– Восьмой легион! Роты на крайнем левом фланге пусть отступают немедленно, иначе их отрежут. Кавалерия Шестого их прикрывает.
Это сражение было непохоже ни на одно другое. Когда Блай на учениях командовал через Анселя и его «ящериц», куда должна направиться и какой манёвр провести та или иная рота, и они подчинялись, это ощущалось иначе. Было похоже на игру, где мальчишки проводят камушки по лабиринту.
Сейчас лилась кровь, мечи опускались на щиты, волна людей, как прилив, затапливала ряды кавалерии и подминала под себя. Манёвры не проходили так гладко и быстро, атаки захлёбывались, но всё же он чувствовал, что войско подчиняется ему.
Ощущение было пугающим. Даже самый великий полководец, бросающий в бой самую выученную армию, оставлял многое на волю случая и остальных командиров. Он не мог быть везде одновременно, а когда его приказ доставлялся в нужное место, картина на поле сражения могла стать уже иной.
Блай Нимандер был везде одновременно. Он видел бреши в обороне, видел возможности для атаки, и мог направить свои войска нужным образом. Пусть не немедленно, но всё же мог. Он повелевал тысячами людей не как король в замке, подданные которого уже на соседней улице делают, что хотят, а как…
Блай даже не знал, с чем это сравнить. Не мог припомнить никого, кто обладал бы подобной властью над людьми. Никого, кроме Трехликой богини.
Он чувствовал себя богом. И это пугало.
Лотар стоял на самом краю «когтя». Блай думал, что он будет советовать, куда направить войска, и бранить командиров тех соединений, которые не могли сделать то, что велено, но Лотар молчал. Он словно потерял дар речи.
Даже Блай был потрясен картиной сражения. Никогда он не видел, чтобы сталкивались силы столь огромные.
Ансель сидел в своём кресле как статуя, настолько он был сосредоточен на чём-то, что происходило внутри него.
Охрана во главе с Зердасом держалась в паре шагов позади, рядом же с ним постоянно были двое: бывшая Всевидящая Жена и юноша лет тринадцати-четырнадцати, выполнявший её распоряжения. Они вместе заботились об Анселе: отирали пот со лба и висков, заставляли его сделать глоток воды и расцепляли его пальцы, судорожно обхватывавшие подлокотники кресла, когда те начинали белеть и дрожать от напряжения. Анселя самого время от времени начинало трясти.
Блаю хотелось плюнуть на всё, на роты и легионы, и подойти к нему, спросить, что с ним, и хватит ли у него сил.
И это тоже пугало – что Ансель был тем, ради кого он, оказывается, мог пусть и на мгновение, но позабыть о битве.
– Мне не нравится, что происходит по центру, где Шестнадцатый и Восемнадцатый, – произнёс Блай.
– Я тоже туда смотрю, – неожиданно отозвался Лотар. – Эти дикари что-то задумали, пытаются перестроиться, но вот что?
Блай на миг прикрыл глаза, пытаясь избавиться от напряжения.
Воздух пропитался пылью, которую подняли тысячи ног, солнце пекло левую щёку, по спине медленно текла капля пота.
Орда была не такова, как в остальных сражениях. Раньше они полагались просто на свою силу и численное превосходство. И были правы: никакие хитрости Блая не помогали против этой слепой мощи, лишённой чувства самосохранения. Сейчас Блай видел хорошо сформированный строй, конницу не просто разбросанную по флангам, а разумно расположенную. И сейчас Орда совершала до ужаса осмысленный манёвр…
Тивех или то существо, что владело им и всей Ордой, начало по-настоящему ей управлять. И Блай знал, почему именно сейчас. Потому же, почему оно предложило сделку. Оно боялось. Никогда раньше оно не задумывалось о поражении и ни на миг не сомневалось, что победит.
Блаю нравился этот страх. Несмотря на то, что страх вынудил Орду стать умнее, лучше и опаснее, всё это было не так уж важно. Главное – богиня их боялась.
И было чего бояться: впервые за все эти годы войска Вечного королевства теснили Орду, разбивали её заслоны и продавливали путь к лагерю. И Блай, и Ансель надеялись, что Тивех до сих пор там. Будь на его месте Блай, он бы заставил вражескую армию биться за пустую золотую палатку, а сам был бы уже в другом месте. Но даже если так, если Тивех сбежал, они всё равно найдут его. Будут искать, куда стекаются остатки Орды, выслеживать всеми способами, найдут и уничтожат. Будут гнать, как загоняют дичь, гнать, пока Тивех не свалится без сил…
– Бельден видит лагерь, – произнёс Ансель, и все головы разом повернулись к нему.
Из-за большого расстояния и поднявшейся пыли понять, что происходило в самой гуще сражения было невозможно. И даже то, что передавали Анселю «ящерицы», мало помогало – они видели только то, что было совсем рядом. Блай Нимандер знал только, что они теснят Орду и приближаются к лагерю, и что сопротивление становится всё более ожесточённым, – остальное скрывала пыль.
Хеллан, один из адъютантов, который обязан был выучить, в какой полк кто из «ящериц» был определён, тут же «перевёл»:
– Двенадцатый легион, второй полк.
Блаю нужно было несколько секунд подумать. Сопоставить новые сведения с тем, что он видел своими глазами, и с тем, что было раньше. Очевидно, что на помощь Двенадцатому нужно было бросить свежие резервы, чтобы додавить и прорваться к лагерю и палатке. Но как сделать это быстро? Как не ослабить свои силы в других местах? Как не оставить опасные бреши?
Он чувствовал, как все, стоявшие на каменном выросте, смотрели на него, ожидая приказа. Все, кроме Анселя, тот смотрел прямо перед собой невидящими глазами, и губы его подрагивали. Он был сейчас там, в гуще боя, видел смерти и кровь, чувствовал тот холодный необъяснимый ужас, что окутывал Орду, точно облако.
– Расчистим Двенадцатому дорогу… – произнёс наконец Блай. – Пятнадцатый пусть выдвигается на помощь Второму, пусть думают, что мы собираемся прорвать левый фланг. Двадцать второй пусть выступает. И конница Имассера... Атака на лагерь – всё как решили, без изменений. Пора!
– А тяжёлая пехота? – спросил Хеллан.
– Прикажи им готовиться. Но сначала дождёмся вестей от Двадцать второго и Имассера. Если они завязнут, то… То смысла сейчас бросать туда пехоту нет.
Хеллан подошёл к Анселю и начал перечислять, кому из «ящериц» что передать.
Блай держал лучшие роты тяжёлой пехоты в резерве. Он знал, что солдаты недовольны – они стояли в тени холмов, когда их товарищи бились с Ордой, – но Блай решил сберечь их до решающего момента. Они должны были ударить свежими силами по лагерю Орды и пробиться к палатке из позолоченной кожи.
Как бы ни хотелось всем здесь: и Хеллану, и Лотару, и самому Блаю – верить в то, что тот самый момент настал и пора бросать в бой тяжёлую пехоту, Блай понимал, что ещё нет. Ещё нет… Они не настолько близки к цели.
Поле битвы простиралось перед ним, сколько видел глаз. Сотни тысяч людей сражались, падали, вставали, снова падали и умирали. И сегодня они умирали не зря. Впервые за все эти годы они сумели остановить атаку Орды, впервые теснили её и прорывались к лагерю.
– Рейнаб говорит, что Орда отходит, – сказал Ансель.
Блай бросил взгляд на карту. Рейнаб – это Шестой ворганский легион, центр левого фланга. Трёхликая пыталась оттянуть своих воинов к лагерю – это было понятно. Но Блай не собирался ей это позволять. Он знал, что делать и знал, что следующие его приказы унесут очень много жизней. Он знал, что обрекает на смерть и без того едва державшиеся Шестнадцатый и Восемнадцатый, но другое было важнее: не дать Орде стянуть силы к лагерю.
Блай отдал приказ.
– Бельден... – задыхаясь, произнёс Ансель.
Выдержка начала ему отказывать. Он часто сглатывал, иногда зажмуривал глаза и тряс головой, словно стараясь прогнать то, что стояло перед его внутренним взором, – и не мог. Он был там, в самой битве, видел её десятками глаз… Видел страх, кровь и боль, оскаленные зубы и обломки костей, слышал вой людей и визг лошадей, – всё удесятерённое.
Ансель точно захлебнулся и не мог сказать больше ни слова.
Бельден был одной из «ящериц» в Двенадцатом легионе, том самом, что прорвался до самого лагеря. То, что он видел, Блаю нужно было знать, как никогда!
– Что? – не выдержал он. – Что?!
– В лагере уже…
Он замолчал резко, точно его ударили. Лицо его исказилось болью и ещё ужасом, отчаянным и немым ужасом. Он схватился руками за голову и сжал её с такой силой, словно хотел бы проломить себе виски. Он скорчился, сжался, его трясло.
Гаата кинулась к нему, но ни её сил, ни сил прислуживавшего ей мальчишки не хватало, чтобы разжать Анселю руки. Зердас бросился к ним на помощь.
– Что с ним? – Лотар вскочил на ноги.
Ансель так и не разжимал рук. Донёсся глухой страшный стон.
Гаата обнимала своего короля, как ребёнка. Она подняла голову и посмотрела на Лотара:
– Я думаю, погиб кто-то из «ящериц», ваше величество. Он это чувствует.
– Кто погиб? Бельден? – спросил Блай.
Гаата не ответила. Она продолжала укачивать Анселя и гладить его по напряжённой, дрожащей спине.
– Дай мне зелёный флакон, – скомандовала она мальчишке. – Он сверху залит воском. Скорее!
Тот бросился к самому маленькому из ларей и достал узкую и длинную стеклянную бутылочку и откупорил. Резкий запах, ни на что не похожий, донёсся даже до Блая.
Гаата и Зердас с большим трудом сумели разжать Анселю рот и влили туда пахучую жидкость. Блай непроизвольно скривился – запах был такой, что он ни за что не захотел бы пробовать это снадобье на вкус.
Ансель закашлялся, но как будто бы стал приходить в себя
– Он может сказать, кто погиб? – спросил Блай.
Только бы не Бельден!
Гаата тихонько потряхивала Анселя за плечи и что-то говорила на ухо. Тот её как будто не слышал. Она встряхнула его посильнее, опять зашептала, и его губы наконец разомкнулись.
– Годомар! – выкрикнула Гаата. – Это он погиб.
– Шестнадцатый, лёгкая пехота, – тут же подсказал Хеллан.
Блай выдохнул. Плохо, но не то, чего он так боялся…
– А Бельден? Что он хотел сказать о нём? Что?
Было непохоже, что Ансель сейчас сможет ответить. Он всё время сражения был не здесь – но зато был в другом месте, с «ящерицами», в гуще сражения. Сейчас он был не здесь, но и нигде больше не был. Он смотрел в пустоту, в абсолютное ничто. Губы едва заметно шевелились, словно он без конца повторял чьё-то имя.
– Ваше величество! – Гаата обхватила ладонями лицо Анселя, заставив его смотреть прямо на себя. – Ваше величество, вы нужны! Где Бельден? Вы видите его?
Ансель её не видел, никак не реагировал на прикосновения. Гаата ещё немного потрясла его за плечи, а потом влепила пощёчину.
Голова Анселя безвольно откинулась назад, а через мгновение он выпрямился так резко, ломано, как будто кто за ниточку дёрнул. Взгляд его был потерянным, точно пьяным, но наконец-то живым. Губы сжимались в тонкую гневную полоску. Он переводил настороженный, диковатый взгляд с одного человека на другого, словно не понимал, где находится и кто с ним.
– Ваше величество… – начала Гаата.
– Годомар... – сухо прошелестели губы Анселя. – Его голова, лицо, они…
– Вы видите остальных?
Ансель замер, вслушиваясь.
– Да, я… Они... Бельден! Бельден видит людей Имассера, они почти соединились, они прорываются… Идут по… по телам… Там горы трупов. Просто горы…
– Тяжёлая пехота! – скомандовал Блай. – Пусть выдвигаются немедленно.
Через несколько мгновений протяжно и низко, так что ныли кости, загудели трубы. Это было именно то, к чему Блай Нимандер готовился все эти дни, ради чего он берег лучшие свои полки – чтобы когда силы Орды будут на исходе ударить новыми силами и пробиться к святилищу богини и уничтожить гниющее тело, которое она заняла.
– Дети… – почти простонал Ансель. – Там дети…
Блай сглотнул и переглянулся с Лотаром.
– Это уже Бельден видит? – спросил он.
– Нет, Бельден пока далеко.
Блай кивнул. Значит, его задумка с конной атакой оказалась верной. Отряды Имассера прорвались далеко вглубь лагеря, а Трёхликая богиня не могла немедленно развернуть своих людей, потому что с другой стороны на них наседал Двенадцатый легион и подоспевший на помощь Двадцать второй. И то, что богиня в отчаянии бросила в битву детей, значило лишь одно – Вечное королевство побеждает.
– Пусть Двенадцатый давит, – сказал Блай. – Не рваться вперёд, беречь силы, просто не давать Орде отступить к лагерю. Первый и всю тэльскую кавалерию туда. Мы почти пробились.
Пока Хеллан передавал то же самое, только с именами, Анселю, Блай развернулся к своему королю:
– Ваше величество желает возглавить победную атаку?
Лотар взглянул на него с неуверенной пока, но надеждой:
– Победную?
Блай коротко кивнул и повернулся к карте. Ему нужно было удержать правый фланг, а особенно следить за тем, чтобы Орда не обрушилась на кавалерию под предводительством Имассера, которая уже ворвалась в лагерь. И именно это Трехликая захочет сделать: зажать их с двух сторон.
Имассера справа прикрывали пехотные роты Третьего легиона Полосы. Но долго они не выстоят, да и кавалерия выдохнется.
Пора выводить из резерва Четвёртый и Пятый легионы, а когда они будут на месте, тогда и отвести основные силы с правого фланга. Пусть думают, что Тивех думает, что Орда его продавила.
Блай отдал ещё несколько распоряжений, которые Хеллан передал.
На Лотара тем временем надели боевые доспехи. Его свита уже тянулась к спуску в лощину между холмов, где была разбита «королевская» часть лагеря и где ждали лошади и основная часть гвардии.
Одним из последних, кто остался на каменном когте, был Авдовер, военный историк. Он закрыл свою тетрадь и убрал её в сумку вместе с угольными палочками для письма, но как будто колебался и не уходил.
Блай, отвернувшийся от карты, чтобы попить, посмотрел на Авдовера поверх края кубка.
– Чего вы ждёте? – спросил он. – Отправляйтесь с королём, чтобы засвидетельствовать, как была одержана победа.
– Мне кажется, командующий, – немного неуверенно заговорил Авдовер, – что победа совершается здесь.
Он перевёл взгляд на Анселя, который смотрел перед собой остекленевшими глазами и кусал губы.
– Вы ошибаетесь, – ответил Блай. – Его величество Лотар уничтожит Трёхликую богиню. Торопитесь, чтобы успеть всё увидеть.
Историк ещё потоптался на месте, а потом всё же развернулся и побежал догонять короля.
Трубы снова запели – теперь иначе. Верховный король повёл тяжёлую пехоту в бой.
Людское море, простиравшееся внизу, пришло в движение.
Блай опустился в кресло. Теперь от него уже ничего не зависело. Что бы ни видел Ансель, какие бы приказы ни передавал, всё решит бой – меч против меча, щит против щита, сила против силы. Он разбил Орду на поле битвы, заставил отступить к лагерю, прорвал оборону сразу в двух местах, но дальше всё будет подобно грязной и кровавой уличной драке.
Ансель вдруг задышал так громко, что даже Блай со своего места услышал. Это было даже не дыхание, а что-то другое: то ли хрип, то ли рыдание. Ансель сидел неподвижно, но в страшном напряжении, точно хотел подняться, но не мог.
Из носа потека струйка крови.
Гаата бросилась её вытирать. Она пыталась заставить Анселя запрокинуть голову назад, но тот был точно окаменевший.
Блай вскочил на ноги.
Гаата заметила его движение, и её резкий, строгий взгляд заставил Блая остановиться.
Слишком много глаз вокруг.
– Ещё кто-то погиб, – пояснила Гаата.
Вдвоём с прислужником они пытались снова напоить Анселя каким-то снадобьем, но разжать ему зубы так и не смогли.
Вскоре Ансель потерял сознание и так и не приходил в себя до конца битвы.
Зердас подхватил его на руки и унёс.
***
Ансель открыл глаза и увидел над собой знакомый тонкий занавес. Он окружал его походную постель, чтобы роившиеся в степях насекомые не мешали спать.
В палатке была обычная полутьма. Значит, ещё не ночь… Или это уже следующий день?
Голова нестерпимо болела. Ломило виски и лоб, а затылок был тяжёлым, словно туда налили свинца.
Ансель подумал открыться Эху, но остановился… Ему было страшно. Он не хотел снова видеть это. Когда он наблюдал за сражением – не как Блай с высоты Манар-Леех, а глазами «ящериц», – в его голову вламывались ненависть и страх, на его глазах гибли люди, раскалывались черепа, хлестала чёрная кровь, горькая пыль забивала горло… Он не мог снова впустить это в себя – ему казалось, что если сделает так, то лишится рассудка.
Из-за тонких стенок палатки доносился обычный шум лагеря, чуть более встревоженный, но всё равно привычный.
Раз он очнулся в своей палатке посреди лагеря, а не в несущейся куда-то повозке, значит, всё было хорошо.
Хотелось пить. Ансель приподнялся на локтях.
Стоило ему шевельнуться, как за занавесями возникла тёмная фигура.
– Ваше величество… – Гаата осторожно заглянула внутрь полога. – Наконец-то… У вас что-то болит? Можете по…
– Голова, – Ансель опустился обратно на подушки, потому что в глазах начало мутиться. – Голова просто раскалывается. Принеси мне что-нибудь… И воды.
– Я приготовила укрепляющее питьё. Сейчас подам!
– Просто воды. Потом всё остальное. Сколько я спал?
– Роан, воды, быстро! – велела Гаата, а потом склонилась над Анселем, внимательно изучая его лицо.
Слышно было, как рядом льётся вода.
– Вы не спали, ваше величество, – ответила наконец Гаата, видимо, найдя состояние Анселя достаточно хорошим, чтобы поддерживать с ним беседу. – Вы были без сознания. Что я только ни делала, но не могла привести вас в чувство.
Она протянула руку за занавес, а потом подала Анселю серебряный кубок, полный воды.
– Долго я лежал? – спросил Ансель, напившись.
– Скоро закат... Битва закончена.
– И что?
– Того уродца убили. Солдаты говорят, его тело выставили на площади у королевской палатки… Все ходят и дивятся. Кто может ходить, конечно… Я своими глазами не видела, боялась отлучиться.
– Со мной всё хорошо. Иди помоги полковым лекарям! Здесь полно слуг, которые могут подносить мне питьё.
– Как прикажете, ваше величество, – Гаата недовольно дёрнула головой. – Но сначала вы при мне выпьете вот это.
Она вернулась с глиняным стаканчиком, наполненным, на вид, тёмным густым вином.
Питьё жгло так, что Ансель закашлялся, а на глазах выступили слёзы.
– Ты довольна? – спросил он.
– Почти. Вам принесут еды. Когда поедите, можете встать и бежать, куда вам вздумается. Не раньше!
– Зердас здесь?
Гаата бросила на Анселя удивлённый взгляд, потому что не понимала, для чего ему спрашивать, если он в любое мгновение мог узнать, где сейчас Зердас. Но не объяснять же ей, что он не может… Не может открыть себя Эху, потому что там опять будет чужая боль, а кого-то он не найдёт вовсе.
На этот раз ему было не так плохо – смерть Кейна его просто раздавила, – но при мысли о Годомаре и Иллане в груди холодело, а мысли словно затапливало густеющей смолой… Они вязли, тяжелели, бессильно тонули в реках предсмертного ужаса. Он чувствовал, как отчаянно Годомар и Иллан сопротивлялись тьме, но она поглощала их и вытягивала из этого мира.
Пока Ансель ужинал, с трудом запихивая в себя пищу, с докладом пришёл Зердас. Пока ещё не были точно подсчитаны потери, но Зердас предполагал, что погибло до трети людей. В некоторых ротах тяжёлой пехоты на ногах осталась лишь десятая часть солдат, а в легкой кавалерии из Нантуи даже тяжело раненых было немного.
– А Орда, что с ними?
– Часть бежала… Думаю, они потом соберутся где-то на юго-западе, если выживут… У них нет запасов еды, нет лошадей, мало оружия, а здесь даже пригодную для питья воду не так просто отыскать.
– Они степняки, выживут. А что остальные? Те, кто из наших земель, из вольных городов?
– Все сдались. Побросали оружие, как только Тивех был убит. Хотят вернуться домой, разыскать свои семьи.
– Они что-то помнят из того времени, когда были одержимы?
– Помнят. Они знают, что делали, но не могут объяснить, почему. Я знаю, вы думали, что это похоже на Эхо…
Ансель вскинул на Зердаса глаза. Он и правда так думал. Считал, что Трёхликая богиня в чём-то подобна ему, только намного могущественнее: он не мог повелевать тысячами, сотнями тысяч людей разом.
– Я поспрашивал, – продолжил Зердас. – Среди освобождённых нашлось двое из тех, с кем я когда-то служил. По их рассказам, это не похоже на Эхо. Я всегда могу отличить своё желание от вашего, знаю, что это вы подталкиваете меня. Они не понимали разницы, но чувствовали неодолимую потребность сделать что-то.
– Не так уж это и отлично… – проговорил Ансель. – Что с того, что ты отличаешь? У тебя точно так же, как и у них, нет выбора. У них выбора было даже больше.
Зердас ничего не ответил. Видимо, был согласен.
Разведчикам никогда не удавалось смешаться с Ордой глубоко, хорошо, разве что подкрасться близко и понаблюдать, и оттого сведения о Трехликой и палатке из золочёной кожи были неполными, обрывочными. До того, как верховный король своими собственными глазами увидел Тивеха, никто даже не догадывался о существовании сросшихся близнецов. Считали, что палатка была своего рода святилищем богини. Но они всё же знали: чтобы влиться в Орду, перед Трёхликой богиней нужно было склониться. Большинство людей из тех, кого захватили в плен, делали это не вполне добровольно, а ради спасения жизни – потому что тех, кто отказывался признать власть богини над собой, убивали на месте. От них требовалось немного, быть может, лишь сказать слово, принести клятву, но всё равно нужно было что-то сродни согласию или покорности. Они должны были «влиться» в Орду по своей воле. Иначе богиня безнаказанно и незаметно захватила бы весь мир.
Она вселялась в разум людей лишь с их согласия. Ллир не давали выбора.
– Я хочу увидеть его, – сказал Ансель. – Помоги мне дойти.
– Вам нужно отдыхать, ваше величество.
– Я должен его видеть, убедиться…
Ансель не был уверен, что остальные могли так остро, как он, чувствовать присутствие божества в Тивехе. Только он слышал змеиный голос, шептавший из пустоты. Он должен был убедиться, что в Тивехе ничего не осталось, что даже самая малая капля той наполненной ненавистью сущности не затаилась.
***
Площадь перед королевской палаткой была пустой. Только гвардейцы окружали высокую деревянную конструкцию, выставленную на противоположной от палатки Лотара сторону площади.
Когда Ансель подошёл поближе, то понял, что это была повозка из тех, на которых перевозили свой скарб степняки: её просто поставили стоймя, накидав в нижнюю часть тяжёлых мешков. В днище повозки были вбиты колышки, а к ним кожаными ремнями был привязан труп Тивеха.
Выставленное на показ, распластанное тело лишилось пугающей таинственности. Если в сумраке и дыме палатки два тела Тивеха казались порождением необъяснимых магических сил, то теперь это был просто уродец из тех, что показывают на ярмарках. Удивительным было лишь то, что правая половина была черна и разлагалась. Гниение распространилось и на левого близнеца тоже. Бурые язвы поднялись уже до подреберья живого тела…
Недавно живого.
Сейчас Тивех был мёртв. На его теле были две раны: одна перерубала основание шеи, другая была точно напротив сердца.
Мёртв. По-настоящему мёртв. Перед Анселем было лишь изуродованное тело несчастного, измученного существа. Совершенно пустое.
Тивех снова был по-настоящему двумя. Третье, чем бы они ни было, ушло.
Ансель опасался, что оно уже сейчас ищет другое поражённое смертью и гниением тело, мечется от одного раненого, находящегося на пороге смерти, к другому, потому что только между жизнью и смертью, на тонкой грани, оно и могло существовать. Но что-то подсказывало, что богини здесь нет. Даже когда он жил в Бессе, существование Орды, силы, направляющей её, ощущалось, словно где-то далеко на западе полыхало чёрное зарево. Сейчас эта огромная тень, накрывавшая его мысли и сны, исчезла.
Точно так же Тивех когда-то чувствовал его за тысячи лиг, ждал, может быть, звал. Сейчас мир был пуст. То странное, что населяло Тивеха, покинуло его, оставив после себя наполовину разложившуюся оболочку.
Ансель долго смотрел на неё, пустую и бессмысленную.
Он сам убил единственное похожее на себя существо.
