Байки из сестринской

— Я пошла в сестры милосердия потому что хотела быть значимой. Заметной. Хотела славы, — Ирма повертела в руках пистолет. Старая модель, неудобная, слишком тяжелая, но металл само удовольствие — гладкий, и если долго держать его в руке, то приятно греется. Будто это кто-то другой вложил в ладонь оружие. Сестра милосердия улыбнулась и присела на край кровати, в ногах у раненого пилота. — Да и потому что была идеалисткой. Их тех, кто готов махать флагом, с голой грудью и бритвой бросаться на врага и так далее и тому подобное, в лучших традициях агитплакатов и героических сказочек о величии армии, которые читают детям перед сном. Щеглова прислушалась. Сирена стихла пару часов назад, и теперь за тонкими стенами палатки-госпиталя можно было различить только шорох падающего снега. На этой планете снежинки были удивительно крупными, размером с кулак, но пушистыми и мягкими. Будто с небес медленно спускались громадные белые бабочки, как из той книжки с картинками, которую ото всех прятала Нелл. — Я не была к этому готова. В смысле, совсем. Наверное, подобное разочарование настигает пилотов, когда они впервые пробуют свой отвратительный паек. Все эти безвкусные серые пасты, галеты, вяленая непонятная фигня, на вкус как стружка. Ты же знаешь, какое оно, — Ирма разгладила полы форменного пальто, поправила белый передник. — Когда-то я верила, что мне поставят памятник. Мне и жениху, может быть. Даже книгу напишут или в новостях покажут. Ирма Щеглова, знаменитая сестра милосердия, лично спасшая тысячи миллионов несчастных раненных, и ее муж, настоящий ас, пилот боевого робота, награжденный… Только моего жениха убили. Я ведь не любила его, совсем. И мне как-то до сих пор перед ним стыдно за это. Он был хорошим парнем. Тоже идеалистом. Ну, собственно, это его и сгубило. Пилот вздохнул, и Щеглова неожиданно показала ему язык, а потом расхохоталась. — Жизнь такая сука, милый, — простонала она, смахивая выступившие слезы. — Вечно дразнит тебя, и не дает, манит, обещая вот это, недостижимое, а по факту… Я потом только увидела, какие нам ставят памятники. Простой кусок камня, на котором выбиты строчки с именами и датами, такие крохотные, что без лупы ничего не разберешь. Идиотизм и бюрократия. Место они экономят, ага. Ну, собственно, я тогда все и поняла. И приняла для себя решение. Будто кусок души отвалился аж. Аж обидно, вот. Но это все ерунда такая, право слово. На улице посветлело — наверное, это поднималось второе солнце, маленькое, но яркое, окрашивающее все в сказочный золотистый цвет. Тихо пиликнул передатчик; Ирма со вздохом поднялась с насиженного места, потянулась, поправив тяжелый рюкзак за спиной, и помахала пилоту: — Ладно, милый, я что-то заболталась. Пора идти. Вот бы тучи разошлись… Больной смотрел на нее с абсолютно отсутствующим выражением, тонкая струйка слюны стекала из уголка его рта. Бедному парню выжгло мозг из-за неполадок в системах боевой машины. Ирма выстрелила дважды, в сердце и голову, спрятала пистолет в кобуру, надела перчатки и вышла из палатки, вдыхая свежий морозный воздух. До прибытия группы оставалось пять минут.