Труд делает свободным

Тогда.

В бараке, приютившем их той бесконечно долгой ночью, стоял холод. Невозможно колючий, он проникал в самую грудь, оплетал ребра ядовитой лозою, чтобы оттуда тонкими ниточками расползтись по нервам и опутать каждый из них. Цирилла мелко дрожала, прижимая колени к груди, пытаясь украсть для себя лишнюю каплю тепла. Тщетно. Удивительно, а ведь на дворе расцветало лето, и дома Ласточка спала, распахнув окно настежь. Может, холод уже шел изнутри нее? – Как они смеют так с нами обращаться? – взволнованно шептала женщина, все еще прижимавшая к своей груди дочь. – За что? – За то, что у нас уши другой формы, – ответил ей кто-то из сонного полумрака. – Это – война, а мы – другой расы, на другой стороне баррикад. Закономерный итог. Женщины заняли высокие трехэтажные кровати, устланные колючими соломенными матрасами. Несмотря на количество людей, застрявших тут, в тесной комнате не становилось теплее, будто никто из них и не дышал вовсе. Сквозь щели в стенах можно было видеть дорогу, край дребезжащего под напряжением забора, блестящую в свете прожектора колючую проволоку. Почти романтично, если отбросить выжигающий нутро страх. Цирилла старалась смотреть вверх, над собой. Благо, в досках кроватей не было зазоров, и солома не сыпалась на нее сверху, в уставшие покрасневшие глаза. – Ага, конечно, – огрызнулась женщина в ответ. – А эту тогда чего тут держат? Она кивнула в сторону дальней кровати, и Цири, проследив за взглядом напуганной пленницы, обнаружила на матрасе мадам Шаро. Ее привели чуть позже остальных, солдаты будто сжалились и позволили ей чуть дольше побыть с мертвым уже сыном, запомнить черты его осунувшегося после смерти лица, в последний раз пригладить иссиня-черные волосы. Цирилла до сих пор помнила, как его кровь растекается по гравию, как Вильгельм падает вперед, как дребезжат колеса его старой коляски, увозимой прочь. Интересно, где его похоронят теперь. Пока пленных вели по территории к дальнему бараку, Ласточка не видела и намека на кладбище, пока интуиция подсказывала ей, что умирают здесь многие. Ее живот снова скрутило спазмом, и девушка удержала внутри крик. Будь она дома, выпила бы крепкого черного чая, чтобы расслабить мышцы, здесь же им даже не предложили поесть перед сном. Да пленники не рискнули спросить об этом, опуская глаза к полу. – За то, что родила уродца, – едко шепнул кто-то из толпы испуганных женщин. – Эльфы, что с них взять? Они ненавидят что чужих, что своих. – Она, вроде, вдова какого-то эльфского предателя. Или сестра… – задумалась одна из пленниц. – Да неважно все это. Цири понимала, что теперь градус ненависти к эльфам возрастет в их среде. Ее, полукровку, и раньше не признавала своей ни одна из воюющих сторон, что же случится теперь, когда в глазах одних она – генетический мусор, для других – дочь народа-захватчика? – Когда наш папа вернется домой, – говорила все та же женщина, поглаживая мелко дрожащую дочь по щеке. – Он не обрадуется, не увидев там нас. – Не бойся, ему сразу же найдут здесь местечко, – произнес кто-то в тишине. – Я видела, как мужчины дробили камень за одним из амбаров. Они будут привозить нас сюда партиями, одного за другим, заставлять работать до смерти, а после заменять следующими. Бесконечный конвейер для избавления от ненужных людей. – Социальная гигиена, – шепнула Цири себе под нос. Мадам Шаро не говорила с тех пор, как ее вернули в лоно общества. Когда женщины пытались узнать, где она пропадала, эльфка лишь плотнее сжала свои тонкие, но красивые губы. Живот продолжал болеть. Чем больше вопросов не получали ответа, тем сильнее Ласточку начинало мутить. Людей начали забирать под утро, до того, как объявили подъем. Никто не спал, даже долгая выматывающая дорога, полный потрясений день и растущая тяжесть в груди не позволила им погрузиться в забвение. Женщины смотрели в потолок или друг на друга, прокручивая в голове произошедшее. Никто не знал, чего ждать теперь. Один из офицеров Aen Elle пришел в ночи, чтобы забрать одну из женщин с собой. Его кожаные сапоги скрипели громко, голос гремел, подобно выстрелу из того самого пистолета, что лишил жизни несчастного калеку. Через полчаса он явился обратно один, захватывая с собой уже следующую, такую же напуганную и запутавшуюся. Женщин уводили по одной, и все остальные делали вид, что крепко спят, утомленные страхом. Все они знали, что эльфы не услышат их глухие протесты, понимали, что сопротивление сделает только хуже. Да и… Ни одной не успели объяснить, для чего именно их привезли сюда, для какой работы. Каждая из пленниц втайне надеялась, что труд ее окажется сносным, что она сможет пережить его за сытый паек. – Нет, не трогайте ее, я пойду с вами… – Руки! – крикнул эльф громко, вырывая дочь из цепких объятий матери. – Уберите свои руки! Тишина окрашивала барак на короткое время, через двадцать минут каждый вновь слышал шаги, видел, как подходят к очередной койке, расталкивая пленников. Когда дрожащего в страхе ребенка вытащили из рук матери, все молчали, никто не смел вступиться за них… Никто, но Цири не могла смолчать. – Почему вы не можете забрать их обеих? – спросила она, поднимаясь с места так резко, что голова Ласточки закружилась. – Посмотрите: да ей же лет восемь, она – ребенок. – Надо же, вы нашли здесь адвоката. О, не волнуйся, тебя тоже скоро заберут. Доктор велел привести тебя к нему лично, – отозвался эльф слишком вежливо, будто ему запретили грубить ей. Ласточка сомкнула губы, по сочувственным взглядам, обращенным к ней, понимая, что зря подала голос. Эльф ушел, увел и дочь, и мать в розовом обтягивающем платье, оставив за собой очередной поток тишины. На этот раз молчание давило сильнее, оно сжималось вокруг нее, оборачивая Цириллу коконом. В ту минуту Ласточке казалось, что лучше бы она слышала голоса в самой глубине своей черепной коробки. Фантомные, голоса людей, что давно покинули ее. Бабушка, отец, старший брат, скончавшийся от инфекции. Почему она так испугалась смерти, если уже была с ней знакома столь близко? Цири вновь вспомнила побелевшее тело Вильгельма, глухой стук, с которым оно упало на землю, биение собственного сердца, подгоняемое страхом. Мгновение, и жизнь покидает тело. Мгновение, и кровь ползет по белым камешкам гальки, змеясь, словно весенний ручеек. Офицер возвращался и возвращался, но Цирилла оставалась лежать на месте, ожидая, когда очередь дойдет и до нее. Женщины выходили, забирая с собой собственное дыхание, сердцебиение, и в бараке становилось все тише. Когда за Ласточкой явился все тот же разговорчивый эльф, внутри не осталось уже никого, кроме нее и мадам Шаро. За деревянными стенами восходило розовое солнце, и белый гравий алел в его лучах, будто весь окрашенный кровью. – Пошли, – сказал офицер, с излишней силой толкая ее в бедро. – Советую держать язык за зубами, Лапочка, когда будешь говорить с ним. – С кем? – слишком тихо, несмело спросила она. – С доктором Аваллак’хом, – бросил эльф громче, разворачиваясь к девушке спиной. – Живее, не отставай. Эльф уже не мог видеть ее, широкая спина, спрятанная за черной офицерской униформой, маячила перед глазами Ласточки. Мелкая дрожь снова пробежала по ее плечам, и Цирилла попыталась подавить ее, отвлекшись размышлениями. «Забор метра два, не больше, дальше идет колючая проволока», – подумала она, рассматривая местность. Всюду копошилась жизнь, из-за каждого угла слышались звуки. В бараках не было окон, но сквозь неплотно прилегающие друг к другу доски она видела, что внутри каждого работают желтые лампы, от света которых так сильно устают глаза. Люди выходили из некоторых, строились шеренгой и шли вперед организованной толпой. Может, их ведут на завтрак? Увидев на заключенных одинаковую белую форму, Ласточка закусила губу, испугавшись, что с языка сорвется писк отчаяния. Их обезличивали не случайно. Офицер больше не давал ей наставлений, его не занимала судьба очередной пленницы. Эльф остановился у двухэтажного здания, расположенного ближе всего к скрипучим железным воротам входа. «Труд делает свободным», – снова прочитала она на общем языке. Офицер отворил дверь, и Ласточке пришлось войти внутрь, оглядываясь. Здесь окна были, были и в узкой прихожей, и в коридоре, где напротив них виднелись одинаковые черные двери. Это место уже не напоминало тюрьму или лагерь, оно походило на дом. Цирилла не знала, какую из дверей ей следует выбрать, потому смиренно ждала, пока этим займется офицер. Эльф дошел с ней до конца коридора, притормозив у непрозрачной, тяжелой, зловещей. Табличку, украшавшую ее, Ласточка не могла прочитать. Она не говорила на эльфийском. Когда девушку впустили внутрь, Аваллак’х, добрый доктор Aen Elle, сидел в своем кресле напротив длинного широкого стола. Ладони его были сложены домиком, аквамариновые глаза потеряли интерес ко сну. Поверх формы на нем свободно висел длинный белый халат. Когда офицер отдал честь, доктор лишь кивнул, отдавая дань военной дисциплине. Дверь захлопнулась за спиной гостьи, и губы мужчины растянулись в довольной улыбке. Он ждал ее. – Здравствуй, – сказал он, и Цири будто обдало холодом. – Здравствуйте, – тихо ответила девушка, мгновенно опуская взгляд к полу. В этот раз руки его не прятались под кожаными перчатками, и Ласточка могла бы рассмотреть каждую венку, если бы только осмелилась поднять взгляд. Напротив стола эльфа стояло еще несколько стульев, но он не предложил Цири присесть, и та не желала рисковать, позволив себе вольность. Она стояла молча, сложив руки на старой юбке, пожелтевшей со временем. Сердце билось о ребра все быстрее, и жар приливал к лицу. – Ты выглядишь такой испуганной, – сказал он, улыбаясь, точно добрый друг, сосед, живший напротив много лет и видевший, как Цири выросла. – Я же не кусаюсь. Он встал, и Ласточка инстинктивно подалась назад, будто собираясь бежать отсюда. Она набрала в грудь больше воздуха, не позволяя себе закричать, и врач заметил это. Улыбка, захватившая его тонкие губы, стала шире, бесстыдней, и Цири заставила себя вновь опустить глаза к полу. Она не видела, но на лице эльфа отразилось удовлетворение от проявленной покладистости. – Мне доложили, что ты пыталась перечить офицеру, Цири, – сказал он, очевидно, прочитав ее имя на папке, лежавшей на столе. – Здесь так не принято. Он говорил с ней, будто с нашкодившим ребенком, с неимоверно тупым трудным ребенком, растягивая слова. Доктор остановился рядом, слишком близко к ней, будто так слова его лучше дойдут. Цири могла чувствовать его дыхание на собственном плече, оно проходило сквозь желтоватую ткань платья. Эльф обошел ее, его сапоги скрипели при каждом шаге, и Ласточка чувствовала, как силы покидают ее, как сильно хочется упасть на пол и плакать... Только почему? Такого с ней прежде не было. Мужчина не говорил ничего очевидно грубого, сыпал «советами» по поводу ее поведения, не поднимал на нее руку. А Цири чувствовала, как холодеет ее нутро. – Что со мной будет? – спросила она тихо. – Сэр, – ответил ей эльф. Цирилла подняла взгляд, заставила себя повернуться к нему лицом, чтобы посмотреть в аквамариновые глаза доктора, забыв все запреты. Он снова одарил ее улыбкой, чуть наклонил голову вбок, походя в этот момент на лису, примеряющуюся к одиноко гуляющему цыпленку. – Ты должна звать меня «сэр», Цири, – пояснил он. – Это – дань вежливости. Будто ты – хорошая девочка. – Что со мной будет, сэр? – спросила она, отводя взгляд. – Какая умничка, – проворковал он, изображая умиление ее сообразительности. – То же, что и со всеми этим добрым чудесным утром, Цири. Ты пройдешь медосмотр. Медосмотр? Она хотела спросить больше, но не успела, руки эльфа легли на ее острые плечи, заставляя стоять на месте. Аваллак’х наклонился вперед, пока Цири не поднимала головы, разглядывая покрытый лаком пол кабинета. Она чувствовала, какой теплой была его кожа, какими жадными – касания пальцев, сжимающих ее кожу под тонкой тканью платья. Почему она не надела плащ? Почему не пустилась наутек, когда эльфы явились забрать ее из родного дома? Цирилла стояла неподвижно, вперив взгляд в покрытый лаком деревянный пол. Он все еще блестел: был доделан совсем недавно. Пальцы мужчины ослабили хватку, и Ласточка готова была поклясться в том, что почувствовала, как он жадно втянул в легкие воздух, вдыхая запах ее волос. Мурашки прошлись по ее коже, и девушка отчаянно надеялась, что под одеждой их будет не видно. – Вшей нет, – сказал он тихо, будто самому себе. – Полагаю, ты – чистюля. Она не ответила, полагая, что это не нужно. Эльф громко хмыкнул, чувствуя, что Ласточка смущена его словами. Без лишних нежностей, лишней вежливости, он приподнял ее лицо за подбородок, давая тем самым разрешения взглянуть в свои холодные аквамариновые очи. Тьма плескалась в них, концентрируясь в точке расширенного теперь зрачка, и черный цвет формы, спрятанной халатом, оттенял их блеклый внутренний свет. – Можно мне… Можно мне проходить медосмотр у женщины, сэр? – спросила Цирилла слишком тихо. Она знала, теперь точно знала, что играет с огнем, что не следует этого делать, но терпеть его близость было невозможно сейчас. «Он больше, он сильнее, в его руках власть над этим местечком и надо мной», – думала Цирилла, невольно кусая внутреннюю сторону щеки. Она – никто в его глазах, никто в глазах солдат, чинно вышагивающих за этими стенами. Аваллак’х рассмеялся, едва ее робкая просьба слетела с губ. Когда он поднял руку, девушке показалось, что эльф собирается отвесить ей звонкую пощечину, отбросив к противоположной стене. Она инстинктивно дернулась с места, зажмурив глаза, и доктор ласково цокнул языком, обхватывая ее запястье двумя пальцами. Его холодные руки заскользили вверх, дойдя до начала рукавов. Три четверти… Почему она так любит три четверти? – Такая смелая с виду барышня оказалась робкой и стеснительной? – спросил он, выгибая бровь. – Или это только передо мной? – спросил он шепотом. – Персональный страх, очаровательно. Ты напоминаешь мне одну женщину… – размышлял эльф вслух, не отпуская ее руки из своей цепкой хватки. – Женщину, которую я любил когда-то. Ее сердце пропустило удар, Цири сглотнула слюну, скопившуюся под ее языком. Значит ли это, что теперь у нее будут проблемы с ним? Хватка эльфа усиливалась, он не отпускал ее, и взгляд доктора застыл, будто он вспоминал давно ушедшие годы. А все же, сколько ему лет? По эльфам сложно судить, они все выглядят молодо и величественно до глубокой старости. Несмотря на страх и тревогу, объявшую ее в этот долгий момент, Ласточка понимала, что Аваллак’х был красивым. Может, женщины не обделяют его вниманием, и ее, тощей получеловеческой девчонке, его никогда не привлечь? Это было бы ей на руку, то чего так хотелось. – Сэр, я… – шепнула она, чувствуя, что сжатое запястье окрашивается болью. – Да, знаю-знаю, – произнес эльф, будто очнувшись ото сна. – Опасаешься, что я могу воспользоваться положением. Как я могу? – спросил он, изображая обиду. – Я же врач. Это так некультурно, Цири. Я редко зову кого-то для личной проверки. Доктор не врал, этим утром он вызвал ее одну, в прошлом месяце другую женщину, чьи зеленые глаза тронули его сердце на плацу. Эльф наклонился снова, но Цири уже не решалась отшатнуться назад. Там – только стол, она упрется в его острый край и запищит от боли, а доктор лишь разозлится от ее бесконечной слабости. Пленница молчала, дожидаясь ответа, а Аваллак’х не спешил, находя в ее страхе садистское удовольствие. – Впрочем, это совсем не страшно. Давай, я покажу тебе свою любимую часть проверки, – произнес он, отходя к столу. Цири услышала скрип выдвигаемого ящика, и сердце ее снова забилось чаще в испуге. Ласточка радовалась тому, что расстояние, разделявшее ее и эльфа – увеличилось, но страх все еще занимал ее тело. Мурашки бегали по плечам, сбиваясь в стайку, девушка сдерживала нервную дрожь. Аваллак’х медленно, медленно и аккуратно натягивал на свои красивые белые руки медицинские перчатки из черного латекса. Он не показывал Ласточке на стул, не велел подойти к нему, сделал два шага вперед сам, вновь сокращая дистанцию. Его сильные руки толкнули ее назад, и Цирилла впечаталась в стену, больно ударившись выступающими лопатками. Боль пронзила ее, и Цири не смогла сдержать громкого всхлипа, слишком неожиданным оказался удар. Теперь не похоже на прием доктора, правда? – Это чтобы ты не дергалась, – сказал мужчина, прижимая ее к стене. – Тебе же лучше будет не дергаться. Его колено вклинилось меж ее тонких ног, заставляя Цири держать их раздвинутыми. Она заскулила, когда мужчина одной своей рукой сцепил вместе оба ее запястья, задрав их над ее головой. Ей хотелось плюнуть в него, начать рычать и кусаться, будто она уже не была человеком, но стала ядовитой змеей. Страх пробуждал в ней первобытный гнев, опасность заставляла желать дать сдачи, но сил не было. Живот снова начал болеть. – Я только посмотрю, сегодня только посмотрю, расслабься, – сказал он, наклонившись к самому ее уху, задевая его своими теплыми губами. О, Аваллак’х мог быть жестоким, и никто никогда не запретил бы ему, только сейчас эльфу казалось, что он держится в рамках. Цири продолжала вырываться из его рук, но ее слабое сопротивление не помогало. Это истощенное юное тело не могло тягаться с его: полным сил и здоровья. Пальцы доктора, обернутые латексной перчаткой, скользили вверх по ее бедру, задевая юбку. Чувствуя, как его касания подбираются к ней, Ласточка закричала. – Тише, тише, ты же большая девочка, Цири, тебе уже семнадцать. Неужели ты никогда не была у доктора? – Не трогай меня! – закричала она, скаля зубки. – Тише, спокойно, – продолжал эльф, не обращая внимания на протесты. Здесь, за этими дребезжащими электричеством стенами человеческого загона, редко можно было увидеть сопротивление. Даже здоровые с виду женщины старались сносить все молча, лишь бы выиграть себе лишний день жизни. Но не она, испуганная, маленькая и голодная... Тонкая желтовато-белая юбка оказалась задрана, пальцы эльфа прошлись по внутренней стороне ее бедра, после коснувшись там, где Цири никто не должен был трогать. Она вновь заскулила, будто от досады, будто все еще надеясь, что это прекратится само. Тщетно. Пальцы эльфа отодвинули край ее белья, открывая себе доступ к самому чувствительному участку ее розовой кожи. Ласточка вновь закричала, и эльф прижал ее к стене, сдавливая легкие. Жалобный писк сорвался с ее губ, и дыхание мужчины обожгло ухо девушки. Ей хотелось разорвать его на части, хотелось упасть и заплакать, и от избытка полярно разных эмоций Цири не могла перестать дрожать. – Тише, я только посмотрю, я же врач, – говорил он, шептал в ее ухо, будто это могло помочь. – Расслабься. – Не тронь меня… – Расслабься, – жестче повторил он, вдавливая пальцы. Но она не могла расслабиться. Пальцы эльфа прошлись по складкам ее кожи, и Ласточка почувствовала, что щеки ее покраснели. Лицо горело, ей хотелось кричать, хотелось плакать, биться в истерике, только шепот эльфа не позволял ей потерять рассудок. Пальцы Аваллак’ха погрузились в ее плоть, Цири заерзала в его руках, чувствуя, что вот-вот заплачет от смущения, избытка чувств, заполнивших ее. Он остановился, остановился, едва погрузившись в нее. – Надо же, какая ты хорошая девочка, – сказал он, внезапно ослабив хватку. – С тобой нужно нежнее, а? Эльф отпустил ее, слегка погладил по покрасневшей от смущения щеке. Его лицо оставалось лишь в нескольких сантиметрах от ее, мужчина поднес к губам руку и облизал пальцы, побывавшие в ней. Аквамариновые глаза сверкнули в полумраке комнаты. Цири застыла, чувствуя, что ее сейчас вырвет. Она же… Она же не была в душе с позавчерашнего вечера. – Ты очень милая девушка, Цири, и, я думаю, что ты и сама понимаешь это, – сказал он полушепотом, будто раскрывая ей свою тайну. – Ты же хочешь устроиться получше, да? Мне необходима помощница в лабораторию, и я… Не успел договорить. Цири продолжала приходить в себя, ее сердце колотилось все быстрее, ноги подкашивались под тяжестью событий. Ее тошнило и теперь, когда юбка старого пожелтевшего платья вновь закрывала ее коленки. В дверь постучали, и эльф нехотя отошел от нее, чтобы открыть тому, кто испортил столь интимный момент. Должно быть, здесь даже ему приходилось придерживаться строго регламентированного распорядка. – Я велел не беспокоить, – поприветствовал вошедшего доктор. – Сэр, простите за вторжение, но он прибыл, – произнес незнакомый Цирилле голос. – И не в лучшем расположении духа. – Я понял, встречу его, – холодно ответил врач. – Отведите узницу к медсестрам, возьмите дело со стола. Пусть возьмут у нее кровь, проверят легкие и поставят номер. Я… Не успел завершить обследование до конца. Доктор вышел, не сказав больше ни слова, будто Цирилла внезапно потеряла для него интерес. Быть может… Быть может, это лишь потому, что сюда, в его мрачный кабинет ворвались посторонние? Мог ли эльф стесняться своего влечения, мог он считать, что сородичи не поймут его похоти? Ласточка не знала, но мысленно благодарила всех известных ей богов. Офицер кивнул, хватая со стола ее личное дело. Цири увидела на нем свое фото, сделанное год назад в центральном парке. Она улыбалась там так… Так широко. Если бы знать о грядущем.