Холмы, залитые Солнцем

Аврора с затаенной тоской осматривала единственную преграду, отделявшую её от свободы — натянутые на манер решетки от потолка до пола и между стен железные цепи. Её измученных, полуиссохших соседей с то лихорадочным, то затухающим блеском красных глаз от заветных дверей барака отделяли толстые деревянные брусья. Но у них даже не было сил, чтобы бороться, пусть им исправно приносили еду. Её (или вернее, все еще Ясутору) пытали голодом — ждали, пока он вконец обессилеет, чтобы невысокий мужчина в круглых очках и мягким выражением лица наконец добрался до тела без риска повредить и вторую конечность. Счет шел уже на третьи сутки. Её мучил голод — не такой сильный, но отсутствие света, мало-мальских источников силы (как те намоленные статуи божков у входа в храмы), или хотя бы алкоголя не могли заглушить его и отодвинуть на задний план. Оболочка Ясуторы, не поддерживаемая заклинательными песнями, понемногу сползала, как змеиная кожа, растягиваясь и образовывая дырки в особо тонких местах. Как, например, глаза — они посветлели первыми, и её пленитель, посетивший её в первую ночь нахождения в плену, концом клинка заставил вздернуть голову — вместо темных глаз Ясуторы на него смотрели светло-серые, будто впитавшие лунный свет, глаза. Если уж он смог так быстро догадаться и поймать её, не оставив и шанса на побег, то разве разумно ли петь песни силы здесь, на вражеской территории? Пусть лучше считает её какой-нибудь лисой о девяти хвостах. Она подтянула ноги к груди и уткнулась головой в колени, предаваясь размышлениям о том красноволосом сородиче — пусть и невозможно дальнем. Как можно быть настолько сильным, чтобы совладать со своей исконной природой? Хотел избежать кровопролития… Видно, он не из новорожденных, последыш какой-нибудь. Мешаясь с другими ёкаями, его род вымыл из крови и духа многие недостатки, оставив после себя близкий к божественному идеал. Аврора усмехнулась, чувствуя, как кожа чужого лица неприятно натянулась. Хлопнула дверь. Пришелец не скрывал своего присутствия, но ступая более мягко, чем европейцы, которые чеканят каждый свой шаг. Он сел ровно напротив, ожидая, пока она-Ясутора поднимет голову. Это был тот самый черноволосый «тактик» с сиреневыми глазами. Доли секунды они молчаливо изучали друг друга, выискивая лишь им понятные черты. — Что ты такое? — наконец тихо спросил он. Но взгляд его оставался серьёзным и властным. Аврора насмешливо улыбнулась и прикрыла веки. — Не ответишь? Хорошо, тогда второй вопрос: зачем ты хотел подобраться к Шинсенгуми? Дверь скрипнула повторно, и внутрь проскользнул тот самый мужчина, с перевязанной рукой — его она видела лишь несколько раз, когда он приносил еду другим пленникам. С ней он заговорил лишь однажды — но он, видимо, пытался воззвать к личности самой «оболочки», что раньше была Ясуторой. Он думал, что в этом теле соседствуют две души, как в популярных случаях вселения лис или тануки. Аврора дернула бровью. Что за чушь. Из клетки соседей, как и в прежние дни с наступлением темноты, начали раздаваться низкие, хриплые стоны. — Кровь, я хочу крови… Твоей теплой крови… — их руки тянулись, как щупальца, к тому черноволосому самураю и его товарищу (помощнику?). — Как странно, Хиджиката-сан. А ведь наш пленник находится куда ближе к расецу, их отделяют лишь тонкие цепи, — мужчина поправил очки, всмотревшись в лицо Ясуторы, потерявшее всякую видимость мысли. Но внезапно оно ожило, озарившись хищным, совсем не свойственным здравому человеку выражению: — Вы отняли у них разум, но не инстинкты. Страх смерти стоит превыше других, когда речь идет о хищнике более сильном и опасном. Они чувствуют это. Чувствуют и боятся. — Тогда почему же я не боюсь тебя? — Ты человек, — лениво откликнулась Аврора, растекшись по противоположной стене, прикрыв веки. — Разум и рациональность оттеснили всё первобытное из головы, оттого ты и глух к тому, что говорит сама твоя сущность. — Оборотень, — припечатал черноволосый. — Яви нам свое лицо, и мы отпустим тебя восвояси. — Боишься? — лицо Ясуторы расплылось в сладкой-сладкой улыбке. — Оставь эти сказки для младенцев. А мое лицо ты увидишь совсем скоро. Умей ждать. — Хиджиката-сан, позволь, с ним поговорю я, — черноволосый посторонился, а мужчина с перевязанной рукой коснулся цепи. Его глаза полыхнули алым, а волосы побелели. И рука оказалась совершенно здоровой. — Уверен, что не хочешь показать свое лицо? — О, «Живая Вода», — оборотень хмыкнул. — Искусно же ты прятался, зельевар. Ты-то знаешь, что ты выпил? — Я стал демоном, — беловолосый выпрямился. — Нет, ты вполовину сократил свой путь до смерти, не получив взамен ничего. Ускоренная регенерация? — он издал короткий смешок, а в глазах в равной степени смешались жалость и безразличие. — Твое собственное время лишь идет быстрее, ты словно одиночка плывущая в своей сфере, и в изначальный мир ты возвратишься уже лишь прахом, — Ясутора глухо рассмеялся. — Откуда ты знаешь? — черноволосый молниеносно подскочил к «сетке» и попытался ухватить неведомую тварь за шиворот. — Кто тебе рассказал об Очимидзу? — Души тех демонов, которых отправили на убой ради этой «воды», — хмыкнул тот. — Разве ты не знал, что это основной компонент? Волосы Саннана вновь потемнели, но он не отошел ни на шаг. Стоит ли верить тому, что говорит треклятый лис? — Я думал, — сладко улыбнулся Ясутора, — вы знаете. Не зря же таскаете всюду за собой эту чистокровную демоницу в мужских тряпках. — Юкимура, — выдохнул черноволосый. — Ты лжешь! — Отчего же? Думаешь, я рад тому, что мой родич якшается с человечьим родом? Ничуть. Но если эта демоница дает свою кровь, чтобы этот, — оборотень небрежно указал на Саннана, — продолжал варить свои зелья, то и прощения ей нет. Закон предписывает казнь. — Так ты к Юкимуре подобраться хотел? — зашипел самурай. — Много же вас… — А откуда было мне знать, что «Живая вода» у вас? — оборотень захихикал. — Вы сами сказали мне это. А казнить я не люблю. Пусть этим занимаются те, кто носит клинок. Мы с железом не в ладах, как видите, — он миролюбиво развел руками. — Так что опасности я не представляю. Отпустите, а? — Еще чего. За дураков нас держишь?! — Хиджиката взъярился. Кейске придержал его за плечо, выразительно мотнув головой. Разговор ждал без посторонних ушей. А после Хиджиката и сам заметил кое-что: волосы Ясуторы побледнели и как будто отрасли. Они вились крупными кольцами под подбородком. И лицо словно бы стало круглее. — Я смотрю, недолго твоя личина держится. Освободи нашего солдата, тогда и поговорим, отродье ёкайское. «Отродье» болезненно сморщилось. — Зачем же так грубо? И еще, Хиджиката-сан, — существо совершенно по-лисьи сощурилось, — вы уверены, что господин Омаэда Ясутора и в самом деле существовал? Хиджиката замер у самих дверей. Он чувствовал на себе прожигающий взгляд белесых глаз из глубины комнаты. — Я уверен. Я видел его глаза. За спиной вновь раздался глухой, сиплый смех. Во второй раз, когда пришел посетитель, Аврора чувствовала дикий холод. Чужая кожа слезала комьями, соседи испуганно подвывали откуда-то слева, теснясь к противоположной стенке. Она впервые за долгое время была настолько обнажена перед миром. Следующим смертным, спустившимся к ней, был Саноске Харада. К тому времени кожа Ясуторы сползла полностью, оставив её тело болезненно незащищенным, и обратилась в прах. От дверей прозвучал грустный голос: — Не ожидал увидеть тебя здесь, красавица. Аврора вскинула голову: и точно он, снова он! Рыжеволосый, статный красавец с глазами волка. Жаль, что крови человеческой. Она неосознанно подалась навстречу, но тут же отшатнулась назад, едва цепи обдали жаром. Она отползла к стене, поджимая ноги к голой груди и уставилась на самурая: тот отчего-то смутился и отвел взгляд. А после вовсе стянул с себя голубой хаори и просунул ей сквозь цепи. — Накинь на себя. Позже я велю принести тебе что-нибудь из одежды. Негоже так — простудишься. Аврора с удовольствием укуталась в ткань и хихикнула. Простудиться — это потрудиться надо. Человеком, для начала, стать. — Как тебя зовут? Мое имя ты знаешь. — Аврора, — она наклонила голову набок. — Настоящее имя. — Это земное, — она улыбнулась, а после добавила серьезно: — Настоящее имя не выговорить, говоря на этом языке. Зачем его осквернять, когда можно использовать другое? Зови Авророй. Харада кивнул. — Ты зачем Ясутору убила? — Ах, — лисица (лисица ли?) капризно повела плечиком — ткань хаори чуть соскользнула, но она натянула его обратно, как ни в чем не бывало. Саноске только проводил взглядом тонкую косточку ключицы. — Вы снова с этим? Вы уверены вообще, что мальчик вообще был? — Уверен, — твердо ответил Харада. — Что ж, хорошо, — Аврора приняла японскую позу, усевшись на пятки и ответила. — Не вы ли воины, говорите, что лучше одна жертва, чем тысячи? Не вы ли сейчас — она ткнула острым плечом влево, где стонали расецу, протягивая к нему свои руки в мольбе, — отравили своих собратьев, и выкопали им могилу — разве что сами не толкнули в неё? Ха, да что же я отговариваюсь? Всё просто, — она расслабленно улыбнулась. — Мне люди — враги. Люди убивают нас, мы убиваем их. Кажется только этот закон, вы, люди, и понимаете. На лице Харады не дрогнул ни один мускул. Но сам он впивался в нежное, похожее на полную луну, лицо в поиске намека хоть на что-то человеческое, что-то, что могло привязать это непонятное создание к миру. Чего оно хотело? Что было смыслом его существования? Как его успокоить? Как отомстить? — Ты кицунэ? Кьюби-но-кицунэ? — Нет, я прибыла с заокраинного Запада, где заходит солнце. Я дочь холмов и лесов, они — мой дом. — И зачем же ты пришла? — Я хочу есть. Принеси мне этой жуткой человеческой еды, меня так мучает голод! — Аврора откинулась назад, на спину, раскинув ноги. Харада поспешно отвернулся, хотя все в нем подмывало продолжить смотреть — отчего же нет, раз показывают добровольно? Что у этого странного народа, принято нагими скакать по лесам, прикрываясь лишь собственными волосами? Девица совсем не стеснялась наготы — может, и человеческое тело воспринимала как одежды? Он попытался вернуть её к тому вопросу, но безрезультатно. Проклятая кицунэ-не кицунэ беспокойно ворочалась, стенала и царапала острыми ногтями нежную шею, на которой проступали белые полые полосы. — Что же ты ела там, на Западе? — обреченно спросил Харада. Есть ли в этом существе что-то человеческое? Нет. Но одно он понял точно: как бы не соблазняла своим невинным, нежно-девичьим видом эта неведомая тварь, нельзя проявлять мягкотелости и снисхождения. Она никогда не должна выйти отсюда. Проще убить, если Хиджиката не добьется никаких ответов. Он и не ждал другого ответа. Взгляд Авроры, направленный на притихших расецу, был более, чем красноречив. — До встречи, красавица, — выдохнул Харада, поднимаясь на ноги. На него свалился точно весь груз земной. — До встречи, — шепнула она в темноту.