Gardez

      Досье Ресслера было до зевоты скучнейшим чтивом: сплошные «с отличием», «перспективный», «лучший показатель среди...». Впрочем, официальные бумажки это одно, а живой человек — совершенно другое.       Просматривая подборку вырезок из газет, где упоминалось имя Ресслера, Рэддингтон остановился на заметке, датируемой пятым апреля тысяча девятьсот девяносто пятым годом.       «Департамент полиции Детройта выражает искренние соболезнования семье сержанта Брайана Ресслера...».       Рэддингтон нахмурился. Он уже слышал имя «Брайан Ресслер» в контексте какого-то громкого дела о коррупции.       Спустя мгновение ему принесли распечатку с нужной статьей.       «РОБ ДИКСОН — ПРЕСТУПНИК ИЛИ ЖЕРТВА ОБСТОЯТЕЛЬСТВ?       Роб Диксон, меценат и филантроп, подозревается в отмывании денег, взяточничестве и фальсификации документов...»       Рэддингтон пролистал ещё несколько выпусков. Судя по всему, расследование стопорилось. В одной из статей указывалось, что Диксон метил в Конгресс.       «Роб Диксон освобождён от всех обвинений. Департамент полиции Детройта приносит свои искренние извинения за неправомерные действия в отношении одного из выдающихся людей нашего города...».       «Правомерность действий сержанта Брайана Ресслера и его напарника Томми Маркина проверит отдел внутренних расследований. Источник, близкий к детективу Томми Маркину, сообщает, что он готов сотрудничать со следствием...».       Рэддингтон посмотрел на шестнадцатилетнего Дональда, пойманного в объектив папарацци. Он, укрывая мать спортивной курткой, пробирался сквозь толпу журналистов к собственному дому.       Это всколыхнуло в Рэддингтоне воспоминания о собственном отце. Генерал-майор Владимир Гронский долгое время был под наблюдением советских спецслужб — подозревался в нарушении правил валютных операций. После себя он оставил миллионные долги: скачки, бридж, бильярд, баккард. Рэду было шестнадцать, когда он вместе с матерью сбежал из Советского Союза. Старые контакты отца оказались не такими уж и бесполезными. Им с матерью сделали первоклассные поддельные документы. Вместо Надежды Красновой и её сына, Андрея, появились Надин Джонсон и Эндрю Грэй.       Но как и Дональд, Рэд доверился не тому человеку. И его мать поплатилась за эту ошибку.       Рэддингтон отложил газету в сторону. Похоже, патологическое занудство бойскаута разбавилось благородными мотивами. Пойти по стопам отца, почтить его память.       В каком-то смысле Рэд тоже пошёл по стопам своего отца. Только с разницей, что он не избивал мать и не проигрывал деньги в карты.       Взгляд Рэддингтона зацепился за имя «Томми Маркин». С него сняли обвинения, и он продолжил, как ни в чём не бывало, работать дальше. А отец Ресслера получил пулю в лоб. Позже Рэддингтон узнал, что отцу Ресслера предложили взятку, чтобы прекратить расследование. Но тот отказался. А вот его напарник оказался не таким принципиальным. Желание отомстить за отца по-прежнему живёт в Дональде, пусть и в — пока что — благородной форме.       Если всё сделать правильно, то благородство можно обратить в нечто куда более выгодное.

***

      Дональд молчал. Пистолет невыносимо жёг руку, будто догорающая спичка.       Почему он вообще решил, что сможет в одиночку поймать Рэддингтона? Не говоря уже о том, что послал на хер с десяток правил...       Ха, правила. Рэддингтону плевать на них. Плевать, сколько оружия достанется шестилетнему африканскому мальчишке. Плевать, как быстро распространится очередной усовершенствованный вирус. Плевать, сколько трупов на его пути к очередному миллиарду.       Но, чёрт возьми, почему Рэддингтону не плевать на него?       Ресслер всматривался в Консьержа Преступности. Идентичные, табачно-зелёные глаза. В них — ему хотелось так думать? — любопытство. Насмешка. Быть может, азарт. Да, определённо азарт. У Рэддингтона всегда есть туз в рукаве — он успел это выучить за все эти годы.       А сейчас?..       Рэддингтон протянул руку, положив ладонь на пистолет. Не пытается опустить.       Указательный палец Дональда скользнул по курку. Его ладонь липнет к рукояти. Крошечные бороздочки на насечке колются, впиваются в горячую кожу. За ухом стекает капля пота. Ползёт медленно, сводя с ума противной влажной дорожкой. Дойдя до подбородка, бесшумно срывается вниз.       «Давай, стреляй. Стреляй! Стреляй, мать твою!»       — Дональд.       Маска безразличия Рэддингтона на мгновение треснула. За ней — годы бегства от самого себя. Вина. Потери. Настоящие. Не поддельные, как список из двадцати двух известных ФБР псевдонимов — Ресслер зазубрил его лучше, чем «Отче Наш». Предательство. И боль. Чревоточащая внутри несправедливостью.       «Вы нашли справедливость, агент Ресслер?»       Каждый день он ищет её. В очередном файле текущего расследования. В преступнике, упрятанном за решётку. В бесконечных строчках отчётов. Он ищет её в фотографиях. Воспоминаниях. Иногда убийца отца приходит ему во снах. Вместо лица — уродливая белая маска с тёмными впадинами на месте глаз. Человек улыбается — маска искажается в подобии оскала вместе с ним. Смех — заливистый, мальчишеский, хотя по росту он далеко не ребёнок. Чёрная жижа вытекает из его глазниц, но он продолжает смеяться. Его забавляет беспомощность безоружного Дональда перед ним. Кто он без значка, без оружия? Мгновение, и Дональд стоит обнажённым. Смех человека переходит в истерический хохот. Он выбивает барабанные перепонки не хуже стрельбы на плановых учениях. Человек вытягивает пистолет. Надевает глушитель. Проверяет магазин. Перезаряжает. Целится.       Последнее, что видит Дональд — своё собственное лицо.       Солнце спряталось и больше не появлялось. Ресслер вдохнул, набирая в лёгкие побольше воздуха. Рэддингтон всё ещё стоял напротив, не двигаясь.       Ресслер уверен, что Рэд умолчал о многом касаемо гибели своей матери. Но Дональд был бы хреновым копом, если бы не имел, как минимум, два варианта развития событий той ночи.       И хотя Рэд не давал никаких намёков, Ресслер уверен, что Рэддингтон убил отца лично. Он производил впечатление именно такого человека, не боящегося замарать руки, если дело касалось близких. Дональд и сам не знал, с чего вдруг принялся профайлить Рэддингтона — бесполезная трата времени и ресурсов! — но эта мысль возникла сама собой.       Эпизоды появляются в голове подобно кадрам из фильма. В одном из сценариев Ресслер отчётливо видит, как отец Рэддингтона падает на пол, а на его рубашке растекается кровавый след. Его пальцы цепляются за скатерть, и тарелки летят на пол. Он всхлипывает, захлёбывается, но Рэддингтон наносит удары один за другим. Сначала ножом, а потом — кулаками.       Это — первый вариант.       В другом сценарии Ресслер видит мальчика, склонившегося над телом матери. Отца не видно. Успел сбежать? Мальчик, поклявшись отомстить, вырастает в мужчину. Проходят годы, и Рэддингтон находит отца. Он смотрит ему в глаза. Стреляет в левое колено. Потом — правое. Затем — руки. Между выстрелами выдерживает паузу: секунд тридцать, не больше. Вопли отскакивают от стен. Рэд выпускает в голову отца весь магазин.       Это — второй вариант.       Ресслер мог бы придумать и третий, и четвёртый — ему было знакомо это состояние. Но усилием воли он заставил себя вернуться в реальность.       Часть Дональда, которую он старательно прятал все эти годы, понимает Рэддингтона в этот момент. Лучше, чем кто-либо другой. Понимает и жаждет того же.       Значит ли это, что у них есть что-то...       «Общее?! Ты рехнулся?»       Дональд бросает взгляд на могилу.       Рука Рэддингтона плавно ложится на ствол. Дюймом дальше — и их руки бы соприкоснулись.       Рэд опускает пистолет.       Дональд не сопротивляется. Он поднимает взгляд и впервые в жизни смотрит — смотрит в пронзительные глаза Консьержа и видит в них свое отражение. Свою боль.       Ну не смешно ли, что у них с Рэдом нашлось что-то общее?..       Ресслер хочет что-то сказать, но вместо слов из груди рвётся, ломая ребра, застарелая боль, которую он, как ему казалось, давно похоронил. Она сокрушает кости, вскрывает грудную клетку и волны захлёстывают его с головой.       Он тонет.       — Нет, — Дональд говорит это вслух, не желая принимать. — Нет. Нет, нет, нет.       Он отворачивается, стараясь прийти в себя. Ему нужно сохранить лицо...       На плечо ложится тяжелая и парадоксально мягкая ладонь.       — Вы не виноваты, агент Ресслер, — голос Рэддингтона звучит спокойно и отстраненно, как и всегда. Ресслер разворачивается и снова вскидывает пистолет, утыкая ствол прямо ему в лицо.       — Вы были ребенком, — в глазах Рэда — затаённая грусть, и Ресслер знает эту грусть. Знает слишком хорошо. — Дети не могут играть во взрослые игры.       Изображение почему-то начинает двоиться. Ресслер упрямо мотает головой, а Рэд одним движением забирает пистолет из его рук.       — Лучше поставить его на предохранитель, если вы не против.       Ресслер хватает Рэда за лацканы пиджака, сминая дорогую ткань. Почему, почему во всей жизни только один человек смог его понять — и почему этот человек Рэддингтон?!       Тот легко читает его смятение по его лицу и чуть кривит губы в гримасе, которую немногие назвали бы улыбкой.       — Ты не понимаешь...       — Я понимаю. Моя м... — Рэд сделал паузу, будто собираясь с мыслями. — Моя мать понимала, что значит «мятежное сердце»... Я был трудным ребёнком. Для вас это, конечно, не новость, — Рэд поднял уголки губ. — Да... Мой отец, — тон Рэддингтона стал жёстким, рубящим, будто мачете, — вместо того, чтобы попытаться понять, отверг меня. Приверженец строгой дисциплины. Настолько строгой, что её следы я видел на лице матери.       Реслер почти слышал женские крики на этих словах. Звон стекла. Пощёчины. Одна. Вторая. Ещё одна.       — Я тоже искал справедливость. Год превращался в два, потом — в десятки. Моя мать погибла из-за моей наивности. — Рэддингтон смотрел Дональду прямо в глаза. — Я живу с мыслью о том, что в каком-то смысле сам её убил. Я понимаю, агент Ресслер. Я очень хорошо вас понимаю.       Рэддингтон протянул руку и легко сжал его плечо скупым жестом. Отеческим.       У Ресслера не было отца уже слишком давно.       — Я его не убивал, — выпалил он, будто четыре слова могли его спасти.       — Конечно нет, — в глазах Рэда стояла отрешенная тоска. — Но вдруг, если бы ты не задержался, чтобы поболтать с друзьями — ты бы пришёл раньше и успел помочь? Если бы не прошёл пешком лишнюю остановку. Если бы не остановился купить мороженого в киоске. Что, если ты мог его спасти?       По щеке Ресслера скользнуло что-то теплое и влажное. Он яростно мотнул головой.       — Заткнись! Это тут ни при чем! Его застрелили, я не мог его спасти!       Глаза Рэда смотрят прямо ему в глаза. Консьерж Преступности чуть сжимает руку на его плече, снова кривит губы и кивает:       — Запомните это, агент Ресслер. Вы не могли его спасти.       Ресслер не плакал с шестнадцати лет. Он не плакал и теперь. Лицо само сминалось, превращаясь в уродливую маску с изломанными бровями и дрожащими губами. Он попытался отвернуться, чтобы сохранить остатки достоинства.       — Всё в порядке, Дональд. Этого никто не увидит, кроме меня, а мне всё равно никто не поверит.       Спокойный, размеренный голос Рэддингтона звучал подобно морскому прибою. От него исходил аромат дорогого парфюма, незнакомый Ресслеру, но в нём скользили нотки кедра и сандала.       Ресслер не сразу заметил руки Консьержа у себя на плечах. Тот обеспокоенно смотрел на него, оценивая, сколько в нём осталось слёз.       Дональд одновременно шокирован и зол на себя за слабость. Он сбрасывает руки Рэддингтона со своих плеч.       — Думаю, вам стоит взять выходной, агент Ресслер. Вы неважно выглядите.       Насмешливая полуулыбка. Сквозящая ирония в голосе.       Будто ничего и не было.       Рэддингтон вкладывает Дональду пистолет обратно в руку.       — Ещё увидимся, агент Ресслер.