Приручи ворона

Как можно заснуть, если сердце за свою кровиночку не на месте? И именно это сердце подсказало, что Ревекка вернулась. Он взглянул в окно и в рассеивающейся предутренней мгле заметил лебедя, который безо всякого страха приземлился во двор дома ростовщика Давида, брата Исаака. Уверенный, что раз сила дочери при ней, то все плохие предчувствия не сбылись, Исаак спешил к ней. Пока он выскочил во двор, Ревекка успела принять обычный облик. Она была такой отрешенной и грустной, как будто не к близким людям вернулась, а наоборот, навсегда рассталась с кем-то дорогим. Тяжелое предчувствие стало печальной уверенностью — каким-то чудом Ворону все же удалось украсть главное сокровище Исаака. — Пойдем в дом, Ревекка, — строго велел он, но как только они переступили порог, вся суровость слетела с него как пух одуванчика от порыва ветра. — Бедная моя девочка… Исаак не дал дочери упасть перед ним на колени, не позволил оправдываться, тем более, первым, что она попыталась спешно сказать, было: — Прости, отец… Я навлекла позор на наш род. Ты можешь отдать меня на избиение камнями, но я ни о чем не сожалею… — Глупости говоришь, девочка. Как ты такое могла подумать? Что бы ни произошло, ничто не изменит того, что ты моя дочка, что я не дам тебя обидеть. — Отец… Потом они просто сидели в тишине, двое в своем маленьком мире. Рассвет входил в силу, и жечь свечу уже было такой бессмысленной тратой. Но Исаак боялся пошевелиться и спугнуть их хрупкий покой, и только нежно гладил волосы дочери, которая устроила голову у него на коленях, и, казалось, задремала. Когда свеча догорела, Исаак решился осторожно спросить. — Дотошный храмовник... Он же не будет теперь для нас проблемой? — Больше не будет, — чуть слышно сказала Ревекка, еще сильнее зарываясь лицом в его одежды. У Исаака внутри все похолодело: если эту грань она переступила, то спасти он ее уже не сможет. — Нет! Что ты! — встрепенулась его красавица.— Я даже была более милосердна к нему, чем он заслуживает. Он не потерял себя, но навсегда забыл меня. Всего лишь! Исаак не сказал этого вслух, но подумал: «Как же, навсегда. Ворон вороном, но что делать, доченька, если сама ты его не хочешь отпускать». Исаак, пытаясь успокоить Ревекку, коснулся ее лица, и с удивлением обнаружил, что щеки ее мокрые. Во благо это было или во зло, но храмовник научил Ревекку плакать. И в слезах она была такой беззащитной. — Что еще, моя девочка? Что еще случилось? Разве теперь не вернулось все на круги своя. — Да, отец. Все так, — Ревекка крепче обхватила его колени, как будто боялась потерять. — Глупости это. Трусливая слабость. Просто я подумала, что не хочу умирать. — Действительно глупости! — Исаака даже злость взяла, как такие мысли могли прийти ей в голову. Или же он гневался на нечто вполне близкое. Почти неизбежное. Ревекка случайно или нет, коснулась рукой своей шеи, а Исаак вспомнил нечто жуткое, случившееся давно уже, так что он предпочел все забыть. Ревекка была совсем маленькой, и он учил ее счету. Пренебрегши ее возрастом, Исаак дал ей слишком сложную задачу. Может, только ради того, чтобы хоть раз столкнуть ее с неизбежными трудностями. Он знал, что Ревекка не справится, и так и случилось. Вот тогда впервые ее сила вышла из-под контроля. По дому словно ураган летал, а тяжелая чернильница едва не угодила непутевому учителю в голову. Едва не случившееся несчастье напугало ребенка. Ураган разом прекратился. Ревекка сбежала, забилась в темный уголок, так, что едва ее удалось вытащить, а потом несколько дней не разговаривала, переживая вину, как бы ни утешал ее Исаак. Беспокоясь, он зашел в ее комнату и увидел нечто странное. У постели ребенка сидела полупрозрачная женщина, смотрела на Ревекку, шептала: «Бедная моя доченька». Но это была не Рахиль, покойная мать Ревекки, это была незнакомка, а на шее у нее был слишком заметный зловещий след. Видение исчезло так быстро, что Исаак и сам решил было, что обманулся, привиделось. И вот, через столько времени, засомневался. И кто был наивнее, не знавшая жизни Ревекка, которую он, как южную птичку, оберегал от всех возможных бед, или он сам? Вроде и убеленный сединами, а добровольный слепец. Пока Ревекка была юной и нуждалась в нем и ни в ком другом, он не желал видеть, что может случиться дальше. Как говорил отец о таких, как Ревекка, и таких, какой была тетушка Нава, «Они жертва нашего рода, сосуд с грехами. Не вина сосуда, что в него налито, мед или яд, но если он даст трещину, то станет опасен. Так не лучше ли избавиться от ненадежного предмета, чтобы избежать огромной беды». Но Ревекка никак не могла быть бездушным сосудом! Даже без отцовской пристрастности Исаак мог смело назвать ее одной из самых добрых, смелых и чистых душой девушек. И как можно было даже допустить мысль отдать ее на погибель. Уже невозможно было отмахнуться от того, какая судьба была приготовлена его Ревекке. Петля сжималась. Слухи о происшедшем в Англии распространялись быстрее, чем могли себе позволить путешествовать Исаак с дочерью. И то, что они привезли в Париж с собой христианина, только добавляло подозрений. Видимо, первую разведку было поручено провести Давиду. Осторожно он расспрашивал, осталась ли невинна Ревекка после многочисленных злоключений, осторожно советовал Исааку подумать о женитьбе — ведь он не настолько стар, и может, как прародитель Иов, во втором браке получить потомство и Божье благословение. Потому, когда Ревекка пропала, Исаак чуть ли не с кулаками накинулся на брата, предполагая, что без суда его дочери уже вынесли приговор. И Давид, защищаясь, прокричал, что скорее это бесстыжая дочь Исаака сбежала со своим любовником. Страх оправдывает любые несправедливости. Страх рода Исаака был не пред сильными женщинами — они ведь и правда как агнцы были покорны своей доле, а пред тем, что такой дар может покинуть род, или же одно семейство возвысится над другим, если дар перейдет от матери к ее ребенку. Ведь как-то так веками повелось, что после того, как исчезала очередная колдунья, в одном из семейств через год рождалась девочка с даром. Но даже самый искусный предсказатель не мог ответить, где именно. Только вот как говорил отец после исчезновения Навы, «Пока не выкорчуешь старый корень, новый побег не взрастет»? Исаак до сих пор пытался отрицать очевидное — отец не скрывал, что дал разрешение на смерть сестры. Нужда заставила задуматься. Если бы Исаак нашел Ревекке защитника, безумного настолько, чтобы рискнуть ради нее всем, то смог бы прервать этот печальный круг. Они бы стали изгоями, но разве сейчас они не против всех? — Молодым нужно жить и радоваться, моя хорошая. Это старики должны умирать… — Что ты говоришь, отец? — возмутившись, Ревекка подскочила, и их такое идеальное единение было разрушено. — Глупости, моя девочка. Глупости… У них было еще столько дел. Нужно было как можно быстрее покинуть дом Давида из Парижа. Не особо после всего случившегося родственник желал их принимать у себя, да и Исаак не собирался оставаться больше тут ни дня. Ревекка попросила лишь небольшую отсрочку. Ей нужно было запечатать некую злобную тварь хотя бы на полвека. Дело Исаака было не таким мистическим, но не менее сложным. Ему нужно было устроить все так, чтобы один человек в свое время получил его знак, чтобы он правильно его понял, и чтобы, когда получит его, было еще не поздно. Все в этом предприятии было ненадежно и шатко, и от Исаака почти ничего не зависело. И надежды почти не было. Вот только Исаак был уверен, что все сложится как нужно. Ведь сны его никогда не обманывали.