Труд делает свободным

Тогда.

– Он велел тебе привести себя в порядок. – Он обещал, что меня отмоют и накормят. Еще пару дней назад обещал, – отозвалась Ласточка почти лениво. В тоне голоса эльфки, пришедшей к ней тем утром, слышались стальные нотки, будто та отчаянно старалась запугать пленницу, заставить ее подчиниться. Цири валялась в кровати уже несколько дней, вставала лишь для того, чтобы опустошить принесенные ей тарелки, полные еды. Она не включала в комнате света, не видела собственного отражения, не принимала ванну. Цириллу мало волновало, как она выглядит: какой смысл беспокоиться о столь малозначимом? К тому же, кто увидит ее в этих стенах, кроме эльфов? Ради них Ласточка не желала и шевелиться. Она не видела Эредина уже давно. Эльф упрятал ее в темную тесную комнатку, и в глубине души пленнице оставалось надеяться, что комендант забыл о ее существовании, как о чем-то совершенно неважном. В его руках власть, а в его власти получать все желаемое. Кто же при таком разнообразии выберет ее, серую мышку без рода и племени? – Я не смогу, – ответила Цири тихо. Чтобы прийти в порядок ей потребуется несколько лет. Определенно. Готова ли эльфка ждать? Если бы удалось не видеть их лица, не слышать эльфскую речь, скрыться от их вездесущих надменных взглядов… Ласточка вздохнула, набирая больше воздуха, будто ей могло не хватить. Сможет ли та дожить до столь желанного момента избавления? Она не была уверена в том, что сможет встать, что захочет вставать именно сегодня, что найдет силы. В конце концов, зачем? Эредин дал ей три дня тишины, три долгих дня в аккуратно обставленной комнатке, не имевшей окон. Кровать на высоком матрасе, шкаф, полный облегающих платьев и туфель на невозможно тонком каблуке, длинное старое зеркало без рамы на стене, а напротив – низенький журнальный столик. Что еще ей может понадобиться, кроме тишины и покоя? – Милая, послушай моего совета, – произнесла эльфка четко, без грубости в голосе, без запугиваний и уговоров. – Соберись сама. Если ты не сделаешь этого, Эредин явится за тобой лично. Поверь мне, выйдет неприятно. И Цири отчего-то верила девушке, ей казалось, что она знает, о чем говорит. Странно… Ласточке показалось, что черты лица незнакомки отдаленно напоминают ей человеческие. Скулы чуть шире, подбородок мягче, круглее, а разрез глаз не так изящен. Да и уши будто закруглялись к концу. Наверное, в жилах ее текла капля человеческой крови. Интересно, как же так вышло, что она и Цири оказались здесь вместе? Так что это за место? Изолятор для полукровок? Цири не слышала из-за стены посторонних звуков, коридор хранил тишину с особенным трепетом, и за все свое пребывание здесь Цирилла могла заметить лишь офицеров, приносивших и забиравших поднос. Ласточка была уверена, что одна живёт на этом этаже. Наверняка подвальном. – Кто ты? – спросила Цири, прищурившись. – Это не твоё дело, – огрызнулась незнакомка особенно резко, будто Цири пыталась навредить ей своим вопросом. – Поднимайся и иди в ванну. Неужели ты сама не хочешь помыться? От тебя пахнет, как... – Как от скотины? – грустно улыбнулась Цири. – Удивительный поворот событий, правда? Как же так вышло. Цири остановилась у изножья кровати, исподлобья смотря на незнакомку в обтягивающем красном платье, закрывавшем ее коленки. Ласточка злилась сейчас. Гнев оказался сильнее страха, он захватывал быстрее, он давал силы. Цирилла неловко переступила с ноги на ногу, бросив взгляд в сторону дверного проёма. Женщина все ещё смотрела на неё с лёгкой неприязнью, привалившись к дверном косяку. – Если не будешь слушаться их, просто подохнешь, – сказала она тихо. – И кому от этого будет лучше, а? – Мне, – отозвалась Ласточка. Но хотела ли она умирать? Цири не была уверена в этом. Да, жизнь её пошла по наклонной, и даже во снах приходилось видеть ненавистные эльфские лица, слышать их мелодичные тонкие голоса... Но надежда на лучшее будущее заставила её подчиниться. Цири фыркнула, приглаживая грязные волосы, чтобы те не закрывали её лица. Она шла в ванную нарочито медленно. – Мне-то казалось, что ублюдок как раз больше любит грязных и напуганных до смерти девушек. В ответ Цири услышала тишину. Быть может, она пережила слишком мало, чтобы позволять себе столь резкие замечания в сторону эльфов? Дверь ванной закрылась за ней с грохотом, Ласточка заходила сюда и раньше, чтобы выпить воды из-под крана, а после снова лечь в мягкую постель. Оставленными в её распоряжение мылом и хвойным шампунем Цири не пользовалась, ей просто не хотелось двигаться лишний раз, даже если грязь неприятно стягивала кожу. "А ведь он пахнет приятно", – подумала Цири, сняв крышку, но после заметила на упаковке нарисованную тушью веточку ольхи. Настроить температуру оказалось сложно, Ласточка то обжигалась холодом, то страдала от жара. Грязь сходила с её кожи, и тело становилось ещё более белым, чем прежде. Цири сжимала губы плотнее, пытаясь оттереть следы заключения, будто это могло ей помочь. Можно стереть их с кожи, но что с того? Страх все равно останется глубоко внутри, будет сидеть там, дожидаясь своего часа, будет сжимать ее горло при первой же возможности. Цири закусила губу, думая об этом. Она упустила последний шанс вызволить детей из лап Аваллак'ха, и сейчас эльф наверняка уже избавился от них, как от ненужных улик своего злодеяния. Цирилле и хотелось заплакать, но слез больше не осталось. Мыться пришлось долго, действительно долго. Быть может, пару часов. Кожа Цири покрылась морщинками от долгого пребывания в воде, Ласточка терла кожу, пока та не покраснела от ее стараний. Мыло не могло справиться. Цири поднимала облака пены, счищая остатки недельного заключения с особым тщанием. Только зачем все это? Если жизнь её кончена, не легче ли было смириться? Здесь не было часов, и Ласточка не знала, как долго она парит тело в горячей воде. Откуда вообще её взялось столько, когда на улице крепнут осенние холода? Неужели где-то рядом стараниями заключённых построили огромную бойлерную? Можно было бы спросить, но к чему? Потолок и пол покрывала испарина, капли воды объединялись в тоненькие ручейки, чтобы стечь вниз и собраться вместе мелкими лужицами. Цири прикрылась полотенцем, выбираясь из ванной. Облако горячего пара вышло впереди неё, застилая пространство, вытяжка не работала. Вода капала с мокрой Ласточки, и прозрачные капли разбивались о тёплую плитку пола. Воздух теперь пах хвойным лесом. Яркий свет все ещё непривычно раздражал взгляд, Цири больше нравилось проводить время в укромной темноте одинокой комнатки. – Рад приветствовать. Но Цири не была ему рада, она узнала, кто перед ней, едва уловив нотки его одеколона. Услышав голос эльфа, девушка вздрогнула, с трудом удержав полотенце. Эредин устроился на её кровати, и кто-то уже успел поменять на ней постельное белье на безупречно белое. Цири отшагнула назад, скорее инстинктивно, чем в настоящей попытке спрятаться. Всё равно ей некуда сейчас бежать, единственная дверь, ведущая прочь отсюда, была заперта. – Я напугал тебя? – улыбнулся эльф, показав Цири ряд ровных зубов. – Прими мои извинения, Зираэль, я не хотел тебя расстроить. – Мне не сказали, что вы зайдёте в гости. – Верно, тебя не обманули. Я не в гостях, Цири, я – у себя дома. Здесь все принадлежит мне. Эльф обвел комнату взглядом, и, словно издеваясь, задержал свой взгляд на фигурке пленницы, будто на очередном предмете мебели. "Всё". Всё, что находится в этом месте, правда? Её эльф, наверняка, причислял к собственному имуществу, считал за тумбочку, или, может быть, кошку? Цири закусила щеку с внутренней стороны, уговаривая себя не кричать. – И как долго вы планируете владеть мною? – спросила Цири, стараясь сохранять бесстрастный вид, будто ей не было дела. – До скончания времен, пока земля не рассыплется под ногами прахом, пока воды не высохнут, оставив после себя лишь пустые желоба. Ты нужна мне, Зираэль, не хочу скрывать этого. Правда... – Я уверена, что любая другая полукровка могла бы удовлетворить ваш аппетит не хуже моего, – перебила его Ласточка. – От тебя зависит судьба многих других, – закончил эльф, не услышав её. – Любая другая полукровка такой властью не обладает. Комендант снова улыбнулся. Цири взглядом прошлась по его фигуре, только сейчас осознав, что эльф не надел ни пиджака, ни мундира. Эредин явился к ней в безупречно отглаженной белой рубашке, заправленной в бриджи. Бляшка его пояса переливалась серебром, и улыбка на этом красивом лице горела почти так же ярко. Холодок прошелся по позвоночнику пленницы, чтобы поцеловать основание ее шеи. – Что вы сказали? – переспросила она тихо. – Я уверен, Зираэль, что ты хорошо меня слышишь. – Я слышу, – поежилась Цири, чувствуя, что это имя ей неприятно. – Я не понимаю, о чем вы говорите. – Я и не ждал, что ты сразу догадаешься, – пояснил эльф. – Присядь со мной. Эредин хлопнул ладонью рядом с собой, и облако пыли поднялось из-под матраса, чтобы зависнуть в воздухе на мгновенье. Сегодня он явился к ней без перчаток, что обычно скрипели на его длинных изящных пальцах, скрывая безупречную белизну кожи. Цири плотно сжала губы, уговаривая себя не смеяться. Он не мог быть таким глупым, чтобы надеяться на её сговорчивость, да? – Вы говорите о жизни моего отца? – спросила Ласточка тихо. – Аваллак’х уже угрожал мне его благополучием. – Нет, он мёртв, – холодно ответил комендант. – Креван не рассказывал об этом, правда? Уверен, что ты должна была получить похоронку. Эредин улыбался, рассказывая. Цири показалось, будто с губ её сорвался стон. Тихий, вымученный стон, полный невысказанной боли. Что-то кольнуло у самого сердца, что-то заставило ее крепче вцепиться в мягкое полотенце, прикрывавшее наготу. Её отец погиб. Погиб, сражаясь за эльфов, за мир, который они описывают в своих манифестах. Он воевал на их стороне, захватывал чужие земли во имя их блага... Быть может, и хорошо, что он никогда не узнает, что происходило на самом деле, что именно вершилось его стараниями? Цири почувствовала, как земля начала уходить из-под её ног. Нет, отец не видел в ней смысла жизни, не отдавал своей единственной дочери всю свою ласку, не любил её так, как должен любить родитель... Но все же... Цири поняла, что у неё ничего не осталось. В один только миг. Они забрали её маленький уютный городок, её ветхий домик на отшибе, её улыбчивых соседей. И теперь Цириллу лишили отца, а труп его оставили гнить под открытым небом. А все ради чего? – Не плачь, Цири, я могу быть тебе новым папочкой, – улыбался эльф. – Будет ничуть не хуже. Если хочешь, я тоже могу винить тебя в смерти твоей матери или каждый день засыпать пьяным. Если хочешь. – Ты... – Навёл справки, – перебил её комендант, приглаживая длинные черные волосы. – Я узнал много интересного. Твои оценки, любимые предметы, школьные друзья и подружки… Даже ту историю о твоем первом поцелуе за школьной скамьей. Но мы сейчас не об этом, верно? Цири закусила губу, не желая кричать или плакать в истерике. Она смотрела на эльфа молча, ждала, когда тот продолжит издеваться над ней. Пульс колотился у её виска все быстрее, все громче, словно кто-то бил в барабан, призывая Ласточку к дикому танцу. Пленница чувствовала, как кровь приливает к её лицу, как покалывает пальцы, что слишком сильно сжаты. – Твой отец мёртв, Аваллак'х скрыл от тебя столь грустную весть, и ты злишься, я все понимаю. Но, Цири, ты ведь ещё можешь спасти тех девочек. – Которых использовали для опытов, как кроликов, да? – её голос дрожал. – Нет, – улыбнулся эльф, вытаскивая из кармана брюк фотокарточку, протягивая её Цири. – Смотри. Ей пришлось подойти, чтобы увидеть, и Цирилла заставила себя шагнуть ближе. Горе притупило чувство страха. Улыбка не сходила с лица эльфа, его забавляло смятение пленницы, каждая её реакция, каждое движение глаз. Цири снова закусила губу, поняв, что на снимке запечатлены трое детей, отобранных ею когда-то для "доброго доктора" и его эксперимента. Девочки сидели на кровати, обняв друг друга за плечи. – Я отведу тебя к ним, когда ты заслужишь этот визит, – объявил эльф. – А если не заслужу, что с ними будет? – спросила Цири, поднимая взгляд к лицу своего гостя, вновь замечая улыбку на нем. – Тогда я позволю Кревану продолжить свои исследования, и несчастные девочки падут во имя науки, – ответил эльф, и улыбка соскользнула прочь с его губ. – Во всяком случае, он так это оправдывает, и многие верят. Отвратительно. Ласточка понимала: эльф в полной мере осознает, насколько жестоки опыты Аваллак’ха, те были противны ему. Но… Но Эредин готов был позволить доктору вновь вернуться к исследованиям лишь с одной целью – причинить боль ей. Плененной эльфами девчонке. Цири всхлипнула, ощущение собственной слабости вновь напомнило о себе, и Ласточка вздрогнула. Ноги слабели, воля слабела, и если бы Эредин ушел, оставил ее одну в это затянувшееся мгновение, Цири упала бы на пол, чтобы молотить по нему кулаками в истошном вопле. Она никогда прежде не питала столь сильной ненависти. Эльф ждал ответа терпеливо, и Цири не пыталась отойти назад, не пугаясь больше его близости. Он гостил в ее камере всего несколько минут, несколько минут вел с ней беседу, а жизнь успела измениться так круто, свернув в тупик. Ее отец мертв, а манипуляции старого доктора все это время были… Обманом? Сколько дней назад умер Эмгыр? «Наверняка еще до того, как тебя забрали из дома», – подсказало подсознание, и Цири вспомнила, что не все соседи разделили ее участь. Если бы отец продолжал приносить стране пользу, разве ее отправили бы в это злополучное место? – Сними полотенце. Его голос разбил тишину, и Ласточка снова вздрогнула, поднимая взгляд. Что? Цири надеялась, что не расслышала, но по самодовольному выражению лица эльфа было ясно: нет, она поняла все точно. В зеленых, таких ярких, таких голодных глазах Цири видела похоть. Не ту, что питал к ней Аваллак’х: призрачное желание обладать женщиной, давно ушедшей из его жизни. Нет. Эредин не хотел никого другого, Цири чувствовала, что ему нужна лишь она сама. – Я ведь объяснился достаточно ясно, правда? – спросил комендант, точно хотел получить устное подтверждение. – Если ты не… – Ты явился сообщить о том, что мой отец мертв, а я теперь должна слушаться тебя ради спасения детских жизней? – Все так, – улыбнулся эльф, игнорируя столь резкий переход на «ты». – Я даже позволю тебе видеться с детьми, Цири, но чуть позже. Когда ты проявишь себя. – Я не собираюсь… Пока я не увижу их, я не… Эредин поднялся с места. Слишком резко, кровать протяжно скрипнула под ним, и Цири не успела среагировать, отскочить в сторону. Эльф поймал ее за руку, сжал запястье, чтобы потянуть пленницу к себе. Полотенце упало, по коже, встретившей холод комнатки, прошлись мурашки. Босые ноги скользили по полу, Цирилла упала в руки коменданта прежде, чем успела заметить его наступление. Его рука овила ее талию, заставила девушку сидеть на месте и ждать. Ждать его действий, ждать слов. Эльф наклонился к ее шее, чтобы вдохнуть, чтобы набрать полные легкие воздуха. Кончик его носа почти касался ее кожи, и Цири дернулась в жалкой попытке сбежать. Его руки казались такими сильными на ее хилом теле, его взгляд блуждал по ее лицу, словно выискивая на нем признаки страха. Ласточка открыла рот, чтобы высказать Эредину нелестную мысль, но эльф перебил ее, не позволив испортить собственный триумф. – Ты собираешься делать все, что я хочу, Зираэль. Так или иначе. – Да пошел ты, – огрызнулась она. Цири сама не могла понять, как поспешно приняла решение. К чему строить из себя невинную овечку теперь, когда все кончено, когда хуже больше не станет? Она плюнула, попав своему гостю в лицо. На мгновенье во взгляде коменданта мелькнула ненависть, острая, жгучая, она заставила ее поежиться, заставила ее испуганно завозить ногами в новой попытке сбежать, ударить эльфа в живот и проскользнуть в ванную, дверь которой тот сломает в считанное мгновенье. Но спустя минуту Эредин вновь улыбнулся ей, будто этого он и ждал, будто ее безрассудство дало ему окончательное разрешение на жестокость. Он уложил ее на кровать, прижав к ней всего одной рукой, точно Цири не весила ничего. Полотенце спало, и белоснежная кожа Ласточки сливалась с белизной постельного белья, ее можно было потерять на кровати. Эльф прижимал свою добычу животом к кровати, и его жадные руки скользили по ее спине, спускаясь вниз, к ягодицам. Цири не могла подняться, комендант придавил ее тяжестью своего тела, и Ласточке казалось, что ребра ее вот-вот надломятся, кости вонзятся в легкие, и жизнь оборвется столь нелепо. Лучше бы ее расстреляли тогда, на площади, лучше бы ее сожгли в печи. – Ты будешь самой послушной любовницей на свете, – говорил он тихо, и Цири слышала, как звенит пряжка его ремня. – Самой послушной любовницей, если не хочешь стать нашей общей шлюхой, Зираэль. Поверь, в моей власти это устроить. Цири зарычала, вновь пытаясь выбраться из-под эльфа. Ярость сменила страх, силы на мгновенье наполнили ее тело, но тут же пропали, оставляя Цири лишь боль. Борьба не приносила успеха, эльф насмехался над ней, продолжая прижимать Ласточку к матрасу, словно трепыхающегося мотылька. – Ты сама будешь бросаться на меня, Цири, вот увидишь. Пройдет время, и ты привыкнешь к правильному положению вещей. – Пусти меня! Пусти меня, ублюдок, – кричала Ласточка, понимая, что бессильна перед ним, что не сможет сбежать, как бы ни пыталась вырваться. – А если не будешь, Цири, я расскажу тебе о новом методе успокоения чересчур буйных женщин. Жаль только, что после лечения на черепе остается шрам, а во взгляде – пустота. Я не люблю пустоту. Лоботомия? Цири слышала об этом однажды, от отца. Он приносил домой свежие газеты, и когда эльфы окончательно захватили власть, о достижениях современной медицины стали писать все больше и больше, отводя для них первые страницы каждого номера. Эмгыр всегда восхищался их политикой, но не всегда одобрял выбранные эльфами темы к исследованиям. Цирилла хорошо помнила, как отец ее возвращался домой с работы, доставал пиво из старого дребезжащего холодильника, и хмурился, читая газету на веранде. Интересно, догадывался ли он о бесчеловечности методов получения этих порочных знаний? Нет. Цири помнила, что отец ее всегда был простым человеком. Эредин вжал ее лицо в подушку, заставив Ласточку заерзать. Она чувствовала, что эльф избавился от одежды, мешавшей ему закончить начатое, чувствовала, как велико его возбуждение в эту минуту. Его пальцы, такие холодные, скользили по ее ребрам, будто считая их. «Только не плачь, только не плачь перед ним, не плачь, не плачь», – уговаривала себя пленница, все еще пытаясь вырваться из его рук, заставляя себя продолжать сопротивление. Будто лишь для того, чтобы не пасть еще ниже в собственных глазах. – Вот так, – произнес он, и Цири почувствовала, как эльф жаждет ее, как он задержался, прежде, чем войти, как он дразнит себя перед началом. – Если бы ты позволила мне, Зираэль, я мог бы помочь тебе. Было бы не так больно. Будто причина этой боли была лишь в ее неповиновении. Цири не смогла сдержаться, она заскулила, почувствовав вторжение. Эльф не был нежен с нею. Нетерпеливый, несдержанный, он не дал ей времени, чтобы привыкнуть, что бы ни говорил комендант о послушании, он хотел причинить ей боль. Эредин задал темп, удобный ему. Безжалостный, заставлявший кровать скрипеть, пока ножки ее скользят по холодному полу. Ласточка продолжала скулить. Боль обожгла нутро, знакомое чувство стыда затопило разум, и слезы сами собой собрались у уголков ее глаз. Ей казалось, что это – лишь сон, что все это – только иллюзия, но боль каждый раз заставляла блаженные мысли расступиться. Пленница кусала губы, пытаясь сдержаться, но все тщетно. Хорошо, что ей можно не смотреть в глаза эльфа сейчас, что можно уткнуться носом в подушку и попытаться забыть о происходящем. – Уверен, Креван приучил тебя к такому, – отрывисто произнес эльф, вбиваясь в нее до самого конца, заставляя Цири поднять голову. – Скучаешь по нему? Цири молчала, но жалобные всхлипы срывались с ее губ каждый раз, сопровождая мокрые шлепки тела о тело. Комендант замер, замер, ожидая ответа. Он тянул ее за волосы, сжав их в кулак, продолжая натягивать, не позволяя Цири вновь спрятаться. Эльф шлепнул свою пленницу по бедру, и новая волна боли прокатилась по ее хрупкому телу. Останется синяк, останется много синяков после его неосторожных касаний, и Ласточка будет рассматривать их перед сном. – Отвечай мне! – крикнул он, встряхнув ее. – Отвечай. – Да! – ответила Цири, никогда не чувствовавшая тоски по «доброму доктору», желавшая ему самой страшной смерти. – Я скучаю… Я думала о нем каждую гребанную ночь, я ждала, что он придет сюда, а не ты. Ей показалось, что эльф зарычал, услышав. Эредин укусил ее. Там, где плечо соединяется с шеей, вонзил свои зубы в ее плоть. Не игриво, словно любовник, но подобно голодному хищнику. Цири же была зайчиком в его когтях, когтях хищной птицы. Цирилла вскрикнула, дернувшись от боли, кровь потекла по белой коже, оставив свой след на простыне. Интересно, скоро ли ей дадут новую, чтобы можно было забыть об этом? Скоро ли сойдет след его зубов на ее коже? Комендант двигался все быстрее и быстрее, и Цири вновь попыталась ускользнуть, когда Эредин замер над ней. Эльф удержал ее на месте с особым усилием, он заставил Ласточку лежать смирно, заставил ее ждать, получить все, принять. Его последнее движение оказалось особенно резким. Комендант не вышел из нее, кончая. Казалось, что ему не было дела до возможных последствий. Дыхание эльфа сбилось, лбом он прижался к затылку Ласточки, продолжая глубоко дышать. Цири дрожала, и комендант погладил ее. Нервно, сдержанно, будто стесняясь внезапного порыва нежности. – Не переживай, – проговорил эльф, восстановив дыхание. – Не волнуйся, ты скоро забудешь о нем. Он действительно верил ее словам? Эредин поднялся с кровати, позволив Цири остаться в ней. Она слышала, как ее гость вновь застегивает ремень, как он медленно отходит от кровати, как покидает ее. Цирилла поняла, что эльф задержался на мгновение, чтобы окинуть ее прощальным взглядом, запечатлеть в памяти это мгновение, их первый совместный вечер. Вечер ли? Он злился, он явно злился на нее сейчас… Из-за Аваллак’ха? Из-за того, что она сказала о нем? – Я еще приду к тебе, и в следующий раз советую быть посговорчивее. Я готов ждать, Цири, но не целую вечность. Гораздо, – он сделал паузу, долгую паузу, точно надеясь, что так слова его останутся висеть в воздухе дольше. – Гораздо меньше. Дверь хлопнула, послышался лязг старого замка, и на комнату снова накинулась тишина. В воздухе стоял запах дорогого мужского одеколона, кровать намертво впитала его, и Ласточка поняла, что эту ночь проведет на полу. Цири перевернулась на бок, подтянула к груди собственные колени, чтобы обнять их, чтобы свернуться в кровати и зарыдать, громко всхлипывая. Хорошо, что стены здесь толстые. Хорошо, что никто больше не услышит о ее горе, что никто не придет спросить.