Холмы, залитые Солнцем

— Охраняй Чизуру, как самый преданный пес, — проговорил Хиджиката. — Только защитив одну жизнь, ты сможешь искупить смерть другой. — Смерть Чизуру изменила бы многое, в то время как смерть Ясуторы не изменила ничего, — ответила Аврора. — Цена несоразмерна, но я уже дала клятву. Как только она исчезнет, я возьму своё. Возможно, даже твою жизнь в обмен моей. Ты силён, Хиджиката Тошизо. И Медб возьмет твою душу. — Благодаря его смерти мы поймали тебя. — Я оказалась в Шинсенгуми, как и хотела, — парировала та. — Так уж ли важно, как? У людей недолгая жизнь, и Ясутора вскоре позабудется. Как и вы — когда вас не станет. Память об умерших живет не более трех лет. — И что значат эти три года? — Первый это страдание, как завещал Будда. Не существует мира, за пределами выбранной оси. Умерший или собственное счастье? Люди по всему носят траур. И второй год — это воспоминания: «Здесь мы любовались цветами», «В тот год все было иначе», «Луна ныне не светит». В третий год этот мираж спадает. И мир на самом деле не остановился. И оси в колесе не сломались. Луна светит так же, как светила — она будет светить так и впредь. В третий год смертный признается себе, что все время он был один. Он пришел один в этот мир, один и живет, лишь изредка встречая в этом мире гостей, и в одиночестве же уходит. Чашка с чаем замерла у губ Хиджикаты. Его взгляд остановился. — Люди нередко умирают в окружении родных, особенно крестьяне и знать. Воин умирает рядом со своими врагами. — Но знают ли люди, есть ли кто-то рядом, когда приходит время? Смерть наступает, когда человек уже готов к этому — не видя и не слыша, не ощущая ни ветра, ни последнего вдоха. Он лишь сознает себя… частью в пустоте. — Защити Чизуру. Её жизнь — твоя жизнь. Её смерть — твоя смерть, — отрезал Хиджиката. Аврора улыбнулась. — Теперь-то ты отказываешься защищать её сам? Некто очень сильный пришел за ней, я чувствую. Хиджиката смерил её взглядом, полным гнева. Губы дрогнули, как и пальцы на цуке. За оскорбление самурая следует неминуемая смерть, а ей предшествуют страдания, что эта демоница пророчит ему. Да вот только Саннан попросил приберечь этой девчонке жизнь. — Выполняй свой приказ, твое время пришло. — Слушаюсь и повинуюсь, мой господин, — она со смешком ушла во мрак комнаты, скрывшись за смежными сёдзи. — А я уж тебя заждался! — Ширануи подбросил револьвер и привычно выпустил залп в сторону Харады. Тот без труда уклонился, улыбаясь так же убийственно-радостно. — После девиц отдыхал, небось? — Куда уж там, коли меня ждет лучшая из лучших! — Харада сделал выпад, а после еще и еще. Ширануи вертелся, как уж, растрепывая струящиеся по ветру волосы. Демон шикнул на этот выпад и выстрелил еще раз. Амагири застыл на месте, напряженно прислушиваясь к собственным ощущениям. Совсем недавно он еще ощущал присутствие того западного демона, но теперь запах таял — не исчез, как бывает, когда демон переносится в другое место или переходит в другой, тонкий, мир; нет, запах растворился в другом — более слабом, ставшим теперь лишь ненамного ярче. В запахе Юкимуры Чизуру. Казама объявился уже вскоре — привычно тащил глупую девчонку на плече. Так же привычно он скинул её бессознательное тело у ближайшего колодца, стоило нарисоваться его бессменному противнику. Хиджиката Тошизо степенно покинул свои комнаты, освобождая катану из плена ножен. Это правильно — хороший клинок не должен пылиться. Амагири перевел взгляд на мечника-левшу. Он был столь же интересен, сколь и умел. Сайто Хаджиме был, как и он, немногословен, размерен и непреклонен в своих убеждениях. Они оба знали и чтили вопросы чести. Для них это не было игрой, какая сродни дружбе-ненависти-вечном соперничестве только зарождалась между Кё Ширануи и Саноске Харадой — Кюдзю лишь наблюдал, предпочитая не вмешиваться. Это было лишь их дело. Для Казамы окончательная и верная победа над Хиджикатой была делом принципа, но и он заигрывался — его частенько непозволительно заносило. Его приходилось останавливать. — Что-то не спешишь, — медленно проговорил Чикаге, встречая противника направленным острием клинка. — Что-то ты задержался в волчьем логове, — в тон ему ответил человек, без лишних слов бросаясь вперед. Сталь лязгнула о сталь, Чикаге встретил его с косой ухмылкой, переходящей в оскал. Хиджиката был разъярен, но его ярость была холодной. Его хаотичный стиль боя вдруг приобрел четкий алгоритм: удар справа, уход вниз и в сторону, удар по касательной, метящий в плечо и шею — схваченный у Окиты Содзи, удар в горло и удар в лоб. Снова лязг заточенной стали. Чикаге, уловив ритм, отвечал лениво, вполсилы. Хиджиката упрямо берег силы. Чикаге растворился перед самым его носом и ушел за спину — Хиджиката встретил его ударом одной рукой с разворота. Взмах — катана выбита из кисти ударом цуки. — Ты сегодня совсем плох, человек, — насмешливо проговорил Чикаге. — О… И тут он увидел. Чизуру у колодца больше не было: но он не видел, чтобы на поле битвы прибавилось игроков. Но заметил это только сейчас: вместо Юкимуры у колодца сидела бледнокожая девушка, с белыми, как снег волосами и глазами, впитавшими в себя и холод снегов, и свет Луны. Но это было далеко не всё: девушка не была человеком, но и запаха, или оттенка силы они он тоже не чувствовал. — Хо-о… Так вот оно что, — он с ледяной усмешкой повернулся к замершему Хиджикате. Тот неотрывным, нечитаемым взглядом смотрел на девицу — та отвечала ему тем же. — Защитил одну женщину, ценой другой. В этом твоя честь? — Чикаге снова поднял лезвие. — Пожертвовать женщиной, но не собой? Его голос набатом прозвенел в оглушающей тишине. Смолкли даже выстрелы и хохот двоицы Ширануи и Харады. — Аврора? — оглушенно, вполголоса, выдохнул самурай, опуская копье. — Гайдзинка, — вот как, значит. Аврора повернула голову к нему. Казама попытался ощутить её в другом, тонком, мире — но ничего не смог понять. Как и её взгляда — нечитаемого, ввиду его пустоты. А после она встала. В такой же оглушающей тишине, под шестью парами глаз, подошла к оружию Хиджикаты, и взялась за цуку. И протянула её самураю. — Защищаешь его? — хмыкнул Чикаге. — Служу, — последовал краткий ответ. Голос у неё был красивый — в меру высокий, мягкий, и словно журчащий в груди.  — Человеку? — не унимался он. Чикагэ внезапно понял, что у него появилась еще одна, внезапно соблазнительная и прекрасная причина, чтобы еще не раз вернуться в деревню Мибу и сразиться с Хиджикатой: и это была не девчонка Юкимура, которую легко похитить даже в людной толпе, но и это непонятное существо в облике женщины. — Уходи, — сказала она. — Уходи, ибо это мое место, и я храню его. — Ты ками, что ли? — хмыкнул Ширануи, в два прыжка оказавшись за её спиной. Он наклонился близко-близко к шее Авроры, но та не дрогнула: застыла, словно ледяное изваяние. — Нет, — сказала она. И Чикаге, неотрывно следящий за ней, и Амагири, помнящий запах её силы, чей след прервался у Изумо, ощутили как на мгновение полыхнула её истинная суть, будто бы показавшись под сползшей кожей. — Я — ши.