Ежевичный король

      – Замок уже видно, – сообщил Зердас, подъехав к окну кареты.       Ансель выглянул в окно, но из него ничего нельзя было разглядеть. Всё тот же лес и каменистые склоны.       Он мог бы приказать остановиться, выйти из кареты и сам посмотреть на замок Вендрисс, но это замедлило бы их путь, к тому же, он всё равно увидит замок, пусть и чуть позже.       Ансель отвернулся и снова занялся чтением свитка из тех, что были найдены в палатке из золочёной кожи. Лотар сначала забрал все свитки и книги себе, видимо, надеясь обнаружить в них некие тайные знания. Но все те книги, что хранил при себе Тивех, описывали путешествия и чужие земли, далёкие и близкие. Что удивительно, среди книг были и написанные на языке Гессема, и на языке Красных Холмов, и даже на языке, которого Ансель вовсе не узнавал. Видимо, дух, которым Тивех был одержим, мог понять любой из человеческих языков или же позаимствовать нужное знание из чьей-то головы. Убедившись, что в книгах нет ничего для него ценного, Лотар передал их историкам, а Ансель, в свою очередь, позаимствовал свитки у историков. Надо же было чем-то развлекать себя во время долгого пути домой.       Все прочие легионы уже давно ушли на восток. Некоторые уже, наверное, вернулись в родные земли, в приграничные Воргану и Астолат, а какие-то, быть может, достигли и срединных земель. Ансель же остался далеко позади вместе с подводами, которые везли тяжело раненых.       После сражения у Манар-Леех его здоровье так и не восстановилось. У него ничего не болело, но чувствовал он себя таким слабым, словно его морили голодом несколько дней. После каждой небольшой прогулки, например, вроде той, когда он с Зердасом дошёл до середины лагеря, чтобы посмотреть на тело Тивеха, ему приходилось несколько часов лежать в постели, восстанавливая силы. Иногда от малейшего напряжения у него начинала идти носом кровь.       Он поправлялся, но очень медленно. Сейчас, спустя месяц с небольшим после битвы, он уже мог проехать около часа верхом. Обычно он так и делал после завтрака, а оставшийся путь продолжал в карете.       Он не выносил маленьких закрытых помещений, так что открывал в карете все окна, но стены и потолок через какое-то время всё равно начинали давить, Анселю делалось плохо, и вся их процессия останавливалась. Гаата настаивала, что как только они выберутся из степей, королю следует не продолжать путь, а остановиться в одном из городов Астолата и пожить хотя бы с десяток дней в полном покое: без поездок верхом, без тряски в карете, без непрестанных остановок и водопоев, шума лагеря, без холодных степных ветров и осенних дождей. Она считала, что если Ансель сможет по-хорошему отдохнуть, то они эти десять дней легко отыграют позднее – ведь Ансель, как то было раньше, сможет подолгу ехать верхом.       Блай Нимандер вынужден был уехать с первыми из легионов – в столице его и верховного короля, победителей Орды, ждала торжественная встреча. Блай хотел, чтобы Ансель был там с ними, ведь без его «ящериц» победы могло не случиться, но он же говорил, что Анселю стоит оставаться в тени. И без того слишком много разговоров велось о его волшебных силах, а о подвигах солдат из Полосы, о Двенадцатом и Третьем легионах и коннице Имассера, уже сложили песни. Ансель иногда вспоминал то уличное представление, что они смотрели вместе с Блаем на Белильном островке, и думал, что же теперь ставят артисты, какие ещё приключения ждут отважного генерала Нимандера и маленького ежевичного короля.       Но даже в те несколько дней, что они стояли общим лагерем в степи, Ансель почти не видел Блая. Тот лишь однажды навестил его, а когда уезжал, даже не смог проститься сам – передал всё через Савара. Через него же он предложил Анселю остановиться в его замке в Астолате, чтобы отдохнуть и поправить здоровье. Замок Вендрисс находился в двух днях пути от границы, в большой горной долине, одной из немногих плодородных в Астолате.       Ансель увидел замок, когда их колонна остановилась, чтобы пообедать, и он наконец выбрался из надоевшей кареты.       Замок возвышался на дальнем краю узкого изогнутого озера, занимавшего чуть не треть долины. Озеро было окружено деревеньками и городками, и даже замков на его берегах стояло целых пять. Но Вендрисс был самым большим – с высокими мощными стенами, спускавшимися прямо в озёрную воду и белыми башнями под яркими черепичными крышами. Берега возле замка были красными; это листья знаменитого астолатского винограда алели перед тем, как опасть.       Астолат, как и Звёздный берег, был горным краем, но был совсем на него не похож.       Под вечер, когда они были совсем близко от Вендрисса, Ансель несмотря на возмущение Гааты снова сел в седло. То ли он начал поправляться, то ли мысль о замке Блая придавала сил, но обычного для вечера упадка сил у Анселя не было, наоборот, ему хотелось пустить коня рысью и пролететь скорее то расстояние, что отделяло его от замка.       Они ехали вдоль виноградников, и было видно, что склоны не сплошь красные: виноград был высажен рядами, а меж рядов виднелась светлая, почти белая земля.       Места были странно-красивые, тревожные…       Замок всё рос и рос, и Ансель уже мог разглядеть гербы, высеченные над воротами и на башнях, и это не были гербы Нимандеров. Блай приобрёл этот замок около пяти лет назад и, видимо, не позаботился о том, чтобы сменить гербы.       Управитель замка, слуги и небольшой гарнизон вышли встречать короля Полосы за ворота. К его прибытию были накрыты столы и приглашены музыканты, но Ансель, съев лишь немного запечённого мяса и выпив вина с пряностями, удалился в отведённые ему покои.       Проснулся он после полудня следующего дня и даже заподозрил, что Гаата подсыпала ему чего-то в питьё, но она клялась, что это не так и дело было всего лишь в тишине, горном воздухе, покойной постели и уютной комнате.       И в замке, и в окружающих деревнях Анселя приняли хорошо. Сначала, когда он выезжал на свою ежеутреннюю верховую прогулку, на него косились настороженно, даже боязливо, но через несколько дней – просто почтительно снимали шапки и провожали взглядами.       Анселю нравилось в замке, нравилось гулять в маленьком саду за стенами, или выбираться в красные виноградники, или подниматься на лежащие выше них луга. Иногда, сев за стол у открытого окна, чтобы разобрать письма, он замирал и подолгу смотрел на озеро и серовато-зелёные склоны на другой стороне. Они уже утратили яркость – близилась зима, – но всё равно напоминали о доме, об одиноком замке на другом конце страны, о месте, куда он боялся вернуться.       Он мог сидеть так долго, пока что-то: громкий крик птицы или всадник, показавшийся на дороге, – не отвлекали его. Тогда он возвращался к письмам. Больше всего писем приходило из городов Полосы и из Тарсии. В Полосе жизнь шла своим чередом, даже если и не совсем безоблачно, то спокойно. Отилия подрастала, мать выискивала удачные партии для остальных детей, интриги при дворе плелись…       Самыми любопытными оказывались письма Ирмина и матери. Ирмин не доверял даже шифру и излагал свои мысли настолько неопределённо и витиевато, что Анселю всякий раз приходилось догадываться, что же он имел в виду. Мать шифром не пользовалась, но её письма напоминали бессмысленную болтовню придворной сплетницы; она писала о сотне вещей сразу и ни об одной серьёзно. В её устах даже смерти приобретали оттенок легкомысленной чепухи, о которой она решила написать со скуки. Но Ансель легко находил в этом потоке слов важное и нужное ему.       Новости из Тарсии и новостями-то не были; Ансель знал, что всё именно так и произойдёт. Лотара всячески восхваляли и называли спасителем государства, Блай тоже получил свою долю почестей, а об Анселе верховный король упоминать не любил. Некоторые из его ближайшего окружения даже говорили, что нежный юноша из Полосы был так потрясен картиной битвы, что слёг на много дней и поэтому не смог прибыть в Тарсию вместе с остальным войском.       Анселя это задевало, но не сильно. Он давно понял, что быть слабым безопаснее.       При дворе верховного короля решалось, кто же сейчас получит завоёванные земли торговых городов. Занять их отправили два легиона под командованием двоюродного дяди Лотара, но было понятно, что правителем этих земель его не сделают, и каждая фракция при дворе пыталась устроить так, чтобы место досталось удобному для них человеку.       Немногочисленные письма из Тэлы и бывших земель торговых городов говорили, что рассеянная Орда снова собирается в небольшие отряды. Серьёзной опасности они пока не представляли, но многие опасались, что в эту зиму набегов на Тэлу, Воргану и, быть может, даже Астолат будет много. У Орды не было запасов: те небольшие, что они вывезли из торговых городов, были потеряны вместе с разбитым обозом. Голод погонит их на города Вечного королевства. У них просто нет иного выхода. Красные Холмы слишком далеко, как и города за лесом, таких переходов израненой Орде да ещё без руководства богини не вынести; горных племён не осталось, вместо их крепостей и деревень остались лишь руины; торговые города разорены, их житницы опустошены. Остаётся только Вечное королевство. Граница с ним проходит по равнине – легко совершить набег, легко найти места, где можно просочиться меж крепостей вглубь страны и добраться до слабо защищённых деревень и городов…       Ансель искал в письмах упоминания о возрождении культа Трёхликой богини, но она, кажется, исчезла окончательно. Степняки поклонялись ей по-прежнему, как то было уже много столетий, но в культе не было былой силы. Они могли хоть сколько угодно долго возносить свои мольбы божеству и приносить жертвы – их никто не слышал.       Пребывание Анселя в Вендриссе затягивалось. Пару раз отъезд откладывали они с Гаатой, чтобы ещё отдохнуть, дважды приходили дожди, и в итоге вместо десяти дней Ансель прожил в замке Блая Нимандера уже двадцать два. Он почти полностью поправился, и предлога жить здесь дальше не было, но Анселю не хотелось уезжать, так здесь было покойно.       Он любил именно такую жизнь – тихую и простую. Он никогда не хотел быть не то что королём, он, наверное, даже в своём замке не хотел бы по-настоящему править и нашёл бы того, кто занимался бы делами вместо него. А сам он ездил бы верхом по лесам и горным лугам, посещал города, в которых раньше не был, осматривал бы сады и дворцы, может быть, поехал бы за море, в Гессем и дальше, выезжал бы лошадей, охотился, читал про чудеса, что есть в мире, проводил долгие часы в постели с любимым человеком и не боялся за свою жизнь…       Сейчас между ним и Бессой лежали тысячи лиг, и даже если он и читал письма и отправлял в ответных свои указания, всё это не задевало его, было слишком далеко… И ему не хотелось возвращаться назад, к советам, интригам, противостоянию людей и дворов.       Он понимал, что не может оставаться в Астолате вечно. На другом конце страны жили его поданные, о которых нужно было заботиться, хотел он этого или нет, но Ансель всё оттягивал и оттягивал отъезд. А потом пришло письмо из Тарсии, где говорилось, что верховный король отправил Блая Нимандера на запад, чтобы защитить приграничные города от новых нападений кочевников. Он снова отдал ему под командование все легионы Ворганы и Тэлы.       Письмо было отправлено из Тарсии восемь дней назад, значит, Блай уже был в дороге.       Ансель решил, что дождётся его здесь. Блай знает, что он живёт в Вендриссе. Знает, что это одна из редких для них возможностей встретиться, а потом… А потом они окажутся на противоположных концах страны, может быть, на долгие годы.       Через день пришло письмо от Блая. Он говорил, что направляется на западную границу и просит его величество короля Анселя не покидать замок до его прибытия.

***

      Как ни хотелось Анселю выбежать во двор встречать Блая, как он делал это в Ортигерне, когда приезжали гости, он должен был ожидать в одном из залов для приёмов, а Блай должен был явиться и поприветствовать его. Так как Ансель был королём, то становился в большей степени хозяином замка, чем сам Блай.       Ансель сидел в зале в окружении небольшого кружка своих придворных, а Блай вежливо раскланивался перед ним и спрашивал, понравился ли ему замок и нет ли у него каких пожеланий, потом пересказал кое-какие столичные новости, а потом Ансель, посчитав, что этого для соблюдения приличий достаточно, сказал, что хочет обсудить с генералом государственные дела наедине. Его свита и люди Блая вышли.       Ансель сидел на высоком кресле, которое напоминало трон, потому что стояло на небольшом возвышении с тремя ступенями. Он хотел встать и подойти к Блаю, но не успел. Тот в несколько быстрых шагов оказался рядом и рухнул на колени перед Анселем.       – Я так скучал по тебе… – прошептал, почти простонал Блай. – Так сильно скучал. Ты был рядом, а я…       Ансель нежно, успокаивающе гладил его волосы. В том, как Блай упал рядом с ним на колени, как теперь судорожно обхватывал его руками, как тяжело дышал, было что-то близкое отчаянию. Анселю не нужно было проникать в его мысли, как он делал это со своим Кругом, чтобы понять, что Блай, как и он сам, измучен. Да, Блаю не приходилось вытягивать из земли камень, или говорить сразу с сотнями «ящериц» в мыслях, или отпускать человека в смерть, – но всё равно истощён. Бессонные ночи, тяжелейшее напряжение, битва, долгие переходы, забота о переброске войск и лечении раненых, и ещё наверняка придворная грызня, в которую его вовлекли те, кто начал в Тарсии делить победу и завоёванные земли, – всё это истощило его и выпило силы. Блай никому бы не показал своей слабости, но Анселю – мог.       – Всё, что будет дальше, – не имеет значения, – сказал Ансель, перебирая его пряди. – Ни одна из войн прошлого не сравнится с той, что выиграл ты. И, может быть, ни одна из войн будущего.       – Ты счастлив?       Блай произнёс это так сдавленно и тихо, что Ансель не был уверен, что не ослышался.       – Ты спрашиваешь, счастлив ли я?       – Да, – Блай выпрямился и посмотрел на Анселя. – Счастлив?       – Мне стало легче, – ответил Ансель. – Я теперь не мучаюсь по ночам от страха, что Орда захлестнет мои земли, мой дом… Я счастлив и даже горд, что мы смогли спасти тысячи жизней, наши королевства… Но ты ведь не про это спрашиваешь, да?       – Я спрашиваю про тебя.       – Король не может быть счастлив, – отрезал Ансель, который не хотел говорить про счастье, про то, что будет дальше. Это ранило, а кто захочет новых ран?       Он поднялся на ноги и, подобрав полы длинного торжественного одеяния, сел на одну из ступенек у подножия трона.       Блай потянулся к нему и поцеловал.       Да, он скучал, тосковал, думал о нём, желал, томился… Всё это было в его поцелуе. А ещё, словно слабая горечь, – усталость человека, который взвалил на свои плечи слишком много.       Ансель внимательно осмотрел его лицо, даже ощупал, точно не доверяя глазам, обвёл кончиками пальцев губы, брови, чуть припухшие от холодного ветра веки, смахнул с волос дорожную пыль.       – Вы должно быть устали, генерал Нимандер, – сказал Ансель, чуть улыбнувшись, – от Ниферна до замка четыре часа пути. Отправляйтесь в свои покои и скажите, что нуждаетесь в отдыхе. А в моих покоях вас будет ждать горячая ванна, не менее горячий обед и, возможно, ещё кое-что…       Блай невольно рассмеялся.       – Мне сказали, тебе отвели комнаты с журавлями? – спросил Блай.       – Да, там журавли на гобеленах.       – Тогда нам повезло. Туда ведёт потайная лестница из моего кабинета.       – Я знаю.       – Откуда?! Даже мой управляющий не знает!       – Твой замок сложен из камня. Я знаю его лучше тебя, – улыбнулся Ансель. – Ты придёшь?

***

      Конечно же, Блай пришёл.       Ансель, оказывается, превратил маленькую комнатку, примыкавшую к его спальне, в купальню. Комнатка эта предназначалась для личных слуг, которые должны были спать рядом с господином, чтобы исполнять его пожелания в любой час дня и ночи, поэтому пол и стены были самыми простыми, каменными, без деревянных панелей и тем более гобеленов, и стёкла в узких оконцах были плохими: мутноватыми, с пузырьками. Но Анселю и не нужно было много: в середине комнаты появилась глубокая деревянная бадья, такая большая, что даже высокий мужчина, вроде Блая, мог бы сидеть в ней, вытянув ноги; в промежутке меж окон уместился умывальный стол с серебряным кувшином и зеркалом, а по углам – поставцы для свечей и две жаровни на высоких ножках. Плохо обточенные плиты на полу были укрыты циновками.       – Тебя точно не хватятся? – спросил Ансель, распуская шнурки на куртке Блая.       – Я сказал, что буду спать.       – Днём? Тебе поверили?       – Мы оба дня мало спали, выезжали затемно… Поверят.       – Ты мало спал, потому что торопился ко мне? – Ансель наклонился к уху Блая и прикусил мочку.       – Да, я боялся, что мы разминёмся. Что моё письмо тебя не застанет, и ты уедешь из замка… И что мы не увидимся… Я не знаю, сколько месяцев. Очень-очень долго.       Когда Блай наконец опустился в горячую воду, от которой пахло цветами и совсем чуть-чуть лимонным маслом, Ансель устроился рядом – прямо на полу. Он положил одну руку на край бадьи, а другой растирал уставшие, закаменелые плечи Блая.       – Иди ко мне, сюда, – сказал Блай, поймав Анселя за запястье.       – Нет! Я знаю, чем всё закончится, если мы вместе, голые, окажемся там… Слишком быстро. Я не для того ждал тебя несколько месяцев!       – И что ты хочешь сделать? – спросил Блай, убрав прядь волос, упавшую Анселю на щёку. Тот снял и корону, и крупные заколки с изумрудами, пока ждал Блая.       – Хочу исцеловать тебя всего… Хочу, чтобы ты сходил с ума от желания в моих руках, чтобы молил меня. И хочу, чтобы ты навсегда запомнил этот день. Чтобы каждый раз, когда ты будешь приезжать в этот замок, не мог думать ни о чём другом кроме как о том, как любил меня здесь.       – Я и так не забуду.       Во взгляде Блая печали было больше, чем нежности. Он разглядывал Анселя так, словно смотрел впервые, словно пытался отыскать нечто новое, никогда не виденное за искусной маской нечеловечески красивого лица, проникнуть в опасную темноту мыслей, таившихся за этим бледным лбом.       – Ты обрезал волосы? – спросил Блай, проводя рукой по влажным от поднимающегося пара прядям.       – Два месяца назад. Они уже снова отросли.       – Я не помню, – Блай бессильно опустил руку в воду. – Я тогда видел тебя едва ли не каждый день и не заметил. Я даже…       – Если ты думаешь, что меня это уязвляет, то ошибаешься, – не дал ему договорить Ансель. – Тебе в эти месяцы пришлось тяжелее, чем многим…       – Не тем, кто остался лежать на поле под Манар-Леех. Ты ведь не видел… – выдохнул Блай. – Не видел, сколько…       Ансель покачал головой. Да, он потерял тогда сознание, а потом и вовсе не выходил из своего шатра кроме одного случая, но он видел – видел равнину под Манар-Леех глазами людей из Круга. Бескрайнее поле трупов. Потом на нём стали разводить костры, пытаясь сжечь тела, но вряд ли сожгли и десятую долю. Через день легионы спешно собрали свои лагеря, убегая от заразы, которая неизбежно должна была распространиться в тех местах, потому что туда отовсюду слетались птицы и насекомые, сбегались грызуны и звери, а смрад исходил такой силы, что, если оказаться по ветру, он ощущался за несколько лиг.       Ансель прижался губами к виску Блая:       – Хотя бы сейчас не вспоминай об этом. Я хочу, чтобы хотя бы сегодня ты был со мной… Я знаю, что многого прошу, – шептал он. – Даже невозможного. Я сам столько раз говорил тебе, что я король, и не могу не быть им, даже когда ты целуешь меня… Но сейчас я прошу: забудь о том, кто ты, Блай Нимандер, иначе это раздавит тебя.       Ансель провёл рукой по груди Блая, скользнул ниже, под воду, сначала к животу, потом к пока ещё мягкому члену. Ансель водил по нему пальцами, изредка сжимал, очень нежно, едва заметно, и они с Блаем оба смотрели, как под слоем воды орган твердеет и наливается, темнеет, растёт от столь малых прикосновений.       Ансель слышал, как изменилось дыхание Блая, видел, как напряглись мышцы на его смуглом худом животе. Он рассмеялся, убрал руку и плеснул водой на волосы Блая.       – Сначала я помогу тебе отмыться от пыли…       Он потянулся за мисочкой, в которой был приготовлен порошок из мыльного корня, смешанный с ароматными травами.

***

      Блай уснул в его постели, а Ансель не мог спать. Была середина дня, и сколько бы сил они ни потратили, любя друг друга, этого было недостаточно, чтобы его сморило.       Он тихо оделся и вышел из комнаты. Блай привёз с собой с десяток писем от людей Анселя в столице, и теперь их предстояло прочитать. Он читал и одновременно прислушивался к тому, что происходило за соседней дверью. Он хотел быть рядом, когда Блай проснётся, он боялся упустить даже миг из того времени, что они могли провести вместе.       Блай сказал, что уедет завтра утром. У него был приказ короля, и он должен был отправиться к легионам, охранявшим северо-восток. В Астолат он приехал самовольно, под предлогом того, что ему нужно побывать в собственных землях, но Ансель не сомневался – слухи до Тарсии и дворца донесутся, и вскоре Лотар узнает, кого на самом деле навещал Нимандер в Астолате.       Меньше одного дня вместе, а дальше… А дальше могут пройти долгие месяцы и даже годы, потому что у каждого из них – свой долг.       Ансель услышал, как шевельнулся Блай, и вернулся в спальню.       Блай смотрел на него, и взгляд не был потерянным, сонным, как у человека, который только что проснулся. В нём был та ясность и зоркость, которая делала Блая непохожим на других людей. Он всегда видел как будто бы больше.       Ансель молча лёг рядом с Блаем и обнял его, положил голову на грудь и замер, слушая мерный стук сердца.       – Знаешь, – произнёс Блай после долгого молчания, – иногда я хотел, чтобы эта война не кончалась. Не по-настоящему… Конечно, я не хотел затяжной войны, хотел решить всё одной битвой… Но я думал о том, что если всё закончится, ты вернёшься в Бессу, и я больше не увижу тебя. Я сам себе был отвратителен, когда думал такое, но… С того дня, как я увидел тебя рядом с Эмондом, я хотел быть с тобой.       – Я тоже думаю об этом, и не могу перестать… Меня ждёт Полоса и моя дочь. Я должен быть там. А ты должен быть здесь, на границе. И даже если ты будешь не с войском, то в Тарсии или здесь, в Астолате. У тебя есть Дом ящериц, но часто ли ты сможешь туда приезжать?       – Нечасто. Не чаще, чем ты в Тарсию, – ответил Блай.       Ансель вздохнул, владыки Полосы навещали столицу верховных королей редко, раз в несколько лет. Эмонд за всю свою долгую жизнь был там лишь четырежды.       – Я хотел остаться в столице до твоей свадьбы, – сказал Ансель. – Дождаться её, а потом уехать домой… Но сейчас я не хочу. Буду поддерживать слухи о своей тяжёлой болезни, чтобы у меня была причина пропустить торжества. Не хочу, чтобы Лотар подумал, что я к нему непочтителен.       – Так будет лучше, – только и сказал Блай.       Ансель сжал его ладонь.       Он вспомнил, как сам ещё недавно, когда только приехал в Тарсию, думал о том, что придёт на свадьбу Блая, чтобы тот, увидев его рядом с принцессой, понял, кого он по-настоящему любит. Сейчас Ансель понимал, что в этом наивном и детском желании восторжествовать над Деборой не было ничего, кроме ревности, низости и зависти, ужасной зависти к той, что получит Блая, сможет быть с ним, следовать за ним, жить в его домах и замках, ходить с ним под руку… Сейчас ему было всего лишь больно и горько… Потому что она получит его, не он. Она.       – Когда ты думаешь вернуться в Полосу? – спросил Блай.       – Уеду отсюда через день или два. Но передвигаться мы будем медленно – я же болен. На Праздник Зимы, быть может, буду в Тарсии, но не задержусь там долго.       – Я завтра еду в замок деда, навестить его и родителей. На пути назад, это будет через пять дней, я мог бы снова заглянуть сюда, если ты… Если ты всё ещё здесь будешь.       Ансель молчал. Лицо его было напряжённым, словно он что-то высчитывал.       – Тебе, должно быть, это унизительно, – произнёс Блай. – Ждать меня в каком-то замке в глуши ради одной ночи.       Ансель приподнялся. Глаза были опущены, Блай бы сказал, что стыдливо – если бы думал, что Анселю Ортигерну вообще знакомо это чувство.       – Я знаю, что такое унижение, – произнёс Ансель. – И это вовсе не ждать того, кого любишь и кого можешь не увидеть потом несколько лет.

***

      На следующее утро Ансель из окна одной из башен смотрел, как отряд Блая уезжает по дороге вдоль озера, той самой, по которой прибыл он. Удивительно, но несмотря на холода, листья с виноградников так и не облетели, и склоны до сих пор были алыми.       До родового замка Нимандеров, по рассказам, мрачного и неуютного несмотря на все новые перестройки, отсюда было чуть больше дня пути. Блай сказал, что приедет через пять дней.       Конечно же, Ансель его дождётся. Всего лишь пожить пять дней в уже чуть ли не родном замке… Он бы сделал куда больше ради того, чтобы ещё раз увидеть Блая.       С ним было больно расставаться, когда он уезжал из Бессы, но теперь было стократ хуже, теперь, когда они провели столько дней и ночей вместе, по-настоящему вместе, когда они оба знали цену своего чувства.       Ансель смотрел на долину, пока отряд не скрылся в поднимавшемся от озера тумане, да и потом смотрел дальше на запад, где за чередой горных вершин лежали степи. Ансель чувствовал покой этого мира. Богиня породила в нём возмущение, ощущавшееся, как душная предгрозовая тьма на горизонте, но теперь её не было… Это не значило, что мир стал простым. О нет, это был древний мир, полный загадок и отголосков утраченной магии. Волшебство таилось под верхними его слоями, кружило, как рыба в омуте, невидимая и тихая. Оно было много, много больше, чем те простые вещи, которыми овладел Ансель, и как будто бы ждало, когда же сможет явить себя во всей силе.       Он вспомнил слова Тивеха, змеиный шелест в своей голове.       Ты как врата и можешь привести в этот мир что угодно, кого угодно.       Ансель понимал свою роль. Она была столь же ничтожна, как роль Эмонда: дать своё семя и умереть. Он – не волшебство, не сила, не цель, он лишь мост, переброшенный над бездной, по которому древнее колдовство проникло в будущее. И если он уже дал тайной ветви прорасти, то значило ли это, что пророчество больше не держало его в своих оковах?       Или же из него не было выхода никому, и все они лишь проживали назначенное, увиденное колдунами Звёздного Берега в пророческих снах?       То, что он собирается сделать сейчас, – это его решение или уже предсказанный шаг? Не было дня, чтобы Ансель не подумал об этом.       Та отчаянная вещь, которую он задумал, – была ли она по-настоящему задумана им или его толкала вперёд судьба? Неужели предначертано всё, даже те сомнения, которые мечутся сейчас в его голове? От этого можно было сойти с ума.       Ансель потянулся к одному из стражей, стоявших у дверей его спальни и велел привести к нему Гаату.       Он знал, что Гаата ему скажет: наедине с ним она, по старой привычке, в выражениях не сильно стеснялась, и Анселю нравилась её прямота. Нравилось, что был кто-то, кроме матери, кто без обиняков мог сказать, что он собирается совершить несусветную глупость. Опасную глупость. И именно это она ему скажет.       Но он уже всё решил и не отступится. И что бы это ни было – удача, судьба, предначертание, – он чувствовал: эта сила на его стороне.