Версия № 2. Альтернатива

Это было самое невероятное из возможного. …Грелль не успел ещё толком войти в раж, предаваясь азарту рискованной игры в сражение, когда Гробовщик вдруг отвёл свою косу смерти: «Хватит. Сдаюсь». Грелль едва не грохнулся носом в пол, напирая по инерции. — Что? Что ты сказал?! — поражённый Сатклифф, вернув себе равновесие, окидывал его ошалевшим взглядом, до него медленно дошёл смысл сказанного. — Ты спятил? Бензопила заглохла. Гробовщик протянул ему уже сотобу, и Грелль неверяще принял её у него из рук. Потом они шагали по мосту в направлении Департамента, рядом суетился Отелло, вполне довольный поворотом обстоятельств. — Грелль, дорогуша, мы его тихонько проведём ко мне в лабораторию, я посмотрю его плёнку воспоминаний, и отпустим на все четыре стороны. Предавать его в руки Отелло Грелль вовсе не намеревался, тем более, смотреть чужие воспоминания — это слишком личное, чтобы туда заглядывал каждый желающий. — Только, предполагаю, он сдался неспроста, — Отелло запнулся, опасливо покосившись на пленника, перебежал по другой бок от Грелля. — Его надо связать. — Давай тебя свяжем, чтобы не мельтешил! — огрызнулся Грелль. Его злило спокойное молчание Гробовщика, злило присутствие Отелло, и сам себя раздражал. К удивлению, их ждали в конце дороги. Откуда только успели узнать. Навстречу выдвинулся целый отряд вооружённых жнецов. Выругавшись сквозь зубы, Грелль взвёл бензопилу в боевую готовность. Вести Гробовщика под трибунал в его планы вообще не входило. В конце концов, это его пленник. — Сатклифф, не делайте глупостей. Никто не собирается стяжать ваши лавры, — раздался усталый голос. — За поимку отступника вас ждёт поощрение. А вы, Отелло, пройдите для объяснений. Отелло не нашёл возражений и покорно последовал за конвоем. Отступника обыскали, на землю упали грудой несколько сотоб. Туда же полетела шляпа, накрыв их траурной лентой. — Где его коса смерти? — Не знаю, — Грелль старался отвечать как можно ровнее. — У него была только эта палка. Сам кинул её в общую кучу. Гробовщик держался спокойно и прямо, по-прежнему скрыв лицо за чёлкой, лишь замечалось, что он стискивает подрагивающие губы — не то расхохочется, не то заплачет, Грелль ещё надеялся на первое. — Когда состоится суд? — полюбопытствовал он у начальника. — Трибунал давно вынес ему заочный приговор. Разве вы не в курсе, Сатклифф? Утром его казнят. Всё шло слишком неожиданно и стремительно. Похоже, время игр закончилось. Он ничего не станет делать, Грелль уже понял. Подобрал брошенную шляпу, хоть её оставить себе. И будто ветром шепнуло в уши, он склонился перебирать сотобы. Дерево, любое, даже мёртвое, хранит тепло. Эта единственная была холодна, как… металл, звёздная сталь, из которой созданы все косы смерти. — Возьму одну на память. Мой трофей, честно завоёванный, — объявил Грелль. Ему не мешали. По пути в каземат, куда заточили пленника до казни, Грелль мысленно взывал ко всем демонам ада, чтобы подняли свои когорты и напали прямо сейчас, — тогда его выпустят, и не вспомнят о былых прегрешениях. Но никто не собирался нарушать равновесие мира, тем более, из-за отчаянья какого-то жнеца. Он договорился с одним жнецом из охраны ночью подменить в карауле на пару часов. Впрочем, тот сам предложил, отведя в сторону, когда Сатклифф, как невзначай, задержался поболтать с охранниками. — Боишься? — оскалился Сатклифф. Виду не подал, насколько на руку ему было такое предложение. — Он прикован, и есть приказ — при малейшем шевелении вызвать подкрепление. Можешь полюбоваться на него напоследок. — Хочу выяснить, куда он запрятал свою косу, — издевательски интимно признался Грелль. — Или сорвать его поцелуй перед казнью, — ухмыльнулся в ответ жнец. — Имей в виду, пытки запрещены! А такого рода истязания — тем более. Грелль согласился, будто сделал одолжение. На всякий случай прихватил с собой косу смерти, жаль, не любимую бензопилу — от неё много шума. Не хотелось бы прорываться с боем, но кто знает, как получится. — Явился? — жнец-охранник встретил его усмешкой. Перед уходом вдруг придвинул к себе Сатклиффа, прошептал на ухо: — Ты спрашивал, чего я опасаюсь. Того, что он вырвется, как всё затихнет. Я не хочу, чтобы это случилось при мне. А ты справился с ним раз, справишься и второй… И аккуратней с оружием, вряд ли он снова будет с тобой беспечным. Плевал Грелль на его опасения. Немного отлегло, когда увидел, что узник не прибит к стене оковами наглухо, оставили возможность сидеть, лежать, как его и застал. — Зачем ты?.. Может, передумаешь? — с надеждой обратился он к Гробовщику. — Днём раньше, днём позже, какая разница, — равнодушно ответил Гробовщик. — За мной всё равно придут. — Тебя казнят, ты погибнешь! — Грелль никак не мог успокоиться и смириться. Губы Гробовщика тронула улыбка, так улыбаются наивному ребёнку. — Ну что такое казнь жнеца? Лишь одно из наказаний. Душу никуда не отпустят, оболочку всегда можно восстановить. Всех возвращают, рано или поздно. По сути, мы все давно мертвы, живы только наши воспоминания. — Значит, смысл казни в том, чтобы отнять твои воспоминания? — Нас всех губит их бремя. Их слишком много, невозможно копить их в себе без конца. Они тяготят, давят, и среди них так редки хорошие… — Но без них не будет тебя. — Почему ты так думаешь. В воспоминаниях сохраняется пережитый опыт, и больше ничего. Конечно, мне бы хотелось кое-что сберечь. Но кто это сделает… — Гробовщик прикрыл глаза. Всё было сказано. — Ты знал, на что шёл, — Грелль вздохнул. — Я дождусь тебя, сколько бы ни пришлось. У меня в запасе — вечность. Лёгким и точным ударом он вонзил косу смерти ему в солнечное сплетение. Вырвавшаяся лента воспоминаний лунным сиянием озарила тесное узилище. Она ярко искрилась серебром, шурша, как нити предутреннего дождя; извиваясь, то вспыхивала ослепительным бликом, то угасала до белёсого сумрака тумана. Греллю некогда было любоваться. Сначала собрать её всю, потом вторым ударом косы отправить обратно. На косе смерти останется отпечаток-копия, и рана до утра успеет затянуться без следа. Обычно это занимает несколько мгновений, но сколько десятков полноценных человеческих жизней смогла бы вместить в себя долгая лента жнеца. Греллю пришлось следить, чтобы быстро летящая, бьющаяся лента не спуталась, нигде не стянулась в узлы, и не связала его самого. Одна радость, просмотр не фиксируется на ленте. Бесстрастно и холодно пропуская её между пальцев, Грелль старался не задерживать отдельные кадры воспоминаний, было не до переживаний или сомнений. Он торопился. В любой момент сюда могли заглянуть с проверкой, тем более, привлечённые мерцающим свечением в прорези тюремного окна. За болтовню с узником Грелль в худшем случае отделался бы выговором. За действия с плёнкой жнеца ему самому грозила казнь. Закончив, Грелль мельком проверил, сохранён ли оттиск воспоминаний. Это всё, что мог для него сделать. Гробовщик не открывал глаз. Напоследок Грелль коснулся его прохладного лба. — Спи спокойно… Ответом была лишь лёгкая улыбка. ***** Казнь — процедура рутинная и будничная. Никаких пафосных эшафотов и сакраментальных топоров на плахе при грозной фигуре палача, олицетворившего собой рок. Как и возможности гордо взойти туда, напоследок метнув непокорённый взгляд в столпившуюся публику, — для приговорённых давно исключены излишние почести с героизацией. Всё гораздо прозаичней. Кабинет за стеклом, схожий с операционной, вернее, с прозекторской: те же бестеневые лампы над каменным столом с бортами, мойка с глубокой раковиной в ногах и препаровочным столиком, в стороне стерильные инструменты под белой простынёй. Ввели приговорённого, он без верхней одежды, как для обычных медицинских манипуляций, разве что в наручниках. Пока спокойно оглядел обстановку, вкололи что-то, и он осел, как подкошенный, на руки персоналу. Всего только обездвижили, чтобы не дёргался, заодно тем предельно замедлив регенерацию. Заботливо были собраны в пучок и перекинуты через бортик стола серебристые волосы. Сброшены в бак для отходов раскромсанные остатки одежды, она ему больше не понадобится. В безвольно откинутую бледную руку воткнули катетер для стока крови. Его не станут калечить, потом выставлять казнённого на обозрение. Зачем уничтожать или портить вполне пригодный биоматериал, который можно использовать. Уже приготовлен ряд герметичных склянок. Просто целиком разберут на органы вплоть до суставов и тканевой жидкости. Чувствительность притуплена не в заботе об осуждённом, а для меньших потерь при консервации. О боги, он всё осознаёт, как его полосуют заживо. Ах да, это казнь, хладнокровная и неумолимая. Спасительное забытьё наступит, когда потеряет достаточно крови. Но в отличие от людей, жнец всё ещё будет жив, хоть выкачать у него всю кровь до капли, потом залить снова. Кровь через катетер медленно вытекала в прозрачную ёмкость. Движения прозекторов точны и размеренны. Извлекать, тем более, отсекать плёнку воспоминаний они не торопятся. Последние ощущения и эмоции всегда особенно важны, именно в агонизирующем неконтролируемом сознании всплывает то, что умирающий хотел бы скрыть даже от самого себя. К людям на подобные экзекуции со снятием кожи и расчленением отправляют жнецов более закалённых, старше и опытнее. Просматривая плёнку при первом обмороке пытаемого, они решают, доживёт ли он до следующего истязания. Могут и сжалиться, прервав страдания. Здесь не пощадит никто. Грелль не стал наблюдать, как его потрошат на запчасти.