***
Аято пробрался через окно обратно в свою комнату, но там уже был Юма — недовольный от длительного ожидания. Сакамаки замер на пороге, обдуваемый прохладным весенним ветром, и с испугом посмотрел на Муками, таким взглядом, как обычно мелкий воришка смотрит на того, кто застукал его за серьёзным преступлением. Он знал, что не сделал ничего плохого, он только погулял со своим новоиспечённым лучшим другом, но так вдруг горько стало от осознания, что этот самый друг раньше пытался его соблазнить и что сам Аято ничего не говорил своему возлюбленному о своём отбытии. В комнате не было света — только широкая полоса луны, как призрачная тюль, плавно укрывающая некоторую часть ковра и грубо ласкающая лицо полукровки, тем самым придавая ему не столько мрачный вид, сколько выразительный, и каждая линия на лице парня складывалась в гримасу, наполненную печальным непониманием. Но было и что-то ещё… будто бы эта самая печаль могла перерасти в настоящий гнев. За пределами ровной линии лунного света ничего видно не было — только очертания уголков мебели, которые будто бы живым движением тянулись к молочному блеску, — и всё это было неизвестным, как и то, что таилось в душе у парня. — О… привет, — сконфуженно улыбнулся вампир. Он мысленно уговаривал себя не извиняться, не думать о том, что он сделал что-то криминальное. — Это уже не в первый раз случается, Аято, — в упор смотря на вернувшегося блудного сына, отрезал Юма, скрестив руки на груди. Лунная полоса чуть дрогнула на его лице, не ожидавшая перемещения полукровки. — Почему ты уже на протяжении нескольких дней по-тихому сбегаешь из дома? — Погулять. Аято сразу же пожалел о своём невинном и кратком ответе. Он поспешно поджал губы, повернулся к окну и дрожащими от волнения руками закрыл его. «Чего я боюсь? — спросил он самого себя. — Ведь Юма не муж-маньяк, который может убить за простое общение с другом. Он не тиран, не монстр, да и я невиновен. Так почему мне страшно?» На самом деле вампир боялся не самого Муками, а его ухода. Ведь всё может разрушиться, потому что вспыльчивость обоих этому желает поспособствовать. — А с чего бы тебе делать это тайно? — спросил Юма, не подходя к любовнику, но Аято точно знал — он чувствовал спиной — что первый прожигает его взглядом. — Не ври, ты виделся с этим монстром-сиреной. — Чего ты так завёлся? — помотал головой Сакамаки, всё ещё не смея повернуться к парню лицом. — Он мой друг, поэтому для нас нормально иногда гулять вместе. — Ты единственный, кто смотрит на эти отношения, как на «дружбу». Не забыл, как этот Рин пытался тебя соблазнить? Неужели тебе рыбьи мозги в голову вставили? — Прекрасно, теперь моё прозвище «горластый» превратилось в «рыбий мозг». Юма поджал губы, теряя собственное терпение. Он не понимал, отчего при разговорах о Рине вампир до неузнаваемости менялся, защищал Такахаси, даже если тем самым жертвовал их с Муками отношениями. Сегодня, как видимо, Сакамаки был готов пойти на скандал, если потребуется. «Я знаю, что не прав, так неистово нагреваясь от ревности. Но и Аято должен хоть немного понимать меня, чего я в нём не вижу, » — поразмыслил Юма, в конце внутреннего монолога сделав вывод, что ему лучше молча оставить данный диалог для более спокойной атмосферы, чтобы сейчас не наделать всяких глупостей. — Постой, — голос Аято дрогнул, будто его кольнуло чувство вины с приближением полукровки к двери. Сакамаки подорвался с места, примкнул к руке Муками, прижимая её к себе, как ребёнок, не желающий отдавать свою любимую куклу. — Останься, прости! Я постараюсь быть честнее. В последнее время на меня нахлынули семейные дела, а Рин мне помогает морально с ними справиться. Даёт советы, поддерживает, утешает… — Утешает… интересно, каким образом, — раздражённо усмехнулся Юма, ощущая, как начинает пропадать его здравый рассудок. Рукой он ощутил тёплое тело парня, а разумом коснулся нового желания, которое заставляло остаться в комнате. Полукровка, испугавшись этого самого желания, вывернулся из хватки Аято, реакция которого не заставила себя ждать. — Ты мне совсем не веришь? — вспыхнул вампир, вцепившись на этот раз в рубашку любовника пальцами, притом так крепко, что при сопротивлении Юмы она могла могла бы разорваться в клочья. — Тебе я верю, но не ему, — ответил терпеливо полукровка. — Приложи он чуть больше усилий, на что прекрасно способен, и ты бы уже стоял перед ним на коленях. Лицо Сакамаки покрылось краской, то ли от смущения, то он гнева. — Уж лучше перед ним один раз на колени встать, чем позорно вымаливать от тебя, моего парня, с кем я связан, хотя бы одно ласковое слово, — прошептал он в исступлении, как мученик, уставший от тягот, создаваемых любимым, но холодным хозяином. Это стало последней каплей. — Юма, что ты..? Его рот заткнули настойчивым поцелуем, и Аято сдавленно простонал от столь страстной неожиданности. Его веки закрылись, по спине пробежались мурашки, и всё внутри воспламенело. Он упёрся руками в грудь Муками, когда ощутил, что задыхается, и попытался отстраниться, но в ответ получил лишь ещё более жаркий поцелуй, сопровождаемый мокрым сплетением языков. Томимый противоречивым желанием разорвать эту связь и при этом продолжить способствовать ей и наслаждаться неописуемым вкусом губ полукровки, вампир весь обмяк в руках любовника. Тот, наконец-то ощутив упадок сил Аято, отстал от влажных губ и, сделав полный вздох, наклонился к шее жертвы. Недолго он держал себя в руках и поэтому уже через пару секунд вонзил клыки в нежную кожу Сакамаки, чтобы глотнуть тёплой крови. — А-ах… Ю-Юма… — запинаясь, простонал вампир, восстанавливая дыхание и томясь от внезапно возникшей сладкой истомы в области паха. — Такое ощущение, что ты этого и добиваешься, — процедил Юма сквозь зубы и провёл языком по сделанной им ранке на шее парня, чтобы кровь не пропадала просто так. — Чтобы тебя грубо поставили на место, чтобы вдолбили тебе верность через задницу. Ты постоянно твердил, что любишь только меня и хочешь взаимности, но как я могу это исполнить, когда ты бегаешь к другому? — Но мы же с ним только… — Аято не смог договорить, так как рука полукровки нагло перебралась на его задницу и бесстыдно стиснула ягодицу. Даже через джинсы вампиру казалось это прикосновение настолько ярким, как если бы одежды на нём не было. С губ сорвались новые неприличные стоны, уже просто от фантазирования того, что может произойти дальше: — Агх, стой… Аа… — «Друзья» — это ты хотел сказать? — с грубым вызовом в голосе спросил Юма, срываясь на хриплый, отчасти возбуждённый от раздражения тон. — Да, я прекрасно слышал. Но не отменяет того факта, что ты бы отдался ему, не будь мы вместе, разве нет? Как тебе это, Аято, нравится? Твой член так выгнулся из-за меня или мыслей о «нём»? Аято не мог здраво отвечать. От этого злобного, провоцирующего лица Юмы уже хотелось кончить, как истосковавшийся по физиологической любви извращенец. Это действительно было сумасшествием, но Сакамаки ясно осознавал, что редко видел любовника в таком настроении, и именно данный факт сводил его с ума сейчас. Поваленный на кровать, теперь он смотрел на Муками, возвышающегося над ним так величаво, и думал только о том, как он хочет этой горячей близости с ним, таким разъярённым и и возбуждающим. — Между мной и Рином… Ничего… Совершенно ничего… — отвечал вампир прерывистыми, разгорячёнными выдохами. Юма вдруг привстал, отстраняясь и принимая сидячее положение, после чего потупил взгляд, словно только сейчас осознал свои действия и поведение. Аято тоже приподнялся, уже собираясь спросить что-то наподобие: «В чём дело, отчего остановились?» — но вовремя прикусил язык. — Это правда, — тихо сказал Юма, выдохнув. — Рин более решителен, чем я. Его не нужно упрашивать или ходить за ним, по сто раз признаваясь. Он лучше меня в любви, поэтому неудивительно, отчего я так неистово ревную тебя к нему. — Прости, — единственное, что смог сказать на это Аято. Он вспомнил о том дне, когда чуть ли не отдался Рину и дал себе клятву, что никому никогда об этом не расскажет. Ему стало стыдно. И он понял, что его любовник имеет полное право на эту самую ревность. — Поэтому… я постараюсь быть лучше, чем он. Конечно, не сразу, но… Аято уткнулся лицом в плечо Юмы, ощущая, как слова парня превратились в мелкую пыль и прошлись приятными мурашками по его спине. Возможно, так даже лучше. Нет, это определённо лучше — раскрывать Муками шаг за шагом, наблюдая его болезненные перемены настроения и отношения к разного рода вещам. Менять его, меняться самому, и в конце концов всё ещё быть вместе. Разве не это ли лучше, чем быть с уже удобным для всего Рином? — Только ты заставляешь меня чувствовать это, — прошептал Аято, коснувшись руки Юмы и перемещая её на свой пах, — то самое место, которое требовало внимания ещё с самого поцелуя. Полукровка вздрогнул, ощущая ладонью возбуждение любимого. Он поднял свои глаза на вампира, который добавил с успокаивающей улыбкой на губах: — То, что я испытываю, находясь рядом с тобой, ни с чем не сравнимо. Я только с тобой такой ненормальный и отчаянный. — Аято… — Это из-за тебя, — поспешно выдохнул Сакамаки. — Поэтому помоги мне с этим. — Ты слишком прямо о таком говоришь, — неловко улыбнулся Муками в ответ. — Потому что по-кривому ты навряд ли поймёшь. Юма запустил руку в штаны Аято, вызвав у того протяжный стон. Второй уткнулся лбом в плечо любовника, приоткрывая губы, чтобы не обделять себя возможностью показать свой голос, и сжал в пальцах тонкую ткань рубашки парня. Одного обхвата ладонью хватило для того, чтобы довести вампира до крайней точки эйфории. А медленные движения, что пришли следом, стали доводить его до сладкого безумия, от которого абсолютно любые мысли улетучивались, оставляя в теле хозяина лишь желание продлевать этот момент как можно дольше. — Мн… Аа… Ещё… Движения рукой ускорились. Аято приподнялся, невольно прижимаясь к любовнику и чуть выставляя вперёд свой пах, словно сужение расстояния между ним и полукровкой могло доставить ему ещё большее удовольствие. Непроизвольно он стал тереться о такой же внушительный по размеру бугорок на штанах Юмы. Он хотел ощутить и его половой орган тоже — хотел слиться с ним снова, и всё внутри него предсказывало, что сегодня у него есть самая большая вероятность на успех в этом деле. Коснувшись пальцами манящего места, Аято расстегнул ширинку и выпустил разгорячённую плоть Муками, позволяя обоим почувствовать друг друга. Юма, чьё лицо налилось еле заметным румянцем, прикусил губу, вздрогнув от удовольствия, которое и его настигло в этот момент. Тела обоих расшевелились, руки сплелись, в бешеном ритме ублажая друг друга. — Я кон… кончаю!.. — вскрикнул Аято, и оба парня излились в ладони. По комнате в одночасье разнеслись удовлетворённые выдохи. Сакамаки, обмякший, поцеловал любовника в губы, положив руки тому на ланиты, тем самым не позволяя отстраниться, и мысленно поблагодарил его за это произошедшее освобождение. — Теперь я хочу тебя ещё больше, — прошептал он на ушко Муками. — Ты ведь тоже жаждешь продолжения?***
— И ты посмел скрывать от меня такое?! — вскрикнул Рейджи, от злости махнув рукой и разбив тем самым фарфоровую изящную чашку. Остывший чай, что был в ней, лужей растёкся по полу. Парни смотрели друг на друга, даже не шелохнувшись от последнего звона, что та обрывисто издала. — Прости, Рейджи, — искренне извинился Шу, смотря в глаза старшего брата и не зная, как оправдать своё продолжительное молчание. Ему и самому данная ситуация не нравилась, и он ощущал, что без поддержки со стороны семьи ему будет очень тяжело. Одного Руки было недостаточно для успокоения неуверенности в своих решениях. — Я хотел сказать тебе раньше, но ты был занят делами, связанными с подбором новой жертвенной невесты. — В уме никак не укладывается, как это возможно… — прошипел Рейджи, испытывая сейчас больше раздражение, чем недоумение. — Мы же вампиры… — Я тоже в недоумении. Магия нашего канона? — попытался сгладить диалог Шу нелепой шуткой. — Мне тебя чесноком набить?! Будь серьёзнее. Шу прокашлялся в кулак, чтобы подобрать более подходящие слова для следующих предложений. Ему не хотелось сейчас злить брата ещё больше. Если бы можно было так сказать, старший испытывал отдалённое, но ощутимое чувство жалости младшему. Столько всего на него навалилось… — Получается, тот, кто способен выносить ребёнка, не совсем вампир. Например, до недавнего времени мы так же не подозревали о том, что среди нас находится человек-вампир-дампир. А так и случилось. Поэтому трудно говорить о том, что необычностей для нашего мира не существует, — аккуратно высказал он, смотря на брата своими взволнованными голубыми глазами. — Я устал от этих самых «необычностей», — уже сдавшись, выдохнул тот. — Лучше бы Муками уехали. — Наши братья уже далеко продвинулись в своих отношениях с ними, так что говорить об этом поздно. — Вот ведь… Рейджи приземлился в кресло, снимая очки и сжимая пальцами переносицу. Он мысленно досчитал до десяти, закрыл глаза, глубоко выдохнул. «Да что же творится в этом доме?» — без конца вопрошал он, и мысли его так же, как и было раньше, складывались на том, что все проблемы вызваны приездом Муками. Он был бы рад в одночасье избавить от них дом, или самому уехать ото всех подальше, но ничего из этого он не мог. Во-первых, парню не под силу противиться сразу девятерым парням. Во-вторых, без него вся власть в доме потеряет концентрацию и это место пропадёт быстрее, чем Юи потеряет девственность. Хотя, пример не очень-то и удачен, Рейджи примерно знал, как быстро без него всё развалится. — Что мы будем делать дальше? — с лживой растерянностью спросил Шу. У него-то уже были личные планы, но для их сокрытия надо было сделать вид, что он подчинится решению младшего брата. — Мы никак не можем повлиять на то, что было выведено через медицинское обследование. Мы даже не знаем, кто именно может залететь. Эту занозу будем вытаскивать по мере её поступления. А пока что у нас другие проблемы, которые нужно решать уже сейчас. — Рейджи поднял суровый взгляд на стоявшего у двери брата. — Ты найдёшь наследника для успокоения душеньки Карлхайнца или сам попробуешь им стать? Шу скрестил руки на груди: — Перед своим ответом хочу послушать Кино и его мнение о правлении. Если он согласится обмануть отца и станет фигурировать как будущий король, то наша жизнь станет намного спокойнее. В ином случае мне придётся самому за это взяться. — А Юи? — А что с ней? Скажем Карлхайнцу, что детей она иметь не может. И никаких проблем. — Он тогда захочет от неё избавиться. — Мы её спрячем.***
В то же время в школьной библиотеке. — Что ты имеешь в виду? — оскалившись, спросил Субару, приподнимаясь со стула. — Ты ведь знаешь, какое задание дал мне Карлхайнц? — с убийственным спокойствием спросил Кино в ответ, устроив подбородок на сплетённых пальцах рук, локти которых горделиво поставили себя на поверхность лакированного стола. — Наверняка что-то связанное с Аято, — буркнул пепельноволосый, приземляясь обратно. — Угадал. Он ведь будущий наследник всей вампирической силы. Но есть и другое поручение, уже связанное с тобой. Субару молча кивнул, показывая тем самым, что готов слушать. — Так как ты далёк по родству от рода Сакамаки, Карлхайнц приказал мне избавиться от тебя, — прямо сказал Кино, чуть прикрыв глаза и томно выдыхая, словно ему самому не нравилось об этом сообщать. — Но я же всё-таки его сын, разве это не важно? — всё ещё не веря этой новости, напомнил Субару. — Посмотри правде в глаза и вспомни своё происхождение, которое так отчаянно стараешься запереть на замок в своей душе, — вдруг серьёзно произнёс Кино. — Ты есть дитя, сотканное из связи твоей матери Кристы и её кузена. Порождение инцеста. Доказательство осквернения Белой розы. — Замолчи, — всё ещё не понимая, попросил Сакамаки. — Карлхайц был молод тогда, и ему требовалась женщина, рядом с которой он мог бы чувствовать превосходство, так как гордые Беатрис и Корделия быстро надоели ему своим завышенным самомнением, — продолжал визави, всё тем же холодным голосом, смотря всё теми же расстроенными глазами, переливающимися разными оттенками малиново-алой палитры радужной оболочки от тусклого света лампы, стоящей на столе. Его взгляд был преисполнен сочувствия и тем чувством долга, который он обязан нести против своей воли. — Ему нужна была та, которая бы считала его божеством, что смилостивилось и приняло под своё крыло, чтобы смыть с её лица пятна позора и унижения. Но кто же знал, что внутри неё уже существовала жизнь, никому не преклоняющаяся? — Перестань… — сжав кулаки, уже потребовал вампир. — …И ему пришлось ещё раз проявить снисходительность. Эта жизнь, вышедшая на свет в виде беспомощного смертного человека, была тут же обращена в вампирёныша. — Заткнись! Ты слышал?! Завали свой ублюдошный рот! Субару не стал ограничивать себя и позволил кулаку, что зачесался до боли, примкнуть тяжёлым ударом по столу, от чего по тому пошла трещина, а в руке у парня застряли занозы. Кино вздрогнул от шума, он встал со стула, наклонился вперёд, протягивая руки к ладоням Сакамаки и помогая ему справиться с вдавленными в кожу щепками. Он вдруг стал более обеспокоенным, но всё ещё продолжал оставаться тем самым обыкновенным посланником, который не имеет права насильно влезать в чьи-то дела и быть на стороне оппонентов Карлхайнца. — Успокойся… Дай договорить… — Если продолжишь оскорблять мою мать, то следующий удар будет нацелен на тебя, Кино, — прошипел Субару, отнимая свои руки из пальцев собеседника и сам приводя их в порядок, отчего темноволосый заметно поник, хоть и постарался скрыть это за слабой улыбкой. — Не буду, обещаю. Возвращаясь к поручению нашего отца. Он сказал мне избавиться от тебя, но я не хочу этого делать. Поэтому мне нужно, чтобы он ПОДУМАЛ, что ты погиб. А на самом деле ты останешься жив. — Откуда мне знать, что ты не обманываешь? — Придётся поверить, иначе на тебя нацелятся другие прислужники Карлхайнца. Субару смолчал. Слишком много он узнал за сегодня. — Если ты тот самый Кино, который был моим другом… — Я он и есть. С тобой я всегда такой, каким был раньше. Только с тобой, больше ни с кем.***
Пару часов спустя. Юма открыл глаза, лениво оглянувшись на другую сторону кровати, которую до недавнего времени занимал Аято. Но сейчас там было пусто. — Аято? — Юма оглядел комнату, но и она была пуста. Парень надел свои брюки, накинул рубашку и стремительно вышел в коридор. И вот он ухватывается взглядом за локон знакомых алых волос, чей хозяин скрывается за дверью уборной, а уже через пару секунд… издаёт болезненные звуки рвоты. Юма подошёл к двери и прислонился к ней ухом. А через мгновение уже беспомощно потупил взгляд, кусая губы.