Воробей и динго.

Гендзи сменяет Ангелу: этой ночью Джесси оказывается единственным, за кем нужно присматривать. Шимада с этим точно справится. — Вам стоит лечь спать, док, — он накидывает на её плечи свою толстовку. Циглер качает головой. Не может, не хочет. Собирается стоять на своём, но уже не выдерживает. На спасение Маккри были брошены все силы — для меткого стрелка важно сохранить обе руки на всякий случай, и она сделала всё, что смогла, чтобы сохранить нервные окончания — потом пригодятся для протеза. — Но если ему станет хуже или он очнётся и пожалуется на своё состояние, позови меня. — Обещаю. Шимада прощается с ней кивком, и Ангела возвращает толстовку перед тем, как покинуть палату. Он опускается в мягкое кресло около кровати и смотрит на Маккри, то ли спящего, то ли находящегося в бессознательном состоянии — очевидно, ему хочется верить, что он спит. Под белым светом больничной лампы Маккри выглядит действительно болезненным. Смуглая кожа кажется серой, он видит запавшие под глазами тени, рассматривает ранения. Не Гендзи судить об их тяжести, но он верит: всё будет в порядке. Аппараты мерно пищат, фиксируя столько разных показателей, что врачи сошли бы с ума, если бы пытались отследить их по отдельности, но медицина шагнула далеко вперёд. Он пытается вспомнить, как Циглер когда-то ему объясняла, для чего все эти мониторы, но мысли не собираются в кучу. Гендзи привык отвечать, что он ничего не чувствует, когда его спрашивают о том, что он ощущает. Он так привык к этому, что не может описать словами то, что сейчас творится внутри. И не способен даже полностью осознать это чувство. Что-то мерзкое, скребущее, липкое, что-то, что заставляет его подняться на ноги и начать мерить палату шагами. Сидеть спокойно — невозможно. Ему хочется взять Джесси за руку, услышать привычную глупую шутку, увидеть прищур и ухмылку, ставшую слишком привычной. Маккри не реагирует на его голос и прикосновения. Гендзи смотрит на него непозволительно долго — наверное, из-за красных линз это выглядит жутко. Если какая-то медсестра решит заглянуть, то испугается почти наверняка. Глупые размышления, спутанные и совершенно отвлечённые, баюкают его, чтобы через несколько часов Шимада проснулся от сменившегося ритма писка аппарата. В фильмах люди приходят в сознание с драматичными или воодушевляющими фразами, долго смотрят невидящим или нежным взглядом на знакомое лицо. Маккри просыпается в своей манере, отдавая короткий приказ-просьбу хриплым голосом: погасить свет. Слишком режет глаза. Гендзи выключает лампу над его кроватью и слышит облегчённый вздох. — Сон такой дерьмовый снился, — голос Джесси всё ещё звучит сонно в темноте, и это действительно приносит ощущение, будто он спал, и волноваться всё это время было особо не о чём. — Будто руку отстрелили на миссии из-за того, что я сплоховал и подставился. Шимада молчит, только смотрит на него немигающе. И понять не может, шутит он или нет. Маккри, кажется, даже в таком состоянии что-то понимает, хмыкает тихо и качает головой. Глаза киборга позволяют видеть в темноте. — Расслабься. Я помню, что так и было. Ангела теперь нас обоих вытащила, получается? — С той разницей, что тебе не разворотило половину тела. Шимада опускается в кресло. Циглер просила позвать её, если Джесси будет плохо, но Гендзи следует простой логике: если ему хватает сил шутить, значит, пока что всё в порядке. Они долго сидят в тишине, молчат. Маккри слушает гудение в голове, пытается понять свои новые ощущения, прислушивается к звукам в коридоре, но всё без толку. Он тоже не знает, что чувствует. По крайней мере, сейчас. — Слушай, — он смотрит в потолок, высветленный слабыми лучами восходящего солнца — ночь подходит к концу. — Если мне протез поставят, ты меня научишь с ним жить? Оба знают, что это звучит грубо. И оба знают, что он действительно в этом нуждается. — Доверься эксперту, — коротко хмыкает Гендзи. Он видит, как Джесси слабо улыбается и снова закрывает глаза. Вскоре его дыхание выравнивается, и он снова затихает. В этот раз Шимада точно может быть уверен, что напарник погрузился в сон, и переживать ему не о чем.