Корень зла

Дневник Лауры Викториано, 15 октября, 2014 г. «Я же убирала дневник в шкаф! Почему он здесь? Здесь это не шкаф. Ну, или я совсем устала от этой смены таблеток и принимаю стол за шкаф. Никому так часто не меняют таблетки. Я очень сильно больна?.. Это все из-за Рубена? Из-за того, что я его боюсь? Но я не хочу его цветы, я не хочу целоваться с ним в губы. Это мерзко. Я даже не всегда понимаю, о чем он говорит. Я помню, что мы сделали… Нет. Нет. Нет. Мне сказали, что это сделал он. Я просто жертва. И если так, то прости меня, простипрости… Рубен, не читай мой дневник, если ты его читаешь. Я не хочу тебя обидеть».

Мобильник вибрировал особенно мерзко, впиваясь в бок, аккурат под ребра. Нащупать его сразу не получилось. Пальцы, казалось, распухли, потеряли гибкость и выронили мобильник. Шарить по мокрой листве, смешавшейся с грязью и собачьим дерьмом, было неприятно. Себастьян оглушительно чихнул и все-таки схватил тупой кусок пластика. — А? — простонал он. Держаться на четвереньках — сложно. Тело определенно не хотело возвращаться под контроль: пошатывалось, слабело, мерзло и делало что-то еще, неидентифицируемое, но неприятное. — Ну наконец-то, Себ! — Взволнованный голос Джозефа врезался в перепонки подобно товарняку с углем. — Я уже начал обзванивать больницы, ты ведь сбежал, так и не проверившись у медсестры. Ты хоть понимаешь, что с тобой могло случиться? — Джозеф, прошу тебя... Не так громко, — взмолился Себастьян, потерев глаза. Что, черт возьми, произошло? Где он? И почему никого вокруг нет? Куда подевался Рубен? — Допрос Викториано должен начаться через семь минут. Ты сможешь добраться? — не без беспокойства осведомился Джозеф. — Или за тобой выслать машину? Себастьян застонал и наконец сумел устроиться поудобнее: опершись спиной на многострадальный ствол и вытянув ноги. Он все-таки вляпался в дерьмо и, брезгливо выругавшись, обтер ладонь о плащ. Его придется сдавать в химчистку — столько уж он впитал грязи и виски! — Себ?.. — Да, я в порядке. Черта с два! Этот белобрысый хер снова его обставил! Но разве можно в таком признаться? Его весь департамент не поймет, а дела отберут быстрее, чем он доковыляет до паркового забора. Рубен, мать его, Викториано. Он ведь не посмеет явиться в департамент. Не из страха, а из уверенности — на него уже накопали. — Короче, я отправлю за тобой патруль, — решительно заявил Джозеф. — Вне зависимости от твоего состояния разговор нам предстоит сложный, и лучше покончить с ним сегодня. Диктуй адрес. Себастьян с кряхтением скосился на дисплей. Время подбиралось к шести, и если они проедут мимо Гутьеррес, упустят Рубена окончательно. — Парк напротив «Кримсон-плаза». Но на обратном пути придется сделать крюк через «Маяк». Джозеф ответил не сразу, резко щелкнул ручкой и наверняка вдавил стержень в блокнот, вбивая в листы раздражение. — Что ты еще скрыл от меня, Себ? Лучше скажи сейчас, пока я не начал допрос Викториано. — Он не придет. На этот раз можешь мне поверить. — Себастьян принялся сгребать палую листву, морщась от едва уловимого запашка гнили. — Зато у нас наконец-то есть имя его помощника. Татьяна Гутьеррес. Я собираюсь арестовать ее. — Ты снова общался с ним за моей спиной. — Джозеф не спрашивал, а констатировал. Голос его предательски дрожал, но ковыряться в извинениях Себастьян не был готов. Он глухо выдохнул и поворошил листья. Наконец Джозеф позволил себе выдохнуть — медленно, шумно. — Ладно. Мы все равно прижмем Викториано. Я позвоню его помощнице, ребят же отправлю к нему домой. Он отключился, не прощаясь, оставив Себастьяна одного. Впервые за время их напарничества. Лимит поддержки Джозефа наконец был истощен — и вся вина полностью на Себастьяне. В который раз. Подняться удалось с третьей попытки, и, отдышавшись, Себастьян общупал шею Внешних повреждений нет, но кровоподтеки исключать не стоит. Рубен лишил его кислорода слишком быстро и грубо, чтобы не повредить кожу. Рубен! Чертов ублюдок, он снова выиграл! Себастьян суетливо огляделся, прищурено вглядываясь в даль парка. Пустые мокрые дорожки, линялые палые листья и кучкующиеся деревья. Промозглая погода выгнала возможных посетителей и здорово посмеялась над Себастьяном. Сомнений в этом не было. Он медленно зашагал к выходу, на ходу проверяя карманы. Первая мысль, пронзившая льдом, не подтвердилась: пленки нашлись сразу. Список назначений Хилла, мелочь, значок и даже старые чеки из «GG’s». Что это — самоуверенность или отсутствие необходимости? Плевать. Поймать Рубена кассеты не помогут. Или он все же осмелится показаться в департаменте? С адвокатом и подготовленным алиби? Или со справкой, доказывающей, что оксфорды он никогда и не носил из-за неудобной колодки? Себастьян почесал шею — точно на уровне артерии — и покачал головой. Он крайне нуждался в виски, хорошем куске мяса и Рубене за решеткой. Но первого и третьего он не получит — по крайней мере, в ближайший час. На выходе он едва столкнулся с молодой женщиной, толкающей перед собой громоздкую коляску. Копна ее буйных волос пушилась во все стороны, падала на глаза и наверняка царапал щеки. Женщина пыталась развеселить ребенка, хныкающего под тентовым капюшоном, но тщетно. При виде перепачканного Себастьяна она умолкла, подобралась и с нескрываемой брезгливостью толкнула коляску в сторону. Похоже, на копа он не потянет даже со значком. Понимающе хмыкнув, Себастьян ускорился. Но все же он оглянулся, пытаясь понять, хотел бы увидеть в подобной коляске Лили. Не получилось. Само имя показалось чужим и украденным, а след от кольца — успел исчезнуть. И думалось обо всем этом словно из одолжения и чувства долга. Не этого он ждал от семейной жизни, верно? Он все-таки попытался отчистить плащ на скорую руку, но быстро сдался и подсчитал мелочь. В переходе всегда продают хот-доги: не мясо, но хоть какая-то пища. Сомнительного качества, из самых дешевых ингредиентов, сляпанная немытыми руками — как раз по Себастьяну. Подумав, он взял три штуки и горячую коричневую бурду, слабо напоминающую кофе. Уминать все это пришлось на переднем сидении подъехавшего «Форда», за рулем которого горбился Сайкс, шумно гонявший во рту жвачку. — Йо, детектив, — козырнул он и, глянув в зеркало, вывернул на дорогу. — Ода сказал, что едем через психушку, верно? Себастьян кивнул, не в силах прекратить жевать. Обжигающая, густо политая кетчупом сосиска на вкус была ватной, но свежая булка, пропахшая луком, все искупала. Сайкс посмеивался, тыкал в очередные пятна на плаще, но на хот-доги не претендовал. Его болтовня быстро начала раздражать Себастьяна, и он, облизав пальцы, переключился на рацию. — 10-17, 10-17! 10-45, всем патрульным: идет преследование убийцы, возможно передвигающегося на золотистой «Хонде Фит», государственный номер... Имя — Рубен Эрнесто Викториано... Особые приметы... В первую очередь проверить объездные магистраль, автостраду и трассы до вокзала и аэропорта... 10-16 [41] и срочно! — Думаешь, сработает? — Сайкс забросил в рот еще одну жвачку. — Он же вроде дохрена умный. Найдет какой-нибудь способ обдурить систему. Себастьян не ответил и, грозно насупившись, взялся за второй хот-дог. Забивать голову негативом он уже не мог — тупо не осталось места, словно извилины, запротестовав, вздулись и пробовали пробить общей массой череп. На ощупь, правда, нашлись только перхоть и волосы. Угодив в пробку у отеля «Престиж», они были вынуждены слушать унылое шипение на полицейской частоте. То ли приказ Себастьяна никто не принял всерьез, то ли транслировать нечего — и оба варианта равноценно отвратны. Сайкс, барабаня по кожаному рулю, насвистывал смутно знакомую песню. Фоном пробилась вибрация мобильника, к которому Себастьян приник с видимой неохотой. — Кастелланос. — Викториано так и не явился, — мрачно объявил Джозеф, снова защелкав ручкой. — А его мобильник заблокирован. — Черт. Давай надеяться, что он просто опаздывает. — Нет, Себ. Надеяться тебе, — нервно подчеркнутое обращение, — уже поздно. Молись, чтобы он попался. — Джозеф, я... — Постарайся хотя бы не спугнуть Хименеса. Короткие гудки — ожидаемая альтернатива прощания. Себастьян едва не швырнул телефон в лобовое стекло. Поерзав на сидении, он вспомнил про кофе и медленно цедил его до самого «Маяка», почти не реагируя на подколки Сайкса. Лечебница встретила их как обычно угрюмо. Приземистое здание ломало перспективу и грозило вот-вот обрушиться — на контрасте с внутренним устройством. Крыльцо лениво подметал мужчина в оранжевом жилете, заткнувший уши белыми наушниками. Ему было совершенно плевать на посетителей и даже на Сайкса, нахально показавшего ему любимый жест обитателей гетто. Себастьян покачал головой, швырнул скопившийся от еды мусор в урну и поспешил навстречу аресту. Кончающееся время посещений заполнило холл целой симфонией — невольно вспомнившийся Рубен заставил Себастьяна передернуться — шорохов, гомона и смеха. Больные, старательно улыбающиеся родным, выглядели... все равно странно. Бледные, с порывистыми движениями и скромно отводящие взгляды, они казались потерянными. Приведенными к маяку мнимого здоровья по ошибке. Вытащенными из пучины неадекватности в пустоту. Отжатыми от эмоций и жизни в принципе. — Господь всемогущий, — прошептал Сайкс. — Какие же они все... Ему стало явно не по себе. Неподготовленный компьютерный гик. Лицо он держал плохо, двигался ровно в шаге от Себастьяна и старался не отводить взгляд от регистрационной стойки. Медсестру за ней Себастьян узнал с ходу. Плечистая и подтянутая, с выбившейся из хвоста челкой — Эсмеральда Торрес. Она встретила Себастьяна крепким рукопожатием, кивнула Сайксу и предложила свою помощь. Такую гражданскую ответственность нечасто встретишь. Сотрудничество с полицией всегда оборачивается бюрократизмом, к которому люди не готовы, однако Торрес было плевать на бумажки. Она решительно заперла истории в ящик и бодро кивнула, готовая к указаниям. — Ты никогда не думала работать с нами? — хмыкнул Себастьян. — В тебе что-то есть от хорошего копа. Торрес открыто рассмеялась. Ее лицо посветлело, стало гораздо мягче, и, будь Себастьян в ней заинтересован, момента лучше для объятий и не придумать. — Наверно, гены отца отдаются, — беспечно заявила она. — Он ведь служил в Техасе, пока его не подстрелили. — Я не хотел. Прости. — Нет, он в порядке, — отмахнулась Торрес. — Как говорит он сам: колени стали слишком громко щелкать, в засаде особо и не посидеть. Сайкс загоготал и одобрительно хлопнул ее по плечу. Торрес неловко, не зная, как реагировать, улыбнулась и почесала тронутое плечо. На ее щеках появился румянец, пробившийся даже сквозь смуглую кожу. Сомнений не осталось: меж ней и Сайксом несуразно заискрило, как у ботанов-первокурсников. Жизнь продолжала биться за себя и в психлечебнице. Усмехнувшись, Себастьян отвел Сайкса в сторону, дал ни к чему не обязывающее задание и в одиночку потопал на второй этаж. Пациенты вереницей тянулись ему навстречу — похоже, на ужин — и дергали друг друга за одежду, точно страшась потеряться. Нестройную шеренгу замыкала незнакомая пожилая медсестра, взглянувшая на Себастьяна с неодобрением. Она попробовала его отчитать, но он, торопливо показав значок, преодолел последние ступени. Гутьеррес без интереса рассматривала больничный журнал и делала какие-то пометки. Повязка больше не портила силуэт, и кардиган сидел как влитой, подчеркивая узкие плечи. Прямой улики от «Тиффани» при ней не было: в уши вдернуты жемчужные серьги в тон форме, на шее, запястьях и пальцах — только естественный покров. — Мисс Гутьеррес, — строго окликнул ее Себастьян, вновь выставив перед собой значок, — вы арестованы по подозрению в пособничестве убийцы Лауры Викториано и Лесли Визерса. У вас есть право хранить молчание. Она подняла голову. Очки блеснули под яркими лампами, а губы, дрогнув, просчитанно удивленно приоткрылись. — Прошу прощения, детектив? Себастьян, быстро и грубо потерев нос, шагнул точно к ней и ткнул в оттопыривающийся карман формы. Плотная ткань не просвечивала, но очертания сдавали что-то, похожее на ключи. — Можете больше не кривляться. Именно вы помогли Рубену Викториано убить двух пациентов. И если хотите хотя бы загреметь ненадолго, то очень советую заткнуться до адвоката. Гутьеррес на хамство не повелась, спокойно сняла очки и начала протирать их. Себастьян словно исчез из ее мира — холодного, лишенного эмоций и гражданской ответственности — и это чертовски выбешивало. Однако он все же зачитал гражданские права, ни разу не сбившись, и подчеркнул, что без защитника ей светит от пяти лет. — У меня есть также право на бесплатного защитника, — спокойно ответила Гутьеррес. — Не думайте, что я им не воспользуюсь. — Будь вы невиновны, он вам бы и не потребовался, — отрезал Себастьян. — Иногда полиция относится к свидетелям весьма предвзято. Всегда стоит оценивать свои шансы здраво. Дерьмо. Что бы она сейчас не говорила — все будет ложью. Бесплатный защитник ее не вытянет: у них дела на потоковом рассмотрении, по десять-пятнадцать минут на каждое. У них, конечно, перегруз опытом — ежегодно чуть ли не две трети дел с тяжкими обвинениями достаются им — но до конца усваивают тот единицы. Себастьян нахмурился, растер ноющую шею и ощутил, как к горлу подкатывает тошнота. Скопившиеся за день состояния переварились до однородной горечи, успевшей напитать слюну. Пытаясь сглотнуть, не приоткрыв рта, он перенес вес на другую ногу и совершенно случайно задел рукой карман с пакетом от Хоффман. Кассеты ведь можно не только слушать? Он выдернул пакет и деловито потряс им перед лицом Гутьеррес, напрасно пытаясь спровоцировать ту на эмоции. — У меня есть записи с доказательствами, — добавил он, чуть выждав. — Вы же понимаете, что камеры в этой психушке рабочие? Гутьеррес поджала губы. Мешающий вывернуться цветной пластик ей категорически не нравился, и она издала усталый вздох. Коснулась рукой лба, правой сережки и пробежалась по оторочке кардигана. — Я правильно понимаю, что без меня вы не покинете лечебницу, детектив? — Да! — нетерпеливо воскликнул Себастьян. — И если я соглашусь проехать в департамент, вы перестанете терроризировать «Маяк»? Себастьян почувствовал себя оскорбленным. Его работа что, дает поводы для насмешек? Раскрытие убийство сродни нажатию на верную кнопку, как в боевиках? Мол, ошибка не понесет никаких последствий и всегда найдется тот, кто обезвредит эту чертову бомбу? А если некому жать на кнопки, то что тогда? — Я вообще-то расследую гребанное убийство, — огрызнулся Себастьян. — Пугая при этом обитателей лечебницы, — невозмутимо ответила Гутьеррес, — которые нуждаются в моей заботе. — Полагаю, я смогу тебя заменить. Донесший от лестницы задорный голос Себастьян узнал сразу и, обернувшись, действительно увидел Торрес. Скрестив на груди руки, она торжествующе улыбалась, сияя искренне и без ноты фальши. Гены отца-копа взрастили в ней обостренную справедливость, не иначе. — Кстати, детектив, — лениво протянул не сразу замеченный Сайкс. — Отпадный засос! Он ухмыльнулся на пару с Торрес и прошел ближе, небрежно выдувая на ходу пузырь. Его вальяжная походка ощутимо подбешивала, и Себастьян торопливо отвернулся. Он выхватил со стойки первый попавшийся бланк. Какой-то просроченный рецепт, выписанный на незнакомую фамилию. Правее — истории болезни, рядом со стационарным телефоном — кипа справок, еще не заверенных печатью «Маяка». — Давай, сестренка, собирайся, — буркнул Сайкс. — У нас тут время не резиновое. Он обернулся, послал воздушный поцелуй, нелепо выпятив губы, и Торрес, так и не сдвинувшись с места, усмехнулась. Ей было комфортно в отдалении, и, судя по цепкости взгляда, она присматривала за Гутьеррес. Точнее, за тем, что принадлежит больнице. Поняв это, Себастьян одобрительно хмыкнул. Такие люди, как Торрес, нужны не только в полиции. Тем временем Гутьеррес стащила кардиган и осторожно уложила тот в сумку. Однако собраться ей не дала Торрес, решительно ухватив Гутьеррес за локоть и толкнув к Себастьяну. Следом выгребла из ящика шелковый шарф, какую-то книгу — автора Себастьян разобрать не успел, но уловил пару японских слогов — и грубо всунула Гутьеррес. Она неожиданно улыбнулась. Светло и просто, точно в последний раз и для кого-то близкого, и Себастьяну неожиданно стало жутко. *** Настолько хреново Себастьяну давно не было. Шестнадцать лет стажа сыграли против него и укрепили решимость Джозефа накатать очередной рапорт. Как полицейский, Себастьян понимал его: критический объем нарушений простить теоретически реально, но вот сбежавшего убийцу — нет. Все принятые меры истощили ресурсы полиции — людей и транспорт — но выйти на Рубена не удалось. Пустая квартира, нетронутые счета, оставленная в гараже «Хонда» и полное отсутствие близких — все это перекрыло отработанные пути. Импровизация получилась скудной: один офицер доставил в департамент Джули Кидман, помощницу Рубена, другой — притащил возмущенного Хиггинса. Себастьян, справедливо отстраненный от допросов, висел на двух телефонах сразу — мобильник и стационарный — пытаясь раздать указания патрулям. Проверить кладбище, на котором похоронили Лауру Викториано, повторно осмотреть «Маяк», «Пейл Ноан», «Кримсон-плаза»... Да хоть чертов концертный зал, если там будут играть любимую сюиту Рубена! Утешал только виски, и то весьма слабо. Себастьян цедил его, щедро разбавленный водой, без желания. Скупой терпкий привкус окончательно вгонял в заслуженное уныние. Если его не уволят, то, значит, полиция Кримсона себя исчерпала. Держать на работе облажавшегося копа — чистой воды безумие. Но пока у него есть значок, он не имеет права отказаться от защиты города. Себастьян со вздохом отдал последний приказ и подтянул папку с материалами по делу М63. С первой же газетной вырезки ему улыбнулась Лаура Викториано. Ее красоту не скрывало и низкое качество газетной бумаги. Мягкие блестящие локоны, большие глаза и мягко очерченные губы. Она ничем не походила на Рубена, и все же Себастьян видел его — прямо за ней. Высокий надменный силуэт и собственнические руки, сжимающиеся на тонкой шее Лауры. Вот только вместо крови — лепестки подсолнуха. Он резко захлопнул папку и дал себе несколько пощечин. Хлесткие удары, похоже, взболтнули что-то в его голове, и он потянулся за плащом. Кассеты Себастьян сберег не специально: разозлившийся Джозеф едва не запер его в отделе, отказываясь слушать даже намеки на оправдания. Он нервно сменил очки, смахнув одну из пар на пол, точно к ногам Себастьяна, впервые за долгое время выругался и чуть не расчесал свежую царапину на запястье. Прикрывшись Брауном, он строго проинструктировал Себастьяна и потащил на допрос Гутьеррес. Себастьяну досталась худшая сторона стекла: без мебели и подозреваемого. Для виду поворчав в пустоту, он выпрямился и стал напряженно вслушиваться. Джозеф, вооруженный снимками Валентини, пытался дожать Гутьеррес изо всех сил, но та держалась стойко. С Рубеном знакома крайне поверхностно, в силу служебной необходимости. Ключи от ремонтируемых помещений одалживала только Хоффман, забывшей как-то свои в машине. Причин содействия убийце ей, разумеется, не понять — ввиду отсутствия. Как медсестра, она заботится о каждом пациенте и помогает адаптироваться к лечебнице. Быть ангелом смерти — не ее профиль. Все ожидаемо скупо, снисходительно и продуманно. Гутьеррес явно готовилась к допросу и в самый скользкий момент — со снимками — затребовала адвоката. Джозеф попробовал схитрить и заявить, что вечером все консультации закрыт и до юристов не добраться, но провести ее не сумел. — В таком случае, стоит продолжить разговор завтра, мистер Ода, — спокойно кивнула она. — Я буду не против остаться в департаменте до прояснений ситуации, если вы окажетесь столь любезны, что принесете ужин. Расходы, конечно, только за мой счет. Джозеф пытался быть милым копом примерно с десять минут и наконец сдался, закрыв блокнот. Не следовало истощаться до встречи с Хименесом, но тут сыграли приоритеты: в отличие от Рубена, Хилл никуда не денется. Себастьян предложил отправить Гутьеррес в пустую камеру и потомить до следующего вечера. Он полагал, что одиночество пускает трещины по каждой маске и несколько лишних стимулов — расколют быстрее, чем допросы. Джозеф устало отмахнулся, отправив Себастьяна в столовую — за запрошенным ужином. Из недовольства хотелось собрать «понос-бинго», но это — мелочно и недостойно даже критично оплошавшего копа. Поэтому он ограничился булочками — зачем же Рубен срезал с них корки? — соком, стаканом с горячей водой, запеченной форелью и несколькими пакетиками чая и кофе. Женщины, конечно, растрачивают силы на диеты, но стресс неизменно заедают. Он также выудил из автомата два «Сникерса» и бросил в угол подноса, поверх салфеток. Набор сложился вполне пригодный к употреблению, при должной фасовке и коробки галет сошел бы даже за сухпаек. Кормить Гутьеррес в допросной оставили Сайкса, прилипвшего к мобильнику как в первый раз. Тройные короткие вибрации сдавали жаркую текстовую переписку, которую бы Джозеф раскритиковал, не появись Хименес. Морщины изрезали его лицо точно ножом, налившись краснотой. Вылинявшие от старости глаза сумбурно шныряли по сторонам, и не хватало лишь острых зубов да тонкого длинного хвоста. Возникшая ассоциация заставила Себастьяна фыркнуть и сразу нарваться на тычок от Джозефа. Себастьян со стоном растер пострадавший бок. Джозеф не выдал ему ни толики сочувствия и затребовал экспресс-отчета по рубеновской оценке назначений. Скрыть удивление Себастьян не сумел и несколько раз проговорил один и тот же вопрос — «Ты хочешь довериться Рубену?» — словно рассчитывая услышать другой ответ. Не совпадающий с его, но идеально ложащийся на здравый смысл. Отчаяние, похоже, передается воздушно-капельным, иначе с чего вдруг Джозеф оценил познания Рубена, а не его мотивы и выгоды? — Они сейчас поработают на благо Кримсона, — отчеканил Джозеф и резко поправил очки. Дужка громко скрипнула. Он сунул оправу в нагрудный карман и с долей боли — от сильной близорукости — сощурился. Непроизвольная мимика сдавала зрительную уязвимость Джозефа, и он все же вернул очки. — Тебе бы тоже не помешало, кстати. Намек Себастьян принял без пререканий и с добрый час обзванивал коллег, пытаясь выйти на след Рубена, прежде чем взяться за кассеты. Осматривая проглядывающую в разъемах магнитную ленту, Себастьян пытался воспроизвести в памяти последнюю встречу с Рубеном. Оставил ли он хоть какие-то подсказки? Напрасная трата времени. Даже оставшийся кровоподтек давал гораздо больше, чем силой выбитый допрос. Себастьян сдвинул кассеты к компьютеру и повернул зеркало так, чтобы оно отражало шею. Помимо заскорузлой грязи, легко согнавшейся влажной салфеткой, нашлось два сильных кровоподтека. По одному на артерию. Под левой скулой гораздо больше синевы, срывающейся в глубокий фиолетовый. Правой рукой Рубену калечить проще, и силу он приложил точно. Второй кровоподтек — расплывчатый, желто-красный, пытающийся взобраться на кадык. Как в этом вообще можно увидеть засос? Себастьян вытащил лупу Джозефа, но даже она не дала подсказок. Типичные следы от пальцев, не более того. Засосы выглядят иначе, хотя давно ли Себастьян их получал? — Чертовы гормоны, — пробубнил он, стащив с шеи осточертевший галстук. — Везде пытаются увидеть то, чего нет. И никогда не было. А жаль. Оставить клеймо на Рубене Себастьян бы не отказался. Бледная кожа и общая худощавость делали его идеальной мишенью для укусов. И если добавить упрямство и гордыню — захочется искусать ему все лицо. Сразу за шеей. И где его хваленая выдержка копа? Себастьян не хотел шарить по мыслям — с него уже хватило разочарований — но разве без них понять, в какой момент и за что его ухватил Рубен? В какой момент Себастьян настолько остро кольнулся одиночеством, что кинулся на первого, кто протянул руку? Себастьян не сразу заметил, что локтем столкнул кассеты, и выругался. Еще ведь идти за кассетным плеером, надеяться, что тот уцелел, расписываться в журнале и молиться, чтоб выслушать все до возвращения Джозефа. Себастьян слабо понимал, в чем смысл таить от Джозефа свои находки на данном этапе расследования, но ковыряться в этом не стал. Оставит на увольнение и новую бутылку. С техническим отделом все прошло гладко. Сайкс продолжал томиться в компании Хоффман, а его унылые коллеги в обмен на банки с энергетиками могли бы сдать и шифры Пентагона. Сейчас же хватило и плеера: перепаянного и перемотанного изолентой, работающего только со специальными наушниками. Марка давно истерлась под слоем спаек и клея, но работоспособность не пострадала. Вроде как. Выбирать было не из чего, и Себастьян вернулся в отдел не особо довольным. К тому моменту за крайним столом сидело двое офицеров, вышедших в ночную смену, и вяло обсуждали какое-то старое убийство. К Себастьяну они не цеплялись, и он ответил взаимностью, оглушенный массивными наушниками и всхлипываниями Лауры: — Я... Я стала многое забывать. Ответственность, например. Я ведь была ответственной, я помню это. Читала в своих дневниках. Но почему теперь нет? Почему я только боюсь?.. Почему Рубена?.. Я ведь так его люблю! Люблю... Люблю... Он — мой единственный... И брат, и друг, и любовник, и сердце у нас... Было на двоих. Но он изменился, понимаете? Ответственная я любила бы его все равно, но я... Я и он теперь невозможны, он слишком много снится мне. Пугает. Просит быть прежней. Но какой?.. Той девочкой из дневников? Вы мне поможете?.. Доктор?.. Прошу вас, помогите! Она шумно икнула и зарыдала. Горько, давясь слезами и бессвязными рыданиями, от которых Себастьян плеснул виски в стакан до краю. Рубен убил Лауру давным-давно — своими манипуляциями. Следом — и то, что могло стать их ребенком. Навряд ли бы он родился здоровым, но у него был шанс. В отличие от Лили. Вот эта сомнительная справедливость и погасила в нем всю отдачу. «Служить и защищать» давно уже с оговорками, к которым всегда он дописывал новые. Себастьян сорвал наушники и сразу же выдернул те из гнезда. Соединительные клеммы щелкнули, пытаясь разъединиться, и он зажал их пальцами — пока не нашарил в ящике скотч. Применять его, правда, не осмелился. Соединение контактов должно быть идеальным, а он не работал с техникой со времен юрфака. Конец первого семестра выдался мозгодробительным, и самые отчаявшиеся студенты накачивались коктейлями — кофе, энергетик, водка и сахар для вкуса — чтобы собрать беспроводные гарнитуры. В девяностых о подобных чудесах обычно додумывались только студенты или ученые. Вторые не творили по заказам, и все приходилось организовывать самим. Отсутствие блютуза как технологии существенно усложняло задачу, но с помощью радистов и физиков из соседних общаг что-то получилось. Жаль, что только после заваленного Себастьяном права. Он все-таки задействовал скотч: подклеил трещину в степлере и криво вклеил в блокнот даты ближайших экзаменов. Чисто для галочки. Готовиться к ним Себастьян не планировал: его попросят в отставку гораздо раньше. А стол подчистить от мусора пора было уже давно. Первыми в мусорку полетели старые газеты, за ними следом — испорченные с обеих сторон черновики, непишущие ручки и кем-то забытая пачка презервативов. От вида последней Себастьян оцепенел и с долгую мучительную минуту пытался сообразить, кто в их отделе такой экстремальщик. Сопоставить факты не дал звонок. Патрульные с северо-восточной пригородной трассы, ведущей к Элк-Риверу. Четыре минуты назад они остановили черную «Тойоту Камри», водитель которой соответствовал приметам. Помимо этого, он нервно хлебал минералку и прятался за черными очками. Яркие признаки издерганности или похмелья. Утрамбовав ногой мусор — что позволяло широкое горловище пластика — Себастьян придвинулся к столу и развалился на нем в ожидании фото. Мобильник пустил вибрацию быстро, и на дисплее возникло изображение унылого мужчины под сорок. Опухшее лицо, неправильно сросшийся нос и выцветшие глаза — совсем не Рубен. Но кто сказал, что театральный грим и косметические ухищрения вышли из строя? Себастьян набрал патрульных и выпросил короткий разговор с задержанным. Ломкий, срывающийся на сросшийся с легкими кашель голос подделать сложно. Наверно, надо разочароваться, повторно обзвонить патрули и отписаться Джозефу. Спросить, опрашивал ли тот Кидман и если да, то почему за его, Себастьяна, спиной. Найти желания сорваться на Хиггинса и выбить из него дерьмо все — за клиента. И кстати! Он резко сорвался и, резко дернув жалюзи, прилип к окну. Холодное стекло закупоривало кожу лба скопившейся пылью, но было плевать. Себастьян, подслеповато — от выпитого, пусть и разбавленного — щурясь, пытался сфокусироваться на «Кримсон банке». Его панель-кронштейн выдала Рубена два дня назад, и если не по случайности... Связи и легализованный доход позволяли Рубену обзавестись не только липовой личностью, но и счетом под стать. Никто в отдел не копал под Викториано настолько глубоко. Выписки со счетов Рубена требовали лишь за последние полгода; все остальное время — осталось его личным. Он мог завести несколько оффшорных счетов, вывести часть наследства за границу и подготовить не один и не два паспорта. Люди по типу Рубена — богатые и самовлюбленные — способны предсказать себе побег и подготовиться, а если сверху наложить психопатию — возможно, все было подготовлено до первого убийства? Родители или кто был еще раньше? Кому не посчастливилось попасть в круговорот насилия Рубена Викториано? Кому он дал иллюзию довольства взаймы — как сестре и, кажется, самому Себастьяну? Сейчас это неважно. Так далеко им не пробраться. Банк также недоступен: после восьми доступны лишь охранники и банкоматы. Все служащие разъехались, и поводов для чрезвычайности с неделю как нет. В отличие от мести, зацепки не подают холодными. Себастьян нехотя отстранился, поправил жалюзи и, обменявшись вялыми любезностями с офицерами, прошелся по коридору до лифта и дважды по лестнице. В голове ничего не щелкнуло, все озарения были на перезарядке. Прореженные неудачами мысли отскакивали друг от друга, не давая собраться. За ними бунтовало и тело: пропахшее потом и палой листвой, оно спускало всю боль к пояснице и выкрутило бы ту — при наличии разума. По счастью, тот, которым пользовался Себастьян, к авантюрам готов не был. Дверь зычно впечаталась в стену, пропустив Джозефа. Измотавшийся, с растрепавшимися волосами — казалось, сквозь пряди проступил весь скопившийся в организме пот — и без перчаток. Он медленно побрел к столу, пытаясь раздавать советы — для молчаливых офицеров. Они внимали им с жадностью, заботливо подставив кресло и всунув в руку стакан с холодной водой. Им было не плевать на опыт Джозефа, и это весьма задело Себастьяна. Глаз у него дернулся резко, будто пытаясь защемить все прилегающие нервы. Он пнул мусорку — ее инерцией отнесло к задней части стола — и плюхнулся в кресло, уставившись в потолок. Почти сразу вспомнив о кассетах, вслепую нашарил их и затолкал под клавиатуру. — Как там Хименес? — лениво буркнул он, подсчитывая трещины. Он ведь уже пытался их собрать и наложить на нужное количество краски, но сбился, кажется, на третьем десятке. Или он делал это во сне? — Пытался впасть в маразм. Однако, несмотря на опыт, он не сумел отразить нужные изменения. — Джозеф звучал довольно, пусть и пауз в его словах было больше обычного. — Возможно, мне не стоило проливать на него кофе. Офицеры несдержанно расхохотались, срываясь на кашель и грубо сплетенные маты. Редкие перепады в педантичности Джозефа их впечатляли всегда, без исключений. Обычно Себастьян их глупых восторгов не замечал, но сегодня — почувствовал сполна за все годы и снова пнул мусорку, которая протестно стукнула о задник стола. От двери донеслось неразборчивое перешептывание, шаркающие тяжелые шаги и показательно захлопнутая дверь. — Ты хоть понимаешь, что наделал? Смотреть на Джозефа — строгого, готового вытрясти всю душу за непростительные ошибки — было невмоготу, и Себастьян прикрылся тем, что начал растирать глаза. — Себ? — Ты снова напишешь рапорт. Меня оштрафуют и вышвырнут к чертовой матери. — Неужели ты этого так хочешь? — с тревогой осведомился Джозеф. — Уйти от нас? Но почему? Почему именно так, через развал дела? Он действительно ничего не понимал и спрашивал с жалобными нотками, точно моля признаться в неудачной шутке. Его необъяснимая привязанность к Себастьяну как к напарнику все сильно осложняла и сдавливала виски пульсирующей болью. Всегда стоило ставить на Джозефа, каждый чертов рабочий день. Его логически обусловленная интуиция подводит редко, чутье Себастьяна — вот только что. — Я не хотел этого, — вздохнул Себастьян. — Все просто запуталось. Особенно я. Сейчас и с ним. — Значит, с ним, — горько усмехнулся Джозеф. Себастьян резко пожалел, что не сможет слиться с креслом. Он вскинул руку — плотная стабильная форма, как и все тело — и мрачно рассмотрел пальцы. Твердость уже не та, точность наверняка пострадала, а главный оплот его жизни — запрятан в самой глубине нижнего ящика. Кресло безрадостно скрипнуло, сдавая движения Джозефа, добавил короткий звук удар — похоже, о столешницу и пропустил вперед разочарованный голос. — Все твои дела с этого момента полностью переходят под мой контроль. Если ты скрыл от полиции Кримсона что-то еще — можешь поделиться этим сейчас. — А что будет со мной? — Я отвезу тебя домой и дам возможность подготовиться к увольнению. Ты все-таки был моим напарником и заслужил возможность уйти... — Он шумно, судорожно сглотнул, подбирая любое другое слово на замену мерзости и предательству. — Не так. Себастьян безучастно кивнул. Перед глазами все стухло. Цвета размылись — до грубого черного. В груди — два сильных удара об ребра и тишина, как будто сердце решило отмереть. Но он продолжал дышать, моргать и шевелиться, значит, перекрыло другое. Он медленно, почти не осознавая себя, отстегнул значок, пустую кобуру — и все полетело на пол. Ухватившись за столешницу, подтянул себя к ней и вытянул кассеты, придвинул их к плееру и сверху плюхнул папку М63. — Это последние доказательства вины Рубена Викториано. Джозеф медленно кивнул и, подойдя, поднял с пола упавшее. Значок в его руке вяло, без желания блеснул, но он не сдался: подышал, протер манжетом и протянул Себастьяну. Как будто ничего не было. — Ты злишься на меня? — С чего бы? Ты сделал все правильно. Как настоящий коп. Себастьян отвернулся, проигнорировав значок. Руки сцепил в замок, подпер ими подбородок, но локти соскальзывали, сдавая дрожь. Разбавленный виски запах удушающе. Один из мизинцев приподнялся, потянулся к стакану и напрасно загреб собой воздух. — Я останусь в ночь. Кто-то же должен страдать за мое самоуправство. — Мы все уже пострадали достаточно, Себ, — мягко ответил Джозеф и уложил значок прямо поверх стакана. Себастьян кивнул. Он не хотел больше спорить, оправдываться или распоряжаться. Провал глушил его постепенно, выводя все показатели по нулям. Выдержка у него оказалась ни к черту, и он отпил виски прямо из фляжки, стараясь не думать об осуждении Джозефа. Департамент они покинули быстро, отметившись у дежурной и даже изобразив пару пристойных шуток. Не сговариваясь, они единогласно решили помалкивать о случившемся — по крайней мере, до утра. День торопился закончиться, ускоренно ведя солнце на горизонт; блекло-малиновые облака сулили тепло и, возможно, солнце, но никого из них это не трогало. Каштановый «Мицубиси Аутлендер» Джозефа двигался неторопливо, по главной полосе, со всеми светофорами. Себастьян несколько раз дергался, подскакивал, желая указать на удобные проезды и переулки, но все же не решался. Он вновь устраивался поудобнее, поправлял ремень и тупо всматривался в брелок, подвешенный к зеркалу — до следующего возможного среза. Поездка до Ридж-парка вышла мрачной и тихой. Никто даже не пытался включить радио или отвлечься на звонки. Фальшивый, настоящий — неважно. Себастьян проверял мобильник каждые пять минут и чуть не набрал Майру. Палец съехал с кнопки вызова совершенно случайно, и Себастьян с облегчением заблокировал экран. Ему начало казаться, что в реве мотора звучали знакомые нотки бермудской сюиты, но по глазам забил свет фонарей. Белесый, казалось, пронзающий пространство — определенно из его района. Прикрыв глаза ладонью, Себастьян всматривался в сменяющие друг друга частные дома — везде горит свет, мелькают силуэты, плотно закрыты гаражи — и вчитывался в номерные таблички. Как оказалось, Джозеф подъехал не со стороны автобусного маршрута, а мимо сквера и речного протока, свернув у трехэтажного особняка. Фонарная аллея, ведущая к дому Себастьяна, светила не так ярко. С полгода назад две лампы перегорели, вопреки гарантиям, и местные жители сложились на другие. Себастьян отчетливо помнил это, но отсчитал ли он нужные доллары лично? Увы, такое преступление ему не по зубам. «Мицубиси» припарковалась мягко, мигнула фарами и позволила отстегнуть ремень. Себастьян ухватился за ручку — та щелкнула податливо, даже несколько торопливо, потянула за собой предночной холод — и все-таки задержался. — Может, зайдешь? — Я должен закончить отчет, — отстраненно произнес Джозеф, демонстративно поправляя зеркало. — Хотя бы поздоровайся с Майрой. Вы больше двух лет не виделись. — Не сегодня, Себ. Себастьян нехотя кивнул, приняв отговорку, и вылез на обочину, успешно перемахнув лужу. На вид — не особо глубокая, с парой застрявших веток, но грязи на сегодня хватило. Или нет? Дом выглядел непривычно мирным и сонным. Под дых ударило дурное предчувствие, и он машинально схватился за кобуру. Ее не оказалось. С матом толкнув себя в бок, Себастьян обернулся и побежал — чтобы забить по стеклу «Мицубиси», не успевшей набрать ход. — Там!.. — выдохнул он, едва оконное стекло сдвинулось на пару дюймов. — Майра всегда запирает дверь, но вот сейчас... Хватая ртом воздух, он суетливо ткнул пальцем куда-то назад. Конечно, Джозеф имеет полное право нажать на газ — Себастьян измотал его по полной — но, видимо, быть копом и другом это действие круглосуточное. Без отпусков и перерывов. Джозеф оперативно выбрался из машины, щелкнул брелком и сам глянул на дом Себастьяна. Должно быть, он щурился, но в полутьме, под бликом стекол, не разглядеть. С соседнего двора донесся хриплый утомленный лай, срывающийся на рычание. Пса не было видно, но чувствовалось: он ярится не первый час. — Себ?.. — шепотом окликнул Джозеф. Он выхватил пушку и, быстро кивнул на дом, засеменил к крыльцу, особо и не скрываясь. Себастьян быстро огляделся — незащищенность ему осточертела — и, не найдя ничего стоящего, сдернул с мусорного бака крышку. Тяжелый железный круг с непрочной алюминиевой ручкой ничего общего с револьвером не имел, но запустить его в голову тоже можно. — Если еще есть кому, — пробормотал он. Позиции были выбраны и заняты быстро: попирающие навес над крыльцом балки. К одной из них спиной прижался Джозеф, несколько раз проверивший предохранитель, у второй — на корточках замер Себастьян, укрывшийся пропахшей объедками крышкой. Они вслушивались. Темные окна, распахнутая дверь и кем-то спихнутый на клумбу мешок с мусором. Майра всегда была предельно аккуратна и складывала мусор так, чтобы его не снесло — чужими ногами и ветром. И, выбросив пакет, всегда включала телевизор, который, судя по темному окну гостиной, не работал. Себастьян шикнул, поймал взгляд Джозефа и указал на ухо. Тот понимающе кивнул, задал направление и юркнул в дом первым. Прямой, натянутый как тетива, почти не способный промахнуться, он передвигался неслышно и крайне, крайне, крайне медленно. Себастьян, казалось, высунулся из-за балки с десяток раз, прежде чем в холле вспыхнул свет. Джозеф — побледневший, с опущенным пистолетом и съехавшими очками — заметно пошатывался. К губам от носа стекала бурая — от игры светодиодов в лампе — кровь. — Что с Майрой? — напряженно выдавил Себастьян. Затекшие ноги подкосились, и он плюхнулся на колени, опершись руками на ребро крышки. Джозеф медленно качнул головой и, с явной болью прикусив губу, посторонился. Себастьян был совершенно уверен, что не готов — и оказался тысячу раз прав. Относительно безопасный холл сменился гостиной без предупрежденья. Наборный осиновый паркет утратил себя под грязными, смешавшимися друг с другом и молоком, потеками. Успевшие подсохнуть, они тянулись к дивану, перед котором, бросая вызов ожиданиям, сидела на потертом стуле Майра. Покорно усаженная чьей-то жестокой рукой, она смотрела на Себастьяна с испугом — и, сколько бы он не щурился, ни разу не моргнула. Небрежно распущенные волосы спускались к плечам, окрашиваясь багрянцем — в тон свитеру, бриджам и любимым балеткам. Одежда, жадно впитавшая новый цвет, частично вылиняла и затвердела, сбивая равновесие; Майру скосило на правый бок — под тяжестью залитого пурпуром рукава. Из-под которого, минуя кисть, упрямо капало что-то красное. — Н-нет... Голос Себастьяна сбился, сорвался вслед за очередной каплей и потерялся, оставив его в полнейшем смятении. Он не хотел признавать очевидного и понапрасну выискивать отзвуки пульса. Ботокс действительно посмертно коснулся Майры и вывернул ее холодность наружу, обтянув ею все тело — как бы в насмешку. Себастьян коснулся ее лица осторожно, задев малозаметную родинку под бровью, и с болью сжал кулак. Железная крышка с грохотом шлепнулась на пол, заставив кровь мерзко чавкнуть. Ребром она задела отлетевший ранее стакан, и тот покатился к стене — как можно дальше от смерти. Джозеф нагнулся, аккуратно, стараясь не шуметь, сдвинул ее и исподлобья глянул на Себастьяна. Лицо его отражало столь дикую боль и сожаление, что стало совсем невыносимо. Себастьян сжал кулаки сильнее, забил ими по спинке стула, едва-едва не задевая Майру, и яростно завыл в ее макушку, отчаянно и шумно вдыхая остатки цветочного шампуня. Он был не в силах думать, злиться, ненавидеть — он только сожалел, молил и каялся, прося прощение за все, чем жертвовал не ради Майры. Но даже сквозь веки и жгучую сырость, забившуюся под веки, проникла правда. Своевременно привитое чувство вины помогает держать людей под контролем, а запоздавшее — безжалостно уничтожает. Рука Себастьяна рефлекторно легла на плечо Майры, задев пушащиеся волосы, из-под которых опасно блеснул металл. Себастьян обернулся к Джозефу — тот, быстро облизнувшись, кивнул — и осторожно обнажил шею. Ее насквозь пробил орбитокласт, прошедший сквозь артерии и глотку. Намеренно оставленное послание, прибившее к шее Майры обручальное кольцо. Коснуться его Себастьян уже не смог и руку отдернул так, что защемило плечо. — Но где же подсолнухи? — растерянно спросил Джозеф, нагнувшийся, чтобы коснуться заточенного конца орбитокласта. — Он должен быть использовать пончики, — пробормотал Себастьян и медленно, нащупывая дорогу, добрел до ближайшего кресла. Он рухнул в него, ударился о что-то подбородком, до новой крови прикусил язык и ощутил, что мир, крутящийся под ногами, рухнул. А сверху медленно, царапая щеки, спускалась бездна. ________________________ [41] 10-17 – «Срочное сообщение!»; 10-45 – «Все, кто слышит меня, откликнитесь!»; 10-16 – «Идите на перехват… срочно»