Одержимый

Желание заполучить могущество объяснимо и оправданно, особенно если до источника можно протянуть руку. Много их — тех, кто упивался силой, но не задумывался прикрыть собственную спину, оставив уязвимой. В том, что Анкано получил удар именно в спину, сомнений не осталось. Он мёртв. «Самоликвидировался!» — Эленвен с довольной полуулыбкой отпила из бокала, хотя жалела, что до источника огромной мощи теперь не дотянуться. Её мотивы ясны: никто не собирался возиться со спятившим, наплевавшим на интересы Доминиона Анкано, опьянённым полученной силой. Тот растоптал бы остальных, не вспомнил, что должен действовать на благо не своё, но Талмора. Зато нордам радостно оттого, что хоть одним талморцем, но всё же меньше. — Одержимые звери… — шепнул Ондолемар саднившими губами, — своим… лжебогом… — Что ты сказал, выродок остроухий?! — рявкнул один из нордов. Кое-что Ондолемар не рассчитал. Не думал он, что Ульфрик Буревестник так скоро спустит одержимых Талосом псов. Игмунд мёртв, не пощадили и Колсельмо с его племянником, которым не повезло родиться альтмерами. Удар в лицо. Наверное, зубы выбиты. Но всё же Ондолемар слабо улыбнулся. Никто не дёрнет за волосы, как раньше, во время Великой войны, не выдерет клок, потому что голова гладко выбрита. Ответом норду стал кашель, когда Ондолемар подавился собственной кровью. Нос сломан, лекарь не нужен, чтобы это понять. Изо рта полетели брызги, когда он зашёлся в приступе. — Смотри на меня, отродье остроухое! — За ухо потянули. Ондолемар не собирался опускать глаза и посмотрел вверх. Он знал, что увидит. Подобные стоявшему перед его сломанным носом норду слишком предсказуемы. Тех, кто возбуждался от вида обезображенных собственными руками пленников, немало. Так и оказалось: норд ласкал себя, «дрочил», как бы выразился он сам. Поблёскивавшая от выступившего предсемени ярко-розовая головка то и дело скрывалась под пальцами. Боль оттого, что кто-то тянул за ухо, — и не боль по сравнению с другой, резкой. Не зубы, а обломки остались. Но Ондолемар крепко сжал челюсти, чтобы никто не затолкал в рот член, мерзкий, торчавший в густой поросли волос. Не выпрямиться, не уползти, потому что связали так, чтобы, скорее всего, разодрать одежду и по очереди поиметь в «жёлтую жопу». — Ты глянь-ка, кривится! Рожу попортили, но нет же, от вида хера воротит! — хохотнул один из братьев Бури, стоявший рядом. — Сейчас!.. Оп! Он потянул за ухо… Новую боль, резкую, жгучую, Ондолемар почувствовал, когда увидел окровавленное ухо, заострённое, без намёка на недскую округлость, но подавил стон. Терпеть придётся, раз поддался одержимости. Мог бы уйти, когда Маданах, в чьих глазах, едва заметных из-за седых кустистых бровей, читалась жажда мстить, с кучкой изгоев прорвались на свободу. Сердце тарахтело, сознание то и дело меркло, чтобы уберечь некогда совершенное, теперь обезображенное тело, в которое, пристроившись сзади и разодрав одежду, вколачивался довольно крупный член. Не добившись вожделенного минета, норд, давеча ласкавший себя, ударил так, что Ондолемар невольно повернул голову в сторону — туда, куда не хотел, потому что истерзанные тела подчинённых ему солдат видеть нет сил. — Высшая раса! — Один из нордов вспорол живот Элании, прекрасной лучницы, теперь изувеченной и изнасилованной. — А сколько говна! Потому Ондолемару не выкололи глаза, как ей, чтобы сам всё увидел и понял, что и «высшая раса» если и брала, то только ростом. Дикарям не понять, что дело не во внешнем совершенстве, но и в повадках. Зверьё они. У того, кто продолжал тыкать членом в лицо, Ондолемар успел приметить налитые кровью и яростью глаза… Дышать из-за отёкшего сломанного носа трудно, поэтому норд всё же одержал странную победу и толкнулся в рот — аккурат между разбитыми губами… и отпрянул, потому что, превозмогая боль, рискуя задохнуться, Ондолемар сжал челюсти… Жаль, что с саднившим задом подобное не повторить. Тот, кто вошёл первым, смазал в лучшем случае слюной, остальным «повезло» больше — члены скользили по чужому семени, будто по маслу. Забвение… Долгожданное забвение, когда норд ударил в скулу. Только кто же даст просто так помереть? Ведро ледяной воды — благо её в Маркарте много — и вновь возврат к боли. — Хоть бы раз застонал, ублюдок… — послышалось словно откуда-то издалека. Не дождутся, сейчас, во всяком случае. А там кто его знает, что придёт им в голову? Если Ондолемар не захлебнётся, разумеется, собственной кровью, до того как их пытки станут гораздо изощрённее, до того как они начнут рвать ещё живую плоть. Ясно, что живым никто не позволит уйти, никто не захоронит, тело выкинут зверям на съедение, когда вдоволь натешатся… Надежды нет. Сегодня, в этот день, Ондолемар наконец вытравил её — сделал то, чему его давно учили. Без надежды умирать легче. Один член сменялся другим, во время короткой передышки Ондолемар глубоко вдыхал — тело, осквернённое нордскими животными, но всё же совершенное в своей одержимости жить, цеплялось за жизнь — и от слабости утыкался сломанным носом в землю, причиняя себе новую боль, в собственное, раздавленное тяжёлым нордским сапогом ухо. И ликовал, утешал себя, что ослабленный междоусобицами Скайрим — открытая рана на Империи. Вот она, одержимость — ликование, в то время как тело раздирают на куски, что цель достигнута, что сил понадобилось не больше, чем Ондолемар взрастил в себе. Что довелось увидеть собственными глазами — до того как в каждый поочерёдно воткнули кинжал, — как Империя медленно, но верно крошится на осколки. За Доминион!..