пояснял последствием выпивки. "Вот уж супруга приятно удивится от такого трезвенника... А уж татуировка — то сомнительно, хотя кто этих женщин знает?" — подумал он и, наконец, произнес: — Отпели тебя, Сашка, на панихиде... Так что жить долго будешь, точно! А Настасья-то меня просила ритуал соблюсти над мощами твоими... — Кто просил? — Белов замер на мгновение, закашлялся и поднял напряженное лицо. — Ах, да, конечно... — Что такое? Опять нехорошо? — испугался Корсак. — Н-нет, но... послушай, что-то не так. Мне все время кажется, что я не все помню... Детство в поместье, потом навигацкая школа, учителя, Москва, ты и Никита со своим алхимиком... С остановившимся взглядом Александр начал оживлять в уме знакомые лица родных и друзей с той поры, произнося вслух: — Постой... Мои братья и сестры, я же вроде их помню! Матушку покойную, то ещё в детстве... А мой отец? Я вижу его лицо, но не знаю, жив ли он с той, моей школьной, поры? Это очень странно... Я что, совсем не писал ему? — Ты же проезжал свою родину за год до отъезда сюда. — нерешительно ответил Алексей. — Так вроде видел его. — Что? Разве я проезжал? Но... этого не было! — Да нет же, в 54м! Ты сам рассказывал по приезде... Белов напряжённо посмотрел и, нахмурившись, продолжил рассуждать: — Из последнего настоящего я припоминаю лишь то, что был здесь в некой экспедиции и это все! Последние дни на борту корабля, скандал, солдат своих... морехода и его ребят алчных. Но не особо отчётливо... — А ну, давай, рассказывай про корабль! Подробно рассказывай как все было! Саша, ты сейчас оживишь остальное, вот увидишь! — воодушевленно восклицал Корсак, приготовившись внимательно слушать. — Да, что там рассказывать? Немного помню лишь канун той роковой высадки. Наш отряд обозвали слабаками и трусами. Ибо мы не пожелали устраивать на островах пальбу, оставив-де всех без питья. А после я им наивно доказывал, что сообразно теории навигации, лодки на скалистый берег можно направлять лишь в ясную погоду... Видишь, Лёшка, оказывается, я хорошо постигал морские науки, не зря ты меня в своего лейтенанта на время произвел! Александр иронично усмехнулся, глянув на рукава чужой формы, подумав что это вполне могло быть его настоящим, и спросил: — Надеюсь, понятно, как далеко были посланы те поучения сухопутного советчика? — Ну как сказать... — усмехнулся Корсак. — Пожалуй, ты усвоил науку весьма недурно, но видишь ли... Старые мореходы сего не жалуют. Могут и послать... куда подальше. — Ну, так и вышло. — кивнул Белов. — И оказалось, я вроде как струсил и сочинял небылицы, не разумея в морском деле. На дуэль вызывать было некого, одни разночинцы да и просто бродяги. Мои-то солдаты с моряками сцепились, еле разнял... Отчаянно поругавшись, я стоял на палубе, мне хотелось пить, настроение было ни к черту и вертелась некая муть — все какие-то несправедливости, обвинения да обиды... И, странно, сейчас я помню из тех мрачных раздумий лишь эту последнюю, презренную хулу про трусость и умничание себе на пользу. Ах да, ещё некую тюремную камеру, в которой как-то очень больно, до слез, тосковал, но отчего? Саша огляделся вокруг, но в приятно освещенной и деловой обстановке обиталища Корсака ничто не напомнило ему подробности. — Первые дни, в улягаме, когда в себя приходил — все думал, что в некой камере взаправду. Больно похоже, понимаешь? Потолок низок, душно и темно, одно окошко слепое... Наверное, поэтому и вспомнил сейчас. Пока мне память там чистили, этот бред за новую жизнь зацепился, аки гарпун. Говорили, звал я кого-то, но вот сие не припомню, стерли. Я что, сидел в тюрьме по ложному доносу? Ждал, что придут и оправдают? Что это могло быть? Лёшка, я вообще не помню этого самого прошлого! Какой год сейчас? — Одна тысяча семьсот шестьдесят первый с утра был... — упавшим голосом ответил Корсак, почти догадываясь о сути. — Мне, выходит, 36... Четыре года тому, летом, значит, было 32. Но попал-то я сюда как? Что со мною было перед этим целых 14 лет? — Ну, считать ты точно не разучился... Белов задумчиво тёр виски, вспоминая детали, которые обрывались, стоило ему заглянуть немного назад. — Всего неделю спустя я был согласен даже на самые плохие воспоминания, но тогда... Мне страстно захотелось это все убрать от себя, просто забыть, как и смыть наветы! Не моё это вовсе — о плохом страдать, когда действовать можно, понимаешь? И сам ответив за кивнувшего Алексея: — Понимаешь, верю... — Тогда ты и решился на эту вылазку на остров, весьма рискованную, что и подтвердилось... — Знаешь, Лёша, ведь мне это самому казалось безумной бравадой — идти на поводу у настроения и этих проходимцев, кои риска не понимали и сильно кипели... Потому я и решил сопровождать этих ретивых один — не взяв никого из своего отряда. И, выходит, эти люди все же погибли... — Кажется, не все... Но ты ж не виноват, они сами тебя вынудили! Корсак встрепал себе волосы, и глядя на нервное, покрасневшее Сашино лицо, попытался его успокоить, сам понимая, насколько это наивно: — Слушай, Сашка... А может тебе просто нездоровится после вина? Ты бы закусил хоть побольше... Знаешь, я раньше, бывало, вообще ничего не соображал, как выпью, голова трещит, совсем не... — Дело не в вине — обычная потрава... — Белов покачал головой, невидящим взглядом уставившись куда-то в тарелку. — Я не помню никого из своей собственной семьи, о которой ты говорил! Ничего из того, что было после школы и до приезда сюда! Ни одного имени или события, связанного с этими годами, понимаешь, Лешка? — он пронзительно взглянул на Корсака. — Ты сам-то женат? Неужели ты полностью забываешь жену, как выпьешь? — Да... я женат. — Тот испуганно кивнул. — Ты на венчании у нас был, вообще. Сына потом крестил, да я твоего. Ну, да ладно, Софью мою не вспомнил, но — Анастасию? Этого не может быть, вы же... У вас был не просто церковный брак и общие дети! Вы женились по любви, через испытания да преграды! Обрадовавшись обретению Беловым памяти, он и поверить не мог, что это ещё далеко не все. Ладно, его, Корсака, Сашка увидел воочию, хоть и успели подраться. Но как же он вспомнил родных, не виденных годами, их друга Никиту, даже одноклассников — и не вспомнил при этом жену? Корсак посмотрел на совершенно убитое Сашино лицо и успокаивающе сказал, через стол пожав руку: — Ладно уж... Не вешать нос, гардемарины! Коль обещал на берегу, что буду рассказывать про твою жизнь, значит придётся... Но уж точно больше не отправлю тебя в лодке биться о скалы — ведь либо окончательно убъешься, либо опять все забудешь! Вообщем, готовься слушать... Да, не особо из меня рассказчик. Но попытаюсь говорить честно... И Алексей начал свой долгий рассказ, иногда прерываемый вопросами, что ставили его в тупик.