Корень зла

Дневник Лауры Викториано, 2 февраля 1999 г. «Я… Я даже не знаю, что сказать такого приличного. Мне страшно, и я не уверена, от чего именно. Я боюсь того, что отец узнал обо мне и Рубене, или я боюсь того, что он способен бить своих детей? Наверное, меня пугают оба варианта, и я очень надеюсь, что дверь в моей комнате по-настоящему надежная. Я правда не понимаю, что случилось с отцом. Мы сидели с Рубеном в гостиной, играли в бридж, смеялись и вообще, по-моему, вели себя как положено брату и сестре. Однако отец все равно был чем-то недоволен, он разбросал наши карты и шлепнул Рубена по спине свернутой в трубочку газетой. А потом ушел как ни в чем ни бывало. Я спросила у Рубена, в чем причина такой вспышки агрессии со стороны отца, но он улыбнулся, попросил меня не думать об этом и поцеловал мне руку. Совсем как в кино! И я тогда действительно отвлеклась от этой странности, мы начали собирать карты и постепенно вернулись к игре, пока нас не позвала ужинать матушка. Я хотела спросить об отце у нее, но почему-то испугалась. Как будто сам отец стоял за моей спиной и грозно наблюдал. Возможно, он там и стоял, иначе бы как он появился в столовой словно из ниоткуда? Он так отчитывал Рубена за сгорбленную спину, что мне казалось, он снова начнет драться, и я, сославшись на недомогание, ушла к себе. Я поступила как трусиха, да?»

— Этого не может быть. Черт возьми, если ты так хреново шутишь — я пойму, но, Хоффман, нет! Себастьян схватился за волосы, не в силах принять случившееся. Его «служить и защищать» было готово превратиться во «рвать и метать». Договоренность была потрачена напрасно: ни с ордером, ни без него до Валентини уже не добраться. По крайней мере, сегодня. — Мне очень жаль, Себастьян. — Хоффман виновато опустила голову, позволив блестящим тонким прядям скрыть лицо. — Если бы я знала о вашей договоренности, то не позволила бы Валентини уехать. — Черт. Мотнув головой, Себастьян начал растирать виски так сильно, как будто хотел выдавить рельеф костей наружу. Чего он добился? Ради какой цели? Куда выбросил решающую для М63 неделю? Где был Джозеф? Почему он не остановил, не подсказал? Как Рубену удалось все испортить всего за восемь дней? Хватит думать. Вопросами — точно все. Выпить. Чего бы покрепче. Побольше. Забыться и снова жить по инерции. — Я могу позвонить директору, попросить его отменить перевод Валентини и... — Она приблизилась и медленно, тщетно пытаясь приглушить, прощелкала пальцы на левой руке. — Правда, это займет несколько дней. Он успеет протрезветь. Если не выходить за определенный градус. И взять дурацкие отгулы. Браун не должен возражать. Коннелли посмертно отомщен. К Фантому никто не собирается. Можно позволить... — Себастьян? Хоффман не обязана наблюдать за ним и уж тем более — беспокоиться. Но она влила столько сочувствия в его имя, что реакции пошли без спроса. Он закряхтел, перекосился и мягко остановил ее, не дав себя коснуться. — Все нормально. Я разберусь. Он говорил не ей — себе. В кармане толкнулся завибрировавший телефон, но Себастьян точным ударом его утихомирил. Несколько минут погоды не сделают — в его отделе уж точно. Зачесав назад волосы, Себастьян вскинул голову и выудил блокнот. Согревшийся в нагрудном кармане кожзам, под которым ютятся улики — и против его самого в том числе — ощущался разбухшим. Из-за вложенных копий запросов, старых ордеров и фотобумаги блокнот ершился скрепками и острыми уголками. Непривычно и по-деловому — можно подумать, что совершил ошибку и второпях схватил тот, что принадлежал Джозефу. — У тебя есть дополнительные вопросы по делу? В голосе Хоффман, скосившейся на блокнот, сквозило легкое напряжение. Блокноты копов гражданских всегда пугают. Беседы не под запись идут проще и честнее; протоколы, диктофоны и блокноты сбивают прицел у честности — и она сбоит. Но без них или ухищрений собрать улики до дела гораздо сложнее. Себастьян выдернул наружу одно из фото — наугад и то, что было нужно — и протянул его Хоффман. — Мне нужен совет, как расколоть медсестру Гутьеррес. Этот снимок — отражение ее лжи. Она говорила, что не была в «Маяке» в день убийства, но снимок сделан буквально через пару минут после. — Отсутствие даты и времени на глянце как тормоз не сработало, и он порывисто шагнул вперед. — Если она непричастна к убийству Викториано и Визерса, то есть ли резон лгать? Хоффман, неуверенно заправив прядь за ухо, присмотрелась. Себастьян впервые отметил ее кожу — тронутую одним легким загаром, без морщин или прочих изъянов — и подавил желания коснуться. Перед ним человек — не кукла, и думать следует прицельно. Все отвлеченные мысли уже выкупил Рубен. — А разве вы не проверяли камеры? — осторожно, куснув нижнюю губу, спросила Хоффман. — По-моему, записи послужат более весомым доказательством, чем мои советы. — Но я так и не увидел на них Рубена, — фыркнул Себастьян, вернув фото под кожзам. — А именно он избавил вас от двух пациентов. Намек таил все еще открытый вопрос. Где именно ошибка — в зацепке, что привела к оксфордам, или в проверке камер? Следы и записи не совмещались, а также не пытались сбить следствие ложными зарубками. Хоффман должна знать о слепых зонах или возможности подмены записи. Ее должность — вне зависимости от официального названия — обязывает к зоркости и надзору, и если не знает она — то и начальник охраны не помощник. Иначе бы ему хватило ума сдать копам соображения по безопасности лечебницы. Его имя, адрес и протокол допроса были приложены к делу, но вспомнить хоть что-то Себастьян не сумел: помимо бейджа с должностью в мужчине не за что было зацепиться. — Рубен Викториано? — Хоффман удивилась словно бы осторожно, удерживая голос максимально спокойным. — Он... — Да, Хоффман. Именно он. — Нет, — она качнула головой, вернувшись к столу, — я этого ожидала после того, что услышала. — Простучав пальцами по столешнице, она нахмурилась и скрестила на груди руки. — Но как можно обмануть камеры? Себастьян развел руками. — Если честно, я надеялся, что ты мне объяснишь. Хоффман хмыкнула, прошлась до шкафа, забитого строго оформленными многотомниками, и повернула к Себастьяну. Она застыла на полушаге и повернула голову к книгам. — В «Маяке» есть несколько слепых зон. Правда, я полагала, они закрыты в связи с ремонтными работами. — Твою ж мать. Себастьян звучно хлопнул себя по лбу. Узнать о ремонте на восьмой день — да как всем только наглости хватает? Отсутствие внешних признаков — запахов краски, стремянок, рабочих или каких-нибудь мусорных пакетов — сузило поток внимания, и вместе с Джозефом он ковырялся в естественном порядке вещей. Конечно, коп должен мыслить глобально и просчитывать варианты, но так и до абсурда доберешься: предположить можно что угодно — ремонт, заселение новых больных, врачебный консилиум или налет маньяков-вуайеристов, — но правда всегда скучнее. — Почему нам никто не сообщил о ремонте? — Себастьян взглянул на Хоффман строго, демонстративно постукивая по значку. — Такая информация существенно облегчила бы нам работу неделю назад! — Там все заперто, — жестко ответила Хоффман, осадив одним лишь тоном. — Нет никаких шансов, что кто-либо стащил ключи. — С чего такая уверенность? — Иначе бы я об этом знала. Никакой реальной уверенности в ответе, слишком уж ловко и отточено он отскочил от ее зубов. Себастьян покачал головой и едва не набрал Джозефа. Нет, сначала нужно разобраться, чего стоит эта находка. Позволив Хоффман отзвониться по каким-то доставкам, Себастьян наконец открыл сообщение. Один из информаторов — скупщик краденого, болтающийся по всему штату в поисках редкостей — вспомнил о нем, чтобы разочаровать. «Я понимаю, у вас там убийство, но выходить на связь было небезопасно. Орбитокласт вообще не ходовой товар, и я пробивал его за пределами Кримсон-сити. Нашел чумовой склад. Спасибо, кстати, за наводку!» «В общем, мои парни ни черта не знают. Никто не продает или не делает такие штуки. Нет заказов, фантазия сейчас работает иначе». Упоминая фантазию, имел ли он в виду убийства или касался стандартного коллекционирования? Себастьян не знал, но все же поинтересовался. Мобильник вздрогнул практически сразу. «Понятия не имею, о чем ты. Я просто проверил пару штук по твоей просьбе, но это все, разве нет, Кастелланос?» Никакого толку. Зацепка была совсем хилая, однако, покончив с ней, Себастьян почувствовал себя лучше. И, следуя за Хоффман по длинному светлому коридору, он пробовал прикинуть, насколько удобно вложить в ладонь орбитокласт. Он тоньше стандартной ручки, длиннее и вызывает больше подозрений. Куда его реально спрятать? В рукав, но нужно специальное крепление. За пояс — опасно, нагрудный карман — подозрительно, все остальное — чисто неудобно. Он торопливо поравнялся с Хоффман, удерживая ручку без удобств. Кисть согнута чуть назад, кулак сжат плотно, и ручка под наклоном, готовая к сильному быстрому удару. — Может, у вас в кладовке и орбитокласты припрятаны? Ну, знаешь, те, что остались от самой первой врачебной смены «Маяка». Хоффман усмехнулась, прикрыв, точно стесняясь, рот. Так делала и жена Джозефа — чистокровная японка, привезенная им из Токио с десяток лет назад. Интересно, откуда приехала Хоффман? Она не похожа на иммигрантку второго или даже третьего поколения; в ней слишком мало от американки — и это заметно даже сквозь все ее старания. Со стендов пропали фальшивые диагнозы. Рисунки, очистившись, перестали давить на Себастьяна, и он отметил несколько удачных. Расстройство психики — не приговор для рук, порой оно накладывается лучше любой палитры. Крайняя слева работа — многорукое пушистое создание с большими добрыми глазами — оттенена блекло-красным. Пониже и справа — радужные цветы, щедро измазанные семью карандашами. На самом верху — карандашный набросок фантастической улицы со странной, перегруженной иллюминаторами и металлическими заклепками, архитектурой. Рисунок Лауры Викториано был сдвинут в центр, как, впрочем, и творенье Визерса, но для Себастьяна портрет Рубена перекрыл все. Подсолнухи стекали по его щекам, небрежно сбрасывая лепестки. Отраженный в глазах ужас делал его уязвимым — для психопата это уже мотив. Убить сестру за неудачный портрет и следом случайного свидетеля? Нет, Себастьяна снова кроет: Визерса устранили первым — за то, что он связался с Викториано. Так или иначе, все упирается в одну семью, повязанную не только смертями. Но с Фантомом сейчас не разобраться. Долбить одно и то же ему осточертело. Чем больше увязывать вместе деталей, тем скорее развалишь дело — классическая аксиома, без которой бегаешь по кругу. Себастьян понимал это острее прочих. По крайней мере, ему так казалось, с учетом былого азарта раскрыть дело до вмешательства округа. М63 доверили ему, несмотря на недокомплектацию отдела и ряд трагедий, а он все спотыкается о Рубена, как будто ищет в нем совсем не убийцу. Нет смысла избивать рисунок, особенно на глазах у Хоффман, и Себастьян скупо выразил сочувствие за Викториано и Визерса. Хоффман кивнула, поблагодарила за старания и вывела его к ремонтным помещениям. Те начинались с металлической двери, принятую Себастьяном ранее за складскую, и сложно переплетались, создавая подобие лабиринта меж задействованных коридоров и палат. Распахнутые настежь окна, торчащие провода, битая плитка и кирпичи. Просторные комнаты и длинные, наполовину перекрытые стройматериалами коридоры казались мертвыми, истерзанными напоследок. Мусор хрустел под ногами как бешеный, изредка бил мелкими винтами и щепками. До лица ничего не долетало, но все же Себастьян присмотрелся к остаткам пола. В двух помещениях кафель и ламинат сбили так сильно, что выпирали потемневшие балки. По коридорам перекатывались обрывки обоев, картона и газет. Из-за распахнутых окон исчезли запахи, пыль, возможные следы. — Все это очень странно, — заметил Себастьян, высовываясь наружу. Внутренний двор был совершенно пуст. Листья кто-то весьма усердно сгреб в аккуратные кучки, которых со стороны можно принять за нахохлившихся — от холода и обиды — животных. Или ему так кажется из-за передозировки лечебного искусства? — О чем ты? — Снаружи и не подумаешь, что у вас так просторно. — Старая архитектурная школа, — улыбнулась Хоффман. — Умелая работа с пространством творит настоящие чудеса, и если у тебя будет время — я докажу это, показав подвал. — Если он выведет меня на убийцу, то я уже свободен. Он, усмехнувшись, похлопал по подоконнику. Крепкий исцарапанный пластик, покрытый разводами от чая. Двойной слой краски и лака существенно помогут бюджету лечебницы, но пока ее спонсором остается Рубен — Себастьян удержит все советы при себе. Стоп, вот же оно! — Кто имеет доступ к ключам лечебницы? — Он быстро обернулся к Хоффман и растер ладони. — Конкретно от этих помещений желательно. — Пять человек, включая меня. Директор «Маяка», начальник охраны, старшая медсестра Гутьеррес, бригадир рабочей бригады и, конечно, я. — А что насчет спонсоров? Вопрос-пружина. Выстрелит или заклинит? — Они вполне могли одолжить ключ у кого-то из нас. Мистер Викториано бывал здесь в моем присутствии несколько раз. Она быстро сориентировалась. Настоящая умница, если не паникует и не переживает, — немного выдержки, и она дослужится до чего захочет. Теоретически Себастьян мог ее поднатаскать и забрать в департамент, однако никто ему не позволит перераспределить бюджет. Ненужно возникшая мысль снова сбила Себастьяна, и он притормозил с ответом. — Но он вполне мог одолжить ключ у кого-то еще, ведь так? Хоффман кивнула. В руках у нее поблескивал металлический брелок — бирка с длинным номером — с рядом ключей: сувальдный, два перфорированных и электронный. Крепкая и надежная защита для помещений с распахнутыми окнами. Однако по необходимости их все легко продублировать, потратив не более пару часов — и то преимущественно на дорогу. Теперь надо проверить маршрут. Подсвечивая неосвещенные углы фонариком в мобильном, Себастьян прошел вместе с Хоффман по перекрытым помещениям. Всего — две комнаты на первом этаже, запасная лестница, технический коридор сверху и сестринская там же. Чтобы добраться до палаты Викториано, требовалось пройти по не так уж и много плюс с десяток футов по самому корпусу. С этой стороны — слепая зона у редких камер второго этажа. Если иметь ключи от ремонтируемой части — сумеешь справиться с большим, чем двойное убийство. — Судя по грязи, ремонт приостановлен, — констатировал Себастьян, вернувшись на запасную лестницу. Темные балясины, изъеденные временем и грязью, скалились в потолок, обломки перил были сложены штабелем в угол. — Как давно? — Полторы недели. Несколько членов бригады слегли с гриппом, и было решено приостановить работы до конца месяца. — Но ведь уже холодает, а у вас, — Себастьян стукнул костяшками по обшарпанной стене, — здесь даже обогревателей не поставить. Проклятье, потенциальные свидетели сгинули, так и не появившись. Возможно, именно из-за их отсутствия о ремонте не упоминали. Рубена Викториано — его сообщника или самих жертв — опознавать некому. Но можно сделать кое-что другое — уверенно связать «Тиффани» и связку ключей, пока глаза устало карабкались по ступеням. — Думаю, несколько теплых дней мы все-таки застанем и разберемся с обогревом. Хоффман улыбнулась, присела на корточки, отчего ее коленки — острые и тощие — выпятились крайне грозно. Ей даже не мешала юбка: удачно поджатая, она скрывала все, что требовалась, но позволяла Хоффман держаться ближе к Себастьяну и наблюдать. Он снова растер ладони и присмотрелся к ступеням. Неужели он не найдет ни капли? Кровь впитывается крепко, ее следы должны остаться хоть где-то. В коридоре им ничего обнаружить тогда не удалось, словно убийца растворился в воздухе, нырнув в него через окно, но ведь следы ботинок из ниоткуда не могли взяться! Значит, их сняли, прежде чем бежать, сунули в пакет и все. Валентини мог повторить фокус и сделать снимки в одних носках, тем самым смазав свои передвижения. Валентини. Себастьян обещал выбить для него свободу — в обмен на запонку — и опоздал. Но разве случайно? Кто выбил разрешение? Куда? По благотворительной ли программе? И что сказал по этому Тейлор, врач Валентини? Без особой надежды сканируя взглядом ступени, Себастьян продвигался вниз, а следом журчали ответы Хоффман. Перевод Валентини был оформлен по программе обмена опытом. Официально предполагалось, что его сделают пособием на длительном консилиуме в Чикаго, но даже у Хоффман возникли сомнения — уж больно радостно насвистывал Валентини, спускаясь к фургону. Он отбыл в сопровождении Тейлора, обязавшегося проследить за размещением Валентини в новой лечебнице и начальной адаптацией. Командировочный отпуск, способный перерасти в побег. Себастьян не сомневался: в Чикаго Валентини — особенно при содействии Тейлора — затеряется быстро. Не растратившись на ожидание, он поймал единственно верный для себя шанс и сбежал из места, к которому не привязался. Фармацевтический пансионат без права на прогулки его измотал, и отчасти Себастьян признавал, что поступил бы также, но, будучи копом, не мог не злиться. Матрица рассуждений настолько сильно трещала по швам, что Себастьян заскрипел зубами. Телефон почти толкнулся в одну из ступеней, но удержать его удалось — и зацепиться за пару бурых потеков на подступенке. Недоверчиво прищурившись, Себастьян направил на них свет фонарика. По цвету было действительно похоже на подсохшую кровь, но где остальные пятна? Или убийца сумел уничтожить все, кроме тех редких, что не заметил? Себастьян откинулся на балясины и устало выдохнул. — Я могу поговорить с Гутьеррес? — Она сегодня в вечернюю смену, — осторожно сказала Хоффман, поднявшись. — Но я, конечно, вызову ее пораньше. — Не стоит, — мотнул головой Себастьян. — Если мои догадки верны, все это только усложнит работу. Ее надо ловить на неожиданность. Хоффман послушно кивнул и пригладила волосы. Блестящие и тонкие, но без проблесков седины. Ее возраст Себастьян не помнил, но точно знал, что у него и Майры потерявших пигмент волос вполне хватает. Ленивая проседь коснулась также и Джозефа, и, наверно, каждого копа. А прикоснулась ли та к Рубену? Увы, наличие седых волос на доказательство не натянуть. В отличие от бурых пятен. Себастьян сделал несколько фото и, выслав те Джозефу и О’Нилу, вызвал подкрепление. Он и без того медлил непозволительно долго. Пусть лучше он ошибется, спутав кровь с краской, но крепкая аналитика Джозефа подлатает дыры в его теории. Рука с мобильником плюхнулась на холодную пыльную ступень. Сил, чтобы подняться или поговорить с Хоффман, не было. Себастьян исчерпал себя за один звонок и просто прикрыл глаза, позволив Хоффман беспокоиться за двоих. Она сориентировалась не сразу, но достаточно скоро: принесла плед, горячий сладкий кофе и даже пакет с обещанными кассетами. Редкие раздельные слова и мягкая забота с минимумом прикосновений реанимировали Себастьяна. Он начал прихлебывать кофе и хмуро, почти не моргая, посматривать на выцветшее небо за окном. Ленивую опустошенность прервали голоса и топот. На них отреагировала Хоффман, придержав Себастьяна за плечо, и указала на перепачканный подступенок. — Эй, Себ. Второго плеча коснулся Джозеф, за ним, покашливая, маячил О’Нил. Поодаль виднелось еще двое копов, но к ним Себастьян не присматривался. Он сделал очередной глоток и начал выдавливать правду: о пятнах, лжи Гутьеррес, пакета от «Тиффани», оксфордах и об ошибке по отношению к Валентини. О Рубене он напрямую не говорил, прикрыл теории фактами, а предстоящую встречу — скачками давления. — Тебе не стоит налегать на кофе, — строго сказал Джозеф и осторожно, но жестко изъял чашку. О’Нил перехватил ее без спроса и жадно осушил до дна. Довольно облизавшись, он уместил на одной из ступеней свой чемоданчик и, похрустев пальцами, согнал всех к пролету. Себастьян не стал исключением и мрачно отвернулся к окну. В лицо повеяло типично осенним холодком, который от скрипа перчаток О’Нила чувствовался ненастоящим. — Себ, ты помнишь, что у тебя есть напарник? — тихо спросил Джозеф. Он стоял рядом, скрестив на груди руки, и всматривался во двор. Финальная степень раздражения — избегать зрительного контакта; за ней следует упрек: — Не стоит бросаться грудью на амбразуру. Тем более, что в одиночку ты ничего не успеешь. — И, наконец, приманка-зацепка. — Я вызвал Рубена Викториано и Марсело Хименеса на шесть и семь вечера соответственно. Нам хватит улик, чтобы прижать каждого из них. — Отличная работа, — кивнул Себастьян. — Не забудь еще, что Хименес лечил сестру Рубена. Надо проверить ее назначения, пока мы еще здесь. — Сделаем. Добавлять что-то Себастьян не собирался. На Джозефа и без того взвалено многое, ту же Гутьеррес к нему лучше доставить подготовленной, а с Рубеном... С ним просто не будет при всем желании. Термоядерная смесь невозмутимости и психопатии — кто быстро разглядит ее под внешним лоском? — Эй, а разве твой тест не позволит Рубену уйти от ответственности? — неожиданно встрепенулся Себастьян, ткнув Джозефа локтем. — Сослаться на невменяемость или что-то вроде. — Викториано, — настойчиво подчеркнул Джозеф, не повернувшись, — получит то, что заслужил. Что бы он в себе ни скрывал, от наказания уйти не сумеет. Особенно когда я получу допуск на встречу с Фантомом. Себастьян не без усилий сглотнул вздох. Временной разрыв с преступлениями Фантома слишком велик, чтобы пытаться им объяснить убийство Викториано-Визерса. На финишной прямой нельзя сворачивать, — Ты думаешь, что я брежу, да, Себ? — Джозеф наконец повернул голову и хмуро блеснул очками. — Но я нашел доказательства того, что некоторое время Уоллесы посещали ту же церковь, что и Викториано. Ответить Себастьян не успел, его оборвался окрик О’Нила, соскребшего пятна. Сухие комки затерялись на дне пластикового пакета, однако пинцет щелкнул весьма многообещающе. — Не хочу хвастаться, но то, что следам крови по меньшей мере неделя, — неоспоримый факт. Для более точного анализа мне нужно вернуться в лабораторию. — Постарайся успеть до шести, — попросил Джозеф. — От такой улики Викториано не спасет и сама Оллред [37]. — Она будет хохотать над ним громче всех, — фыркнул один из сержантов, державшихся неподалеку. Себастьян запоздало узнал его: Сайкс, обычно скрывающийся за мониторами. При дневном свете он выглядел увереннее, стала заметна блестящая в ухе серьга. На пару с коллегой он осмотрел ремонтируемые помещения повторно. В руках у Сайкса — баллончик с люминолом и УФ-лампа. — Тоже мне, пластиковые подсолнухи. — Пожалеть напоследок денег... — О’Нил с притворным вздохом стянул перчатки. — Она ведь была его сестрой. — А второй? — с любопытством спросил Сайкс, вернув инструменты без пояснений. Значит, следов Рубен здесь больше не оставил. Однако отметил это Себастьян вяло, с неким раздражением вслушиваясь в переговоры. — Платонической любовью его сестры, похоже, — хмыкнул О’Нил, проверяя содержимое чемоданчика. Полевой набор эксперта включал многое, за исключением речевого фильтра. — Судя по состоянию тел обеих жертв, в сексуальные контакты они вступали очень давно. Я не нашел никаких следов спермы. Возможно, бедный парень страдал импотенцией. Сержанты, переглянувшись, издали странные, полные сочувствия звуки. Джозефа заметно передернуло, но он, деловито забивая блокнот данными, ограничился сменой темы. Серьезно потратившись на такси и благотворительные взносы на благо медицины — банальная оплата доступа к конфиденциальным данным — он так и не подобрался к орбитокластам. Дешевые, сделанные из непрочного железа, приобретались в простых магазинах или на интернет-аукционах. Непрактичность товара упростила поиск, и Джозефу хватило недели, чтобы проверить покупателей последнего года. Ни одного знакомого имени, но целый ряд претензий к их расточительности. С медицинскими мэтрами и того хуже: закрытость и затхлость в общении мешала дорваться до нужного. Орбитокласты работали как детектор: наличие раритетных экземпляров повышало статус, и охота за ними превратилась в особое хобби. Хвастаться ими — вполне допустимо, однако Рубен Викториано ни разу не отреагировал на призыв. Он был совершенно нечувствителен к подобным развлечениям и тратился только на работу «ЭрВика». — Кое-кто из моих источников подозревает, что у Викториано есть раритетные экземпляры, — сказал Джозеф, приглаживая волосы. — Но я не нашел никаких зацепок. Согласно тратам по кредитным картам, он весьма разумно распоряжается средствами. — Ага, спонсирует каких-то психов, — фыркнул Сайкс. — Как насчет подчистить его счета? Я знаю одну программку... — Нет. Джозеф почти рыкнул, напрягся и, сунув блокнот в карман, велел осмотреться напоследок. Спустившись, он скрылся в техническом коридоре, хрустя раздраженно мусором. Себастьян сразу же пожалел, что слиться со стеной навечно не выйдет. Его перекосило от услышанного, и шевельнуться сразу не получилось. Размяв правое плечо, он обнаружил в руках непрозрачный пакет «Амазон». — Тебе еще нужна моя помощь? Хоффман подкралась незаметно, скромно сцепив в замок руки и опустив плечи. Она умудрилась раствориться в суете гораздо лучше Себастьяна. Он резко выдул воздух ртом, скорчил озлобленную рожу и коснулся ее плеча. — Ты сделал гораздо больше, чем требовалось, Хоффман. Спасибо тебе. Она мягко, отстраненно улыбнулась и забрала плед. Колючий и цветастый, он ткнулся углами в грязный пол, и Себастьян помог его скрутить. Простые действия, подгоняемые невнятным диалогом из коридора, его привели в подобие нормальности. Время он потратил, пусть и не напрасно, и на обед с Рубеном успеет только за счет мигалки. Или же нет? Он глянул на дисплей мобильника: 13:47. К половине третьего он доберется и на метро, если не станет растрачиваться на отговорки. Себастьян быстро выглянул в коридор, отметил, с каким усердием за ним проводят пересмотр, и хмыкнул при виде Джозефа, простукивающего стены. Он что, оценивает качество ремонта? Или пытается найти тайник? С вещами убийцы или закладками лечебницы? Бред. Скорее, рутинная сверка фактов, ненужный полицейский ритуал, чтоб потянуть время. К нему прибегал и Джозеф, особенно под конец недели или перед особо важными допросами. Он говорил, переключившись, можно увидеть нечто исключительное. Себастьян с ним спорить и не пытался. Неумело накрутив на запястье ручку пакета, он снова обратился в Хоффман — гораздо бодрее и заговорщицки: — Эй, Хоффман, окажешь мне последнюю услугу? _______________________ [37] Глория Оллред – известный американский адвокат, занимающийся делами по защите прав женщина, а также прочими крупными и противоречивыми делами