Obsession

Не хочется принимать это всё, не хочется верить, что старый настолько заплутал в своём маразме, что видит угрозу в обычной девчонке. А переубеждать его – себе дороже. Но ещё больше не хочется подниматься к ней и всё объяснять. Не сейчас... Да, она поймёт, она примет и спустит то, что он знал, но не говорил. Ведь перед ней не нужно отчитываться, он вообще ей по сути ничего не должен. Вот только не по-человечески это немного... Ещё этот упёртый старый баран... Ну а что ему сказать? Спокойно, бать, она не составляет угрозы, ведь я всего лишь выкупил её по синей грусти из гадюшника за сотню, и теперь она мой личный раб, которого я собирался представить тебе своей будущей женой. О, отличная новость! Именно с ней мы собирались заводить детей, которых ты так хочешь, папа! — Дерьмо! — пиная бедную тумбу в который раз, он ругается себе под нос и нервно скрипит зубами, сжимая пальцы в кулаки. — Чтоб тебя! — хотя ещё недавно он, скорее всего, не разделил бы этих эмоций. Девчонка была не нужна, чуть обратно ведь не выпроводил. Но убедить себя удалось в том, что тут дело принципа. Ему ведь не семнадцать уже далеко, и он сам вправе решать, что и с кем ему делать. Да будь то школьная любовь или порноактриса, отцу не должно быть никакого дела до его кровати. И уж тем более не ему диктовать, когда детей заводить, которые Миронову не нужны ни под каким предлогом. И бесило это влияние, которое всё ещё имел над ним родитель. Да, Глеб неплохо справлялся с бизнесом, вёл дела и устранял конкурентов. Но если дела доходили до рукоприкладства и уж тем более, до убийства, то тут вступал старик. Сделанное имя и определённые знакомства позволяли быть неприкосновенным со всех сторон, и младшему, к сожалению, пока до этого уровня было далеко. И если раньше отец закрывал глаза на многое, то убийство брата стало, кажется, последней каплей. Но по-другому Глеб не мог. Потому что никто и никогда не был вправе зариться на то, что принадлежит ему. И тем более вытворять такое. Многие расплачивались с блондином своей работой, состоянием, спокойствием или же нервной системой, ну а некоторые и вовсе платили жизнью. И родная кровь исключением не стала. Правда платой за это стал собственный срыв, сейчас он стоял посреди погрома в собственной гостиной и пытался отдышаться, взять себя в руки. По-хорошему нужно было подняться наверх, поговорить с Этери, но всё, чего хотелось – снова взяться за бутылку и разделить её с Михайловым. Именно эта идея была переведена в действие, когда Глеб бросил в трубку сухое "Приходи. Сейчас.". Он знал примерное расстояние от дома Морта до своего. Время прикинул, а сам пока на диване откинулся и занялся спиртным немного раньше. Звякнула пробка, выползая из узкого горлышка бутылки. За стаканом идти не хотелось от слова совсем. И, откинувшись на спинку дивана, Глеб покорно стал дожидаться собрата, отпивая красное полусладкое и совершенно не думая, как объяснит товарищу такую обстановку. Холодное стекло касается губ, один глоток, и приятное ощущение разливающихся по телу градусов. Оставшийся сладкий привкус Бастарда, как молоко для кота. Согревает. И с каждым глотком толкает на совсем ненужные мысли. Например: не всем в жизни даны такие люди, как Слава. Верность, преданность, настоящая дружба. Кто не хочет быть уверен в ближнем? Но было одно "но". Рано или поздно он отдалится. Будут свои заботы, свои проблемы, своя семья... А привычка иметь под рукой верного друга никуда не денется, и вот вопрос... Среди всего этого смрада лжедрузей и охотников за дружбой с ним, которая имеет претензии лишь на его статус, где найти того, кто будет вечно рядом? Снова глоток. Блондин тянется за сигаретой и не раздумывая зажигалкой чиркает. Плевать на едкий запах. На всё плевать. Одна затяжка и думается легче. А градусы помогают расслабиться, впустить в голову мысли о том, что купленная преданность – тоже преданность. И как ни крути, всё сводится к ней. За проведённое с ней время ему хватило случаев, чтобы понять, что девчонка не имеет скрытых намерений. Ей некуда идти, нечего делать, оттого она и сфокусировала всё своё внимание на нём, отдавая себя целиком и полностью, как преданная собака своему хозяину. Может сравнение и грубое, но очень верное. Да и шестое чувство не отменял никто, Глеб чувствовал людей хорошо, оттого и ложились тяжким грузом на голову думки о том, что теперь с ней делать. Отказаться? Сдать обратно? Секунда на эти мысли, и в голове проносятся её слова о том, что возвращение смерти подобно. И она, скорее, предпочтёт умереть от его руки, нежели из неё в этом гадюшнике сделают всеобщей дыркой для утех. Противно... — Тут слоны пробежались? — задуматься и не услышать, как пришёл младший – дело обычное. — Они, кажется, ещё и пьяными бежали... — Михайлов почёсывает репу и медленно проходит дальше, останавливаясь рядом с Мироновым. Ноги на столе, в руках бутылка с сигаретой, а это значит, что тут место только одному вопросу. — Ну и что произошло? О том, что произошло, Глеб расскажет практически сразу. Сначала, правда, заставит Славу разделить с ним бутылку, а потом выложит всё, как есть. А градусы помогут перестать наконец стесняться того, что судьба девчонки и правда ему не безразлична. Да и Михайлов не дурак, без слов всё видит. Оттого и начинает соображать с удвоенной силой. Так сказать, за двоих. И единственным верным выходом видит одну единственную затею. Она не из лучших, но мыслей более нет. — Отпустишь её – найдут. Либо люди из притона, либо твой отец, – сигарета меж пальцев, пока Глеб внимательно слушает, всё также отпивая вино. — В любом случае, исход один. — И смысла спорить нет, в обоих случаях её ждёт не самая сладкая участь. — Если тебе не нужна машина, тебе не обязательно её выкидывать или сдавать под пресс, ты можешь её передать... – на последнем Морт чуть поутих, наблюдая, как пара зелёных глаз медленно одарила его своим блеском. — Я не про машину... Не обязательно уточнять было, просто было нужно что-то сказать. И это "что-то" повлияло на Глеба двояко. С одной стороны, появилась надежда, а с другой – мрачнее тучи стал. Передать... чёрт возьми, ничего унизительнее в жизни он не слышал. Особенно, когда это касается живого, мать твою, человека. Но это гораздо лучше той идеи, что выдвинул отец. Определённо. Обрезать бы рога этому упёртому, вот только ещё сильней брыкаться будет. Вечно всё по его воле должно быть. — И если ты меня правильно понял, она должна быть не через улицу, а как можно дальше отсюда. От тебя... Он всё понял правильно сразу, не дурак ведь. Правда сам до такого первый не додумался. А Михайлов трещать не прекращал. — Надо только подумать, кого можно иметь ввиду. Ведь среди твоих, кхм, знакомых, немало на голову ударенных. Ну, если тебе, конечно, не наплевать... И снова колкость волчьих глаз, чуть вздёрнутая бровь. Было бы ему плевать, стал бы он крушить всё вокруг и пить средь бела дня? Да ещё и с таким видом, будто мировую проблему решает... Пока младший вслух рассуждал, Миронов молча смотрел в одну точку и думал только об одном человеке. Таком же замкнутом, в меру жестоким, чем-то на него похожим. Некогда товарищ, партнёр по бизнесу. Человек, с которым со временем отношения приобрели форму исключительно деловых. И хотя идеи болтающего Морта на этом не закончатся, первоначальный вариант всё ещё будет самым оптимальным. Точнее, безопасным. Безопасным для неё. Совсем скоро он поблагодарит Морта за помощь, выпроводит. Где-то на задворках сознания щёлкнет кнопка старта, медленно отсчитывающая ровно неделю. Столько, сколько предоставил ему отец, будь этот старый чёрт неладен со своей паранойей. Последующие дни смешаются с тупым существованием, непригодностью мозга ясно мыслить. Снова игнор, в его всё стиле, да она и привыкла. Поэтому не требовала объяснений, но в глаза порой требовательно смотрела, когда Миронов являлся в её комнату с одной только целью. Но он лишь молча брал, показывая всем видом, что рта лучше не раскрывать. Она знала, что он всё расскажет. Определённо расскажет, просто время нужно. А спешить ей вовсе некуда, да и уверенность отчего-то была, что с Мироновым она в безопасности, и спать можно спокойно. Шестая ночь в неведении, она обязательно дождётся объяснений. А пока она укладывается поудобнее, обнимая подушку и мирно засыпая в считанные минуты. И не проснётся даже, когда скрипнет дверь. Когда в комнате будут слышны шаги, и когда вошедший остановится у её кровати. Она не почувствует на себе тяжёлого взгляда, не почувствует и прикосновения пальцев к оголённому, неприкрытому одеялом плечу. А блондин будет рядом недолго. Лишь всмотрится в украшенное покоем лицо, остановит взгляд на чуть припухших губах. Мыслей коснётся непонимание, отчего девчонка настолько запала в душу. И кем бы она стала, если бы горе-отец не сдал её в тот проклятый гадюшник. Но она не с ним. Она здесь, тихо сопит под его взором. И на лицо лезет добрая улыбка. Ведь на её месте могла оказаться вечно льющая слёзы особь, топящая себя в жалости к себе самой оттого, что принятие подобной жизни так и не настало. Нет... Этери хваталась за жизнь самыми кончиками пальцев, делая всё возможное, чтобы показать судьбе, что её не сломать так просто. И пускай она выбила себе счастливый билет своей покорностью, ей всё же удалось его зацепить. И пускай, пускай эту верность он купил, но ощущение, что она бы за него и под пулю встала, не покидало. — Прости, — едва шевелит губами и шепчет себе под нос, прежде чем покинуть её комнату. Он будет раздумывать недолго, когда у себя окажется, упрётся ладонями в холодный подоконник. Сквозняк ощутим едва ли, но его силы хватает, чтобы Глеб вдохнул воздух полной грудью, словно решимости набираясь. И плевать было, что почти час ночи. Когда дело касается чего-то важного, счёта времени нет. Телефон в руках, открыта записная книжка. И средь контактов он находит нужный, удерживая палец над чувствительным сенсором ещё с несколько секунд, словно оттягивая всё насколько это возможно. Но в конце концов это неизбежно, подушечка пальца касается кнопки вызова, и уже через несколько гудков Миронов слышит на том конце провода строгий, вполне бодрый голос. — Макс, — подготовленная речь будто поперёк горла встаёт, и усилия нужно приложить, чтобы продолжить. — Я бы не позвонил, если бы это не было так важно. Есть разговор. И пожалуй, это первый действительно тяжёлый разговор, который дастся ему непросто. Второй будет ждать чуть позже, потому что он не собирается говорить ей правду. Ведь будет проще, если девчонка на него обозлится, возможно даже возненавидит. А вскоре и думать перестанет о том, кто так просто от неё избавился, передав в другие руки, просто потому что она надоела и создаёт проблемы, которых и без неё хватает. Да, будет определённо проще. По крайней мере, ей...