Фрия

      Когда-то в родовом королевском замке праматери фоморов жила невольница Ана. Как и все альвы-служанки, она склоняла перед хозяевами голову и делала, что ей велели. Ана старательно прислуживала королям, была терпелива и внимательна, и, как подобает служанкам, умела быть незаметной.       Сына тогдашней королевы Лот звали Баллором. Молодой знатный фомор носил только изысканную одежду и пил лучшие вина, объезжал самых норовистых жеребцов и купался в женской ласке.       Как-то раз, вернувшись с конной прогулки, он шел через грушевый сад, окружавший цитадель, и вдруг замер: кто-то нежно выводил руладу. Девичий голос был удивительно чистым и мелодичным, словно соловей заливается в роще. Баллор затаился в изумрудной зелени. Взгляд его был прикован к босоногой невольнице в платье из миткаля, кружившейся под звуки собственной песенки. Как завороженный, он смотрел на незнакомку, пока та не собрала полную корзину груш и не скользнула во двор. С тех пор каждое утро фомор приходил в сад, прятался за деревьями и ждал служанку своей матери. Он желал одного: видеть ее, и совсем не хотел себя обнаружить.       Но однажды это произошло. Танец девушки прервался, песня перестала звучать на полуслове: Ана бросилась бежать. Только сильный юноша быстро догнал ее у стен замка и попытался разъяснить: он не специально следил за ней, желая сотворить дурное. Он и не думал каждый день возвращаться сюда. Ему просто нравилось слушать ее песню, любоваться ее танцем. Это было похоже на созерцание подрагивающей водной глади - умиротворяющее, трогательное зрелище, приносящее покой.       Баллор еще долго объяснялся; альва стояла, прижавшись к холодным камням, дрожала, прятала полные страха глаза и молила пощадить ее - не брать силой. Смутившись, фомор наконец ушел, и Ана осталась одна. Остаток дня она осторожно перемещалась по имению и пугливо озиралась по сторонам, высматривая сына королевы, но его и след простыл. Так пролетела неделя, а страх ее ненароком перерос в странное томление.       В одно прекрасное утро, после пробуждения, альва нашла у своей постели срезанную ветку с плодом груши - спелый наливной фрукт, подрумяненный солнцем, источал душистый пряный аромат - и записку: “Прости меня”. Ана перестала бояться и вернулась в сад. Баллор стоял там, отвернувшись, и разглядывал темные кроны, нависавшие над ним. Дева могла пройти мимо, и он никогда не узнал бы, что она приходила. Но альва осталась. Ана произнесла его имя, юноша обернулся, и, увидев ее, просиял.       Когда фомор шагнул к ней, альва шагнула навстречу. Она позволила ему вдоволь на себя наглядеться, а пока он смотрел, дотронулась до его волос, потом до щеки, подбородка… С того самого дня они ловили взгляды друг друга, когда случайно сталкивались во дворе, незаметно касались руками в узких коридорах. Под покровом ночи в глухих садах, заброшенных беседках, на полуразрушенных забытых всеми террасах они дарили друг другу любовь. И Вскоре внутри Аны зародилась новая жизнь. Но разве королевская служанка имеет на это право? Ей не удалось скрыть беременность: выдал слуга. Рассчитывать на милосердие королевы не приходилось, как бы влюбленные не умоляли ее.       "Я хочу жениться на ней!" - заявлял он матери, защищаясь. Фомор был не просто увлечен альвой. Это была даже не любовь, а нечто большее. Любовь - это чувство между мужем и женой. Но в день, когда в грушевом саду Баллор увидел Ану, он понял, что нашел ту самую вторую половину себя, о которой слагаются песни.Только мать посмеялась ему в лицо, посчитав это проделками глупой юности, и велела убираться вон, а несчастную сжечь заживо на костре.       В безмерном отчаянии Баллор выкрал у Лот ритуальный нож с рукоятью из слоновой кости, острие которого было пропитано колдовским отравляющим зельем ее мужа Дота, и пригрозил убить себя. Но королева была непреклонна и Баллор сдался. Удалось лишь смягчить судьбу Аны: после родин казнь ей должны были заменить изгнанием за пределы земель, туда, где самая северная часть света так и оставалась безвестной.       Пришло время, и Ана родила не одного, а двоих наследников: девочку, как будто созданную из небесной синевы и чистого эфира, и мальчика - из алой крови и лунного света. Альва едва успела насладиться даром материнства, как пробил роковой час. Свыше королева не позволила оставаться своей невольнице на альбионе ни дня. На глазах несчастного фомора ее вывели к дикому скалистому берегу, посадили в лодку и приказали плыть в сторону, где льды сходились в мощные белые гряды. Больше Баллор ее не видел. Лишь скупые обрывки витали в воздухе о друидах с острова Фуле, приютивших у себя безвестную альву Дану.       А дочь фомора во всем была ему отрадой. Спокойная, гармоничная - она несла отцу безмятежность и просветленность, в то время как сын рос несговорчивым и диким. "Злобные духи поселились в нем", - шептались за закрытыми дверями королевские слуги. "Кровь простушки испортила его", - повторяли за ними придворные. Баллор встречал ехидные прищуры, слышал досужие сплетни. Но он любил непокорный дух единственного сына, который напоминал ему ту смелость, с которой Ана, зная свою судьбу, вопреки всему посмела сохранить жизнь в своем чреве и не отречься от нее по настоянию королевы.       С молодым принцем всегда было не легко. Он брал не усердием и прилежанием, а наскоком. Из них двоих Нуада всегда был ярче, сильнее. Шальной, необузданный - его часто переполняла болезненная тяга к истине, ко всему недозволенному и порой предосудительному. И только Нуала - невозмутимая, благоразумная - была залогом его сдержанности. Ей присно удавалось усмирять ярую силу, нередко бравшую верх в делах ее брата. И все потому, что между ними прочной струной была натянута связь, которая соединяла их мысли и чувства. Это Ана упросила своих богов связать их невидимой нитью, дабы были они едины и неразлучны. Все, что познавала сестра, шло через брата.       Она ощущала, когда он злился, был расстроен или нервничал, радовался, ликовал или был счастлив. Именно через него она - учтивая и смиренная - могла получать настоящие живые эмоции. Поэтому он всегда был нужен ей как воздух, которым она дышала. Без него Нуала замыкалась и переставала интересоваться окружающим миром. Одиночество и безвременье. Совокупность упадка, забвения и нехитрых забот, без насыщенных мыслей и дел - так было последние множества лет. Но лучше уж так всему и оставаться, теперь считала она.

***

      Вдоль стен огромной библиотеки выстроились ряды шкафов, уходящие в следующую комнату и еще дальше. Их полки были забиты книгами, свитками, старинными фолиантами. Некоторые были заново переплетены, другие стояли с обтрепанными корешками. В помещении царил полумрак, пахло деревом и старой кожей.       Став неожиданной гостьей этого причудливого места, Нуала с любопытством созерцала обширные эзотерические коллекции вещей под стеклянными колпаками и прочие оккультные мистерии со всего света, как вдруг распознала сильную душевную боль брата. Разрушительная энергия была столь велика, что она точно пронзила ее насквозь, заставив содрогнуться. Переживания принца попеременно вспыхивали внутри эльфы, словно то здесь то там зажигались свечи, а перед глазами, в этих проблесках и мерцании, бесчисленные образы неумолимо закружили ее. Они были как осколки сверкающего витража, то слишком острые, то беспорядочные. Нуала закрылась в себе и попыталась сосредоточиться, мысленно собирая их и складывала в единую картину, как мозаику.       Тело сотрясало дрожью, кисти рук горели и покалывали - на них образовались ссадины. Эта сила нахлынула так стремительно, что у эльфы защемило сердце, навалилась неизбывная тоска. И, поддавшись этой громоздкой боли, она позволила себе немного слез, дабы освободиться от ее веса.       - Вы плачете? - раздался рядом мягкий голос, и на плечо ей опустилась горячая мокрая ладонь, узкая и крепкая, с длинными перепончатыми пальцами. Бушующие видения в миг оборвались, истинно лопнувшая струна. Мимолетное забвение было прервано Авраамом, который тихо вошел в зал и некоторое время незаметно разглядывал принцессу.       - Вы застали меня врасплох, - опомнилась Нуала. - Но это не мои слезы, - она смахнула, собравшиеся в уголках глаз, капли, чтобы четче видеть обладателя приятного слога и слабо подернула краями губ.       - А чьи же? - услужливо протягивая платок эльфе, Эйб улыбнулся, обнажив острые желтые зубы. Его улыбка должна была символизировать дружелюбие, во всяком случае он на это надеялся.       - Того, кто ранен, - пояснила женщина. Она приняла маленький отрез кипенной ткани и благодарно попыталась улыбнуться в ответ, но ничего не вышло. Ее лицо отличала странная красота: фарфоровое - оно казалось всегда сохраняло печальный и загадочный вид существа, слышащего зов тайн своей души, тайн, которые нельзя ни описать словами, ни разгадать.       - Ранен? Я немного теряюсь, принцесса, - удивился Эйб.       - В самое сердце. Вы убили того, кто был дорог этому сердцу - пещерный тролль с рынка, - Нуала отошла к окну и уперлась в подоконник локтями.       - Он был опасен, нам пришлось!       - И все же… Мистер Винк был другом и помощником моего брата. Он один вызвался сопровождать принца Нуаду в изгнании.       - Разве тролли способны на дружбу? - усомнился мужчина.       - Каждое разумное существо способно на это, - философски заметила эльфа. Вселенная не делает различий между разнообразными формами жизни. Все равны. Вооруженная материей и властью созидания, она созидает, пусть и не способна управлять теми, кого созидает. И тем более те, кого она созидает, не способны управлять Вселенной, хотя многие обманывают себя, думая иначе.       - Но это не означает, что в ней нет созданий, которые борются за справедливость и пытаются превозмочь невозможное.       - Я на это надеюсь. Однако хаос все ближе. Я знаю, он ищет меня, - Нуала тревожно приглаживала волосы, разбросанные по плечу, прядку за прядкой убирая в косу, но так и не окончив, интуитивно спустила руку к бедру, что-то к нему прижимая.       - Считайте, что вы в неприступном бастионе, принцесса. Здесь он вас не найдет, - твердо ответил Авраам, указывая на ее побелевшие пальцы, которые с каким-то яростным позывом крепко стискивали небольшой предмет, прятавшийся в складках платья.       Эльфа смутилась своему безотчетному действию и тут же бросилась оправдывать жест:       - Это принадлежало моему отцу, - она достала из чехла острие и выставила его в круг света. Взволнованная и устрашенная последними событиями, женщина теперь часто придерживала в ножнах у бедра отполированную рукоять из слонового бивня. Кривой ритуальный нож с замысловатым эфесом из резной кости приковал внимание Эйба. Холодный блеск черной стали взбудоражил мужское воображение, заставляя желать прикосновения, оценить ковку.       - Вы позволите? - вдохновенно спросил он, но со сдержанностью воспитанного человека.       - Ни в коем случае! Это опасно. Конец его отравлен ядом, который в летах еще не растерял себя. Малейшая царапина - и вы умрете! А я бы не хотела… - Нуала немного порозовела щеками и поспешила вернуть нож обратно. Шурша юбкой, она скрыла его в парчовых складках и застенчиво потупила взгляд.       - Извините, принцесса, я не желал докучать. Но знайте, мне чрезвычайно приятно слышать это из ваших уст. А что с вашей рукой, - заметив редкие капли крови на тыльной ее стороне, обеспокоился Авраам. - Вам больно? Я могу помочь?       - Не надо. В этом нет ни малейшей необходимости. Просто царапина. Правда. Пройдет, - растроганная любезностью и заботой, принимая облегчение от того, что ее появление в этом доме не вызвало недовольства, покачала головой Нуала. Сжав платок в ладони, она одернула рукав и опрокинула свой молчаливый взор в распахнутое окно. Свежий ветер врывался через него в библиотеку и приносил из сквера зеленый запах настоящей, обласканной солнцем, листвы.       - Понимаю, - спустя немую минуту заключил Эйб. - Если вам понадобится какая-нибудь помощь, я буду рад оказать ее, - правильно истолковав молчание эльфы, он догадался, что принцесса желает побыть одна.       Авраам вежливо удалился, и Нуала снова вернулась к тому, о чем думала несколько мгновений назад.

***

      - Я убью его, - ядовито цедил эльф, напряженно всматриваясь куда-то вдаль и потирая сбитые костяшки пальцев. Он долго не замечал, как раны его саднили, а кисть распухла. Только когда боль стала слишком навязчивой, мужчина опустил голову и обнаружил, что манжет его рубашки пропитан сочившейся кровью. - Я вырву его кишки голыми руками и скормлю рыбам! - язвленую ладонь жгло и покалывало, но принц все равно попытался сцепить кулак - тонкие багряные струйки побежали быстрей.       Нуада тяжело прислонился к шершавой стене штольни и сполз по ней вниз, положив голову на колени.       - Вам нужно успокоиться, господин, - Лука осторожно сжал его плечо, вкладывая в это свои искренние соболезнования.       Но тупая боль в груди от этого не сделалась тише, напротив, сердце эльфа колотилось так, будто то были удары отбойного молотка ноккера. Более того, оно стучало как-то неровно, надорвано, раз за разом сбиваясь с ритма.       - Они хотят, чтобы вы злились и действовали безрассудно. Не позволяйте им этого!       Принц откинул голову на сырой кирпич, и в гнома уперлись полные отчаяния глаза. Под ними разливалась синева. Губы тоже потемнели, а белые длинные пряди слиплись от дождя верхнего мира:       - Красный демон убил тролля. Но как он мог? Разве он не один из нас? - брови эльфа сошлись на переносице, выражая хмурое непонимание. Он смотрел на старика глазами раненого зверя, но за этим взглядом Лука увидел пожар войны. Нуада кипел гневом: его фигура дрожала, переполненная безрассудной, опасной энергией.       - Только так они могут выманить вас. Горе делает моего короля легкой добычей. Он надломлен. А в истерзанную душу проще вложить ненасытную жажду зла. Они ждут вашей ошибки, ждут, что вы придете…       - И я приду! - с напором воскликнул принц. В голосе его послышались отзвуки приближающейся грозы. Пояснения ноккера раззадорили. Недоумение быстро переросло в раздражение. Внутри разразилась настоящая буря. Он едва не задохнулся от злости, испытывая единственное непреодолимое желание - погрузить лезвие своего меча в сердце врага.       Стены тоннеля внезапно стали давить на него. Эльфу безумно захотел дотронуться до росистой колючей травы, вкусить свежий естественный ветер, подставить темя теплому солнцу. Но больше всего он хотел гордо поднять голову на глазах у человечества и прочесть выражение их лиц, когда объявит о себе, заявив свои права на мир.       - Нет. Вы должны перехитрить противника, а не играть по его правилам, - Лука держал перед собой ртутную лампу, и в ее жестком свете казалось, что эльф сильно постарел за одну ночь. - Смерть - великая избавительница, мой король. И тролль с достоинством принял ее в бою.       - Но не такая смерть, - мужчина поник головой. Обессилев, он сидел на земле, уставившись в одну точку, ржавым прутом бесцельно перекатывая пещерный жемчуг - круглые камушки, выросшие естественным образом из песчинок.       - Простите мне мое измышление, но пусть это жестокое происшествие будет вам проверкой на стойкость. Все же благодаря этому чудовищному и несправедливому событию вы стали намного сильнее, не так ли? Храбрее, чем раньше - я вижу это, - и теплой сухой ладонью старик коснулся его головы.       - Я осязаю лишь страшное опустошение и усталость, - в глазах защипало.       - Понимаю. И у меня бывает такое, что хочется уснуть на тысячу лет или просто не существовать. Или не знать, что ты существуешь. Или чтобы все перестало вращаться. Это желание очень болезненное, но оно появляется, когда я чувствую себя так, как вы сейчас. Но я не вы. А вы - герой. И героям редко выпадает возможность отдохнуть, господин Нуада. Теперь вас ждет праведный и благородный долг отмщения.       Эльф с заметным усилием поднялся, задумчиво подошел к сливной апроше, забранной ржавой решеткой и обратился взором в темноту, где разгуливали затхлые сквозняки, крысы и то, что могло скрываться во мраке околотка города:       - Для этого мне нужно вернуть последнюю часть короны Бетмора, что находится у моей сестры. Демон спрятал ее у себя. Но я знаю, где его логово.       С досадливой злостью он дернул решетку, пробуя на прочность. Но та почти вросла в стену, и выдрать её можно было только вместе с кирпичной кладкой.       - Оно в Ньюарке. В старинном особняке на реке Пассаик. Внутри него нечто вроде бюро по изучению… хм… нас? - Нуада слегка удивился. - Как глупо, - живо улавливая чьи-то вибрации, презрительно усмехнулся эльф. - Нуала, сама того не желая, все уже рассказала мне. Какое нелепое решение - сбежать от меня. Я ведь все равно найду ее. Я всегда ее находил. Прятаться от меня так же бесполезно, как пытаться скрыться от самой себя.       - Слишком опрометчиво с вашей стороны полагать, что вернуть ее будет играючи. Ньюарк - скверное, очень скверное место. Не так-то просто попасть туда.       - От чего же? Не эти ли тоннели ведут из Сульи на запад? Я не вижу в них ни одного препятствия для себя.       Лука задрал фонарь над головой и осветил коридор. Прямо на уровне его глаз вдоль кирпичных стен на равном расстоянии друг от друга зияли безмолвными дырами небольшие проходы едва ли в рост самого ноккера.       - Эти штольни соединяются со старой выработкой, которая давно завалена камнями. Мы сами завалили ее.       - Но зачем было избавляться от единственной туда дороги?       - Ох, господин Нуада, этот сателлит Нью-Йорка хоть и расположен в непосредственной близости, но любые наши подземные пути идут в обход города. Все дело в водопроводных трубах: они изготовлены из свинца. В девятнадцатом веке многие города, не смотря на наши предупреждения, применяли в своих первых водомагистралях дешевую свинчатку. Не стал исключением и Ньюарк. А теперь в городе кризис с водой. Пить ее нельзя даже после активной фильтрации. И концентрация свинца постоянно растёт не только в воде, но и в почве. Полная замена труб требует астрономического бюджета, поэтому власти предпочитают закрывать на это глаза, забивая полки волмартов бутилированной водой доллар пятьдесят за литр - мир наживы, мой король, мир денег.       Носовым платком Лука промокнул взмокший лоб:       - Воспользоваться системой тоннелей под Ньюарком невозможно потому, что их попросту там нет.       - Так вот какова причина пустого пятна посреди паутин ходов на шахтерских картах Бэра.       Мужчина заколебался.       - К сожалению, но дело обстоит именно так. Хотя… постойте… Я что-то припоминаю, - старик поскреб пальцем седую бороду, переметнул их на затылок, пошкрябал наметившуюся лысину, - кое-какой все-таки имеется! В глубине косогора риверфронта в начале двадцатого века была построена малая система подземных ходов для этого особняка на набережной Ньюарка. Владельцу нужен был прямой доступ к водам реки. Сдается мне он держит там что-то в абиссальных бассейнах. Но земля вблизи Пассаика по определению очень насыщена влагой. Во избежание оползней для искусственного осушения грунтов там созданы дренажные галереи. Одна из них обязательно должна заканчиваться скоб-трапом в кирпичном колодце под зданием, предполагая запасной выход.       - Или вход…       - Не спешите, господин Нуада. Мне случалось бывать в высоких каскадных галереях косогоров. И уверяю - они имеют потрясающую акустику. Вас непременно услышат. Да и венчает колодец тяжеленная чугунная крышка, отпераемая сверху.       - Тогда я отвлеку внимание, стуча в парадные врата, - воодушевился принц.       Но эта идея ноккеру совсем не понравилась:       - Вы отдаете себе отчет в том, что придется выйти на поверхность? И как только вы это сделаете - они убьют вас. У них нет причин оставлять вас в живых. Нет-нет, это плохой вариант меж двух альтернатив перед лицом такой дилеммы. И несомненный риск!       - Это то, что всегда делают настоящие вожди, - оглянувшись, сказал эльф. - Они рискуют и приносят себя в жертву ради блага своего народа.       - Но, мой король!       - Не беспокойся, Лука. Когда возникает подобная дилемма, у которой казалось бы нет удовлетворительного решения, как если бы на нас мчался разъяренный бык, который должен проткнуть в любом случае, и совершенно неважно, каким рогом, - ищущий да обрящет между ними компромисс.       - Не пеняйте меня за дремучесть, но я не вполне понимаю вас, - признался старик и склонил голову на бок.       - Добрый мой друг, воспринимай это как уловку, обманный маневр, тактический ход, военную хитрость - что тебе будет ближе всего, - в многозначительном взгляде принца блеснула какая-то решительная мысль, заставившая ноккера призадуматься.       Лука удрученно приложил пальцы к губам. Наминая их, он как будто пытался проникнуть в нее, каждый раз при этом хмыкая себе в ус, словно оценивая правильность той или иной своей догадки.       - А-а-а, о-о-о, теперь я понял! Так вот зачем вам тураску. И как же я сразу не догадался. А я-то - дурная голова, - он шлепнул себя по лбу, - имел глупость представить, что мой король мог опуститься до такой человеческой вши, как эта.       - Желающий достичь цели не должен задумываться над средствами, - принц чуть улыбнулся, но при этом взгляд его сделался колючим и стылым. Вспомнив о Фрие, его ладони непроизвольно сжались в кулаки, подсохшая сукровица треснула и раненую кисть точно пронзили тысячи игл.       - Я извиняюсь за недостойное мое поведение в прошлом, господин Нуада, - немного погорячился тогда. А ваша рука совсем плоха, ей нужна помощь, - озаботился старик увиденным.       - Не бери в голову. Теперь я озадачен куда большей грудой дел, чем прежде. Все остальное подождет. Кажется ты желал мне передать что-то еще, верно?       - Ах да! - всплеснул пястями ноккер. - Я и забыл совсем! - он спешно расстегнул ворот рубахи, сунул руку за пазуху и, порывшись, вытащил плоский, как блин, медальон, висевший на тонком ремешке вокруг его шеи. Незатейливый, простой в гравировке, он представлял собой бронзовый круг с затертой латинской строчкой, окаймлявшей рисунок птицы, выбитой в центре. - Удивительно, как такая простая, ничем не приметная вещь может открыть дверь к чему-то великому и грандиозному.       Лука снял его, еще немного подержал в ладони, слегка подбросил, поймал, ощутив приятную тяжесть, и отдал эльфу:       - Не стоит мне объяснять вам его назначение. Милита все подскажет сама.