Поговори со мной...

      Я сидела, боясь лишний раз пошевелиться. Слов не было. Связных мыслей тоже.       — Ир, ну скажи уже, хоть что-нибудь… — завозился рядом Антон, меняя согнутую в колене ногу на другую.       Тесно ему тут. Вымахал ведь почти под два метра.       — Что?       — Ну, не знаю… Что там обычно говорят? Ты ж пацан… ты не должен и вообще…       По голосу поняла, Мельницкий кривится, хмуря густые брови.       — А, по-моему, это бред.       Волоски надо лбом обдало горячим дыханием.       Господи, как же он близко…       Нет! Не думать, Ира, не думать!       — Да, бред! Я считаю, каждый человек вправе чего-то бояться. Мы же живые, из плоти и крови.       — Но, ведь мужики…       — А что, мужики не люди? Антон, перестань нести чушь!       Он вновь замолчал, переваривая мои слова.       Минута, две…       Молчание, как не странно, не тяготило. И я с ужасом поймала себя на мысли, что не хочу, чтобы нас освободили быстро. Ведь за какие-то ничтожные полчаса, проведенные в этой тесной клетке, Антон открылся мне совершенно с другой стороны. Это радовало и пугало одновременно. Даже не понятно, что больше…         — Это прошлым летом было.       Тихий голос, прозвучавший откуда-то снизу, заставил вздрогнуть от неожиданности.       — Мы с парнями по заброшкам гоняли. Типа паркур, все дела. Веселились, проверяли друг друга. Вдруг, кто зассыт.       Тихий смешок и я вдруг поняла, он сидит, уткнувшись лбом в руку, уронив ее на согнутое колено. Оттого и звук глухой.       — К ночи засобирались по домам. Уже почти до выхода дошли… А, я, дурак, дай, думаю, понтанусь. По куску шифера на скейте проедусь, да прямо на улицу. Кто ж знал, что тот шифер долбаный шахту лифта закрывает. Ну и провалился прямо вниз.       Тихо охнула, прижав пальцы к губам.       — Честно, пока летел, думал ласты отброшу. Да по счастью там внизу какое-то тряпье валялось, ну я в него и нырнул рыбкой. Правда ногу все-таки сломал. И вот, лежу я такой, на куче мусора, довольный, что живой и ору, «пацаны, доставайте меня», а в ответ тишина гробовая.       — Как тишина? А друзья?       — А ты прикинь, эти гады со страху разбежались все. Думали, мой трупак на них повесят. Козлы…       Почувствовала, как Антон судорожно ерошит рукой волосы. Захотелось дотронуться, подбодрить. Но, в последний момент, отдернула руку и быстро спрятала ее между коленями.       — А выбрался-то ты как?       — Да у кого-то из них совесть, видимо, не до конца атрофировалась, — хмыкнул Мельницкий. — Спасателям анонимку кинули, мол, там-то, там-то… такой-то, такой-то… провалился… Хорошо хоть, они проверять поехали… Но пару часов проваляться мне там все ж таки пришлось.       Резко втянув носом воздух, Антон замолчал.       — И… ты теперь темноты боишься? — спросила, чтобы хоть чем-то заполнить эту тягучую, вязкую тишину, повисшую после его последних слов. И вот уж чего я совсем не ожидала, так это того, что Антон заржет, как лошадь.       Он смеялся в голос, а я непроизвольно втягивала голову в плечи.       Развел???       Он, что? Опять меня развел?       Дура… как дура купилась… И ведь, правда поверила ему.       Я уже была готова садануть его по плечу, лишь бы он только замолчал, как он на самом деле замолчал. Отсмеявшись, выдохнул, вновь всколыхнув своим дыханием выбившуюся прядку.       — Нет, Ир, не темноты. Темнота, как ты знаешь — друг молодежи. А вот то ощущение, когда ты лежишь, поломанный…в узком, тесном пространстве, на куче вонючего трепья и понимаешь, что ты один. И ни одна собака не знает, что с тобой и где ты. Хотя, те собаки знали… — он зло сплюнул на пол, — но я сразу понял, не вернутся. Вот тогда мне и стало страшно. Правда, думал уже забылось, стерлось. Как видишь, нет… Осуждаешь?       Вместо ответа нащупала дрожащей рукой его пальцы. Сильные. Мозолистые. Холодные. Вздрогнувшие от моего прикосновения. И слегка сжала.       — Прости меня…       — За что? — изумление в его словах было столь осязаемым, что я буквально видела, как взлетают его брови.       — Просто, извини… И нет, конечно, не осуждаю.       Вдруг, поняв, как все это выглядит со стороны, попыталась убрать руку, но Антон мгновенно перехватил ее, в секунду переплетя наши пальцы, слегка погладив подушечкой большого пальца.       — Пожалуйста… Мне так спокойнее.       Тебе спокойнее… А, мне?       Мне вот что-то совсем неспокойно. Совсем-совсем… До гулко стучащего в ушах сердца, до мурашек, поселившихся в желудке и тихо расползающихся по организму, тревожа нервные окончания.       — Антон…       — Ир…       В ту же секунду под потолком вспыхнул свет, заставляя зажмурить привыкшие к темноте глаза. А лифт, вздрогнув, медленно пополз вниз, кряхтя и, видимо, ругаясь, на то, что нет ему-старику покоя.