Холмы, залитые Солнцем

Лицо Чизуру, маленькое, но идеально округлое и ровное, покрывал слой белил и пудры, губы — едва-едва тронуты алой кисточкой. Она выглядела как куколка — ей было бы впору место среди кукол Хинамацури, а не в злачном заведении, где такую красоту стирают руками грубые мужские губы, изящная обертка расходится под их сильными руками, и фарфоровая куколка разбивается, оставляя после себя влажную, пульсирующую, истинно женскую сущность. Кому нужны глаза, когда все привыкли любить телом — ощущениями, касаниями, силой? Харада занял место в одной из комнаток, откуда была прекрасная слышимость того, что происходит в главном зале, где уже расселись гейши в синем, и одна майко, в красном. Вот как женщина способна преобразиться! И неужели все женщины такие, под слоями одноцветной краски? Те же носики кнопкой, глаза в пол-лица, крошечные ротики, созданные для зернышек риса, а не для плошек, которые они пожирают десятками, как свиньи в хлеву. Напротив приземлился Нагакура с тремя новыми токкури и тарелкой свежей рыбы. Теплое саке как раз не помешает — оно здорово горячит кровь. Любая, даже самая умопомрачительная женщина Шимабары будет пресной без теплого вкуса горечи на языке… Да и какая уж тут драка без упоительного теплого тумана в голове? Так, детская возня… — Ну, вот и всё, — Мивако-сан закончила сурьмить веки, и теперь глаза её выглядели четко очерченными, главными драгоценными камнями на изящно-детском личике. — Боюсь, сегодня не один самурай захочет твоего мидзуагэ, — она рассмеялась, прикрыв зубы рукавом. — Но мы не дадим тебя в обиду. Чизуру улыбнулась, чувствуя, как рдеют щеки. Хорошо, что под косметикой не видно. Аврора сан так и учила — всё по плечу, пока тебя не выдает тело. Это первый шаг к тому, чтобы обрести чужое лицо. Чувствовать то, что не чувствовала бы настоящая Чизуру. Радоваться тому, чему в реальной жизни не будешь. Любить тех, на кого бы Чизуру-тян и не посмотрела бы, как на идеал. — Главное, — западная демоница подмигнула ей, — не представляй на их месте Хиджикату-сана. Не то в маске будешь не ты, а они, — она шутливо погрозила пальцем. — А разве нам нужно, чтобы нас обманули? Не бойся, сказала чарующая кицунэ-не кицунэ, провожая её до ворот Шимабары. Я буду рядом и помогу тебе, но взамен тебя ждет кое-что не менее интересное… Она честно пыталась найти — в Мивако-сан, в Хане-сан, в еще не дебютировавшей Мицуко-тян. Их лица были такими неестественно-белыми, такими одинаковыми… А за парой фусума сидел Харада-сан, который — она видела! — жадными глазами пожирал алый силуэт Авроры-сан, не утянутый в оби, не скрытый парой шелковых халатов — она носила верхнее кимоно на голое тело! — не скрывая своих натуральных соблазнительных изгибов. Вместе с тем, она не была человеком, она лишь пьянела от них, как хищная ёкай-юрэй. — Тебе следует только слушать, — наставлял Хиджиката-сан еще не отпустив из штаба, — просто подливай им саке вовремя… Не встревай в разговоры. Делай то, что велят. Мивако-сан в последний раз поправила пышный бант под её грудью, и девушки вереницей покинули жилые комнаты, направившись туда, где уже ожидали почетные гости. Они расселись по двое на каждого — Чизуру в алом кимоно ученицы-майко оказалась в самом темном и неприметном углу, следя лишь за тем, чтобы вовремя менялись токкури. Хмельной самурай тем временем прижимал к себе сладко хихикающую Хану-сан и что-то шептал ей на ухо, фривольно трогая сложную прическу и шею, смазывая три симметричные полосы белил. Чизуру в который раз наполнила отёко и кротко улыбнулась в ответ на какую-то шутку — кажется, она даже сводилась к тому, что она сама была подобна идеальной женщине — не видно, не слышно, зато саке всегда есть. Аврора отложила кисть. Ей никогда не нравились однотонные японские глаза — они лишены цвета, чувственности и воздушности. Они тяготели ко всему земному и неизменному, тому, что, в конце концов, все люди одинаковы, если обнажить их сущность…или содрать их мясо с кости. Особенно раздражала краска — она забивалась в поры, от неё зудела кожа, а веки под тяжестью сурьмы тяжелели, слипались ресницы. Еще и дышать в тугой обмотке многочисленных кимоно практически невозможно. Что, если у мужчин, покупавших тайю, полночи уходило на то, чтобы их раздеть, умыть, выпутать все веточки из волос? Хотя вряд ли им нужно было хоть что-то, кроме одного места между женских ног. И все же было в этом что-то красивое… Она слегка прикоснулась к лицу. Что-то хрупкое, эфемерное и преходящее. Аврора встрепенулась — по коридорам плыл хороший запах. Кровь и алкоголь, алкоголь в крови и кровь вне тела. Она медленно поднялась на ноги и раздвинула сёдзи, выходя в коридор. Внизу, в дешевых комнатках уже слышался шум: пьяный хохот, потасовка, жалобное дребезжание разбитых чашечек. Ишин Шиши — одни из тех, кто может знать местонахождение Кодо, зельевара, использующего чистую демоническую кровь. Какая же дурочка эта Чизуру, за столько лет не разглядевшая лицо дражайшего отца. Аврора злобно фыркнула и тут же расплылась в раболепной улыбке — за очередными сёдзи показались нетрезвые мужчины. Посветлевшие лица говорили о том, как долго они ждали гейшу. — Та самая куколка, что разливала саке! — Куда же ты убежала, крошечка? — Шпионка? — Шпионка-шпионка! Руки цапнули было длинные рукава, расшитые журавлями — кимоно примечательно-алое, не в пример синим нарядам спутниц Чизуру. Аврора вежливо улыбнулась парочке ронинов и закрыла двери, перехватывая неуклюже бегущую на высоких гэта Чизуру. И впрямь — причесали-отмыли-приодели, и красавица, совсем юный цветочек. Аврора мягко, ненавязчиво указала девочке на двери внутренних покоев гейш. Через них выйти безопасно, но Юкимура застопорилась, с ужасом и благоговением смотря на западную демоницу. В карих очах-блюдцах отражалось её собственное лицо — более собранное, более точеное и льдисто-прекрасное. Аврора подтолкнула её настойчивей и, дав увидеть всполохи своих одежд за поворотом, увлекла преследователей за собой. До чего глупы люди. Невежественны, как свиньи, грязны, как псы — им лишь бы валяться в ваннах из хмеля, или лужах дешевого джина, заливавшего Англию. Цепкие руки, пропахшие ненавистным железом, кровью и потом по-прежнему сжимали восхитительную ткань. За отрез такого шелка можно купить землю в Ирландии, разбить садик, или отгулять крестьянскую свадьбу — она часто наблюдала за человеческими гуляниями, спускаясь с холмов. — Отчего ты так расстроена, крошка? Аврора подняла лицо. Голод, зверский голод начинал подтачивать её куда быстрей, чем в прошлый раз — она устала ходить под солнцем, люди выпивали её так же, как и она их. Личина медленно, необратимо сползала. Она стояла столбом, вдыхая мерзкие запахи полной грудью. Холмы, холмы… Таяли в рассветном солнце, а ночью по улицам этой удивительной страны расхаживали живые зонтики и птицы с женскими головами. — Хочешь взглянуть на настоящего мужчину? Пьяный ронин сбросил портки. Аврора скривилась, возвращаясь в человеческий мир, сброшенный ей на голову, как ушат с помоями. — У вас восхитительно длинный меч, самурай-сан. Он затмевает все ваши недостатки. Она хихикнула, прикрываясь рукавом. Истерзанное верхнее кимоно спало, а под ним было еще одно — молочное, в алых цветах и лентах. Ронин багровел лицом. Чизуру распахнула первые попавшиеся фусума и скользнула в комнату, едва переводя дух. И лишь спустя мгновения поняла, что комната не пуста. Горели свечи. Светловолосый мужчина сидел к ней спиной. От него волнами исходила сила и запах — такие пугающе знакомые, обволакивающие. — Чизуру Юкимура, — пророкотал они, лениво разворачиваясь к ней. Чистокровную женщину-они следовало уважить: он церемонно сел на дзабутоне, сложив руки под полами своего хаори. Юкимура покорно опустилась напротив, будто бы признавая поражение. — Чикагэ Казама-сан. Они с одобрением на лице рассматривал представшую перед ним картинку: белила, ровно лежащие на чистом, без изъяна, лице, большие глаза, маленький алый рот и самое главное — покорность ему во взгляде. Оставалось только протянуть руку и взять эту невесту себе женой. — Ты знаешь, что остаюсь в этом городе из-за тебя, Юкимура-сан, — начал он ровно. Да, в иной ситуации он не признался бы в этом никому, тем более себе; но обстоятельства обязывали и поторапливали, а девчонка была строптивой. — Ты чистокровная женщина-они, и во имя твоей же собственной безопасности, тебе должно вернуться к сородичам. Я предлагаю тебе свою защиту и свое имя. — Это большая честь для меня, Казама-сан, — Юкимура вежливо склонила голову. Чикагэ хмыкнул — дескать, еще бы. — Но и я остаюсь в Киото не просто так. Я ищу отца — я знаю, что он здесь. Казама выдохнул и заговорил куда надменней: — Я бы мог его найти быстрее, чем волки Мибу. Однако, — Чизуру подняла на него свои огромные глаза, — мне нет в том нужды. Дай мне причину искать его. Пойдешь ли ты за меня по доброй воле? — Я… — в детском порыве она прижала крохотный кулачок к груди и подалась вперед. Снаружи почти сразу же раздался топот и фусума смялись под внезапным, ожесточенным напором. Момент смялся так же — как бумажный журавлик, едва-едва выпущенный в вольный полет. На месте жалобно треснувших фусума, отделявших беседовавших демонов от суетного человеческого мира стоял волк с желтыми глазами. — Сано-сан! — пискнула Чизуру и ринулась к нему, прячась за широкой набыченной спиной. — Ты снова здесь, — прошипел человек. Казама развернулся и прошел мимо, не одарив нахала и взглядом — лишь задержал его на Чизуру, одаривая её карминовым блеском глаз, имевшим лишь одно значение. Он ждет лишь одного ответа. Но терпение его на исходе. Он намеревался было немедля покинуть Шимабару, растворившись в лунной тени — внимание лишь зацепил знакомый запах. И крик. Картина была достойна лучшей вышивки на императорской ширме. Как в той сказке, где по желанию художника император сжег на главной улице роскошную карету с разодетой в шелка дочерью художника внутри. Отцовский страх отступил перед восхищением открывшейся картины. Алое на алом. Тела были завернуты в лучшие шелковые кимоно Шимабары — произведения искусства, стоившие баснословных сумм. Легкий запах крови, перебитый разожжённым табаком и свежим ветром, ринувшим в помещение через окно. Робкий запах свежих пионов, стоящих в вазе — европейская диковинка, коей не место здесь. — Что ты здесь делаешь, они? — раздался удивленный голос. — А ты? — спросил он, чувствуя какое-то внезапное облегчение. В прошлый раз, так давно и так свежо в памяти одновременно, она обратилась листьями, вернувшись в дом волков. А теперь она здесь? Что ж, раз и Юкимура тоже… — Ты так и привязана к Юкимуре? — Что ты, — Аврора изогнула светлые брови, терявшиеся на белом, как луна лице. — Меня невозможно привязать так просто. Я здесь по собственному желанию. — И что за желание привело тебя сюда? Аврора вздохнула. — Неизменно-земное. Жажда развлечений, как и этих несчастных, — она кивнула на полуобнаженных мужчин, завернутых в шелка, как в одеяла. Шелка, впрочем, теперь превратились в грязные куски ткани, пропитанные кровью, все еще сочащихся из груди. — Ты находишь в этом развлечение? — Увы, иные виды мне пока недоступны. А что Чизуру-тян? Отказала? — Ты знала, — заметил Казама. — А как же. Надеюсь, у вас было достаточно времени на праздный разговор. Чикагэ поддался внезапному порыву и тронул её щеку. Холодная… как иней на лепестках слив перед рассветом. Сливы зацветают, едва отступает зима, но на улицах по-прежнему холодно. Аврора следила за ним пристально. От неё исходил все тот же премерзкий запах — человечий, с примесью крови. — Они рассказали много интересного, — глухо сказала она. — Они из Сацума, и у них есть два демона, что одарили их небесным даром. Бессмертие, неуязвимость. Только это не бессмертие. — И не демоны, — согласился Казама, по-прежнему не отнимая руки. — Они не имеют права называться так отныне. — …это украденное у нас время. Как долго люди будут брать то, что им не принадлежит? Время, бессмертие… Это развращает их. Иезуиты захотели прикоснуться к мудрости моих родичей, извратили её, очернили… А после сочли нас виновными и сжигали наши леса, — взгляд её остекленел. — Кровью нашей орошали пашни и пастбища. А после привезли сюда. Их найти нужно. Найти и уничтожить. — А после ты вернешься домой? — спросил он, убирая руку. Наваждение исчезло, словно его и не было. — Вернусь, — кивнула она. — И хорошо. Гайдзинам не место на земле богов. Аврора грустно усмехнулась. — Всё верно, Казама-сан. Но сегодня я все еще здесь. И вы…тоже здесь. Она обвила его, как змея — но кожа её быстро согрелась. Его хаори спало к ногам, и её вышитое нумаки, доселе едва державшееся на плечах (он честно старался не обращать внимания) — тоже. Поцелуй её был на вкус как горький пепел, но пепел тот был как лекарство — в нем было обещание сладости и грядущего облегчения. Для таких не пишут стихи, таких не упоминают в своих великих свершениях — много ли труда нужно, чтобы расположить к себе женщину-гайдзинку, охочую до диковинок? Демоницу из сожженных холмов, чье сердце и разум отравлены местью и чья жизнь свелась до Дикой Охоты? Такие, как в старых сказках, скачут нагие верхом на ночных жеребцах и собирают души, да. Так отчего же он чувствует себя этой пойманной в серебряные, холодные сети душой, пока нежные пальцы неторопливо распутывают оби? Она с достоинством выдержала его тяжелый кровавый взгляд, так же не смыкая глаз во время поцелуя — он становился все слаще. Как-то заморское лакомство, золотом льющееся в дорогих лавках. Или как хмель, горше саке и пьянее дурмана. Аврора загасила свечи, касаясь фитилей ледяными руками.