16-е октября 1976 года
Солнечная суббота в середине октября — обычно дело для Лондона. Последние деньки бабьего лета, тепло и сухо. Не грех прогуляться в парке, наслаждаясь ясным синим небом и солнышком, или уехать за город, но сегодня группу «Queen» ожидало важное светское событие — на сей раз EMI и «John Reid Enterprises» расщедрились на креативную промо-кампанию. Кто-то в маркетинговом отделе звукозаписывающей корпорации узнал название будущего альбома — «День на скачках» — и предложил устроить настоящий День на скачках, пригласив прессу. И хотя название не имело никакой отсылки к скачкам, так же как и предыдущий альбом - к опере, потому что были взяты из названий старых комедий Братьев Маркс (Фредди был большим любителем голливудского старья). Но Рид уперся - для молодежи отсылка к фильму не понятна, а Королева на Скачках - еще как. Визуальный ряд обещал получиться очень удачным. До выхода альбома оставался месяц, потому требовались промо-материалы для статей и интервью с героями события. В маркетинг необходимо вкладывать деньги. Группа Номер Один Британии (а значит, и всего мира) нуждалась в представлении сообразно своему «королевскому» статусу. Никто из парней никогда в жизни не бывал на скачках и не увлекался этими великосветскими игрушками, но назвался королевой — полезай в карету! Все согласились, что идея блестящая. Была назначена дата. EMI выкупила один из заездов на ипподроме в Кемптон-Парке. От участников группы требовалось не так уж много — посетить сие торжественное действо.***
Утром за чашкой кофе Роджер мрачно раздумывал о том, что сегодняшний день вряд ли подарит ему массу приятных впечатлений. Все шло как-то… не туда. Не по планам. Уже которую неделю он чувствовал себя в подвешенном состоянии. После той истории на афтерпати концерта в Гайд-Парке они с Фредом практически не разговаривали. «Привет-пока» — вот и все беседы. Роджер понять не мог, что произошло. Он не чувствовал за собой никаких особых грехов. Ну, может, ляпнул что-то по пьяни, но хоть убей, не вспоминалось ничего такого, что могло бы всерьез обидеть вечный двигатель по имени Фредди Меркьюри. Так почему Фред на него, как сквозь стекло смотрит? Иногда возникало желание подойти к зеркалу и убедиться, что Роджер Тейлор, барабанщик, веселый чувак и лучший друг Фредди Меркьюри (или теперь уже «бывший лучший друг»?) и впрямь не стал невидимкой. С личной жизнью тоже было не очень-то понятно. Раньше Роджер особо не озадачивался на этот счет. У него была девушка. И были многие, кто скрашивал ночи в отелях — да и как иначе, стоять у колодца и не напиться? Но после облома с прекрасной Доминик, посмотревшей на него тогда, будто на умственно отсталого, все изменилось. Положа руку на сердце, она не первая его послала. Неудачи на амурном фронте бывали и раньше, но еще никогда он не переживал их настолько тяжело. Толпы дураков с начала времен попадались на эту старую как мир женскую уловку — проигнорировать, чтобы заинтересовать по-настоящему, но тут точно было другое. Эта девушка на самом деле, и в том не было сомнений, не испытывала к нему никакого интереса. Роджер не оставлял мысли добиться ее, несмотря ни на что. Почему? Он и сам толком не знал. Зачем она ему? Нужна и все тут! Доминик Бейранд — прекрасная незнакомка с насмешливым взглядом больших черных глаз, с карамельной кожей, с копной смоляных вьющихся волос и с необузданным темпераментом, — была ему очень нужна! Родж почувствовал это, как только различил в толпе изящную тонконогую фигурку. Ощущение родного, своего человека накрыло его с первого взгляда и не отпускало. Он не мог ничего с собой сделать! Ему казалось, они с Доминик знакомы давно, и сейчас она просто не может его вспомнить. Но когда вспомнит, все будет... правильно. Роджер навел справки и раздобыл домашний номер телефона этой «экзотической бабочки». Француженка, личный секретарь Брэнсона (который, будучи молодым, энергичным и привлекательным мужчиной, теперь вызывал у Роджера страшную ревность). Умная, образованная, владеет несколькими языками… Фред был прав, это не вариант легкого съема. Тут надо потрудиться. Он начал звонить ей каждый день, стараясь застать. В первый раз Доминик долго не могла сообразить, кто он такой и чего от нее хочет. Он начал издали: «Есть пара вопросов, хочу записать сольный альбом, как встретиться с шефом…», но потом плюнул и просто пригласил ее в ресторан. Хорошо хоть, она трубку не бросила! Теперь каждый раз, когда он набирал заученный наизусть номер, возникало ощущение, что земля уходит из-под ног. Роджер напрягал все свое остроумие, все природное обаяние, но результат пока стремился к нулю. Хотя еще не вечер... Сегодня он собирался серьезно поговорить со своей подругой, Джо. Симпатичная и самостоятельная, она была занята собственными делами и проблемами, поэтому смотрела сквозь пальцы на его случайные измены. Эти вялотекущие отношения не особо тяготили Роджера — Джо без проблем выходила с ним в свет, когда ей позволяло время, и вообще была классной девчонкой (других Тейлор не держал). Но… нет, ничего серьезного не складывалось. Хорошо, что он не успел познакомить ее с мамой! Иначе бы та точно вынесла мозг им обоим на тему женитьбы и внуков. «Если лошадь, на которую я поставлю, придет первой, Доминик согласится со мной поужинать. Боже, помоги! А если все получится, я сразу же распрощаюсь с Джо», — такие мысли роились в голове Роджера Тейлора, эсквайра — успешного барабанщика, рок-звезды и почти уже совсем миллионера, — пока он заводил свою любимую «Альфочку», намереваясь забрать из дома красотку Джо Моррис и рвануть на эти чертовы скачки.***
Утро началось для Фредди не лучшим образом. Уже третью ночь он не приходил домой, зависнув у Миннса на Доувхаус-Стрит в Челси. И теперь, пока его… хм, любовник? Что ж, пусть так. Пока его любовник спал и видел сто пятый сон (Дэвид вообще любил поспать до обеда или даже подольше), Фредди в отвратительном настроении собирался на скачки в Кепмтоне. Миннси, конечно, считал, что Фредди Меркьюри безумно в него влюблен и посвящает ему одну песню за другой. Что их отношения — не дурацкая интрижка, которой давно следовало бы положить конец, а роман века. Ему настолько хотелось в это верить, что он закрывал глаза на очевидное — на самом деле его «экзотический цветок» пользуется им как угодно без оглядки на совесть. Честно говоря, Фредди уже трижды пожалел, что решился продолжить эти непонятные отношения, но все же было приятно, когда тебе смотрят в рот и ловят каждое слово. Когда любят тебя, а не блестящего рок-идола, в которого ты превращаешься, сделав шаг, отделяющий кулисы от нагретой софитами сцены. Забавно, черт побери! Порой Фредди чувствовал, что готов возненавидеть этого парня за то, что у него совсем нет гордости. За его слепую преданность. То есть, именно за то, что держало их вместе вот уже почти год. Бывало, в нем просыпалось садистское желание нарочно резануть побольнее. Пощекотать нервы им обоим. В конце концов, его никто не жалел, так почему он должен жалеть какое-то ничтожество? Однажды он дошел до того, что пригласил Миннса переночевать на Холланд-Роуд. Нарочно уложил его на диване в гостиной, прямо под дверью их с Мэри спальни. И что же? Наутро этот идиот не сбежал от него подальше, не устроил сцену, не плюнул в лицо. А вместо этого крепко и сладко продрых до одиннадцати, да еще согласился угоститься яичницей с тостами, которую приготовила Мэри… На маленькой кухоньке Фредди сварил себе кофе, умудрившись не обжечься и не угадить плиту. Вытащил из холодильника вчерашние сандвичи и в тишине и одиночестве сел завтракать, упершись взглядом в кирпичную стену за окном. День обещал быть теплым, солнечным и веселым, однако в мозгу крутились только тягостные мысли. Эта квартирка была настоящей дырой! Дырой, которую втайне друг от друга ненавидели они оба — каждый по-своему. Миннси скучал по их с Эвансом уютному гнездышку в Патни. Фредди догадывался об этом, хотя тот и старался не показывать виду. Сам же он надеялся отыскать в этом укромном уголке убежище. От чего? Наверное, от самого себя. От смятения, от стыда, от одиночества, от страшного чувства опустошенности. Но, не обретя того, что искал, чувствовал глухую, бессильную злобу, растущую день ото дня. Последние недели Джон и Брайан не могли взять в толк, какая кошка пробежала между ним и Роджером, хотя в чужие дела тактично не лезли. Один раз, еще весной, дело едва не дошло до скандала. Брай, прикинув, что пролетел с синглом на хорошие денежки, подколол Роджа. Мол, тот, примазавшись к успеху «Рапсодии», получил раз в двадцать больше, чем стоила его тачка. Правда, тему быстро замяли. Фредди не жалел денег, напишут новые песни — заработают еще! И Бри, и Джон, и Родж, да и он сам. Зато ему сразу стало спокойнее, когда Роджер возвратил Риду долг за «Альфочку». И теперь он не сомневался ни на минуту, что все финансовые проблемы остались позади. Концерт в Гайд-Парке заставил их почувствовать, что то, чем они занимаются, стало больше и важнее любых первоначальных ожиданий. Еще год-полтора назад такое масштабное шоу не могло присниться никому из них даже в самых ярких и радужных снах. Да, они видели толпы ревущих фанатов, заполняющих залы Америки и Японии, но Лондон… Покорить Лондон — это дорогого стоило! Парни радовались долго и бурно. Все, кроме Фредди. В нем как будто что-то непоправимо сломалось. Со стороны это было незаметно. Фредди как Фредди. Самый обычный. Может, только чуть спокойнее, чем всегда, — меньше говорит и фонтанирует идеями. Но на самом деле он был как мотылек, который устремился на свет в ночи и едва не сгорел в пламени костра — и страшно лететь дальше, и крылья опалены. Больше взбираться некуда — он на самой вершине. Внизу бескрайняя земля и острые зазубрины скал, по которым он, цепляясь зубами и сбивая ноги в кровь, полз наверх. Что делать теперь? Кого любить? Куда идти? Дальше пути нет. Только туда, в пустоту, в пропасть… Слова Роджера, что «твою Мэри склеит кто угодно» не просто кольнули в самое сердце — они оставили незаживающую рану, которую Фредди замотал толстым куском ваты и накрепко заклеил. Рана и сейчас тупо болела, но оказалось, с этой болью можно жить. Благо Джон и Брайан как будто ничего не заметили. «Кто угодно, даже ты…» Они с Роджером частенько ругались, но еще никогда банальные оскорбления, брошенные в пылу ссоры, так его не задевали. Родж до сих пор не понял, какой страшный удар ухитрился нанести. «Легко склеит»? Неужели она давала повод? Или это был просто неловкий и глупый укор ему самому? Но за что, черт подери?! Наверное, было за что.***
— Да, вот сейчас направо и потом прямо. Спасибо. Водитель в фирменной ливрее и перчатках посмотрел в зеркало заднего вида на пассажира и согласно кивнул. Роскошный «Роллс-Ройс» скользил по лондонским улицам, как дельфин по волнам океана — аккуратно, практически бесшумно, сверкая серебристыми отлакированными боками. В салоне движение практически не ощущалось. Звуки улицы не беспокоили ушей персоны на заднем сидении. «Роллс-Ройс» вез Королеву на скачки. Так, во всяком случае, расценили бы эту картину десятки тысяч фанатов. Наверное, еще полгода назад Фредди почувствовал бы себя Алисой в Стране Чудес, вольготно расположившись на белых кожаных сидениях арендованного авто. Конечно, ему и раньше доводилось ездить на этих чудесных машинах, которые соответствовали — да, правильное слово «соответствовали» — его ощущению мира, но сейчас он мог заказать на целый день «Ройс» с шофером, чтобы прокатить Мэри с комфортом и утереть нос засранцу Роджеру. Однако радость от этой эскапады быстро испарилась. И дело было вовсе не в машине. Дело в Мэри. Он ехал за ней. На их новую роскошную квартиру, которую он недавно купил и в которой не появлялся уже три ночи подряд, оправдываясь тем, что «до студии далековато добираться. Запись шла до поздней ночи, устал. Тут рядом есть милый отельчик — сойдет, чтобы выспаться...» Но долго так продолжаться не могло. Он не знал, что скажет, когда они встретятся. Как посмотреть ей в глаза? Стыдно? Нет. Скорее это какой-то мутный осадок разочарования. Весь месяц после фееричного концерта в Гайд-Парке он жил с этим нарастающим чувством, которое не мог погасить никакой успех. Разочаровываться в людях тяжело. Разочаровываться в себе — страшно. Мэри, которая столько пережила с ним. Мэри, которая посвятила ему так много времени и сил, все больше отдалялась. Приходя домой, он видел в ее нежных фиалковых глазах то испуг, то недовольство, то глубокую безмолвную печаль. Если раньше статус «девушки Фредди» был ей впору, то сейчас Мэри тяготилась им. Маленькая трещина, которая появилась в их отношениях одним дождливым субботним вечером, когда Мэри застала его за увлеченным рисованием голого Роджера, разрасталась день ото дня. Мэри больше не попрекала его той историей, но… почему-то ее портрета он так и не нарисовал. Не дошли руки. Любит ли он ее еще? Как-то раз она сказала, что он держит ее при себе, как будто она — его рука или нога. Да, именно так! Расстаться с нею, вычеркнуть ее из жизни — это как отрезать себе руку. Он врос в нее всей душой, но что-то важное ушло. Потерялось. И дыхание уже не замирает. Давно не замирает. А хочется, как в его новой песне, под которую не дышали сто пятьдесят тысяч тогда, в Гайд-Парке, чтобы «захватывало дух», чтобы «все внутри трепетало», чтобы «плакать от одного-единственного вдоха»… Любовь покидала их. Вытекала медленно, по капле, как вода из поврежденного сосуда. Может, это — очередной счет от Всевышнего? Еще одна расплата за недавний триумфальный взлет? Сколько их еще будет?.. Чем популярнее становилась «Queen» — тем больше охладевали отношения с Мэри. Казалось бы, после большого успеха «Bohemian Rhapsody» и наконец-то появившихся денег, им оставалось только счастливо пожениться, как Брайану с Крисси. Но именно теперь, когда все невзгоды были позади, они вдруг стали как будто избегать друг друга. Складывалось впечатление, что Мэри не радовало его новое положение богатого и известного человека. Она не была готова к такому. К постоянным светским мероприятиям, к тому, что у нее будут брать интервью. Она придумывала тысячу дурацких поводов, чтобы остаться дома или убежать с очередного раута при первой возможности. Ей не нравилось нарядно одеваться, наводить лоск и блистать среди воротил всех мастей, музыкантов и богемных халявщиков. В мае он с трудом уговорил ее пойти с ним на вручении премии «Ivors». После она прямо заявила, что чувствует себя не в своей тарелке среди расфуфыренных интеллектуалов и самодовольных богатеев. Ей не о чем с ними говорить. — Фредди, когда тебя спрашивают: «Кто твоя спутница?», ты каждый раз подбираешь слова, чтобы представить меня не той, кто я на самом деле, — продавщицей, не закончившей даже среднюю школу и за всю жизнь прочитавшей только пару книг. — Дорогая, что ты такое говоришь? Ты — самая умная из всех женщин, что я знаю. Уж точно поумнее многих идиотов и идиоток из Илинга. Нельзя же так! — Это именно так, Фредди. Когда все эти люди начинают рассуждать о том, что ваш новый альбом «имеет очень оригинальное концептуальное решение» и что «его поэтика навеяна мотивами постмодерна», а потом интересуются: «А Вы как считаете, дорогая?», у меня создается ощущение, что надо мной изощренно издеваются. Они говорят, что ты гениален, а я не знаю, что сказать… Я действительно не знаю.... Фредди так и не нашел подходящего ответа. Иногда его точила мысль, что эти многолетние стабильные отношения на самом деле нужны ему лишь как дань общественным традициям и для успокоения родителей. Хотя как раз его родителям Мэри Остин не понравилась с первого взгляда. Да и не могла понравиться, даже если бы была канонизированной святой. Англичанка — а не молоденькая парсийская девственница из хорошей семьи, — которая открыто живет с их сыном без заключения брака. Воистину, если на свете и есть большие снобы, чем англичане, так это парсы! На одном из семейных ужинов только что вернувшийся из тура Фредди был вынужден битый час выслушивать, что думает отец о его образе жизни, о двусмысленных интервью в прессе, о занятии музыкой, о выпивке и наркотиках, которыми наверняка балуются в их пошлой компашке… Отцу было противно, что в их дом то и дело наведываются журналисты. Ему претило, как выглядит его сын. Претило, что тот живет с английской шлюшкой. Но все это было еще цветочками по сравнению с вопросом матери, после которого Фредди испытал отвратительное желание двинуться прямиком в «Rods» или «Heaven» и снять первого попавшегося трансвестита. «Надеюсь, ты не вернулся к своим прежним фокусам?» Наверняка мать посчитала эту походя обороненную фразу совершенно невинной и долго не могла взять в толк, что привело его в такое бешенство. Но блядь, сколько можно?! Его всю жизнь будут отчитывать как ребенка за ту дурацкую школьную шалость? Видит Бог, он тогда не сделал ничего, чего не делали бы остальные в закрытом учреждении для мальчиков… Выслушав все это, Фредди холодно поблагодарил мать за вкусный ужин и, оставив несколько огромных пакетов с подарками, которые так долго и любовно выбирал в Японии, вышел из дому, аккуратно прикрыв дверь. Нет, родители никогда его не поймут! Говорить с ними было тяжелее, чем с японскими фанатками, не знающими ни слова по-английски. Они не знакомы с законами шоу-бизнеса. Им невдомек, насколько в этой среде смазаны границы нормального. Через год-два уже не придаешь значения тому, от чего поначалу волосы встают дыбом… После того случая он не наведывался к родителям около двух месяцев. Положение изменил только звонок Кашмиры, упросившей его зайти хотя бы на полчаса, потому что мама плачет каждый день, глядя на его фото. Нет, увы, если у него и была семья, то не здесь, не в этом симпатичном домике в Фултхэме. Фредди ни минуты не пожалел, когда официально сменил имя и фамилию. Фаррух Балсара — смешной мальчишка с торчащими зубами, холеный отличник и спортсмен — остался лишь на тех немногих черно-белых семейных фото, которые они успели впопыхах бросить в сумки тревожным утром двенадцатого января. Когда журналисты расспрашивали его о семье, Фредди невольно вспоминал два случая. Восемь лет назад мать не позволила ему поставить в комнате старое пианино, которое соседи готовы были отдать задарма. А пять лет назад парни едва не убились к хренам, когда, корячась и непечатно ругаясь, втаскивали в его квартирку тяжеленный рояль. Так кто же семья? Мог ли он назвать своей семьей Мэри? Еще совсем недавно он с уверенностью ответил бы: «Да, конечно!» Но сейчас был уже не уверен. … К тому времени, как «Ройс» добрался до дома на Стаффорд-Террас по уже образовывающимся пробкам, Фредди твердо решил: если сегодня он выиграет в забеге, то поговорит с Мэри. Честно и без обиняков, как она и просила его когда-то. Если проиграет — женится. В конце концов, Мэри все еще исправно носит кольцо с нефритовым скарабеем — его давний рождественский подарок. Символ вечной жизни у древних египтян. Пусть случай решит, станет ли это кольцо обручальным. И помоги, Господи!***
В то солнечное утро Джона разбудил сынишка, который достаточно шустро для своих года и трех месяцев вылез из кроватки, забрался к родителям и основательно напрудил прямо в их супружескую постель. — Робби, что ты наделал?! — вскричал двадцатипятилетний отец, подхватив на руки мокрого и, кажется, изрядно довольного собой карапуза. Робби был парнем что надо! Его неугомонность забавляла всех, но очень осложняла жизнь мамы, которая частенько оставалась одна с этим бегающим и разносящим все вокруг непослушным вихрем. Пришлось вставать и заниматься обычными утренними делами, хотя сегодняшний день был не совсем обычным. Джон никогда не бывал на ипподроме, потому предстоящее мероприятие казалось ему очень любопытным. Он звал Верон с собой, но она категорически отказалась, выложив кучу причин — важных и не очень. Вытащить Веронику куда-либо было не самой простой задачей. Проблема не в сыне — сына можно пристроить к родителям, можно, в конце концов, нанять няню! Но увы, Верон не любила светские тусовки. Ее место дома — таково было ее глубокое внутреннее убеждение. И надо сказать, ее это полностью устраивало. — Пошли, Робби. Дадим маме еще чуть-чуть поспать. Ты будешь кушать, да? Сын что-то промяукал в ответ и залепил папке кулаком по носу, одновременно пытаясь ухватиться за его роскошную волнистую шевелюру. Джон спустился на первый этаж, где находилась кухня, и «арестовав» сына в детском стульчике, полез в холодильник — поискать, чем бы поживиться самому и накормить буйного мальчугана, которому, конечно, спокойно не сиделось. — Что, воин? Придется нам с тобой варить кашу… — Джон улыбнулся и принялся лазить по шкафам в поисках кастрюльки и той банки с красной крышкой, в которой Верон держала овсяную крупу. Он до сих пор не мог привыкнуть к тому, что этот большой лондонский дом полностью принадлежит им. После всех трудностей, которые пришлось преодолеть, в это как-то не верилось. Получив гонорар за «Ночь в опере», Джон поделился с Вероникой планом. Он не хотел никуда переезжать. Дом находился, мягко говоря, не в лучшем состоянии, но уж слишком много всего было с ним связано. Правда, жить в маленькой квартирке на самом верхнем этаже не хотелось тоже. Еще в семьдесят четвертом, когда Вероника забеременела, Джон попросил у Шеффилдов небольшой заем, чтобы выкупить весь этот старый дом. С соседями он уже поговорил — все они были квартиросъемщиками. Пожилая владелица дома только обрадовалась перспективе от него избавиться, ей надоело заниматься проблемами жильцов — то замкнет электропроводку, то водопроводный кран потечет, то еще какая-нибудь ерунда. В принципе, денег требовалось не так уж много. Дом нуждался в основательном ремонте, но большую часть работ Джон мог проделать самостоятельно. Жизнь заставила его научиться многому. И потом, он ведь инженер! План был хорош. Вот только Норман тогда отказал ему бесцеремонно и резко. Что ж… честно говоря, Джон не очень-то и рассчитывал, что суровый босс проникнется его проблемами, но все равно остался неприятный осадок. На первые доходы от «Ночи в опере» он наконец начал выплачивать хозяйке деньги за дом и к началу семьдесят шестого расплатился полностью. Расплатился — и сразу же приступил к делу. Перепланировка, на удивление, потребовала не так много времени. Джим Бич помог оформить документы. Дальше все прошло как по маслу. Перекрыли крышу. Поменяли сантехнику и электрику. Полностью изменили конфигурацию внутренних помещений. Безусловно, ремонт продвигался не так быстро, как хотелось бы — изнуряющие турне и работу в студии никто не отменял. Часть дел пришлось переложить на наемных рабочих. Но любая свободная минута — и Джон уже что-нибудь сверлил, приколачивал или клеил. Они немного пожили у родителей Вероники, потом сняли квартиру в доме напротив. И вот, этим летом въехали в свое обновленное жилище. Оставались только кое-какие мелочи: где-то что-то подкрасить, где-то поклеить обои, обставить несколько комнат — словом, завершить интерьер. Но в целом, дом был готов. Супружеская спальня, кухня, гостиная сверкали новой мебелью, прекрасным паркетом, чистотой и новизной. Уже много раз Джон думал о том, что ему повезло встретить Веронику. Она уравновешивала его. Вносила в его бурную жизнь немного спокойствия и комфорта. Обычно парни радовались турам. Даже когда беспросветно ругались. Например, вчера на перекуре Роджер, сверкая хитрыми глазками, заявил, что завтра они с Фредом сто процентов помирятся, и вообще скоро тур. Джон, не любивший ссор, только улыбнулся в ответ. Часто они, уставшие от изнурительной работы и постоянных переездов, начинали вести себя, как пауки в банке, но всегда находился повод, чтобы, забив на все, вместе пропустить по рюмочке «Столичной». Туры были необходимостью. Джон старался получать от них максимум удовольствия, не исключая сексуальных приключений. Но ничего серьезного. Он был уверен, что ему не нужен никто, кроме жены. Он любил ее, обожал сына и всегда с радостью ехал домой. Это ли не счастье? Брай, Родж и Фред с радостью ехали в тур, он — из тура. И не променял бы эту радость ни на что и никогда. — Вот вы где! — Вероника в тонком халатике отсчитывала ступеньки деловитыми шагами. — Признавайтесь, кто из вас описал кровать? Джон, зачем ты взял его к нам? — Ну вот еще, взял! Сам залез. Представляешь, какой хулиган растет. Надо бы его уже переселять в детскую. — Джон улыбался до ушей, помешивая кашу. Робби, увидев маму, принялся оживленно гулить и протягивать к ней ручки. — Нет, зайка, сперва мы с тобой покушаем, а уж потом будешь играть с папой. Да, папа? — Да, мама. Но недолго. Ты не забыла, что сегодня я иду на скачки. Вдруг выиграю миллион. Посчитав, что каша готова, Джон потянулся за тарелками. Вероника медленно приземлилась на стул. — Честно говоря, уже забыла. Жаль. Я-то думала, мы сходим погулять всей семьей. Ты обещал ресторан… — Так поехали со мной! И в ресторан потом сходим. Оставим Робби няне. Сколько раз уже предлагал, давай найдем почтенную няню, как только доделаем ремонт. — Джон уже не в первый раз заводил этот разговор. Няня не только раз и навсегда решила бы проблему, с кем оставить сына, но и была бы хорошей компаньонкой Верон, пока он в туре. По два, три, четыре месяца одной с годовалым шалуном — шутка ли! Вероника остановила его резким движением головы. — Джон, это лишнее! Зачем нам няня? Я не работаю. Не стоит тратить деньги. И потом, посторонний человек в доме… нет уж! Нас всех мать воспитывала одна — и как-то обходилась. Джон разочарованно вздохнул. Чего еще ждать от степенного семейства Тетцлафф? — Ладно, я постараюсь освободиться побыстрее. Все равно с парнями мы увидимся послезавтра в студии, а по остальным я скучать не буду. Надоела эта вечно светящаяся, как кошачьи яйца, морда Рида. — Джон примирительно поцеловал жену. Сегодня, решил он, если ему повезет на скачках, надо будет купить Верон что-нибудь особенное. Например, кольцо с бриллиантом, которое он не мог себе позволить два года назад, когда делал предложение.***
— Крис, ну сколько можно?! Брайан ждал битый час, когда его жена наконец соберется. Она уже меняла третье платье, но, кажется, все равно была недовольна. — Обещаю, там не будет Елизаветы. Только мы, Джон Рид с невестой и несколько человек из его компании. Кого ты хочешь удивить? Мэри? Джо? — Ты же сам говорил, что там будут фотографы, — донесся из спальни раздраженный голос женщины, которая скорее всюду опоздает, чем покажется на людях в чем попало. — Не хочу выглядеть на фотографиях деревенской дурочкой. Пусть Мэри ходит черти в чем, ей, похоже, плевать, что ее бойфренд одет в сто раз лучше. А я так не могу. И потом, вдруг станет холоднее? Осенью в наших краях все возможно. А вдруг пойдет дождь… Крисси показалась из спальни и несмело покрутилась на месте. — Ну как я? Брайан отложил газету. Его жена была превосходна, но все равно что-то заставляло ее сконфуженно выжимать голову в плечи. — Ну вот, ты прекрасно выглядишь! Крисси поморщилась. — Я выгляжу нормально. В отличие от тебя с этой идиотской бородой. Брайан только хмыкнул в ответ. Не в первый раз Крис выговаривала ему за этот эксперимент. После концерта в Гайд-Парке, когда почти двухсоттысячная толпа затопила их обожанием, он был в полном экстазе. Они вышли на новый уровень — как будто взлетели в космос! Так далеко, куда еще никто не добирался. Брайан чувствовал себя первооткрывателем. Теперь впереди только звезды, только далекие и чудесные миры… Следующие три дня он провел в студии почти безвылазно, пытаясь выжать максимум из этой вспышки вдохновения. Подчас он забывал даже поесть, не говоря уж о таких, в сущности, совершенно необязательных процедурах, как бритье. И вот, как-то утром, рассматривая себя в зеркале, Брай решил, что наметившаяся бородка ему в целом идет. Его узкое и, как он считал, не очень-то красивое лицо, сразу стало ярче и солиднее. Правда, Крисси его энтузиазма не разделяла. Уже две недели она изо дня в день уговаривала его побриться. Сначала ласково, по-хорошему, а потом по-плохому. Теперь, ложась вечером в кровать, Брай чаще всего слышал прохладное: «Спокойной ночи», после чего Крисси отворачивалась и, уткнувшись в подушку, засыпала. На вопрос, что случилось с его молодой и страстной женой, был получен вполне четкий и однозначный ответ: — Меня не интересует секс втроем: я, ты и твоя борода. Брайан пока держал оборону. Честно говоря, отсутствие по утрам этого надоевшего до изжоги бритья его очень даже устраивало. И поспать можно было подольше. — Крис, может, ты уже отстанешь, а? Но она дула губки и всячески делала вид, что оскорблена таким наплевательским отношением к себе. — Мне не нравится твоя борода. Заруби это себе на своем длинном носу, Брайан Гарольд Мэй! Мне неприятно чувствовать на себе ее. — Вот и все, что он слышал. Уже сидя в такси, Крисси вдруг предложила: — А давай договоримся. Я сегодня сделаю ставку. Если выиграю — ты сбриваешь эту чертову бороду. Если нет, я так и быть потерплю, пока ты сам не поймешь, что это — ужас и кошмар. Мигом припомнив все, что он знал про теорию вероятности, Брайан с легкостью согласился. Если он ничего не путает, шанс Крисси на победу был примерно один к тридцати шести. Неплохая возможность наладить отношения, не жертвуя бородой. — Окей, по рукам. Но смотри, мы договорились железно! — с веселой улыбкой Брайан отдал судьбу своей бороды на милость Бога.