20.
Жаркие (для всех вокруг, но благодатно-тёплые для меня) летние дни сменились не менее душными и солнечными осенними. Прошло довольно много времени, но я всё равно упустила момент, когда дата следующего отпуска подобралась близко до такой степени, что я перестала успевать по всем делам, включая рабочие. В школе висели недописанные отчёты и выдавались промежуточные табели успеваемости, исходя из которых родители делали выводы относительно успеваемости своих детей, дома шла масштабная подготовка к приезду Виктора с маяка и моему отбытию в Италию. Всё происходило в умеренном режиме, но накладывалось друг на друга и создавало крайне стрессовую ситуацию, а дополнительная нагрузка в виде встреч с мамашами из родительского комитета отнюдь не способствовала укреплению нервной системы. Подготовка к поездке часто совмещалась с обсуждением организации свадебной церемонии по Скайпу и в тандеме они сворачивали мне кровь вместе с нервами, вынуждая выплёскивать негатив и отчаянно психовать от нехватки времени. В утро перед отлётом, сидя на кровати в куче вещей с раскрытым чемоданом, я беспорядочно вычёркивала пункты из впопыхах составленного списка необходимых предметов. В самом разгаре поиска банки сахарной пасты и полосок для депиляции, в дверь скромно поскреблась мама с предложением помочь навести порядок. Не поддавшись её обману (кому, как не мне было знать, что Лидия больше преуспевала в наведении беспорядка, чем в уборке последствий), я спокойно попросила открыть тайну внезапного визита без прикрытия в виде «помощи». Потратив какое-то время на тоскливые вздохи и проницательность не к месту, женщина быстро сдалась: — Я отпускаю тебя не просто так. — она села в моё офисное кресло, развернув его спинкой к столу, и по-деловому закинула ногу на ногу, выпрямляя спину, как будто находилась не в комнате родной дочери, а на собрании директоров. Тем не менее, тон её на деловой не менялся и оставался спокойным. — Мне ведь не нужно напоминать о правилах, которые нельзя нарушать ни в коем случае, даже если ты уже взрослая? Закатывать глаза при Лидии было плохой привычкой, но я ничего не могла с собой поделать, особенно когда она бралась за разъяснение и напоминание своих очевидных страхов и опасений, выливавшихся в запреты и правила для меня. Удивительно, что с особенностями родительского поведения моей матери они в принципе существовали и были вбиты в мою голову настолько прочно, что до сих пор звучали в ушах, даже если мыслей нарушить их не было и в помине. Правило первое:Никогда не обсуждать Дом.
— Мне уже не шестнадцать, — тем не менее, лицо скривилось от недовольства совсем не по-взрослому. — Я выросла из того возраста, когда хочется убегать среди ночи, бунтовать против воли родителей, густо красить глаза и драматично заламывать руки. — Я знаю, сколько тебе лет. — сухо припечатала женщина, вытянув сигарету из металлического портсигара с тонкой гравировкой общеизвестного символа Канады — кленового листа. — А ещё я отлично знаю, что вот здесь, — она постучала по своему виску, явно намекая на мой, — здесь ты не менялась как раз где-то с шестнадцати. И твоя привычка сбегать от ответственности и проблем тоже никуда не делась. Правило второе:Ни при каких обстоятельствах не пытаться выяснить, что происходило в Доме.
— Мы обсуждали это сотни раз — я больше не увлекаюсь подражанием Нэнси Дрю, — изо всех сил стараясь игнорировать беспардонное курение в стенах помещения, где я это категорически запрещала, я также проигнорировала часть слов про свою дурную привычку. Режет, но правда. — И мы будем обсуждать это ещё тысячи раз, поверь. Ты уговорила меня отпустить тебя в Италию, но ты не сможешь убедить меня перестать напоминать о правилах. Я не просто так имитирую заевшую пластинку, Полетт. — Да-да — наше мистическое кровавое прошлое и все дела. Правило третье:Никогда и ни при каких обстоятельствах не возвращаться в Дом.
Разговор не представлял из себя абсолютно ничего информативного уже с самого начала — меня больше интересовал способ уложить все стопки нижнего белья и одежды в один маленький чемодан. Почему-то, идея с вакуумными пакетами пришла именно в тот момент, когда я уже покинула Таргет и была на полпути к дому, и страшно ленилась возвращаться обратно. И пока муки насущной проблемы терзали мой ум разновидностью тетриса, Лидия сочла это удачным шансом, чтобы в фоновом режиме активно наседать своими советами и нравоучениями. — Ты обещала мне, — она тяжело выпустила струю дыма в открытое окно и снова медленно затянулась. — Этто принёс нам достаточно проблем и мы сполна хлебнули горя из-за него — хватит уже возвращаться к прошлому и портить себе жизнь. Ни я, ни тем более ты, не обязаны играть в Скраббл с теми буквами, что он оставил. Достаточно было плясать под его дудку, когда он был жив. Угрюмое молчание в ответ, к сожалению, не вызвало в ней желание оставить меня в покое и избавить нас обеих от этого бесконечного, душного, идущего по кругу, разговора. Не произнеся ни слова, приходилось выслушивать в сотый... в тысячный раз, как Лидия говорила одно по одному только разными словами и с разными интонациями, менявшимися от угрожающе-предупреждающих, до умоляющих и просящих. Порой это даже удивляло — та, кто призывала жить своей жизнью, чаще всех возвращалась к этим воспоминаниям и, казалось, строила свой быт вокруг них. — Чего ты от меня хочешь? — резко спросила я, отбросив листок и развернувшись лицом к матери. — Хочу, чтобы ты не забывала о том, что в том месте небезопасно. Никогда не забывала. — Ах, спасибо большое, благодаря тебе я не то что не забываю — я вообще не могу выкинуть это из головы. Знаешь, если бы эта тема не всплывала так часто, думаю, у меня вообще не появлялось желание что-то знать. — Не переиначивай мои слова! — Я каждый раз даю тебе одно и то же обещание, и хоть раз нарушила своё слово? Хотя даже не понимаю, почему для тебя это так важно, ведь ничего толком тогда не случилось. Прекрати уже это ребячество, Лидия, эти запреты, тайны и чушь об опасностях в Доме. Но вряд ли уже нашлось бы то или тот, кто мог её остановить. Тема Дома, отца и мотив наших бесконечных странствий всегда были огромным камнем преткновения в наших отношениях и заводили маму с пол-оборота. Каждый такой инцидент вынуждал сомнения в моей голове расти и крепнуть, так как из уравновешенной карьеристки с превосходной репутацией Лидия за секунды превращалась в истеричку с нездоровыми фиксациями и параноидальными наклонностями. И обратная трансформация в счастливую, состоятельную женщину с хорошей семьёй каждый раз занимала всё больше времени, сигарет и алкоголя. — Я забочусь о тебе! — с жаром воскликнула Лидия, вскочив с кресла и эмоционально всплеснув руками. — Ты не можешь упрекать родителя, который беспокоится о своём ребёнке! — оглянуться не успели, как это снова происходило — она теряла самообладание, повышала голос и переставала контролировать речь. — Я очень хорошо тебя знаю и поэтому постоянно слежу, чтобы ты не вляпалась туда же, куда и Этто в своё время! Эта твоя общительность и… и куча знакомых… вечеринки, клубы, выпивка — всё будто скопировано с твоего отца! И где он сейчас? Куда этот разгульный образ жизни его привел? К петле?! — О, теперь мы об этом? — следуя её примеру, я тоже встала, расправляя плечи и задирая голову, чтобы смотреть в глаза Лидии, упрямо сверлившие брошюру отеля на подушке за моей спиной в надежде, может быть, прожечь её взглядом. — Ну, давай, вини во всём генетику — скажи, что, как всегда, во всём виновата моя схожесть с отцом, которого ты ненавидишь, потому что он, якобы, испортил нам жизнь. — Я никогда не говорила, что ненавижу его, — процедила сквозь зубы женщина. — Но он испортил… — ... Твою карьеру, твою бездетную молодость, твой идеальный план сладкой супружеской жизни и так далее, вниз по списку? Как же сильно он тебя разочаровал, что ты не можешь успокоиться даже сейчас, когда он уже покойник? — Он наворотил дел, оставил нас с ними разбираться, а сам отдал концы по чьей-то милости! Думаешь, я забуду, сколько дерьма пришлось разгребать за ним и теми, с кем он связался? Эти заявления уже почти не вызывали во мне должной злости или огорчения – лишь глумливый смех и полуистерические усмешки. Лидия столько лет обвиняла отца в тотальном развале её жизни («наших» с ней жизней, как она утверждала), что со временем я привыкла слышать эти размытые, околоблудные аргументы без упоминания конкретных дат и поступков. Единственное, что заставило меня обратить внимание на её слова, была фраза с частью: «по чьей-то милости». — Ты не хуже меня знаешь, что за его смертью никто не стоял, — я устало помассировала виски. — Никто не подстрекал его, не затягивал на шее петлю и не толкал с балкона. Он сделал это сам. Даже папин друг из полиции это подтвердил после месяцев изучения места преступления, улик, отпечатков, проверки всех гостей дома и прочего-прочего, что не давало тебе спать по ночам! — Ты не можешь знать наверняка. — теперь мать шипела как гадюка. — Этто слишком любил жизнь — даже работа для него была в радость... — Серьёзно? Слушая накатанный сценарий, я ощущала вздымавшуюся ярость от её бреда, приобретавшего с каждым годом новые, всё более безумные, краски. Я знала, какие слова последуют за этими и начинала выходить из себя, потому что они неизбежно вели к другой запрещённой теме для разговоров. — … Неужели ты не помнишь, как он наслаждался жизнью? О, я помнила прекрасно. — А ещё я помню его депрессию, которую ты не воспринимала всерьёз, списывая на временные трудности. Как помнила и то, что однажды, где-то за месяц до смерти, он ушёл из дома на целую неделю, а вернулся грязный, вонючий, голодный и обезвоженный со словами: «Мне нужно было подумать». — Потому что депрессия — не болезнь! Это выдумки, оправдания лени и нежелания действовать! — Я не могу в это поверить — ты снова за своё! — от негодования мои руки стали сами складываться в экспрессивные итальянские жестикуляции — тоже папина привычка. — Он повесился! Убил себя, понимаешь? Сам! Не было никакой плохой компании! — пальцы стали заламываться, отсчитывая аргументы: — Записка, чек и записи с камер наблюдения из хозтоваров, балкон над винтовой лестницей, его шаги, — всё это он сделал сам, со своей инициативы! Дома никого не было! — Он не мог! — Лидия гнула свою линию и это приводило меня в бешенство, в то время как у неё самой от нервов тряслись руки и пепел с сигареты дрожащими опилками осыпался на пол. — Откуда ты знаешь?! Вы почти не общались к тому моменту! Откуда. Ты. Знаешь?! — Потому что я видела это! Вытянув вперёд себя ладонь с широко расставленными пальцами, я тяжело задышала — мой собственный визг отдавался звоном, отскакивавшим от стен, в резко затихшей комнате. Лидия распахнула глаза и рот, словно я своим криком перехватила всё, что она хотела выплеснуть. И казалось бы — в самом начале я опасалась, что это её невозможно будет остановить, как только разговор неизбежно скатится в ссору, но на самом деле единственный страх за бесконтрольную речь был направлен на меня саму. Правило номер четыре:Никогда не забывай, что отрицание — излюбленный способ бегства твоей матери.
Мы расстались на очень удручающей и невесёлой ноте — после выпаленной сгоряча фразы, Лидия поджала губы, схватила со стола портсигар и вышла из комнаты, не произнеся больше ни единого слова в мой адрес. Мои перелопаченные чувства, конечно же, не были для неё достаточным обстоятельством для извинений (сказывалось и то, что мама вообще очень редко признавала свои ошибки) или, хотя бы, попытки помириться. Обстоятельства смерти Этторе — падре — были темой, которую мы обе обсуждали на повышенных тонах и только в том случае, когда разговор лихо сворачивал в эту скользкую, полную подводных камней и невысказанных обид, сторону. Мы ходили по замкнутому кругу, который Лидия не желала разорвать, просто перестав поднимать эту тему, и неизбежно заходили в один и тот же тупик: у каждой из нас оказывалась своя версия случившегося, которую другая сторона не желала признавать. В этот раз никаких исключений не последовало — ссора закончилась тем же, чем и всегда. Я уже сидела в салоне самолёта, пристегнув ремень и ожидая, когда объявят просьбу отключить телефоны на время перелёта. От ссоры на душе всё ещё оставались гадкие отголоски из обиды и усталости от подобных скандалов. Мобильный в руке коротко завибрировал во время долгожданного объявления. 01:15 Сообщение от пользователя la mère: «Напиши мне, как приземлишься, чтобы я не волновалась. Хорошего пути, Полетт». И мы снова вернулись к тому, с чего начали. Всё. Как. Всегда.21.
Самолёт приземлился ровно в половину первого ночи. Утомительный полёт прошёл без происшествий и гораздо лучше, нежели мой предыдущий бон вояж в Италию — по крайней мере голова уже не раскалывалась, давление не скакало как буйвол на родео, да и не на похороны я летела, так что из терпимых минусов можно было отметить лишь опухоль вместо лица после сна и смазавшийся макияж. Однако с этими недостатками пришлось научиться бороться ещё в юности, так что за годы путешествий я прилично поднаторела в маскировке разнокалиберных уродств, время от времени портивших внешний вид. Будь здесь Виктор, он бы наверняка стал ворчать о том, что это бессмысленно — приводить себя в порядок после перелёта. Особенно, если приземлишься ночью. И особенно, если тебя никто не встречает. А если бы его ворчания услышала Лидия, она привела бы сотню с лишним аргументов, почему я отнюдь не напрасно так старательно маскировала синие полушария под глазами, с десяток раз перерисовывала стрелки на веках, щурясь в маленькое зеркальце пудреницы, и выворачивала руку под немыслимым углом, выискивая затерявшийся в недрах сумочки флакончик 212 ВИП. — … Ничего не имею против, но выглядишь слишком уж прилично — сколько слоёв тональника ты нанесла? Остановившись у входа в дьюти-фри, я сверилась с часами — без десяти два — и не удивилась, что Хару звучала утомлённо, несмотря на смешинки в голосе. Табличка: «Та самая Колючка» — медленно сползла вниз, показывая сощуренные лукавыми полумесяцами глаза. — Пытаешься упрекнуть меня в том, что я выгляжу лучше, чем труп утопленника? — Ну, я же сказала — ничего не имею против. И про утопленников речи не шло. — Миура бегло осмотрела меня с головы до ног, и я заметила, как её бровь медленно изогнулась при взгляде на обувь. — … Ты что, надела шпильки после двадцати четырёх часов полёта? Случай с самолётным трапом ничему тебя не научил? — Тогда были кроссовки, — я хмыкнула и умно (как мне показалось) поводила указательным пальцем из стороны в сторону: — Стисни зубки покрепче, девочка. — Лидия? — Почти цитата. Разговаривали так непринуждённо, будто и не расставались вовсе (хотя, может быть, в этом стоило винить то, что в зале ожидания, когда уже прошла регистрация и я сидела в ожидании объявления на посадку, мы общались по Скайпу). Хару острила в привычном режиме, и, если бы подруга не была такой бледной, я бы никогда не подумала, что она снова работала сверхурочно, не изменяя своему национальному этикету и роли японского трудоголика. Я-то своё недомогание и дерьмовое настроение замаскировала так, что подкопаться не к чему, но вот Миура лишь слегка припудрила хаотичный разброс усталости на лице, как если бы решила, что я спросонья ничего не замечу. Обниматься мы не стали по обоюдной инициативе (вернее, по причине исключительного уважения Хару к моему неоднозначному отношению к прикосновениям) — решили купить в местном кафетерии по стаканчику кофе и сразу же отправиться на парковку и дальше держать путь до отеля. На выходе из аэропорта у меня ещё раз проверили документы, сверили номер на бирке чемодана с номером, указанном в билете и, не найдя ничего подозрительного, спокойно выпустили. С улицы в лицо мигом дохнуло прохладой и напитанным влагой воздухом, от чего по спине прошлась волна холодной дрожи и руки покрылись гусиной кожей. В прогнозе погоды, который я смотрела перед вылетом, дождь на острове не предполагался, поэтому затянутое чёрными тучами небо стало полной неожиданностью — появилось ощущение, будто где-то меня жестоко обманули. — В каком отеле ты забронировала номер? — Хару сняла автомобиль с сигнализации и взялась за ручку чемодана, чтобы помочь мне забросить его в багажник. — В Неттуно, — оказавшись в салоне я сразу же потянулась к кондиционеру, чтобы включить его и согреться — минут, проведённых на холодном ветру, хватило с лихвой, чтобы я продрогла до самых костей, и даже горячий кофе не помогал согреться. — … Что? Почему ты так на меня смотришь? Это самое нормальное, что я нашла за короткий срок. — Неттуно? Серьёзно? Ты ограбила сейф с благотворительными пожертвованиями в своей школе? Я сморщилась, вспомнив щепетильные оды благотворительным финансам от главного школьного бухгалтера, и представив, какие шептания Сатаны могла бы вызвать, прикоснись к этим деньгам хотя бы мизинцем. Мне отрубили бы руку, невзирая ни на какие законы. — Я отвечаю лишь за оплату своих развлечений и твоего свадебного подарка — всё остальное оплачивают Лидия и Виктор. — Если ты сейчас скажешь, что это из-за того, что Оливия потеряла статус любимицы ваших родителей, то учти — я в это не поверю. И правильно сделаешь, потому что занять положение любимой девочки-отличницы в глазах отца Лив и моей матери не смог бы никто, кроме самой Лив. А уж я и подавно. Судимостей нет — и уже хорошо. Ну, а верхом вербального проявления любви и привязанности от Лидии были слова: «Ты недалёкая и туповатая дочь. Но ты моя недалёкая и туповатая». — Мы с Лидией сошлись во мнении, что лучшим подарком на мой выпуск будет эта поездка. — А что, есть версия, на которой вы во мнении не сошлись? — Ага. Они с Виктором хотели подарить мне машину. Заранее зная, какая реакция последует за этими словами, я немедленно отняла у подруги стаканчик с напитком, которым Хару всё же успела обжечь себе язык, от неожиданности глотнув слишком много. — Что?! — она ошеломлённо взглянула на меня, сильно закашлявшись. Мне же не оставалось ничего иного, кроме как безвинно пожать плечами и промолчать. — Лидия решила, что ты её окончательно допекла и пытается сделать так, чтобы ты сама себя убила? Я сардонически хмыкнула, молча уткнувшись в свой кофе, и жестом показала, что Хару может уже трогаться с места и не зацикливаться на подробностях, раз я великодушно и крайне дальновидно променяла автомобиль на трёхнедельный отдых на итальянском побережье и свадьбу подруги. К собственным ущербным навыкам вождения, несмотря на наличие подтверждённой лицензии, у меня было весьма философское отношение, попросту не позволявшее злиться из-за ядовитых комментариев окружающих по этому поводу. Ну, херовый водитель, и что? Я ведь не рвусь за руль при любом удобном случае, чтобы доказать обратное. — К слову про «допекла», твой избранник нормально отнёсся к тому, что ты останешься ночевать вне дома? — Поппи. — Что? Я волнуюсь, что могу попасть в его чёрный список. — Во-первых, он не настолько мелочный и придирчивый. А во-вторых — прекрати при каждом удобном случае демонизировать моего жениха и лепить из него тирана. Настал мой черёд иронично двигать бровями и выразительно смотреть на подругу: девочка, ты вообще видела своего жениха со стороны? Он же буквально тот самый терминатор Т-1000 из фильма. Только из плоти и крови. Хотя чувство, будто он тебя вот-вот пришпилит, почему-то, от этого меньше не становилось. — Я очень стараюсь не воспринимать его как латентного маньяка, — впрочем, другая формулировка мягче не вышла. — Он хороший человек, Поппи, — Миура кинула в меня пустой стаканчик, улыбнувшись с каким-то тусклым, усталым азартом, и, наконец-то, взялась за руль. — И партнёр, который меня уважает. Ага, именно то, что ты и искала всю свою жизнь, и видела в розовых мечтах, когда была девочкой: крепкое мужское плечо, подставленное из искреннего уважения, и надёжное партнёрство до глубокой старости — хотелось бы скептически заявить, но вид измученной, совершенно неготовой к юмору ниже пояса подруги остудил мою горячность и заткнул рот. Может быть, скудное освещение в салоне так нездорово играло со зрением, но теперь Хару не просто казалась вымученной, она выглядела откровенно больной. — Извини, — я повела плечами, отвернувшись к окну, чтобы не напрягать своим пристальным разглядыванием. — Погорячилась со сравнениями — настроение паршивое. Перед отлётом Лидия вошла в раж и... ну, ты знаешь, как это бывает. — Я знаю, как она относится к твоему переезду и вообще всему, что связано с Италией, — Миура с пониманием кивнула. — И всё ещё не могу понять, почему так. Дело в том, как вы жили здесь раньше? — Скорее в том, что здесь её связи не смогут при любом удобном случае докладывать ей о моих перемещениях и давать негативную оценку поведению при каждом зевке с неприкрытым ртом, — уклонившись от правдивого ответа и всё же дав второстепенный повод, ответила я. — Но не волнуйся, сейчас я приехала с полного разрешения, чтобы передать тебе её самые искренние поздравления. — Очень мило с её стороны. Учитывая, что она меня недолюбливает. Ауч. — Мне так и не удалось доказать, что это не ты открыла для меня двери ночных клубов и подвела к барной стойке. – Ты научила меня не страдать похмельем после вина. — Хару показала талон на выезде с парковки. — Само собой! — я самодовольно хмыкнула. — Постигать алкоголизм нужно с азов, деточка. Мы дружно посмеялись над удачной шуткой про зависимость, но тему сочли не совсем удачной для дальнейшего диалога, поэтому живо взялись за обсуждение планов на ближайшую неделю, которых у Миуры оказалось больше, чем могли вместить в себя двадцать четыре часа суток. Говорила преимущественно подруга — мне оставалось слушать и постепенно приходить в безмолвный ужас, ведь до этого момента я считала себя занятым, нигде не успевающим человеком. Под конец её тотального разбора плотности досвадебного графика, мы уже добрались до отеля, успели подтвердить мою регистрацию, подняться в номер и даже заказать в него фрукты и содовую (чай и кофе уже приелись, пить спиртное после перелёта не очень хотелось, а жажда замучила). — По-моему, проще киллера нанять, чем выйти замуж, — неутешительный итог подвёлся сам собой. — И дешевле. Хару засмеялась, а вот я лично не увидела ничего забавного в своих словах. В голове дымился калькулятор, когда на ум приходила примерная смета всего торжества. И это, по меркам Хару, ещё была скромная, закрытая для всех посторонних, церемония. — Такое событие иногда бывает только раз: замуж ведь выходят с уклоном на всю оставшуюся жизнь. — Или до погашения кредитной задолженности... Или до пожизненного продления визы. Вот теперь Миура не стала реагировать на эту злую, прагматичную шутку своей усталой невесёлой улыбкой. Слава богу — извиняться хоть не придётся. К свадьбе подруги я по-прежнему относилась с крайним скептицизмом и слова про веру в искренность только если один умрёт, а другой, в связи с этим, примет целибат, по-прежнему оставались главным девизом, под которым этот брак был мною одобрен. Но сейчас, по прошествии полугода, ядовитые шутки проскальзывали всё меньше, и обратно-пропорционально росло желание увидеть Хару в образе невесты и проводить её под венец. — И ты ни капли не сомневаешься? Несмотря на то, что в моей голове вопрос звучал умнее, на деле он получился каким-то искренне-тупым. Но Хару честно ответила: — Не самое худшее моё решение. Было ли за этими словами спрятано нечто большее, я предпочла оставить невыясненным.22.
Ко дню церемонии, восемнадцатого сентября, итальянский пейзаж за окном, так сильно угнетавший непривычной серостью и промозглостью в первые дни после перелёта, переменился радикальным образом, теперь блистая изобилием солнца, отметкой в тридцать градусов на термометре, и приятным морским бризом с Ионического моря. Идеально для небольшого торжества, на закрытости которого настаивала невеста, чтобы не расшевеливать соципатические наклонности своего жениха, и без того не особо радостного от перспективы терпеть толпу гостей, пусть и состоявшую из узкого круга приглашённых. На самом деле, повторяя в своей голове внешность избранника Хару — это чёрствое, сухое лицо с пронизывающими до морозного ужаса глазами, видящими будто насквозь — я вполне могла поверить в то, что он голыми руками разорвёт любого, кто в буйстве эмоций или пьяном угаре (например, я) полезет поздравлять его лично. Так что желание Миуры сделать свою свадьбу закрытым мероприятием не делало никаких неожиданных открытий о характере подруги. Время близилось к назначенному, такси должно было вот-вот подъехать, и я, стоя перед зеркалом, наносила последние штрихи на общую картину внешнего вида: поправляла белые цветочные заколки, вплетённые в объёмную косу, перекинутую через плечо, подрисовывала искусственный здоровый румянец на скулах, чтобы казаться свежее, улыбалась отражению, проверяя, не придавал ли новый цвет помады желтизны отбеленным зубам, и вслух подпевала майскому треку эпатажной Леди Гаги, который до сих пор крутили по местной радиостанции. Через десять минут наведения марафета, на прикроватной тумбочке зазвонил стационарный телефон: с ресепшена сообщили, что машина уже подъехала на парковку отеля. Я легко поблагодарила вежливого сотрудника, но когда положила трубку, то ощутила резко навалившееся на грудь волнение. И вовсе не такое, какое бывает в предвкушении чего-то торжественного, обещающего раскрасить однообразные будни. Внутри меня, напротив — тяжело забилась непонятная дрожь от внезапно нахлынувшей тревоги, у которой не было какого-то чёткого фундамента под собой. В голову начали закрадываться крамольные мысли прогулять важный праздник, поэтому пришлось экстренно вынимать из рассудка убеждения про мандраж: всё же под венец отправлялась не простая знакомая, а лучшая подруга — и скармливать их очнувшемуся беспокойству. Стисни зубки покрепче, девочка, тебе пригодится. Я прихватила с кровати белый пиджак, солнцезащитные очки и клатч, и вышла из номера отеля. Около рецепции пришлось волею случая пересечься с парой из соседнего номера, которая заселялась в отель одновременно со мной. Славные, общительные ребята приехали из Орландо, штат Флорида, и естественно они, как и большинство моих знакомых, не смогли промолчать даже при мимолётной встрече: — … Эй, отлично выглядишь, малютка. А мама знает, что ты взяла её платье и туфли? Солнечно им улыбнувшись, несмотря на шутливое обращение и явную отсылку к маленькому росту, я отсалютовала правой рукой, едва не сбросив с плеч пиджак, но вовремя придержав его на месте. — Спасибо, что заметили. Только не говорите ей, что видели меня, а то плакали мои карманные деньги и переписки с друзьями по интернету. Пара переглянулась друг с другом, смеясь, а затем девушка помахала перед моим носом каким-то аляпистым флаером с надписью, которую я не успела рассмотреть: — Местные проболтались про вечеринку на пляже. Сегодня, в девять, — ты пойдёшь? — она выразительно взглянула на меня и, как будто точно зная, чем меня можно переубедить, добавила: — Они обещали бесплатную выпивку и танцы у костра. Это была их пятая попытка взаимодействия: в предыдущих четырёх я не отказала и даже напротив — охотно шла на контакт, принимая их простые приглашения поужинать вместе или сыграть в карты с лёгким алкоголическим этюдом. Ничего криминального: просто заскучавшие люди, запертые непогодой в стенах отеля, собрались вместе в ожидании хороших новостей. — Извините, не сегодня. У меня по расписанию танцы и выпивка в другом месте. Может, в следующий раз, — я надела тёмные очки, собираясь продолжить путь к выходу, на залитую солнечным светом улицу, и перед уходом произнесла дежурное напутствие: — Хорошо вам повеселиться. — Договорились, малышка. Мужчина, обняв девушку за талию, вернул мне неотразимую улыбку, и они вдвоём отправились по своим делам, позволяя с облегчением выдохнуть — на долгие разговоры времени не было, да и желания особого тоже — и продолжить своё дефиле до такси. Мы почти мигом тронулись с места и перед глазами медленно поплыл однообразный пейзаж. К середине поездки я совсем пресытилась этим скучным видом. После недолгих раздумий разблокировала мобильный и ещё очень долго смотрела в экран, испытывая глубокие сомнения на счёт своих дальнейших действий. В лицо дуло мокрым морским бризом, прибивавшим сверкающие голубые волны с белой полоской пены к золотисто-бежевой береговой линии. В салоне было тихо — водитель такси угрюмо молчал и даже радио не работало. Вбивая в поисковую строку первый за последние три года запрос на запрещённую когда-то Лидией тему, я слушала эту тишину, в напряжении ожидая катастрофы.Правило второе: Ни при каких обстоятельствах не пытаться выяснить, что происходило в Доме.
Но не случилось ни малейшего толчка расхождения литосферных плит, на стыке моря и неба не показались гигантские волны, способные смыть целый город, птицы не начали замертво падать, пролетая над крышей моего такси, и мир не перевернулся с нажатием на экран. Всё было спокойно за исключением одного: Собственное сердце по-прежнему выстукивало тяжёлый, волнующийся ритм, навевая болезненную ностальгию от воспоминаний, с которыми невозможно было что-то сделать — они уже беспрестанно перекликались с сознанием, вплетая в настоящее голоса из прошлого. Заставляя возвращаться. Понимать. Подозревать. Желать знать больше, чем позволено. «… полиция окончательно закрывает расследование по делу Этторе Кастеллито (41), называя его смерть самоубийством, спустя четыре месяца после его гибели.» — писал в газетной статье двенадцатилетней давности известный на всю Сицилию своей скандальностью журналист, Эрнесто Нитти. Где-то вдали, в окружении скал и морских просторов, прямо сейчас, в этот самый день, укрытый апельсиновой рощей и зарослями неухоженных кипарисовых деревьев, одиноко тлел на солнце и зарастал вьюнком и сорняками небольшой частный особняк, где когда-то жила семья Кастеллито. Дом, который из года в год преследовал меня в тревожных воспоминаниях и снах, клочок за клочком вырывая из души маленькие её частички.(— Полетт, не смей возвращаться туда, поняла меня? Даже не думай о том, чтобы ступить на порог того дома ещё хотя бы раз! — Я знаю. — Пообещай мне! — … Знаю. Я обещаю, мама.)
Я дала ей честное слово в первый раз и Лидия успокоилась. Хорошо, что она не видела мои руки, указательный и средние пальцы которых были предательски скрещены между собой. И не то, чтобы это как-то могло меня пристыдить.23.
Полагаю, что не только у меня был маленький грешок относительно обещаний — Хару тоже не стремилась быть честной с теми, кому практически поклялась забыть о работе по меньшей мере на сегодня. — ... Постарайтесь в будущем избегать подобных оплошностей — мы ведь не хотим усложнить процесс подписания бумаг и затянуть всё ещё на полгода-год? Отлично, в таком случае прошу вас вести себя осмотрительнее. Конечно, мы непременно с вами свяжемся. Всего доброго. Дежурно улыбаясь в динамик мобильного и крайне вежливо щебеча о делах рабочих, Миура сперва даже не заметила, как я вошла, хотя звонкий стук шпилек по мрамору был такой громкий, что перекрыл бы целый оркестр. Правда сохранить невидимость дольше минуты мне не удалось — подруга быстро нашла мою невысокую розовую тень, замершую у входа, своими любопытными глазами. — … Серьёзно? Розовый? Хару сомнительно выгнула бровь, окидывая меня с ног до головы неоднозначным, оценивающим взглядом. — Это пудровый, гений дизайнерского искусства. Я самодовольно хмыкнула и свесила пиджак на спинку ближайшего стула, собираясь подойти поближе и рассмотреть все усилия визажиста и парикмахера, создавшие для Миуры образ главной жемчужины близившегося торжества. Её тонкая фигура, бережно обёрнутая полупрозрачным кружевом свадебного платья, грациозно восседала на антикварном стуле с мягкой обивкой, несуразно-скромно сложив руки на коленях, но с очевидным нетерпением дожидаясь, когда около неё перестанут нарезать круги, поправляя то макияж, то фату, то накрученные локоны со сверкающими капельками драгоценных камней. Чуть дальше, прибившись к распахнутому по велению задыхавшейся от волнения невесты окну, стояли незнакомые мне девушки в дизайнерских однотипных платьях, гармонично сочетавшихся между собой по стилю и цвету. Как будто у свадебной церемонии была задана определённая тематика, о которой меня нарочно не предупредили. Девушки звонко смеялись, обсуждали что-то на щебечущем наречии Страны восходящего солнца, и совершенно не замечали меня, что устраивало всех, включая саму звезду сегодняшнего вечера. — Ты уверена, что вы пригласили только самых близких? — сдёрнув с носа тёмные очки, я убрала их в клатч, к телефону. — Я на пути сюда мельком заглянула в зал, и там яблоку негде упасть. Твоего благоверного удар хватит, когда он у алтаря встанет и увидит эту толпу. — Переживёт, — деловито задрав нос, фыркнула Миура. — Он обещал терпеть до победного. — Откуда у вас вообще столько близких друзей? — Поверь, — засмеялась Хару, — это лишь те, кто по стечению обстоятельств находятся в Италии на ПМЖ. — И я ни одного не знаю. Разумеется, я сказала это негромко, почти пробубнив себе под нос, чтобы Хару не почувствовала себя обязанной заниматься моим развлечением на своём празднике, но оказалась услышана весьма отчётливо ввиду того, что подружки невесты так некстати перестали общаться и теперь, когда я обратила на них своё внимание, любопытно пожирали глазами мою персону. Этот живой интерес, ничуть не льстивший мне, не укрылся и от глаз Миуры. — Точно! — она всплеснула руками, словно только что вспомнила. Так ненатурально, что даже мне не составило труда догадаться. — … Давайте я вас быстренько представлю. Поппи, это мои близкие друзья — мы знакомы ещё с юных лет. Охо... Ну, ничего себе встреча. Не скажу, что ждала, как подарков на Рождество, но была относительно... заинтересована. Даже подсказок не требовалось, чтобы понять, кого именно я сейчас имела честь видеть воочию. За пять лет нашего знакомства Хару говорила о них совсем немного, но вспомнить то скудное знание не составило особого труда. Возможно, из-за того, что я редко забывала о тех рассказах, которые сама подруга считала для себя важными. Одна из этих красивых девушек добилась внимания молодого человека, к которому Хару питала искреннюю влюблённость, и забралась в его постель, оскорбив платонические чувства Миуры, «ненарочно» выставляя свои отношения напоказ, чтобы позлить соперницу. Другая манипулировала двумя юными девицами исподтишка и наслаждалась скрытой войной молодых глупышек за сердце человека, который ни к одной, ни к другой ничего серьёзного не испытывал. Третья же, оказавшись в стороне от этой любовной драмы, разгребала свою собственную, построенную на садизме, насилии, антидепрессантах и стокгольмском синдроме. Осталось лишь разобраться — кто к чему принадлежит. — Рада встрече, Поппи верно? — с весьма посредственным произношением и безобразно ломая слоги поприветствовала меня одна из девушек, сперва поклонившись на свой традиционный манер, но в ответ на мои удивлённо приподнявшиеся брови посмеявшись и протянув тонкую белую ладошку. — Полина, — вежливо улыбнувшись, поправила я, опасливо скосив взгляд на её хрупкую руку. — Без рукопожатий, если можно. — О... — многозначительно изрекла нежная красавица из сказки, улыбнувшись так искренне и приятно, словно пытаясь надавить на меня своим девичьим очарованием. — Прими мои извинения, Полина. Рада знакомству, мы с девочками весьма наслышаны о тебе. Меня зовут Киоко. Если трудно, можно просто Кио. Трудностей как раз и не было. Было нежелание. Что-то, связанное с её внешностью, незримо угнетало мой внутренний фонтан жизнерадостности. — Как скажешь… Кио. «Что-то» оставляло за собой привкус дешевой лжи и запах палёного кукольного пластика. — Приятно наконец увидеть тебя не на фотографии, Полина, — преградив мне путь к невесте, перед носом выросла высокая, бледная женщина с глубоко посаженными, сонливыми глазами, под пристальным взглядом которых хотелось загнать ногти себе под кожу и расчесать всё под ней. — Я — Бьянки. Если вдруг на этом празднике тебе будет не к кому прибиться — моя компания к твоим услугам. — Да уж, вряд ли у нашей невесты найдётся время, чтобы развлекать меня одну в толпе незнакомцев, — без обиняков пошутила я, вынужденно отступив на шаг назад, чтобы дышалось хоть чуть-чуть легче. — Поэтому спасибо за предложение, Бьянки. Им я, конечно же, постараюсь не пользоваться и наслаждаться безрадостным поиском внутреннего равновесия наедине с собой, пока народ чинно выпивает и празднует. Лучше умирать от скуки и одиночества, чем провести всё время в напряжении и не получить хотя бы капли удовольствия от торжества. Хватало уже того, что на фоне этих женщин я выглядела не только маленькой девочкой, но ещё и серой мышью в пудровой обёртке не самого люксового качества. — Поппи, позволь представить тебе Хром, — Хару сладко улыбнулась, указав на последнюю девушку в своей свите подружек невесты. Но вместо того, чтобы подойти поближе и дать нам обеим возможность представиться дру другу лично, девушка приветственно кивнула мне, будто этот жест мог заменить полноценное знакомство, и стремительно выбежала из помещения, прижимая к груди мобильный телефон. Что оказалось странным, так как за всё это время её смартфон не подал ни единого признака жизни и даже не моргнул индикатором. — Хром не особо любит новые знакомства, — снисходительно разжевала мне Бьянки, не церемонясь с формальной речью. — Но она очень приятная и я уверена, что вы поладите, как только нам удастся выловить её и немного расшевелить. Мне захотелось уточнить — может ли «Хром» быть чуть тактичнее и сказать за себя сама, а не оставлять всё на подружек, ведь пара приветственных слов обычно не занимает много времени? Разумеется, ради спокойствия Хару я не стала искать конфликтов на свою голову и терпеливо сомкнула губы, складывая их в вежливую улыбку. Приятная она... ага. Как и все вы, дамочка. Как. И. Вы. — … Хару, дорогая, — обратившись к моей Цветочнице, Бьянки обернулась, едва не хлестнув меня густой копной длинных волос по лицу. — Время уже поджимает, нам пора в зал. Если не возражаешь, то Полину мы заберём с собой — нужно же познакомить её с кем-нибудь ещё. До того, как люди начнут активно лезть на рожон, как они любят. Не успела я подумать о том, что тон женщины вовсе не искрился дружелюбием и не отражал должной теплоты, несмотря на волонтёрские начала, как Киоко лихо подхватила речь подруги, перетянув внимание на себя: — Не волнуйся, мы позаботимся о том, чтобы Полина, как гостья, не чувствовала себя неловко. Но судя по вмиг растерявшемуся выражению лица подруги, Миура вовсе не испытала дикого восторга от того, что нас планировали великодушно разлучить, дабы предоставить ей возможность побыть пять минут в тишине, которую она — уверена — с удовольствием променяла бы на лишние две-три минутки в моей словоохотливой компании. Я знаю, Хару. — Очень сильно извиняюсь, но я бы хотела остаться с Хару ещё на пару минут.24.
Даже захоти я выделиться, сомневаюсь, что в таком изобилии гостей меня кто-нибудь вообще заметил бы, поэтому опасаться не казалось целесообразным и попахивало абсурдом. Будто подозревая что-то неладное, другие гости старались как можно аккуратнее и обманчиво-ненарочно огибать мою стоянку стороной, тем не менее приветственно кивая и улыбаясь, и салютуя бокалами. Держу пари, их впечатлил мой славный алкоголический этюд, запечатлённый свадебным фотографом в тот самый момент, когда невеста бросала букет в толпу незамужних подружек, а меня как будто волной откуда-то с улицы к самому краю прибило. Вдалеке, практически в самом центре зала, молодые супруги принимали поздравления, и — то ли ракурс такой мне попался, то ли слабый градус алкоголя взбудоражил кровь — казалось, что даже новоявленный супруг Хару вёл себя куда снисходительнее, нежели обычно. Чувствовать себя брошенной не приходилось — в основном из-за того, что возле меня периодически вальсировала Бьянки и мимолётно интересовалась успехами. Какого рода — не уточнялось. Я дежурно отвечала ей, что всё путём, и нет нужды навещать мою персону каждые пять минут. И на седьмой раз, словно это было волшебным заклинанием, снимающим бремя ответственности, женщина отпустила меня в свободное плаванье, не появляясь на горизонте вот уже добрых полчаса. Казалось бы — чем не идеальный сценарий? — … Прости, Полина, что бросили тебя совсем одну. Но давайте будем реалистами, идеально — не про меня. Расслабленные плечи, жалобно ноя, натянулись, как будто, аккурат между лопаток, вдоль позвоночника воткнули арматурный штырь. Киоко стояла напротив, держа наготове два бокала и выглядя при этом странно и страшно уверенной в себе, не в пример той скромнице, что столкнулась со мной в комнате невесты. Будь я на градус трезвее, назвала бы её вид высокомерным, но из-за выпитого моей биологической технологии распознавания лицемерных сук было глубоко и бесстыдно похуй. — Нет, всё нормально, я вполне комфортно себя чувствую, — приподняв принятый бокал с шампанским (единственное, что подавали как аперитив), я пригубила немного и пальцем промокнула каплю кисло-горькой, пузырящейся жидкости, потёкшей с краешка губ. — Не беспокойся обо мне… Кио. Я взрослая девочка — точно не пропаду. Лицо от вежливости грозило либо треснуть, либо перекоситься судорогой, потому что столько времени корчить из себя невесть что оказалось тем ещё испытанием на прочность… или проверкой на вшивость — с какой стороны посмотреть. — Рада, что тебе нравится, — ни капли не расстроилась моим самодостаточным досугом новая знакомая. — Но хочу предупредить, что некоторые из приглашённых весьма специфичны… и, если кто-нибудь вздумает докучать, просто сообщи, что ты знакомая моего мужа. Уверяю, тебя — отстанут очень и очень быстро. Она сдержанно посмеялась над собственной юморинкой, вызвав у меня в голове лишь крайне скептическое хмыканье. Чувство юмора явно не было сильной стороной девушки, в отличие от приятного (чего уж скрывать?), льстивого заискивания и умения надавить исключительной вежливостью и доброжелательностью. Обычно такие сахарно улыбаются, даже когда подмешивают яд в бокал врага, так что приходилось волей-неволей идти на контакт, как бы ни хотелось отвести от себя всю компанию подружек невесты. — А мы с ним уже знакомы? — Пока нет, но мы это исправим. Вот прямо сейчас. До сегодняшнего дня я считала, что знаю, как выглядит женщина, которая «расцветает на глазах». И всё же Киоко буквально просияла, услышав примешавшийся к гулу толпы голос, отчётливо зазвучавший неподалёку от нас. Складывалось впечатление, что ещё немного, и вокруг поплывут цветы, и молочная кожа действительно начнёт источать солнечный свет — настолько счастливой девушка сделалась в считанные доли секунд. К нам неспешно приблизился мужчина, разодетый в дорогой деловой костюм, и первое, что мне довелось отметить в нём — безупречную осанку. Практически идеальный разворот широких плеч (что на фоне узких бёдер казались ещё больше) и их ровная линия, словно отмеренная по линейке, на уровне подсознания вызвала во мне желание выпрямиться самой и подтянуться под стать ему. Затем на глаза попались уже руки — с узловатыми суставами пальцев, широкими венками, едва-выступавшими из-под кожи, и нереально-красивыми косточками запястий, одно из которых мелькнуло под манжетом рубашки от движения рукой. Передаю пламенный привет всем фетишисткам, держу в курсе. — Без рукопожатий, пожалуйста, — пересилив своё притяжение, я улыбнулась, повторяясь: — Если можно. — Как скажете… — в отличие от своей супруги, мужчина не отбрасывал формальную речь и вежливо ждал, пока я назову своё имя, выдерживая превосходную многозначительную паузу. — Полина. — Приятно видеть вас, Полина. Буквы моего имени приятно перекатились на его языке, гармонично вплетаясь в речь. — Только не говорите, что тоже рады видеть меня не на фотографии. — Видимо, не скажу — вы уже знаете, что это так. Я обратила внимание на абсолютно спокойную Киоко, что обвила своими тонкими, гибкими руками предплечье супруга, и потеряла в собственных глазах десять-пятнадцать очков, так как конкурентку во мне девушка совсем не видела и даже бровью не повела (пришлось утешать горделивую самку внутри себя тем, что с таким харизматичным мужем подруге Хару наверняка приходилось конкурировать с кем-то гораздо привлекательнее, чем я). — Если ты не против, дорогой, — она мимоходом вручила полупустой бокал официанту, — то мы воспользуемся твоим именем, чтобы к Полине не предъявляли претензий. Как к незнакомому человеку. Именем, которое мне стоит, наверное, знать не только для того, чтобы им «пользоваться», но и для общего развития, чтобы не общаться с инкогнито, — я чуть было не ответила, но сдержала ядовитую реплику, делая вид, словно крайне заинтересована в теме. В конце концов, я обещала Хару вести себя хорошо и держать циничную сучку в узде. — К слову, я не представился. О, неужели? А я и не заметила. ... Лучше бы не заметила. — Савада Тсунаёши. В бок недобро кольнуло. — Очень приятно — Полина Виан. В голове подозрительно шевельнулся какой-то хвост, как будто где-то в прошлом мелькали подобные буквы, уже сложенные в похожее имя. Савада. Рот наполнился солью и медью. Тсунаёши. Я прикусила язык, надеясь заглушить вопль ужаса, родившийся в груди. Не могу. Дышать.