ID работы: 8067307

Ты достаточная причина для создания целого мира

Слэш
NC-17
Заморожен
56
автор
Размер:
52 страницы, 7 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора / переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
56 Нравится 38 Отзывы 9 В сборник Скачать

Part four

Настройки текста
      Нежные прикосновения тёплых пальцев, которые россыпью разбегаются по ещё тяжело вздымающейся груди, создают на теле, кажется, какой-то рисунок, множество картинок, которые, в свою очередь, будто бы впитываются в кожу, оставляя на ней невидимые чужому взору татуировки.       Парень касается чужой кожи так трепетно, будто впервые исследуя что-то подобное, что-то таинственное, но вместе с тем и такое по-особенному родное.       На его же короткие волосы опускается большая рука, которая, тутже минуя какое-то пространство, уже оседает на спине, поглаживая будто на автомате. — Тебе было хорошо? — аккуратно спрашивает Рома, почему-то очень боясь ответа. — Ну, всё было нормально. Да вроде как и всегда, — спокойным тоном отвечает старший, — если честно, не очень хочу говорить об этом.       Рома же на это, закусив губу, и слова выдавить из себя не может, ведь снова не понимает, что сделал не так.       В очередной раз.       Шумно сглатывает вязкую слюну, которая как-то слишком сильно скопилась внутри, не давая парню нормально сделать и вдоха. Правда, делает он это крайне аккуратно, ведь чувствует, что вместе с тем, будто нарочно, к глазам подступают такие ненужные сейчас слёзы.       Нет, он не будет плакать.       Никогда.       Он сильный.       Ведь правда?       Илья всегда отличался некой холодностью, скорее даже отстранённостью, которая, казалось, относилась абсолютно ко всему без исключения. Это распространялось как и на какие-то дела, так и на отношения со всеми: семьёй, друзьями, Ромой.       Младший, кажется, уже должен был привыкнуть к этому за столь немалый период их отношений, но только вот всё никак не мог. Хотя пытался. Правда пытался смириться с этим, принять именно такой расклад вещей, но каждый раз, вновь чувствуя этот доходящий до омерзения холод, закрывался.       Пытался отстраниться от своего парня на какое-то время, чтобы справиться с этим, в первую очередь, внутри себя. Понять и, возможно, переосмыслить, всё на подсознательном уровне, может, даже попробовать найти этому какое-то решение.       Только из раза в раз ничего не получалось.       И вот сейчас, дикий взрыв двух запахов в комнате, кажется, потихоньку начинал остывать, как и бывает обычно после такого времяпровождения, когда альфа с омегой становятся единым целым. Они ведь, по сути, в эти моменты дышат друг другом, питаются сладкими нотками апельсина и календулы, которые, соединяясь, образуют какое-то буйство красок, и, что самое главное, нечто похожее на.. Эмоции?.. Причём самых различных: тёплых, ярких, местами таинственных. Только вот длится это недолго. Всё это разнообразие сходит на «нет», уступая место привычной сдержанности, полностью окутавшей с ног до головы парней.       Но в этот раз всё снова иначе.       Запах апельсина как-то резко пропадает, совсем заглушается, ведь омега снова замыкается в себе.       В один момент у него, кажется, пропадает желание абсолютно на всё.       Ведь какой в этом всём смысл, если раз за разом они не могут найти общую точку соприкосновения, не могут добиться друг от друга того, чего хотят?       Они не могут.       Не могут.       А вообще, можно ли назвать это общими усилиями, если лишь омега видит в этом проблему?       Зобнин быстро сползает с груди своего альфы, устраиваясь на подушке, отвернувшись от парня. Тянется скорее за лёгким одеялом, которое натягивает чуть ли не до ушей, чтобы прикрыть нагое тело.       Апельсин как-то странно начинает горчить, неприятно обжигая слизистую оболочку носа, проходя глубже внутрь, через дыхательные пути, проникая, кажется, в каждый потайной уголок, что заставляет альфу нахмуриться и сморщить нос. — Опять?       Старший явно хочет сказать что-то в дополнение, только вот его прерывает чуть охрипший голос омеги. — Снова. Почему ты никогда мне ничего нежного не скажешь? — Думал, что ты уже перерос этот возраст малолетней омеги, которой нужны все эти сопли, — задевает за самое больное. Возраст. — Кажется, ошибся.       Зобнин вспыхивает моментально. Парень нервно сжимает в кулаках тонкое одеяло, готовый в любую секунду разорвать эту хлопковую ткань на мелкие кусочки, дабы успокоиться и выместить свою злость и раздражение от сказанных слов хоть на чём-нибудь, ведь сейчас это именно то, в чём он больше всего нуждается.       Только вот сам парень понимает, что не будет сейчас устраивать скандалов, истерик. Ведь просто.. Зачем? Зачем он будет сейчас унижаться перед парнем, который может вновь и вновь делать его виноватым, используя лишь одно — возраст? Знает ведь прекрасно, как это влияет на омегу, но будто специально продолжает говорить, стараясь вывести того на эмоции.       Может, он делает этого, чтобы в неком степени зарядиться этим, ведь сам не в силах отдавать такое количество затрачиваемой энергии на проявление своих чувств?       Рома не знает. И ему самому интересно, узнает ли когда-нибудь вообще.       Он тутже встаёт, собирая с пола разбросанную одежду, безмолвно одеваясь, даже не смотря в сторону альфы, ведь это последнее, чего бы он сейчас хотел. Встречаться с этими тёмными, источающими лишь холод глазами в данный момент сродни лишь новым вспышкам ярости и отчаяния, которые Зобнин старается всеми силами активно заглушить, оставить всё внутри себя, чтобы этого никто не видел. Абсолютно никто.       Парень выходит из квартиры, так и оставив альфу одного на белых простынях кровати.       Правда, он снова поразительно спокоен. Его лицо истощает самоуверенность, умиротворённость.       А всё потому, что он знает одну вещь, касающуюся его омеги.       «Вернётся. Всегда возвращался.»

***

      Терпкий аромат латте с карамельным сиропом чувствуется сейчас особенно ярко. По-обыкновению тёплый стаканчик согревает замёрзшие руки парня, а сама жидкость приятно разливается внутри жарким теплом, оставаясь лишь приятной молочной пенкой на верхней губе молодого человека, от которой тот не оставляет попыток избавиться.       Для полнейшего удовольствия он поджигает очередную сигарету, запах которой, как и аромат напитка, окутывают его до такой степени, что парню кажется, будто тот полностью пропитан этим.       Ха, а он ведь и забыл, как пахнет сам.       Хотя, подождите, сигареты и кофе — это те вкусы, описывающие его внутренние ощущения, которые, в свою очередь, всегда с ним. А значит, всё правильно. Он имеет именно этот аромат, если сочетание этих запахов вообще можно так назвать.       Всё правильно.       Так и должно быть.       Зачастую те, кто не знал Сашу, со стопроцентной уверенностью могли сказать, что тот — альфа, ведь его поведение, внешний вид и, что самое главное, запах говорили о его предрасположенность именно к этому полу, почему многие, узнав, что он омега, не переставали удивляться.       Сам Головин, может, был бы рад тому, если бы оказался альфой. На самом деле, пару-тройку лет назад это было его сокровенной мечтой. Альфы были независимы во всём, каждый из них, даже самый, грубо говоря, слабый, имел почёт и уважение со стороны противоположного пола и своих сподвижников. Им всегда всё доставалось легко. Любой мог получить всё, что пожелает, и тех людей, которые могли выступить против этого, сразу считали какими-то неправильными.       Безусловно, такими альфами были далеко не все. Кому-то попросту повезло с родителями, которые через весь взрослеющий путь ребёнка пронесли ту мысль, те жизненные ценности, которые в совокупности просто не давали парням относиться к кому-то с издевательством или упрёками в чём-либо.       Минимальное количество родителей в принципе удостаивалось воспитывать в своих детях уважение ко всем без исключения, потому что попросту не считали это нужным. В их моральные устои были вложены как раз-таки идейные соображения о главенствующей позиции одного пола, о неком его величии и чести, а об обычном человеческом отношении к другим не могло идти и речи. Люди испокон веков несли именно такую трактацию правды, не желая хотя бы прислушаться к возможному способу изменения собственной жизни.       А ведь действительно. Зачем?       Ведь гораздо проще толковать всё то же самое своим детям, которые вырастут точной копией людей, воспитавших их. Безусловно, может повести. Может случиться так, что человек, будучи в уже сознательном возрасте захочет изменить, в первую очередь, себя, попытаться изменить отношение других людей к этой проблеме, попытаться заставить их действовать и что-то предпринимать. Ну, а если не выйдет, то просто бросить все силы на то, чтобы постараться внести свою некую проповедь в головы своих возможных детей, молодому поколению, ведь от них, напрямую, зависит будущее. Саша хочет это сделать. Он станет таким человеком. Человеком, который перевернёт всё вокруг в попытках сделать этот мир и этих людей лучше.       Правда, парень уже давно понял, что мечтам о неком становлении альфой попросту не суждено было стать реальностью. Только вот он не собирался мириться с таким похабным и попросту лишь ищущим выгоду отношением к себе.       Он не гордился тем, что является омегой, ведь это в принципе слишком примитивно уделять такое внимание полу. Куда важнее то, кем ты являешься внутри, то, какой ты человек и можно ли тебя в принципе им назвать. На эти, кажется, простые с виду вопросы, касаемые лично себя Головин не мог дать однозначных ответов, ведь в его жизни были многие удручающие моменты, полностью ломающие его самого и его понимание мира в целом.       Только вот вопреки всему этому, парень решил для себя, что не позволит кому-то относиться с неуважением к себе только потому, что тот родился омегой.       Никто не в праве унижать другого за то, что он не выбирает.       Никто не в праве осуждать кого-то за те или иные действия.       Никто не в праве ставить одних людей в главенствующую позицию над всеми остальными.       Никто не в праве считать чьи-то увлечения недостойными, если те приносят удовольствие этому человеку.       Никто не в праве делать всё это и ещё очень многое.       И этот парень всем это докажет. Он не даст так просто сломить себя этому обществу, ведь уверен, что со своим видением проблемы, сможет наконец-то доказать всем и в которых раз себе, что каждый человек заслуживает некой свободы от других независимо от твоего пола, телосложения, роста, веса, привычек и ещё многих факторов.       Снова, по-обыкновению, уйдя глубоко в себя, парень не замечает несущегося на встречу альфу, который сильно задевает его плечом, из-за чего тот проливает кофе на свою белоснежную ветровку, а сигарета и вовсе вылетает из тонких пальцев рук, утопая в луже под ногами, в которой, в свою очередь, отображаются блики рядом стоящих фонарей, а теперь ещё и размытые круги от упавшего в неё предмета. — Какого чёрта?! — зло кричит Саша, пребывая в недоумении со всей этой ситуации, которая так бесстыдно вырвала его из собственных раздумий, — Смотреть надо, куда несёшься! — с силой бросает стаканчик к ногам незнакомца, пожирая его глазами, в которых попросту пылают языки пламени, появившиеся, казалось бы, так внезапно.       Любой другой человек, тем более омега, просто бы промолчал, поедая лишь себя недовольством изнутри, только вот Саша был другим, особенным.       Его личность в своей полноте можно было назвать взрывной, потому что тот не собирался мириться с любой несправедливостью, которая только могла возникнуть на пути у его жизненных представлениях и ценностях, что, как раз-таки, случилось именно сейчас. — Боже, одной курткой больше, другой меньше, чего визжишь, как омежка? — подаёт голос незнакомец, смотря сверху вниз на парня так, будто бы ничего и не случилось, будто бы это сейчас не он практически снёс его с ног, облив при этом горячим кофе. — Представляешь, я, как ты говоришь, омежка. Теперь мне дозволено так кричать, мистер самый шаблонный альфа из всех тех, которых мне доводилось встретить? — выплёвывает младший, не желая мириться с тем пренебрежением, с которым к этому поступку относится незнакомец.       Альфа же, заметив что-то неладное, преодолевает и так совсем небольшое расстояние между ними, чуть ли не вжимаясь своим телом в чужое, опуская лицо к взъерошенным тёмным волосам, вдыхая запах. Кофе?.. Сигарет?.. Разве так пахнет настоящий омега? — Ты же сейчас обманываешь меня. Я знаю, какой аромат источают омеги, знаю, как они выглядят, знаю, чего они хотят. Решил надурить меня? — усмехается, — не выйдет. — А я особенный, — повторяет уже в который раз. — Ты разве ещё не понял? — старается посильнее толкнуть альфу от себя, чтобы тот не смог снова вторгнуться в чужое пространство.       Он пахнет как-то по-особенному грубо.       Властно.       За те недолгие секунды, в которые Саша находился с альфой в особенной близости, он всё же успел почувствовать его запах, ведь практически в тот момент уткнулся в его кожаную куртку.       Пряные нотки горького шоколада приятно щекотали нос, одновременно вместе с тем раздражая разум, который, видимо, не собирался мириться с таким отношением этого человека к данной ситуации.       Нет, он не какая-нибудь падшая омега, позволяющая всем и вся вытирать об себя ноги, оставшись безнаказанным. — Ты должен извиниться, не думаешь?       И смотрит, казалось бы, со всей ненавистью, которую можно было бы прочитать в его очах. Смотрит, задрав голову, в глаза напротив и не видит там абсолютно. Ничего?..       Нет, так не бывает. — Извини, малыш, — произносит слишком слащаво и тягуче, переминая слова, в то же время конкретно выделяя последнее.       Голубые глаза с уверенностью смотрят на омегу, желая показать свою некую властность и даже заинтересованность им.       Головин понимает, что стоять перед альфой и что-то пытаться ему сейчас доказывать совершенно бессмысленно, это не принесёт абсолютно никакой пользы, почему просто разворачивается и направляется в сторону своего дома, где парня уже заждался родной брат.       Правда, проходя особенно близко рядом с альфой, омега пытается как можно сильнее задеть его плечом, на что первый лишь усмехается, проводя младшего сверкающим взглядом.

***

      Дома гораздо спокойнее, чем на шумных улицах города, которые, кажется, как раз-таки оживают ближе к вечеру. Особенного уюта, как ни странно, придаёт Федя, который, прижавшись сбоку, нежно обнимает старшего брата, обложив его при этом своими руками и ногами.       Чалов всегда любил такие вечера. Он в принципе любил проводить время с братом, но такие атмосферные вечера были явно его любимым времяпровождением.       Братья лежат в тишине, увлечённо уставившись телевизор. Федя, вопреки такой расслабленности, внимательно слушает монотонный голос, в то время как Головин находится будто где-то не здесь, в другой прострации. Старший почему-то всё никак не может упустить из своего внимания не очень приятную встречу с тем альфой, что пролил на него кофе. Уже в который раз прокручивает эти моменты у себя в голове, особенное долго задерживаясь на их разговоре, вернее, на выброшенных репликах, которые вряд ли можно назвать чем-то целостным. Чуть грубый голос незнакомца всё никак не может выйти из головы, будто раз за разом прокручиваясь на повторной композиции.       Вновь из своих мыслей Сашу выдёргивает на этот раз Федя, который слишком резко поднимает свою голову с груди старшего, когда слышит дверной звонок. — Блин, я совсем забыл, что Костя обещал зайти! — младший нервно оглядывает свой внешний вид, с состраданием глядя на пижамную кофточку и штаны, усыпанные множеством маленьких панд, — Саш, я не могу открыть дверь в таком виде. — Как по мне, ты в этой пижамке смотришься очень мило, — улыбается, говоря искренне, — ещё у кого-то, — указывает пальцем на брата, — волосы растрепались, — смотрит на ещё больше поникшего Федю, — эй, но всё вместе это выглядит так по-домашнему, опять же, уютно! Просто иди и открой, не переживай, ты всё равно всегда красивый.       Чалов, закусив губу, с некой благодарностью смотрит на брата, теперь и сам улыбаясь. — Пойдёшь со мной? — Пошли, пошли, только не смотри на меня больше своими жалостливыми глазёнками, — выдыхает Саша, отряхивая со своей домашней футболки небольшое количество крошек от печенья.       Когда Чалов открывает дверь, то Костя приветливо смотрит на него, ярко улыбаясь, видя такого домашнего, такого настоящего омегу. Альфа не успевает сказать и слова, когда взор Саши падает на стоящего сразу за Кучаевым того самого незнакомца.       Омеге будто бы сразу начинает не доставать воздуха, он смотрит на альфу, не в силах пошевелиться, вновь глядя в эти небесного цвета глаза, а затем и на волосы, такие взъерошенные и непослушные, прямо как у него самого, правда, в них было единственное различие — кудряшки.       Саше не остаётся ничего другого, кроме как сдавленно спросить: — Ты?
Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.