Свет Луны в изломах Невы

      Ефимовский сгорал от желания и, прижимая все теснее к себе Никиту, чувствовал его ответное возбуждение, такое же пронзительное и сокрушительное. Он нежно целовал его лицо и шею, и не мог вдоволь надышаться от охватившей все его существо страсти... Откуда-то издалека раздался протяжный гудок, возвещавший отход поезда, а может быть, это был не гудок, а перезвон колокольчика, такой приглушенный, будто его крепко зажали в кулаке. Они стояли одни на пустом перроне непозволительно близко и жадно целовались, не стесняясь друг друга в прикосновениях... Сигнал об отходе поезда снова дал о себе знать, и... Матвей, открыв глаза, увидел перед собой лишь узорчатый орнамент лепнины потолка своей спальни и свисающую с него люстру. Его сердце кольнуло отчаянное разочарование.       - Боже... - простонал в досаде граф, - это был всего лишь сон, - от безысходности он ударил рукой по перине и с досады закусил край подушки.       Вот уже несколько дней Ефимовский не видел Никиту, но все это время непрестанно думал о нем, оттого и не желал сейчас пробуждаться и отпускать милый сердцу образ. Но, право, до чего же был восхитительный сон, словно наяву он держал князя в своих объятиях и вдруг все так нелепо оборвалось, внезапно и совершенно неуместно. Матвей негодовал, поняв, что звон колокольчика ему вовсе не приснился, а прозвучал наяву:       - И кого там нелегкая принесла в такую-то рань? - чертыхнулся он.       Со стороны передней Ефимовский вновь услышал глухой звук перезвона. А после послышались быстрые шаги, которые с каждой секундой становились громче. Не иначе кто-то направлялся прямиком в его спальню и было очевидно, что такой откровенной наглостью обладал в этом грешном мире только один человек.       Дверь распахнулась, и на пороге появился Соболев, как всегда взбудораженный, с ухмылкой на лощеном лице. Следом за ним в спальню вошел, прихрамывая, запыхавшийся Харитон, он хмурился и явно был недоволен ранним визитером.       - Граф, - начал вещать Арсений в своей громогласной манере, - какого черта в вашей квартире никто не подходит к телефонному аппарату? Я битый час пытался дозвониться, но тщетно. Вот пришлось брать экипаж, да ехать, - с иронией, а то ли с раздражением произнес Арсений.       Ефимовский зевнул и, приподнявшись на кровати, рассеяно посмотрел на лакея:       - Харитон, ты почему не подходишь, когда аппарат звонит? Я же тебя учил, как отвечать надобно.       - Да Бог с вами, Матвей Григорьевич! Я в жисть к этой чертовой штуковине не притронусь. Да где это видано, чтобы коробчонка рогатая человеческим голосом говорила? Бесова сила. Тьфу, - сплюнул лакей и, перекрестившись, спешно вышел из спальни.       Соболев, вальяжно развалившись в мягком кресле у окна, громко засмеялся и крикнул вслед вышедшему лакею:       - Темный ты человек, Харитон...       Но граф не дал ему досказать свою колкость в отношении слуги, прервав его неуместное веселье:       - А ты, Соболев, какого рожна заявился в такую рань? - с явным раздражением спросил Матвей.       - Вы, я вижу, ваше сиятельство, не в духе, но это мы сейчас быстро поправим, - усмехнулся он. - Одевайтесь, Ефимовский! Есть прекрасная возможность акции фабрики Варгуниных приобрести по сходной цене.       Граф обреченно закатил глаза:       - И стоило из-за этого меня будить ни свет ни заря? Всего-то из-за писчебумажной фабрики? - возмутился он и с досады запустил в друга одной из подушек, что были разбросанны на кровати.       - Ефимовский, а когда мои советы бывали не дельными? - расплылся в улыбке Соболев, лихо поймав брошенную в него подушку. - Вряд ли вы припомните подобные случаи. Взять хоть акции Российского-Бельгийского общества освещения Петербурга, тогда ты, признай, тоже в сомнении пребывал, а дело-то прибыльным оказалось.       - Ладно, не шуми, - скорчил гримасу Матвей, - сейчас встану. Вели пока Харитону ванну мне приготовить.       Соболев поднялся и с ухмылкой запустил той же подушкой в графа, а после рассмеявшись в голос, спешно ретироваться из спальни.       Ожидая друга в столовой, Арсений листал журнал «Нива» и пил кофе с ореховым печеньем. Ефимовский появился через какое-то время, свежий, бодрый и как всегда элегантный. Харитон тут же подал ему тарелку с горячей гурьевской кашей.       - Кушайте, ваше сиятельство, и молочка парного вот выпейте, - хлопотал вокруг Матвея заботливый лакей.       - Ну, какое ещё молоко, Харитон? Опять ты за своё, - скорчив недовольную гримасу, возмутился он. - Принеси мне кофе и никаких каш более, ты меня понял?       - Да понял, барин, понял. Чож не понять? Только вред ведь один от этого кофия. Напьетесь его, апосля всю ночь маетесь, не спите, - удрученно взглянул на него лакей и, тяжко вздохнув, направился из столовой в кухню.       - Что, Матвей Григорьевич, - заинтересовался Соболев, отложив в сторону журнал, - бессонница никак мучает? Могу посоветовать, имеется отличное средство от сего недуга. По случаю, было дело, приобрел в аптеке у Пестоля, помнится, и сам этим страдал, поэтому рекомендую. Одна пилюля, наверное, и лошадь с ног валит, не то, что человека.       - Благодарю, Арсений Николаевич, но со сном у меня как раз полный порядок. Просто прошлой ночью с бумагами работал, да счета проверял, засиделся, вот и лег только под утро.       На самом деле Ефимовскому, действительно, не спалось. Молодой князь так прочно обосновался в мыслях, что его образ преследовал графа повсюду. Поэтому, чтобы хоть как-то отвлечь себя, он старался погрузиться с головой в деловые бумаги, коммерческие дела и отчеты управляющих.       После завтрака, когда граф с Соболевым собирались покинуть квартиру, внимание Матвея привлек небольшой конверт, что лежал в передней на этажерке. Взяв его, он с интересом покрутил конверт в руках - запечатанный и девственно чистый: ни адреса, ни отправителя указано не было.       - Харитон, пойди сюда, - озадачился граф.       - Тут я, барин, - показался со стороны кухни лакей.       - Откуда здесь взялся сей конверт? - строго спросил он.       - Так это давеча чуть свет посыльный принёс, велено было вам, барин, в руки отдать. Так и сказал, что, мол, только барину лично в руки. Я, признаться, осерчал, сказал, что не стану вас ни за что беспокоить, ведь всю ночь глаз не смыкали. Вот будить и не стал. Ну, он и оставил. Вы уж простите, Матвей Григорьевич, старика, запамятовал я вас-то известить, как проснулись, - раскаявшись, оправдывался он.       - Да будет тебе извиняться, голубчик, - улыбнулся граф и убрал конверт во внутренний карман сюртука.       На что Соболев, тут же не преминул вставить словечко:       - Любопытно-с, уж не появилась ли у вас тайная воздыхательница, граф? Нутром чую, вы что-то скрываете от меня, признавайтесь, от кого послание? - не унимался он.       - Боюсь, в этот раз ваше любопытство, Арсений Николаевич, останется без удовлетворения, - засмеялся граф, кивком головы указывая на парадную дверь. - А теперь пойдемте, нас акции по сходной цене заждались.       После успешно завершенных дел, и потому как время приближалось к обеду, молодые люди отправились на Большую конюшенную улицу в ресторан «Медведь». Прибыв на место, они выбрали столик в отдалении под развесистой пальмой, чтобы побеседовать и выпить за прибыльное предприятие. Заказав графин лимонной водки, разнообразных закусок и горячую утку под соусом «Кумберленд», которую незамедлительно для них приготовили именитые повара, друзья приступили к неспешной трапезе. В какой-то момент за непринужденной беседой с Соболевым, граф заметил неподалеку, у окна за одним из соседних столиков, графиню Уварову в обществе своих родителей. Она, в свою очередь, тоже обратила внимание в сторону графа и его друга и, надо сказать, одарила Матвея весьма недружелюбным взглядом. Заметивший это Соболев, не преминул отпустить по данному поводу в своей излюбленной манере колкость:       - Ефимовский, посмотрите на этот пылкий взгляд, обращенный на вас, - Арсений слегка кивнул в сторону Александры, при этом продолжил с аппетитом закусывать. - Тут, я вам скажу, не то что искры, а молнии летают. Не от этой ли особы вы случаем послание нынче получили, что греете сейчас в кармане сюртука у самого сердца, а? Ну, что же вы молчите, граф? - хохотнул Соболев.       - Вы ошибаетесь, друг мой, - с равнодушием произнес Матвей. - Этот взгляд полон ненависти и презрения. Графиня попросту ненавидит меня, да и вас, думаю, тоже. Так что ваш юмор, любезный Арсений Николаевич, в данном случае неуместен, - спокойно высказал свое мнение на сей счет граф, не отвлекаясь от трапезы.       - С чего бы это Александре Павловне испытывать к нам ненависть? - недоумевал Соболев.       - А по той простой причине, Соболев, - поспешно ответил ему Матвей, - что она образ нашей с вами жизни считает, мягко говоря, непристойным, по ее мнению я отпетый игрок, завсегдатай публичных домов, волокита и лиходей. Так что, будьте любезны, оставьте свои колкости и ешьте спокойно свою утку.       Граф откровенно был не рад этой случайной встрече. Он мог из вежливости и ради принятых правил приличия подойти, поздороваться с графиней и четой Уваровых, но делать этого умышленно не стал. По причине, что и сам испытывал не самые теплые чувства к Александре, ибо ему приходилось делить свою, пусть и тайную любовь, с этой особой, именно она являлась одним из основных его препятствий.       После затянувшегося обеда Матвей попрощался с другом и решил заехать на завод Фрезе, уточнить день, когда он сможет забрать свой автомобиль, а потом отправился прямиком домой на Литейный. Уже сидя в экипаже, он вспомнил про полученное утром послание, вынув его из кармана, распечатал конверт и внимательно рассмотрел лежащее в нем послание: от листка бумаги исходил тонкий цветочный аромат, а по почерку было понятно, что писала его барышня. Ефимовский не без любопытства погрузился в чтение.       Любезнейший Матвей Григорьевич!       Вы, безусловно, в полном вправе осудить меня и принять моё послание, как неприличный жест. Тем не менее, я считаю необходимым объясниться с Вами письменно.       Я имею все основания предполагать, что Вы испытываете определенные чувства в отношении меня. Ваши взгляды красноречиво говорили об этом, когда Вы изволили гостить в нашем имении.       Возможно, Вы не смели заговорить со мной об этом в присутствии моих родных, потому как человек Вы исключительно воспитанный. Но хочу заверить Вас, граф, если это так, то Ваши чувства совершенно взаимны. Я имела большую радость видеть Вас в нашем доме, а моё молчание было вызвано всего лишь девичьей скромностью и определенными правилами поведения. Вы, в свою очередь, Ваше сиятельство, естественно, не можете не понимать, на какой шаг я решилась ради Вас, и какому осуждению подвергаю себя с Вашей стороны и со стороны общества, отправив это послание. И как это в высшей степени неприлично.       Но Вы мне глубоко небезразличны, Матвей Григорьевич, знайте это. Жду, как вознаграждение, Вашего ответа. Надеюсь, Вы, как человек достойный, оставите моё признание и послание в тайне ото всех.       С искренним почтением к Вам Е. Ш.       Петербург. Сентябрь 1900 год.       Матвей ухмыльнулся, пробежав глазами по последним строкам, и с раздражением подумал: «Святые угодники, этого только ещё не хватало. Тоже мне, Татьяна Ларина нашлась», - вернув письмо обратно в конверт, он с безразличным видом спрятал его во внутренний карман сюртука. ***       В последнее время у князя с Александрой возникало некое недопонимание, между ними даже произошла небольшая ссора, чего прежде никогда и не было...       После того как Никита отобедал в обществе графа у «Кюба», Шехонские были приглашены всей семьёй в дом графа Уварова на званый ужин. Елизавета, сказавшись больной сослалась на сильную мигрень и осталась дома под бдительным присмотром мадам Ивет. А кроме того, Лиз была обижена на родителей, которые отчитали ее за своенравность и за ту вольность, которую она позволила себе допустить, отправившись в уединении в дом Уваровых.       Вечер в гостях протекал самым обычным образом, можно сказать, даже скучным: граф Уваров с Алексеем Васильевичем вели беседы на тему политики, матушка с графиней обсуждали веянья французской моды, а князь с Александрой Павловной все больше молчали. Никита понимал по взглядам невесты, что она пребывает не в духе и определенно чем-то огорчена, поэтому, едва дождавшись завершения основной части ужина, он пригласил Алекс пройтись по аллее, прилегающей к графскому особняку.       Они медленно брели по дорожке, заваленной опавшей листвой, тихо шуршащей под их ногами. К этому часу на улице уже начало смеркаться, из окон особняка лился золотой свет, что яркими пятнами расплескался по брусчатке аллеи. Князь с осторожностью начал разговор, нарушив тягостное молчание.       - Алекс, милая, что с твоим настроением? Случилось что-то, о чем я не знаю? - тихо спросил он.       - Ах, Ники, не делай вид, что ты ничего не понимаешь.       - Определенно не понимаю твоего недовольства и этой холодной отрешенности, прошу тебя объяснить, что с тобой происходит? - со всей строгостью возразил ей Никита.       Она пристально посмотрела на князя:       - До меня дошли слухи, что ты вновь проводил время в обществе этого повесы, графа Ефимовского. Вас видели на Большой морской улице, увлеченно беседующими. И меня это весьма беспокоит, Ники. Ты же знаешь, как я отношусь к этому человеку. И вообще, что общего может быть у тебя с такой-то личностью? Прости, но я не понимаю. Ты хочешь, чтобы перед нашей свадьбой поползли неприличные слухи? - не повышая голос, с возмущением закончила Алекс и всхлипнула, приложив к лицу свою руку в кружевной перчатке, тем самым выражая крайнюю степень своей расстроенности.       - Алекс, дорогая, послушай, мы с тобой это уже обсуждали. Граф человек достойный, а личное, это только его дело, ни я, ни ты не в праве судить его. Ефимовский - мой друг, я ему слово дал и не нарушу его. Я не предам нашу с ним дружбу из-за каких-то нелепых и досужих кривотолков. К тому же, видимся мы с Матвеем Григорьевичем крайне редко. И давай мы с тобой эту тему больше обсуждать не станем: ни сейчас, ни в будущем.       Алекс снова всхлипнула и, бросив на Шехонского отчаянный взгляд, наполненный слезами, быстрым шагом, молча направилась в сторону дома. Князь хотел, было, остановить ее, успокоить, но потом решил, что не стоит. Она, как будущая его супруга, должна прислушиваться и не оспаривать принятые им решения. «Более того, - размышлял он, - не имеют никакого права барышни вмешиваться в мужские дела, тем паче дружбу».       Князь еще какое-то время в раздумьях бродил по аллее, а после вернулся в дом. Он застал Александру в гостиной, которая беседе с родителями в столовой, предпочла полное одиночество.       - Алекс, милая, я не хочу, чтобы мы ссорились, прошу, пожалуйста, - прошептал князь, присаживаясь рядом на край дивана.       - Хорошо, Ники. А теперь извини, но мне надобно побыть в одиночестве, - сказала она, решительно поднялась и, более не проронив ни слова, направилась к лестнице, ведущей на второй этаж.       В тот вечер Никита вернулся домой в плохом настроении. Ему претила сама мысль, что его милая Александра, которая была всегда самой доброй и справедливой, может осуждать и отзываться так нелестно о человеке, который не причинил ей никакого вреда и не сделал ничего дурного. Все дни, после визита к Уваровым, его терзали эти мысли, таившие в себе разочарование...       И вот сегодня князь вновь должен был встретиться с невестой впервые после произошедшей ссоры. Именно в этот день у них была запланирована вечерняя прогулка в Александровском саду, о которой они условились еще на прошлой неделе. Чтобы как-то смягчить недавний конфуз, случившийся между ним и Александрой, он решил пригласить на прогулку сестру. Елизавета поначалу отказывалась, вновь ссылаясь на плохое самочувствие, да занятие по музицированию с мадам Ивет, но по настоянию брата и под уговоры сердобольной матушки, которая уверяла дочь, что прогулка непременно пойдет ей на пользу, она все-таки согласилась.       Взяв экипаж, они отправились на площадь Александрийского театра в дом Уваровых, чтобы забрать на прогулку молодую графиню. К радости князя, как оказалось, Алекс его ждала и была с ним довольно приветлива и мила, даже несмотря на то, что прежде расстались они на весьма грустной ноте. Обменявшись любезностями с родителями невесты, которые вышли проводить дочь, Шехонский и его милые спутницы отправились на вечернюю прогулку в сад.       Всю дорогу от особняка Уваровых Никита недоумевал оттого, что обычно энергичная и неуемная Лизавета, сейчас непривычно молчалива и глядит отстраненно по сторонам. В свою очередь, и Александра также была несловоохотлива. Тем более это было странно, потому как подруги после нескольких дней расставания, как правило, не замолкали ни на минуту. Когда экипаж остановился у кованных ворот сада, князь помог своим спутницам выбраться из коляски. После чего они, взяв Никиту под руки с двух сторон, дружной компанией отправились на прогулку.       Теперь дыхание осени ощущалось отчетливее, и пусть бледные лучи закатного солнца еще скрашивали город, но воздух насквозь был пропитан прохладой. Деревья с поредевшей листвой тихо стояли вдоль бульвара, слово немые исполины, охранявшие дорогу к «танцующему» фонтану в середине сада, откуда открывался потрясающий вид на Исаакиевский собор. Посетителей было в разы меньше, нежели еще пару недель назад, когда погода благоволила теплом, как прощальным подарком от лета. Они не спеша шли по саду и молчали, возможно боясь невольно нарушить то душевное равновесия, что охватило их в этом умиротворенном месте.       - Дорогие мои, - наконец прервал тишину князь, когда они дошли до стоящих вдоль аллеи скамеек. - Объяснитесь, будьте так любезны, какая черная кошка пробежала меж вами?       У Лиз от вопроса брата тут же вспыхнули щеки, да и Алекс, нельзя было не заметить, пребывала в некотором смущении. Князь остановился, приглашая барышень присесть на одну из скамеек. И уже более строгим тоном повторил:       - Я жду.       Елизавета, исподлобья посмотрев на Алекс, скороговоркой ответила:       - Мы поссорились по личным причинам, которые касаются лишь нас и говорить об этом я нисколько не желаю.       - Хорошо, тогда немедленно примиритесь. Я требую, - неумолим был Никита.       - Я не стану, - сложив руки на груди, насупилась Лиз, глядя куда-то в сторону, - и не проси, - буркнула она и решительно отвернулась.       - Мне надобно знать причину ссоры, - не отступал он.       - Я объясню, Ники. Ты самый близкий и родной человек для Лизы, поэтому ты должен это знать, - взволнованно начала Александра, присаживаясь рядом на скамью и поправляя подол платья.       - Ты не посмеешь! - вдруг с надрывом бросила ей княжна и неожиданно разразилась горькими слезами.       - Посмею, - твердо стояла на своем Алекс, - потому как это ради твоего блага и дабы впредь ты глупостей не натворила, зная твой излишне смелый нрав. Дело в том, - уже обращаясь к Никите, спокойно продолжила Алекс, - нашей милой Лизе кажется, будто она влюблена. Но на самом деле, она всего лишь вообразила себе некие чувства в отношении графа Ефимовского, которые есть не что иное, как самообман и не более, - Саша с досадой вздохнула и покосилась на княжну. - Более того, Лиза сказала мне, что готова признаться ему в своих чувствах... - она резко замолчала и вновь с сожалением посмотрела на заплаканную Елизавету.       На лице князя после услышанного читалось смешанное выражение удивления и возмущения, которое он тотчас же поспешил выразить:       - Да разве это возможно, Лиз?! Как ты могла даже в мыслях держать такое? - гневался Никита.       Юная княжна ничего не ответила, лишь громко всхлипнула, прикрыв ладошками лицо. Сердце князя не выдержало, глядя на рыдающую сестру, он обнял ее, в попытке успокоить.       - Обещаю, я не расскажу родителям, если ты откажешься от этих мыслей и пообещаешь более не допускать подобного, - утешая ее, твердо заявил он.       Но княжна расплакалась еще пуще, а потом подняла голову, посмотрела в глаза брата и вымолвила:       - Ники, прости, но я сделала нечто непристойное...       Князь с ужасом смотрел на Елизавету:       - Что ты натворила? - еле слышно произнес он, чувствуя, как по спине пробежал неприятный холодок в страхе за неразумную сестру, которая возможно умудрилась наломать дров, потому как прежде он не воспринял всерьез её слова и увлечение.       - Я написала графу письмо, и оно уже доставлено, - всхлипнула она и снова зарыдала.       Алекс гладила девочку по голове пытаясь хоть немного утешить ее. Никита вскочил со скамейки, глядя на сестру, которая теперь беззащитно плакала на плече у Алекс, и хотел, было, укорить в постыдности ее поступка, но потом понял, что это сейчас вовсе неважно. Куда важнее, забрать письмо и объясниться с графом. В этот самый момент, когда он подумал о Ефимовском, на Никиту снизошло спокойствие. «Ну, конечно, - размышлял он, - всё это решаемо и нет никакого повода для беспокойства. Граф - честный человек, он не позволит, да даже и мысли не допустит, чтобы рассказать кому-то о письме и тем более о его изложении», - в этом Шехонский был совершенно уверен. Поэтому успокоившись теперь, он снова присел на скамейку, чтобы привести в чувства свою младшую сестренку.       - Всё будет непременно хорошо, милая, перестань плакать. Сегодня же я заберу у графа это злосчастное письмо, и мы забудем об этом навсегда. Только пообещай мне, впредь не делать подобных глупостей.       - Обещаю, - всхлипнула в последний раз Лиза и утерла глаза поданным ей платком.       - А теперь давайте немного прогуляемся, раз уж мы здесь. Потом я провожу вас домой и непременно нанесу визит графу. ***       Князь прибыл на Литейный к дому Ефимовского в четверть восьмого, когда солнце уже закатывалось за крыши домов, и улицы Петербурга погружались в сгущающуюся тень надвигающейся ночи. Поднимаясь по парадной лестнице, Никита вдруг понял, что очень хочет видеть графа, и совсем не по причине злополучного письма, а скорее потому, что он соскучился по удивительным беседам с ним и по той легкости в общении, которая присутствовала меж ними. Он дернул шнурок звонка и замер в ожидании, надеясь на то, что граф находится в этот час дома. Дверь распахнулась, и Шехонский увидел на пороге не добродушного Харитона, как ожидал, а миловидную горничную в белом фартучке.       - Доброго вечера, сударыня. Могу ли я видеть Матвея Григорьевича? - учтиво спросил князь.       Горничная присела в легком реверансе в знак приветствия:       - Несомненно, ваша светлость. Будьте любезны, пройдите в гостиную.       Никита прошествовал в уже знакомую ему комнату и остановился у окна, выходившего на проспект, жизнь которого даже сейчас не затихала. Настроение его улучшилось, и все перипетии дня отошли далеко на задний план. Ему стало невероятно легко и спокойно, словно он вернулся к себе домой, такая приятная атмосфера царила в квартире его друга.       Граф, как и в прошлый раз, ворвался в гостиную с обеспокоенным видом, но взглянув в глаза Никите, тотчас же расплылся в искренней улыбке.       - Боже мой, какой приятный и неожиданный сюрприз, князь, - без всяких промедлений по-дружески обнял его Ефимовский.       - Простите меня, Матвей Григорьевич, что я вновь без приглашения и к тому же в такой поздний час тревожу вас, но у меня имеется дело, которое не требует отлагательств.       - Никита Алексеевич, уверяю вас, в этом доме в любой час дня и ночи вы - самый желанный гость. Я бесконечно рад, что вы вновь решили навестить меня, присаживайтесь.       Шехонский разместился на удобном диване, тогда как граф, позвал горничную, распорядившись подавать им чай.       - Матвей Григорьевич, - начал в нетерпении Никита, - сегодня вечером я узнал, что моя несмышленая сестра, по наивности своей написала вам письмо сомнительно характера. И судя по времени, оно уже вам доставлено? - вежливо и серьезным тоном поинтересовался он.       - Милейший князь, вы совершенно правы, сегодня утром я получил послание от Елизаветы Алексеевны. И готов сейчас же вернуть его и заверить вас, что ни одна живая душа не узнает о его существовании, - обнадежил Ефимовский.       Никита, с облегчением выдохнув, улыбнулся:       - Я ни на секунду не сомневался в вас, граф. И не ошибся, вы - честный человек, - гордо вскинув голову, с какой-то долей торжественности, произнес он.       - Ну, будет вам, Никита Алексеевич. Так поступил бы любой уважающий себя мужчина, тем более, когда речь идет о столь юном создании.       Сказав это, граф молча удалился в кабинет, но через пару секунд вернулся в гостиную уже с конвертом в руке.       - Вот то самое письмо, - сказал он, протягивая вскрытый конверт Никите.       - Я безгранично благодарен вам, Матвей Григорьевич. Надеюсь, вы не восприняли всерьез все, что здесь изложено? - с надеждой спросил князь, убирая послание с глаз долой во внутренний карман сюртука.       - Никита Алексеевич, я прекрасно отношусь к княжне, но для меня она всего лишь милый ребенок и не более. К тому же, я сам намеревался завтра искать встречи с вами, чтобы поговорить на тему этого самого послания и вернуть его вам, лично в руки.       Горничная зашла в дверь с большим подносом в руках, прервав их беседу, и принялась сервировать чайный столик. Графу более неинтересно было говорить об этом нелепом письме и он решил поменять тему беседы, приглашая гостя к чайному столику.       - Никита Алексеевич, - улыбнулся Ефимовский, откусывая кусочек от плитки шоколада и запивая его ароматным чаем, - а ведь я через пару дней автомобиль с завода забираю. Поэтому хочу пригласить вас на автопрогулку и, если вы не откажите, я не без удовольствия научу вас управлять этим средством, - предложил с улыбкой граф.       Он видел, как загорелись глаза молодого князя, и с какой радостью тот воспринял его предложение.       - Ах граф, вы даже представить не можете, как я рад и безгранично благодарен вам. И несомненно я приму ваше предложение. Ведь я мечтал об этом с того самого момента, как впервые прочитал в газетах о первом в мире автомобиле, - взволнованно проговорил Никита, делая небольшой глоток ароматного чая.       - Вот и замечательно, стало быть, договорились. Значит, как только я заберу авто, мы тут же отправимся кататься.       Стрелки на часах неумолимо бежали вперед, но молодые люди не замечая этого, еще долго разговаривали о европейском автомобилестроении, о телефонии и других технических новшествах. Шехонский был так поглощен беседой, что совершенно позабыл обо всём. Лишь когда в окне гостиной стало заметно, как на фоне темного неба загорелся яркий месяц, он взглянул на часы...       - По-моему, Матвей Григорьевич, за разговорами мы совершенно позабыли о времени. И мне, увы, пора. Верно, моих родных уже обеспокоило столь долгое мое отсутствие.       Ефимовскому с большим сожалением, но с еще большей неохотой пришлось согласиться с князем. Условившись непременно встретиться в ближайшие дни, они распрощались в передней, и Никита торопливо покинул гостеприимную квартиру.       Вернувшись домой, князь успокоил растревоженную его долгим отсутствием матушку, которая и в столь поздний час всё же дожидалась сына в гостиной напару с Аглаей, после чего направился прямиком в комнату сестры.       Княжна не спала, ожидая брата. Она уже не плакала, но глаза были еще немного припухшими и красными от пролитых в саду слез. Увидев Никиту, она приподнялась на подушках, не осмеливаясь задать столь важный вопрос. Князь присел на кровать рядом с сестрой и достал из кармана знакомый конверт.       - Лиз, дорогая, ты еще очень юна и многого не понимаешь. Надеюсь, это послужит тебе уроком, и ты больше никогда не поступишь так. Граф - достойный человек, поэтому он поступил честно. Он сохранит в тайне то, что было написано в этом письме. Прошу тебя, будь впредь благоразумна.       Глаза княжны вновь наполнились слезами:       - Прости меня, Ники, я больше никогда так не поступлю. Спасибо, что спас меня... - испытывающе посмотрев на брата, она спросила шепотом: - Ники, а что граф? Он теперь презирает меня за столь недостойное поведение?       - Нет, как прежде, он относится к тебе, как к воспитанной леди и милому ребенку, - утирая слезы неразумной сестры, с улыбкой тихо ответил Никита.       Елизавета тяжело вздохнула. А князь, поднявшись с кровати, подошел к окну. Он зажег стоявшую на подоконнике в медном подсвечнике свечу и поднес к ее пламени конверт, подпалив край, послание в мгновение ока занялось ярким пламенем, оставляющим после себя лишь горстку пепла, которую он тут же поспешил выбросить в раскрытое окно.       - Будем считать, - прошептал князь, - что никакого письма не было, - перед тем, как уйти, он наклонился к Лиз и поцеловал ее в лоб. - Теперь спи, милая. Когда-нибудь ты непременно встретишь любовь всей своей жизни. Я тебе обещаю. ***       Настал день, которой с таким нетерпением ждал Ефимовский. Именно сегодня он отправлялся на завод за своим новеньким «Фрезе», но не это должно было стать главным событием дня, а долгожданная встреча с дорогим сердцу Никитой. Буквально вчера из мастерской-ателье «Андриё» ему была доставлена кожаная куртка, а в одном из французских отделов Гостиного двора Матвей приобрел пару автомобильных очков и специальные кепи. Воодушевленный предстоящей поездкой на авто с князем, он спозаранку прибыл на завод. После долгих минут ожидания, новенький сверкающий автомобиль, который теперь принадлежал Ефимовскому, выкатили из главных ворот завода, и он тотчас же без прочих церемоний сел за руль.       Граф задумал сделать Никите сюрприз - приехать на авто и встретить его после службы, чтобы произвести на юношу неожиданно приятное впечатление, а потом отправиться вдвоём на запланированную прогулку. У него еще оставалось время до встречи, и Матвей был намерен основательно подготовиться к свиданию. Потому как день у него был полностью расписан, прежде он заехал в винную лавку и приобрел бутылку тонкого бургундского «Шабли». А после заглянул в гастрономический магазин на углу Невского, где купил отменную холодную телятину, французский сыр «Реблошон», который прекрасно сочетался с белым вином, уж что-что, а во вкусах Ефимовский разбирался как никто. В одной из лучших кондитерских Петербурга - швейцарца Лареда, граф долго выбирал десерты для молодого князя. Сам он никогда кондитерских не посещал, потому как был равнодушен к сладкому, но сейчас, находясь в столь изысканном и красивом месте, у него разбегались глаза от изобилия, он был не в силах сделать выбор. Поэтому купил большую коробку, наполненную различными пирожными, марципанами, шоколадом и конфетами.       В четыре часа после полудня он подъехал к Главному штабу и остановился у фасада восточного крыла, что обращен на набережную Мойки. Погода нынче выдалась на удивление теплой, после вчерашнего дождя, который лил несколько часов кряду, ни осталось и следа. Лужи за ночь выветрились, и несмотря на кучерявые облака, что плотно застилали небо, тепло все еще не желало отступать. Ефимовский, сидя в автомобиле, пристально следил за выходом, и минут через десять, его ожидание было вознаграждено. Он увидел, как Шехонский вышел из здания и остановился на тротуаре в ожидании экипажа. Матвей завел мотор и дважды нажал клаксон, чтобы привлечь к себе внимание молодого человека. И это ему удалось, сначала он увидел, как князь повернулся на громкий сигнал, а затем с любопытством стал присматриваться к автомобилю. Когда граф подъехал ближе, увидел сияющую улыбку на любимом лице.       - Матвей Григорьевич, вот это сюрприз! Я просто слов не могу найти, как же он великолепен, - не скрывал своих восторгов юноша, было видно, насколько его переполняют эмоции. Он обошел автомобиль вокруг, не переставая ни на мгновение восхищаться подготовленным для него сюрпризом.       - Ну что, Никита Алексеевич, прокатимся? - не без иронии, но совершенно по-доброму поинтересовался Ефимовский.       - И вы еще спрашиваете, граф? - засмеялся Никита, совершенно очарованный чудом техники. - Непременно прокатимся.       Если кому в данный момент и завидовал Матвей, так это своему автомобилю. Всё внимание Никиты было сосредоточенно на нем. Он смотрел на восторженного князя, и его сердце переполняла ни с чем не сравнимая любовь к этому человеку. Шехонский забрался на сидение, размещаясь рядом с ним, не переставая трогать и рассматривать все детали нового авто. Матвей, отвлекая князя от созерцания чуда техники, повернулся и достал из-за водительского сиденья сверток, тут же вручив его дорогому пассажиру.       - Вот, Никита Алексеевич, это вам. Разверните.       Шехонский, чувствуя некоторую неловкость, не без любопытства развернул сверток, в котором оказалась теплая куртка из английской плотной шерсти.       - Это мне? - не совсем понимая, переспросил он.       - Ну, конечно, вам. Прогулка будет долгой, поэтому, чтобы не замерзнуть, надевайте, и возражений по этому поводу я не приму, уважаемый, так и знайте, - отшутился граф, подмигивая ему.       Когда Никита был полностью экипирован: в теплой куртке, кепи и автомобильных очках, которые он так же надел по настоянию графа, они двинулись в путь.       - Позвольте поинтересоваться, Матвей Григорьевич, и куда же мы направляемся?       - О, а вот это сюрприз. Немного терпения, и вы всё сами увидите.       За веселыми разговорами и душевными беседами автомобилисты приехали на Петровский остров, куда и планировал привезти князя Ефимовский. Минуя уже давно заброшенный деревянный дворец императрицы Екатерины ll и промчавшись по аллеям Петровского парка, граф остановил автомобиль у пруда. Гладь темной воды к этому часу была безмятежной, словно старинное зеркало, в котором отражались низкие облака, медленно плывущие по серому полотну неба. К радости Матвея, идиллическую картинку ничто не нарушало, людей поблизости не наблюдалось, и он мог вдоволь насладиться обществом Никиты.       - Ну, как вам виды, Никита Алексеевич? - поинтересовался Матвей, спрыгивая с подножки автомобиля на землю.       - Вы умеете удивлять, граф, - улыбнулся Никита, следом выбираясь из автомобиля.       Матвей поднял на лоб очки, которые изрядно мешали, и извлек из багажного отделения корзину с припасенным провиантом.       - Ого, граф, - вновь удивился Никита, - да вы настоящий пир решили устроить?       - Почему, собственно, и нет? - засмеялся Ефимовский. - К тому же у нас есть прекрасный для этого повод, не так ли? Да и не пир это вовсе, а всего лишь небольшой пикник.       Неподалеку от места, где они припарковали авто, валялось внушительных размеров бревно, на котором и было решено расположиться, чтобы насладиться импровизированным полдником. Ефимовский откупорил бутылку вина, разлив его по загодя приготовленным бокалам.       - Никита Алексеевич, давайте выпьем, прежде всего, за нашу дружбу, которая имеет большую ценность для меня... - Матвей замолчал, посмотрев пристально князю в глаза, - ну, и за приобретение этого замечательно автомобиля.       - Поздравляю вас, граф, с удачной покупкой. И ваша дружба для меня так же не менее ценна, уж поверьте, - они звонко чокнулись бокалами. Никита сделал всего пару глотков, Ефимовский же выпил напиток до дна.       - Попробуйте «Реблошон», князь. Очень рекомендую, он оттеняет тонкий вкус вина. А еще у меня есть для вас множество разнообразных сладостей, - хитро улыбнулся граф и открыл большую коробку из кондитерской.       - Матвей Григорьевич, вы, право слово, балуете меня, словно малое дитя, - засмеялся князь.       - Ну, может, так и есть, - посмеиваясь, согласился граф, - да разве ж это плохо?       Никита несомненно был доволен происходящим, он вынул из коробки самое большое пирожное, граф тут же последовал его примеру.       - Никита Алексеевич, как вы смотрите на то, чтобы после пикника я преподал вам урок вождения? - с энтузиазмом поинтересовался Матвей, оттирая пальцы платком от сладкого крема. Было заметно, как юноша загорелся идеей и даже привстал с бревна от столь неожиданного предложения, но тут же опустился обратно.       - О, я буду бесконечно благодарен вам, граф. И без сомнений, очень желаю этого. Но боюсь, - понуро ответил Никита, - у нас не так много времени. - Видите ли, сегодня вечером граф Уваров с семьёй приглашены к нам на ужин. И мне непременно, как вы понимаете, надобно быть.       - Ничего страшного, Никита Алексеевич. Мы можем перенести урок вождения на завтра, - тут же поспешил утешить его Ефимовский.       - Простите, но завтра я также не располагаю временем. Вечером, в обществе моей невесты Александры и сестры, мы идем в Александрийский театр на новую постановку, - с искренним сожалением, тяжело вздохнул Никита.       - Не завтра, значит, в другой день, я в полном вашем распоряжении, Никита Алексеевич, в любое удобное для вас время, не стоит унывать, - старался приободрить он юношу.       - Вы знаете, граф, пожалуй, в субботу, я буду совершенно свободен, и если вы будете располагать временем, мы смогли бы заняться вождением, - вдруг воодушевился Никита.       - Замечательно, именно в этот день и я совершенно свободен. Значит, в субботу мы непременно отправимся в наше увлекательное путешествие. К слову сказать, я совершенно забыл об открытии театрального сезона. А что нынче дают в Александрийском? - поинтересовался между делом Матвей.       - Постановка по пьесе Чехова «Три сестры», - отстраненно ответил Шехонский, потому как было видно, что тема театра ему была сейчас нисколько не интересна.       После рухнувшей перспективы получить навыки вождения уже этим вечером, заметно погрустневший князь, который несомненно предпочел бы уроки вождения предстоящему спектаклю, увидев в пруду уток, вызвался непременно их покормить. Он взял из корзины булку и, встав у самой кромке воды, молча принялся бросать им кусочки хлеба. Утки с выводком маленьких утят поспешили к щедрому угощению, жадно подхватывая падающие в воду крошки и тут же выпрашивая новые. Матвей наблюдал за князем, сидя на бревне, его приподнятое настроение тоже испортилось известием о предстоящем ужине, на котором Никита непременно обязан быть. А ему так хотелось провести еще хотя бы пару часов в его обществе, подольше любоваться красотой лица, с упоением слушать приятный голос, чтобы после ждать его во снах, как наяву, потому как только в них Ефимовскому было дозволено то, чего он был без надежды лишен в реальности.       - Никита Алексеевич, - негромко позвал он князя, и тот сразу же обернулся. - Видите ли, в следующую пятницу день моего рождения, - щурясь от внезапно выглянувшего из-за тучи солнца, не без доли грусти, сказал граф.       Никита, стремительно побросав остатки хлеба уткам, подошел и, присел рядом. Эта новость несомненно улучшила его настроение.       - Вот так событие. И вы всё это время молчали, Матвей Григорьевич? - широко улыбаясь, с укором спросил он.       - Сейчас сказал, - игриво оправдался Ефимовский, хитро поглядывая на князя.       - И сколько вам исполнится лет, если это, конечно, не тайна?       - Двадцать девять. Возраст, так скажем, уже далеко не юношеский, - сделав на лице гримасу, хмыкнул он.       - Перестаньте, граф. Никогда бы не дал вам ваших лет, - весело и без лести ответил Никита.       - Так вот, - продолжил Матвей, - по этому поводу, я хотел бы просить вашего позволения и согласия, так сказать, отпраздновать со мной этот день. Если, конечно, вы располагаете временем?       Никита, не переставая одаривать его своей улыбкой, одобрительно закивал.       - Располагаю, Матвей Григорьевич, как есть, располагаю. В тот же календарное число, мой День ангела, именины, так сказать. День памяти Никиты Константинопольского, - теперь уже рассмеялся в голос князь. - Представляете, вот так совпадение.       - И это прекрасно, - радостно воскликнул граф. - Какое замечательное событие. Значит, будет у нас с вами двойной праздник, и я этому несказанно рад. Как вы смотрите на то, чтобы отметить его вдвоем в одном из ресторанов Петербурга? Я предлагаю в «Дононе». Что вы на это скажете, князь? Бывали вы в «Дононе»?       Было заметно, что от такого предложения Шехонский немного растерялся.       - Что же, совершенно вдвоем? - с недоумением спросил он. - Вы не станете устраивать празднования и приглашать гостей?       - Ну, почему же, стану. Вы и будете моим единственным и самым важным гостем, - улыбнулся граф. - А если серьезно, Никита Алексеевич, я никогда не праздную дни рождения. Я как правило, вечер этого дня, провожу за карточным столом или просто напиваюсь со своим приятелем Соболевым, - вздохнул он, бросив взгляд на гладь темного пруда.       - Так что же, граф, почему вы не хотите пригласить своего друга и в этот раз? - удивился Никита.       - Видите ли, Никита Алексеевич, нашу дружбу трудно назвать полноценной. Скорее это больше приятельские отношения. Взаимовыгодные, подкрепленные общими интересами: коммерческими и любовью к азартным играм, - с долей сожаления произнес Матвей.       - Тогда, граф, я предлагаю вам этот день отметить у нас в имении. Устроим праздничный ужин, торжественно, с тортом. Как вам такое предложение?       - Я, право, не знаю, удобно ли это? - растерялся Ефимовский, понимая, что он согласится на любое предложение князя, лишь бы быть рядом с ним.       - Удобно, без всяких сомнений, удобно. Мои домашние будут только рады. Уверяю вас, Матвей Григорьевич, - заверил Никита, потрепав графа по плечу.       - А теперь, пожалуй, уже и ехать пора. Не хочу опоздать к приезду Александры, - поднимаясь, с долей грусти сказал князь.       На обратном пути Никита увлекательно рассказывал забавные истории из того незапамятного времени, когда учился в университете, чем немного приподнял настроение себе и Матвею, заставляя его от души смеяться. Он, бросал на юношу нежные взгляды и думал о том, что именно этот человек, вот так неожиданно в один миг, стал центром его вселенной. Самым дорогим и самым важным в жизни. Так, за своими мыслями, он не заметил, как скоро они оказались у особняка на Съезжинской. Ефимовский притормозил у крыльца и с грустью посмотрел на Никиту.       - Ну что, князь, будем прощаться? - печально произнес он, в действительности совершенно не желая расставаться.       - А вот и нет, - твёрдо отказался с улыбкой Никита. - Я настаиваю, чтобы вы, зашли к нам. Хотя бы ненадолго.       - Боюсь, это неуместно, Никита Алексеевич. Да и костюм мой точно не предназначен для визита, - неуверенно возразил Матвей.       - И слушать ничего не желаю, - выбираясь из машины, отрезал князь, - идемте, Матвей Григорьевич, поверьте, в этом доме уже никого не смутит ваш костюм, - задорно рассмеялся он, вспомнив в какой наряд облачился граф, после того как они попали под дождь на конной прогулке в усадьбе.       Ефимовский тоже улыбнулся забавному случаю и, не став более спорить, последовал за Никитой. Да и мог ли он отказать ему?       В доме их радушно встретил Шехонский-старший, которого немало удивил внешний вид сына и его спутника.       - Осмелюсь спросить, молодые люди, что сие зрелище означает? И где вы, позвольте спросить, Никита Алексеевич, изволили пропадать столько времени? - потребовал объяснений Алексей Васильевич от сына, одновременно протягивая руку Ефимовскому для приветствия.       - Отец, - в нетерпении принялся рассказывать юноша, - можешь себе представить, граф купил автомобиль «Фрезе», и мы катались на нем. От Дворцовой доехали до Петровского острова и оттуда до нашего дома. А в эту субботу Матвей Григорьевич станет учить меня управлять автомобилем, - выпалил молодой князь от переполнявшего его чувства неподдельного восторга.       - Вот это новость, - улыбнулся Шехонский-старший. - Что же, в таком случае, граф, позвольте от души поздравить вас с полезным приобретением. Ну, что же мы стоим в передней? Проходите в гостиную, - жестом пригласил он.       - Да, граф, проходите и давайте будем пить чай, - поддержал отца Никита. - А хотите, так оставайтесь на ужин, - тут же предложил молодой князь.       - К сожалению, дорогой Никита Алексеевич, я вынужден отказаться от вашего приглашения. Вечером у меня имеются некие дела, поэтому, увы, не располагаю свободным временем.       - Ну, хорошо. Тогда хотя бы от чая не отказывайтесь, - умоляюще посмотрел на него Никита.       - Не откажусь, - сдался под этим обезоруживающим взглядом граф.       Они сняли в передней свои пропыленные дорожные куртки, и после того, как умылись в ванной комнате от автомобильной копоти, прошли в гостиную, где их уже ждал горячий чай. За чаепитием Шехонский-старший заваливал графа вопросами, касаемо его автомобиля, а потом в процессе беседы, пригласил его на воскресную охоту на уток в их родовое имение. Ефимовский с радостью согласился, хватаясь обеими руками за возможность снова увидеть молодого князя.       Через несколько минут к чаепитию присоединилась Татьяна Андреевна, которая только что вернулась из оранжереи с букетом прекрасных красных роз. Она с интересом слушала рассказ сына об автомобильной поездке, попутно задавая Ефимовскому вопросы и интересуясь насколько это безопасно. Никита, вспомнив о чем-то весьма важном, извиняясь за то, что перебивает, в нетерпении выпалил:       - Матушка, отец, я имел честь, пригласить Матвея Григорьевича к нам в имение в пятницу следующей недели на ужин, ибо для этого имеется весьма важный повод. В этот день состоятся не только мои именины, но еще и день рождения графа - вот такое замечательное совпадение, - воодушевленно произнес он, глядя на Ефимовского.       - Ах, какая прекрасная новость, Никитушка, - всплеснула руками княгиня. - Матвей Григорьевич, мы будем бесконечно рады.       - Вот и чудесно, - вторил ей супруг. - Значит, устроим праздничный ужин. У меня на такой случай припасено пару бутылок бургундского «Grand Cru», превосходнейшее «Château De Bordeaux» 1899 года. Так что милости просим, Матвей Григорьевич, - радушно отозвался он, полностью поддерживая предложение сына.       Ефимовский был растроган столь сердечным гостеприимство и даже отчасти смущен.       - Однако мне, право, неловко. Я, признаться, никогда не праздновал своего дня рождения за семейным столом. Я вам весьма признателен и тронут до глубины души, - искреннее произнес Матвей.       - Вот и договорились, - подытожил с радостью молодой князь.       Наслаждаясь ароматом душистого чая и тем, что Никита сейчас находился рядом, граф вскользь рассматривал изысканный интерьер гостиной: светлые стены и зеленых, теплых тонов обивку мягкой мебели. Кресла и диваны новых современных форм: круглые, двусторонние, совмещенные с этажерками, полочками, жардиньерками; золотистая древесина столиков и паркета, на котором лежали пушистые ковры - все это создавало богатую и весьма уютную обстановку гостеприимного дома. На стене над камином висели портреты в добротных ореховых рамках: по центру красовался большой семейный портрет, на котором чета Шехонских была гораздо моложе нынешнего - на руках у князя маленькая Лиз, а рядом с княгиней совсем юный наследник. Немного левее находился портрет уже повзрослевшей Елизаветы, а справа висел - невероятно красивый портрет Никиты. Ефимовский на какое-то время залюбовался им, в мыслях тайно желая иметь такой же в своей квартире. А когда часы пробили четверть восьмого, он засобирался в дорогу, ссылаясь на срочные дела. Попрощавшись с Алексеем Васильевичем и княгиней в гостиной, он вышел с Никитой на крыльцо особняка.       - Спасибо вам, Матвей Григорьевич, за этот чудесный день. Он станет для меня незабываемым. Я очень благодарен вам, - с чувством благодарил Никита.       - Это вам спасибо, дорогой князь, что составили компанию, уделив мне свое драгоценное время. Надеюсь, в субботу мы с вами увидимся?       - Непременно, Матвей Григорьевич, непременно, - на прощанье пожал руку графа Никита. - Буду с нетерпением ждать новой встречи с вами...       Ефимовский сбежал по ступенькам вниз и, уже направляясь к своему автомобилю, заметил, как по подъездной дороге, к дому приближается экипаж господ Уваровых. Дабы избежать лишних приветствий и светских знаков внимания, особенно это касалось Александры Павловны, Матвей поторопился сесть за руль, чтобы как можно скорее уехать. К слову, у него не предполагалось никаких важных дел в этот вечер, он с утра планировал провести все свое время в обществе князя, и был вынужден сейчас отказаться от приглашения на ужин, потому как понимал, что будет там совершенно лишним. Хотя одно дело у графа всё же внезапно появилось...       Доехав на полной скорости до дома, он стремительно поднялся к себе в квартиру, и тут же принялся дозваниваться по телефонному аппарату до квартиры Соболева. К счастью, Арсений находился в этот час дома и без всяких промедлений ответил ему.       - Соболев, дружище, мне срочно нужна твоя помощь, - взволновано начал Ефимовский.       - Неожиданно, граф. Как правило за помощью вы никогда не обращаетесь, - иронизировал друг.       - Мне нужен билет в Александрийский театр на завтрашнюю премьеру. И непременно в ложе, на крайний случай, на балконе, - выпалил граф, услышав на том конце провода несдержанный смех.       - С каких это пор вы театром увлеклись, Ефимовский?       - Мне не до твоих шуток, - начал раздражаться граф, - ты сможешь помочь мне в этом или нет?       - Ну, не нервничайте вы так, Матвей Григорьевич, - веселился Соболев, - я постараюсь.       - Отлично, - выдохнул он, - жду, - после повесил трубку на рычаг.       «Если Соболев сумеет достать билеты в театр, значит, завтра я вновь увижу Никиту», - размышлял граф, направляясь в комнату лакея.       Харитону вот уже несколько дней кряду нездоровилось, поэтому все время он в основном проводил в своей постели. Ефимовский приглашал всевозможных докторов, выкупал различные лекарства, что те рекомендовали, но пока старику ничего не помогало. Зайдя в комнату, Матвей застал у постели Харитона горничную Ульяну, которая суетилась, пытаясь заставить принять старка очередную порцию лекарства, прописанную врачом.       - Вот, барин, я все снадобья в аптеке выкупила, как вы приказали. А Харитон Захарыч наотрез отказывается их принимать.       Ефимовский присел на стул рядом с кроватью.       - Спасибо, Ульяна, давай я сам, - сказал он, забирая из рук горничной микстуру. - Ну что, Харитоша, лечиться будем? - спросил он, прикладывая к голове старика смоченное в холодной воде полотенце.       - Да не помогают мне, барин, эти пилюли. Зря вы только деньги переводите. Не уходит хворь. Поди помру я, Матвей Григорьевич, - прохрипел лакей.       - Ты мне эти глупости брось. Завтра с утра травы привезут и мёд с пасеки - всё, как ты просил, - с грустной улыбкой, тихо сказал Матвей. - Помнишь, как ты меня маленького лечил медом да луговыми травами? - трогая руку старика, вспомнил он, пытаясь взбодрить Харитона.       - Помню, барин, всё помню. Разве ж забудешь? Сердце за вас болело, когда вы хворали, - еле слышно молвил лакей.       - Так вот, будь добр, выпей микстуру, пожалей теперь и ты мое сердце. Оно тоже болит за тебя.       Лакей прослезился от слов графа и смиренно выпил поданную ему в ложке травянистого цвета жидкость, не желая тратить драгоценное время на споры.       Через час в квартире зазвонил телефон. Ефимовский, который все это время находился в ожидании, тут же поднял трубку.       - Слушаю вас, - громко прокричал он.       - Значит так-с, ваше сиятельство, - раздался голос Соболева на том конце провода, - через час жду вас на Невском в ресторане «Альбер».       - Ты билет мне добыл? - вновь прокричал Ефимовский.       - Что же вы так орете, ваше сиятельство? Вы ж не кучер. Достал сразу два! - веселясь, крикнул в ответ Арсений.       - До встречи в «Альбере», - коротко сказал граф и бросил трубку. ***       Александрийский театр сверкал яркими огнями на фоне сгущающихся в этот час чернильных сумерек. Казалось, весь Петербург померк перед сим великолепием, к которому один за другим подъезжали экипажи, останавливаясь у парадного, приглашающего гостей на представление открытыми настежь дверьми. Ефимовский условился с Соболевым встретиться у входа за полчаса до начала спектакля. Когда его ландо прибыло к театру, Арсений уже был на месте.       - Вы, как всегда пунктуальны, граф, - иронично заметил друг, оглядывая его с головы до ног.       - Ты же знаешь, чего я никогда не делаю, так это не опаздываю, - парировал граф, поигрывая в руке тростью.       Они не спеша проследовали в фойе театра, где взяв в гардеробе бинокли, направились к лестнице, которая вела наверх в зрительный зал. Ефимовскому не терпелось узнать, в какой из лож будет сидеть князь со своими спутницами.       - На кой черт мы сюда приперлись, граф? Вы мне наконец-то ответите, с какой целью мы тут? - шепотом не довольствовал Соболев.       - С целью приобщения к прекрасному. Соболев, угомонитесь уже, после поедем в бильярдную, и я выиграю у вас пару сотенных, - весело ответил граф, не переставая стрелять глазами по сторонам.       - Или я у вас, Ефимовский. А пока, так и быть, проведу время в высшем обществе с пользой, - согласился Арсений. - Пожалуй, поразглядываю дам в окуляр, авось, не заскучаю, - ехидно хохотнул он, шаря взглядом по балкону.       Расположившись в своей ложе, граф тут же прильнул к биноклю, но к своему огромному сожалению, Шехонского в поле своего зрения он не обнаружил. Соболев, разглядывая в бинокль барышень в партере, что понемногу начинали заполнять зал в сопровождении своих кавалеров или родителей, не преминул прокомментировать вполголоса каждую, так, чтобы его слышал только Ефимовский. Чем неимоверно раздражал графа, нерасположенного нынче к подобным разнузданным разговорам. Матвей со скучающим видом скользил взглядом, равнодушно разглядывая ложи.       - Ох, Ефимовский, а это по вашу душу. Гляньте-ка, графиня Уварова, вся в белом. Открытые плечи. Какой шик! Просто splendeur.       - Где же? - встрепенулся граф, стараясь скрыть в миг нахлынувшее волнение.       - Справа от Императорской ложи, - прошептал Соболев. - О, посмотрите-ка, а в императорской ложе Великая княгиня Ксения Александровна с мужем, Великим князем Александром Михайловичем, почтили так сказать, визитом.       Граф, игнорируя болтовню Арсения, посмотрел в бинокль: и, наконец, теперь на противоположной стороне он увидел своего возлюбленного Никиту, который секунду назад зашел в одну из лож в окружении своих спутниц. Ефимовский пристально разглядывал лицо молодого князя, которое ничуть не было восторженным, скорее на нем отчетливо читалась неизбежность грядущего представления, которое ему придется высидеть до конца. Матвей перевел взгляд на его волнистые волосы, казалось, теперь, в свете сотен ярко-горящих ламп огромной люстры, они казались еще светлее и шелковистее, и так тянуло прикоснуться к ним, чтобы убедиться в своем предположении. На молодом князе был темно-синий, сидящий как влитой на его стройной фигуре, костюм, белоснежная рубашка и серо-голубой элегантно повязанный галстук, в тон его прекрасных глаз, которые в этот момент были устремлены на тяжелый занавес сцены.       Графиня, действительно, выглядела восхитительно. Ефимовский видел, как князь подал ей руку, помогая присесть в кресло. После он наклонился к ней так близко, что было видно, как его подбородка касается шикарная белоснежная песцовая горжетка графини. Никита что-то прошептал на ушко Александре, и та повернувшись к нему, смотрела прямо в его глаза. Граф в приступе моментально нахлынувшей ревности с такой силой сжал держатель бинокля, что чуть не сломал его. Он готов был отдать все, чем владел, чтобы быть сейчас в той же ложе, рядом с Никитой, и также открыто смотреть ему глаза и тихо шептать на ухо о том, что он чувствует.       Тем временем свет в зале погас. Освещалась только сцена, занавес которой открылся и начался спектакль. Вот только представление совсем не интересовало Ефимовского. В отличие от него, Арсений с любопытством переключил все свое внимание на разворачивающееся действо, что начало происходить на подмостках... Граф же в бинокль смотрел только на молодого князя и в какой-то момент заметил, что внимание Александры направлено совсем не на сцену, а прямо на него. Они несколько раз пересекались взглядами за первый акт пьесы, тогда как князь ни разу не посмотрел в его сторону, скорее всего, он даже и не подозревал о том, что граф этим вечером присутствует в театре.       Когда закончилось первое действие пьесы, зрители потянулись в буфет и в фойе. Граф наблюдал, как Никита и барышни покинули свои места на время антракта. Соболев, вскочив с кресла, подначивал пойти выпить бокал легкого вина и просто развеяться. Поддавшись уговорам друга, они направился в буфет, где буффетье любезно предложил им по бокалу холодного шампанского.       - Ну и как вам, граф, чеховские «Три сестры»? - ухмыльнулся Соболев, делая глоток шампанского из хрустального бокала. - Хотя, как я успел заметить, пьеса вас вовсе не заинтересовала. Вы пришли на графиню Уварову поглазеть, не так ли? И не пытайтесь этого отрицать, Ефимовский. Вы час с лишним пялились в бинокль только на нее, - засмеялся Соболев, но тут же осекся. Улыбка сошла с его лица, словно его поймали с поличным, а взгляд Арсения был устремлен за спину Матвея.       Ефимовский, предчувствуя недоброе, медленно повернулся и тут же встретился глазами с Никитой. Князь стоял в каких-то трех шагах от него. Под руку его держала Александра, с ненавистью смотревшая на графа и его друга. Взгляд самого Шехонского тоже не выражал ничего хорошего - холодный и пронзительный, он словно сейчас наносил сокрушительный удар под дых. Матвей с неотвратимостью понял, что Никита слышал каждое слово, произнесенное Соболевым... Через мгновение князь с пренебрежением отвернулся и, не проронив ни слова, удалился также под руку со своей невестой. Елизавета, которая шла следом за Александрой и братом, виновато взглянула на Ефимовского, но тут же опустила глаза.       Матвею, показалось, что земля уходит из под ног. Он перестал слышать шум людской толпы вокруг, который до этого доносился со всех сторон, граф слышал сейчас лишь грохот собственного сердца и ощущал досаду от только что произошедшей здесь, в буфете, сцены. Все, о чем он мог думать в этот момент: как он объяснит Никите, что это была всего лишь глупая болтовня, нелепая шутка его нерадивого друга? Хотя, в большей степени, сказанное можно расценить несомненно, как оскорбление и неуважительное отношение к невесте князя, он это прекрасно понимал. И именно это усугубляло и без того паскудную ситуацию.       - Соболев, - сквозь зубы процедил граф, - какого черта, вы несете? Ваши шутки перешли всякие границы. В конце концов, мы с вами находимся в приличном месте, это театр, а не бордель! - еле сдерживая себя, негодовал граф.       - Да что ты, Ефимовский, стоит ли так переживать? Право слово, не чадо же любимое вам с ними крестить, подумаешь малость какая, - равнодушно изрек Арсений, допивая шампанское из своего бокала.       Граф был вне себя, и чтобы не сорваться на друга и не привлечь к себе внимание окружающих, быстрым шагом направился к выходу из буфета. Он поднялся в свою ложу и сел в кресло, глядя прямо перед собой. Хотя сам не понимал, зачем он теперь сюда вернулся. Через несколько минут его одиночество прервал вернувшийся Соболев.       - Ефимовский, послушай... - начал, было, он, виновато обратившись к другу.       - Замолчите, Соболев! Ни слова больше, - грубо оборвал его граф.       Стоило Шехонскому с барышнями вернуться на свои места, как он сразу же в освещенном лампами зале отыскал глазами ложу, в которой расположился граф. Матвей даже на расстоянии почувствовал его холодный взгляд. Все, что сейчас ощущал Матвей, это горечь и безысходность. Поэтому он молча поднялся и вышел, не дождавшись начала второго акта. Покинув театр, граф тут же взял экипаж, чтобы отправиться прямиком на Литейный.       В полном одиночестве он ехал по пустынным в этот поздний час проспектам Петербурга, которые заливал такой же холодный, как взгляд Никиты, свет полной Луны. ***       Когда князь с Александрой и сестрой вернулся в залитый ярким светом зрительный зал и расположились на своих местах, он только теперь заметил в одной из лож на противоположной стороне графа и его бесцеремонного друга. Никита видел, как Ефимовский вскоре встал, повернулся спиной и незамедлительно покинул ложу, закрыв за собой дверь.       Тем временем лампы погасли, и началось второе действие пьесы. Он отрешенно смотрел на сцену, пытаясь распутать клубок мыслей в своей голове. Он не понимал, как человек, которому он полностью и бесконечно доверял, и которого считал своим верным другом, мог вести подобного рода столь гнусные разговоры, оскорбляя тем самым его, но прежде всего его будущую жену таким подлым образом.       Александра взяла руку князя в свою и, склонив к нему голову, тихо прошептала:       - Ники, я вижу, что ты расстроен. Но эти люди не стоят того. Я тебя предупреждала, Ефимовский - человек низкий, без малейшего достоинства и элементарной чести.       - Алекс, - оборвал ее Никита, - я не хочу говорить об этом. Но даю слово, я заставлю графа и его друга, принести свои извинения.       До окончания представления Шехонский больше не проронил ни слова. Глядя на сцену, словно в пустоту, он лишь изредка поворачивал голову в сторону ложи, которую поспешно покинул граф, так и не вернувшись обратно. Никита желал теперь лишь одного, побыстрее оказаться дома, чтобы остаться со своими мыслями наедине в запертой комнате.       Проводив Александру после спектакля до дома и спешно распрощавшись с ней, он нанял экипаж, и вместе с сестрой вернулся на Съезжинскую. Всю дорогу он молчал. Лиз, понимая настроение брата, не стала его тревожить и задавать лишних вопросов. Ей и без того было ясно, что причиной такого состояния Никиты являлся граф Ефимовский, точнее та неприятная ситуация, связанная с ним, что произошла этим вечером в буфете театра.       Вернувшись домой, Шехонский позвал Аглаю, отдав ей строгое распоряжение, чтобы его не беспокоили. Ссылаясь на головную боль, он отказался от ужина и быстро поднялся на второй этаж. Повернув ключ и заперев дверь своей комнаты, он наконец-то снял с себя пиджак и удушающий, как ему сейчас казалось, галстук, Никита стянул брюки и рубашку и, бросив все на пол, рухнул на кровать. В душе бушевала настоящая буря, его разрывали эмоции и непонимание. Как Ефимовский мог оказаться таким двуличным? В его голове произошедшая ситуация никак не укладывалась, а еще он не хотел верить в это все. Сейчас, вспоминая их задушевные беседы и откровения, он еще больше путался в своих, казалось бы, лежащих на поверхности умозаключениях. Ведь Ефимовский был так искренен с ним. И эта искренность не могла быть поддельной. Он чувствовал это. Чувствовал сердцем. Глаза графа не могли ему лгать.       «Неужели, он затеял эту мнимую дружбу с ним, ради соблазнения Александры? - терзаясь размышлял князь. - Ведь он четко слышал слова Соболева: «Вы пришли на графиню Уварову поглазеть, и не пытайтесь это отрицать, вы час с лишним пялились в бинокль только лишь на нее!» Господи, какой абсурд», - схватился за голову князь. Для чего тогда были все эти поездки на автомобиле, обеды? Ведь Александра при этом не присутствовала и потом, он не замечал никаких знаков внимания со стороны Ефимовского в отношении Алекс. Круговертью своих мыслей Никита сам себя загонял в тупик, совершенно не находя объяснения произошедшему.       Всю ночь Никита провел в думах и исканиях истины, а под утро, проваливаясь в поверхностный сон, он твердо принял решение, ему непременно нужно ехать к графу, чтобы потребовать у него объяснений и, разумеется, извинений.       Сон Никиты этой ночью был беспокойным, и оттого коротким. Он проснулся в восьмом часу совершенно разбитый, и тут же позвал Аглаю, попросив приготовить ему ванну и дать указание кучеру, подать экипаж к крыльцу через полчаса. Приведя себя в относительный порядок, он спустился в столовую, где в полном одиночестве в этот час завтракал Алексей Васильевич.       - Доброе утро, отец. Матушка еще спит? - поинтересовался Никита, присаживаясь за стол, однако прибывая не в духе.       - Доброе, дорогой. Еще изволит почивать душа моя, это я по-привычке пробуждаюсь ни свет ни заря, - добродушно улыбнулся князь сыну, прихлебывая чай.       Аглая принялась суетиться, подавая Никите различные горячие выпечки к завтраку.       - Спасибо, Глаша, я выпью только кофе. Аппетита что-то нет совсем, - виновато улыбнулся он, покосившись на родителя.       - Сын мой, завтракать надо непременно, - назидательно сказал князь, глядя на отпрыска из-под очков.       - Хорошо, отец, я поем, - не желая более спорить, ответил Никита. И тут же откусил большой кусок от горячей кулебяки, запивая ее кофе со сливками.       - И куда ты собрался в такую рань? Никак на уроки вождения с графом Ефимовским? - поинтересовался Шехонский-старший, разворачивая свежую газету.       Никита от услышанного вопроса тут же поперхнулся и закашлялся, после чего молча кивнул в знак согласия, чтобы дальше не продолжать этот, отчасти компрометирующий, разговор. Незачем отцу знать об истинном положении вещей. Допив свой кофе, он попрощался с родителем и, выйдя из дома, поехал прямиком на Литейный.       Экипаж остановился у знакомой парадной, заставляя Шехонского вынырнуть из круговерти мыслей, которая не оставляла его ни на мгновение. Настроенный абсолютно решительно, он спрыгнул с подножки ландо, приказав кучеру ожидать, и без колебаний направился вверх по лестнице. Удары сердца гулко отдавались в висках с каждой новой ступенью, которую князь преодолевал. Хотя он и сам не совсем понимал, отчего негодование вдруг сменилось неуместным волнением? Он остановился у дверей квартиры и прислушался, потом глубоко вдохнув, дернул за шнурок дверного звонка. С минуту стояла тишина, покуда он не услышал неторопливые шаги. Дверь отворилась, и он вновь увидел горничную Ефимовского.       - Утро доброе, сударыня. Могу ли я видеть графа? - со всей строгостью спросил он.       - Конечно, ваша светлость. Проходите в гостиную. Я сейчас доложу о вас, - ответила Ульяна, провожая князя.       Никита рассеянно окинул взглядом гостиную и вновь, как и в прошлый раз, подошел к окну, покуда о его визите пошли докладывать.       - Ваша светлость, - обратилась горничная к князю, вернувшись через какое-то время в гостиную, - вам придется немного подождать. Видите ли, Матвей Григорьевич сейчас беседует с доктором.       - Конечно, я непременно подожду. Не беспокойтесь. А что случилось? Граф нездоров? - озадачено спросил Никита, ощущая внезапно внутри мимолетное беспокойство.       - Нет, граф, слава Богу, здоров. Харитон Захарович сильно хворает вот уж несколько дней кряду. Матвей Григорьевич приглашает к нему разных докторов. Да пока мало толку, - расстроенно пояснила Ульяна.       Выразить сочувствие горничной князь не успел, в этот момент дверь открылась и в комнату вошел Ефимовский. Ульяна тотчас удалилась из гостиной, оставляя господ наедине. От Никиты не укрылось и весьма подавленное состояние графа.       - Здравствуйте, князь. Прошу простить меня за ожидание и за мой внешний вид. Ночь была бессонной... Я так понимаю, вы пришли, чтобы услышать мои объяснения по поводу вчерашнего казуса в буфете театра? - сухо и совершенно спокойно осведомился Ефимовский.       - Совершенно точно, сударь. Именно так. Я немедленно требую ваших объяснений и извинений в адрес моей невесты. Вы повели себя крайне недостойно... - с досадной обидой высказался на одном дыхании Шехонский, и хотел продолжить свою обличительную речь, но резко замолчал, теряясь под потухшим взглядом графа.       Матвей отрешенно выслушал Никиту, после чего рухнул в кресло, обессиленно откидываясь на мягкую спинку. Он предложил гостю присесть, но тот гордо, но вежливо отказался.       - Позвольте узнать, в чем же вы увидели мое недостоинство, Никита Алексеевич? - по-прежнему спокойно задал вопрос Матвей, стараясь не выказать перед Шехонским крайнюю степень своего расстройства.       - Вы, сударь, тайно подглядывали за моей невестой, рассматривая ее в театральный бинокль, а потом обсуждали это со своим другом, забавляясь этим. Это низко, граф! - с резкой досадой отчеканил каждое слово князь, в сердцах возмущаясь полному спокойствию Ефимовского.       - Никита Алексеевич, я готов принести свои искренние извинения вам и Александре Павловне, если вам будет угодно. Да только я не рассматривал графиню Уварову, признаться, и мысли такой никогда не допускал, - не то с ухмылкой, не то с сожалением, ответил он. - Видите ли, я не имею привычки подглядывать, тем более за чужими невестами. Уж поверьте, князь, это не в моих правилах и ниже моих принципов. А что до словоблудия, мягко говоря, моего нерадивого и, прямо скажем, невоспитанного друга, у которого язык без костей, я со всей ответственностью заявляю, что не собирался поддерживать этот дурной разговор. Более того, я намеревался заставить его замолчать. Но тут неожиданно подошли вы, и я попросту не успел этого сделать... А дальше вы сами все знаете. Даю вам обещание, что Соболев непременно принесет свои извинения графине и в самое ближайшее время.       Никита пристально смотрел на Ефимовского, который отвечал ему прямым взглядом, и понимал, что не может не верить ему. Он верил каждому его слову. Но червоточина сомнения все одно сидела где-то глубоко внутри и разрушала собой всю логику...       - Хорошо, граф. Допустим, вы сказали правду. Тогда почему ваш друг утверждал, что вы смотрели именно на мою невесту, а например, не на госпожу Малиновскую, которая сидела в соседней ложе? - повысив тон, с дерзновением спросил Никита, желая докопаться до истины во что бы то ни стало.       Ефимовский неспешно поднялся с кресла и, подошел к соседнему окну, глядя вдаль, в хмурое небо Петербурга. Какое-то время он молчал, а после, тихо, но разборчиво произнес:       - Потому что я смотрел на вас, Никита Алексеевич. На вас одного. И ни на кого более.       - Ваши шутки в данный момент весьма неуместны, граф, - резко оборвал его Шехонский.       - Мне не до шуток, Никита Алексеевич, - повернувшись к князю, абсолютно серьезно сказал граф и безрадостно улыбнулся.       - Тогда я совершенно не понимаю вас, Ефимовский, - недоумевая, развел руками Никита.       Граф неопределенно пожал плечами и, вновь посмотрев в окно, ответил:       - Я испытываю определенные чувства к вам, Никита Алексеевич. Весьма сильные и глубокие, - он замолчал, словно пытаясь подобрать нужные слова, а потом продолжил: - Я прекрасно понимаю, что это неправильно и так быть недолжно. Чувства мои греховны и осуждаемы в обществе, но сердце и душа, увы, не в силах бороться с ними. Любовь моя к вам слишком велика... И я, возможно, никогда не решился признаться вам, если бы не эта прескверная ситуация, в которой мы с вами оказались. Мне довольно было лишь изредка видеть вас и говорить с вами. Потому как даже такая малость была величайшим счастьем для меня. Я готов на всё ради вас, Никита Алексеевич. Моя судьба полностью в ваших руках, и это не просто громкие слова для пущего эффекта. Это неоспоримый факт.       Никита смотрел удивленно и обескураженно, не в силах пошевелиться и даже свободно вздохнуть, испытывая неимоверный конфуз. Он настолько растерялся, что не знал, как реагировать на столь откровенные слова графа. Неосознанно коснулся пальцами холодного стекла, вглядываясь невидящим взглядом на кипевшей жизнью проспект.       - После нашего случайного знакомства, моя жизнь, которая была до этого совершенно пустой и праздной, наконец-то приобрела смысл, - услышал он снова голос графа и повернул голову. Ефимовский по-прежнему стоял у соседнего окна, глядя через стекло на улицу.       - Рядом с вами, князь, я становлюсь гораздо лучше... Вы, безусловно, вправе осудить и возненавидеть меня. Но я хочу, чтобы вы знали. Впервые я испытываю столь чистые и нежные чувства. Многие годы в душе моей была зияющая черная брешь, которая заполнилась благодаря вам, Никита Алексеевич, - Матвей резко повернул голову и посмотрел князю прямо в глаза. - Самое страшное для меня теперь - потерять вас, - отрешенно закончил он свою исповедь и тяжело выдохнул, нервно смяв край шторы.       На какое-то время в гостиной повисла звенящая тишина, которая разрывала сердце Матвея на тысячи мелких клочков.       - Мне пора идти, - прошептал Никита совершенно ошеломленный происходящим. Он медленно, словно в забытье, развернулся и направился быстрым шагом вон из комнаты, а потом и из квартиры.       Матвей услышал, как хлопнула входная дверь, и обессилено опустился на диван, закрыв лицо руками. Он понимал, что это крах, конец всем его надеждам и чаяниям, и сейчас ощущал в душе лишь обреченное отчаяние и безысходность.       В дверях гостиной, тихо ступая, появилась горничная:       - Матвей Григорьевич, я в столовой завтрак накрыла, покушайте. На вас лица нет. Что-то случилось? - участливо спросила она.       Граф посмотрел на нее совершенно пустым взглядом.       - Спасибо, Ульяна. Я не хочу.       - Ну как же, ваше сиятельство? Вы же и вчера не ужинали, нельзя так...       Ефимовский ничего ответил на сетования горничной, лишь покачал головой и вышел из комнаты. Заперевшись в своем кабинете, он устроился за столом, заваленным деловыми бумагами, и налил из графина рюмку «Зубровки», которую тут же опрокинул в себя.       «Ну, что ж, - размышлял граф, раскуривая сигару, - чему быть, того не миновать. Значит, судьба так распорядилась. Может, оно и к лучшему. И пусть сердце к чертям рвется на части, но и с этим я непременно справлюсь», - он снова налил себе рюмку водки и залпом выпил. А чуть позже, когда хмель дал о себе знать, позвонил на коммутатор и попросил соединить его с квартирой Соболева. Через пару минут ожидания, он услышал на том конце провода сонный голос друга.       - Соболев, жду тебя в три пополудни у «Кюба», и не опаздывай, - нетерпящим возражений тоном сказал Ефимовский и, не дав Арсению ответить, бросил трубку. ***       Возвращаясь домой, Шехонский смотрел невидящим взглядом на проплывающие мимо улицы и дома, и размышлял над признанием графа. В этот момент в нем боролись два противоречивых чувства. С одной стороны, он негодовал, осуждая Ефимовского, а с другой - где-то глубоко в душе ему было невыносимо жаль его... «Но как же всё это неправильно, - терзался в своих мыслях Никита, - Неправильно и грешно!» Он был раздосадован произошедшим и тем, что все так фатально закончилось. Впервые в жизни у него появился настоящий друг, с которым ему было поистине интересно, которым он так восхищался и которому так доверял...       - Господи, какая нелепость... - вслух произнес Никита и тут же осёкся, взглянув на спину молчаливого кучера.       Сомнения и мысли безустанно терзали его, но одно он знал совершенно точно - откровенное признание Ефимовского навсегда останется в тайне.       Экипаж остановился у крыльца особняка, он стремительно вбежал в распахнутые лакеем двери, застав своих домашних за сборами в усадьбу. Шехонский-старший, не ожидая столь скорого возвращения сына, раскуривая трубку, поинтересовался:       - Никита Алексеевич, неужели так скоро закончился урок по вождению?       - Не состоялся урок, отец. Граф неважно себя чувствует, - сухо ответил молодой князь.       - Ну что же, Никитушка, - обратилась Татьяна Андреевна к сыну, - возможно, тогда ты поедешь за Александрой, и она вместе с нами отправится в усадьбу?       - Нет, матушка, - без раздумий категорично ответил Никита, - у Алекс сегодня есть дела, - откровенно солгал он родительнице.       Но отчего-то именно сейчас Никита не желал встречаться с Сашей, и тем более вести с ней беседы или, что еще хуже, снова говорить о предстоящей свадьбе. Напротив, ему хотелось побыть в полном одиночестве и основательно подумать. Но больше всего он жаждал сейчас излить душу своему верному Арону.       - Я мигом переоденусь, - ответил он родителям, - и можем ехать.       - Хорошо, дорогой. И поторопи там Елизавету, что-то долго она собирается, - добродушно наказала матушка ему вдогонку.       Поднимаясь в свою спальню, на лестнице он столкнулся с сестрой, которая только вышла из своей комнаты. Увидев хмурого брата, она озаботилась:       - Ники, что с тобой? Ты чем-то расстроен?       - Нет, все хорошо, - коротко бросил на ходу Никита, вошел в свою комнату и закрыл плотно дверь, скрываясь от неуместных вопросов.       В гардеробной Шехонский стал торопливо раздеваться, тут же выбирать себе новый костюм для поездки. Застегивая рубашку, он вдруг, вспомнил, как они с графом переодевались после дождя в его спальне в имении. Он в задумчивости медленно снял с вешалки выбранный им костюм и опустился на кровать. В памяти безостановочно всплывали воспоминания того дня: как они от души смеялись тогда, подбирая Ефимовскому одежду, подшучивая друг над другом, и как было все легко и непринужденно. Он пытался выудить хоть какую-то мелочь: бестактный взгляд или неприличное движение графа, которое могло бы сказать об особом отношении графа к нему, но ничего непристойного он вспомнить не мог... В этот момент в дверь постучали, тем самым прервав бурный поток его мыслей. Тихонечко переступая порог комнаты, в проеме двери показалась сестра.       - Ники, как ты? - спросила Елизавета. - Да ты еще и не одет? Все ждут тебя, а ты тут сидишь... - возмутилась она.       - Скажи матушке, что через минуту я спущусь, - прервал ее Никита и принялся торопливо одеваться, отбрасывая прочь гнетущие мысли.       По дороге в усадьбу Алексей Васильевич вещал сыну о запланированной на следующий день охоте. Никита делал вид, что внимательно слушает отца, хотя голова его была забита совсем иным. Он то и дело ловил на себе сочувствующие взгляды сестры, словно она без слов понимала, что его что-то гнетет. Проехав полпути до имения, Алексей Васильевич погрузился в чтение свежей газеты, Лиз переключила свое внимание с брата на виды природы, а матушка с Аглаей принялись тихо обсуждать грядущий приезд гостей в имение. Никита, устремив взор на расстилающиеся вдоль дороги леса, снова погрузился в свои невеселые мысли. Князь беспрестанно думал о Ефимовском. Он был бы и рад подумать о чем-то другом, да только больше ему ни о чем не думалось, хоть размышления его были невыносимо тягостны.       К полудню экипаж прибыл в усадьбу. Никите не терпелось поскорее увидеться с Ароном, поэтому проводив родных в дом и прихватив с кухни несколько кусочков сахара, он опрометью кинулся в строну конюшни. Вслед ему раздались наставления матушки, чтобы он не опаздывал к обеду.       В имении, на открытом просторе, осень чувствовалась особенно остро, даже несмотря на разгар бабьего лета. Позолоченные кроны деревьев, как будто светились изнутри на фоне серого гнетущего неба, которое вторило настроению князя. Он все также продолжал перебирать воспоминания и мысли внутри себя, когда так хотелось отбросить их прочь, чтобы освободиться от бремени. Подходя к конюшне, Никита издали увидел, что ворота настежь открыты, и Тихон со своим старшим сыном Парфеном, выводят из стойла пару жеребцов, направляясь с ними в сторону манежа. Приготовления к завтрашней охоте шли полным ходом, что несомненно должно будет порадовать отца, подумалось князю, и он прибавил шаг. Тихон, заприметив юношу, махнул ему в знак приветствия.       - День добрый, барин! Ваш-то с утра беспокойный стоит, все копытом бьет. Видать, чувствовал, что приедете.       - Он кормленый, ваше высокоблагородие. Можете выезжать, - крикнул Парфен, вторя своему отцу. - Вам помочь с упряжью, иль сами справитесь?       - Добрый, - коротко бросил в ответ князь. - Благодарю, я сам запрягу.       Никита махнул им на прощание и поспешил скрыться в воротах конюшни. Арон тотчас почувствовал его присутствие. Князь расслышал, как жеребец громко заржал в стойле, стоило ему только переступить порог.       - Ну, здравствуй. Здравствуй, мой дорогой, - прошептал он, открывая стойло и тут же обнимая своего любимца. - Заждался? - ласково оглаживая жеребца и скармливая ему кусочки сахара, тихо приговаривал князь. - Заждался, сердешный, соскучился.       Конь в предвкушении долгожданной прогулки с хозяином переминался с ноги на ногу и тряс лобастой головой. Шехонский, видя нетерпение Арона, вывел его из стойла и принялся запрягать, не переставая разговаривать с ним.       - Я тоже скучал, мой милый, не чаял увидеть тебя...       Справившись с упряжкой, Никита вывел жеребца из ворот конюшни и, тут же запрыгнув на него, галопом помчался в сторону речки.       Чистый холодный воздух остужал разгоряченную голову, а ветер выдувал все мысли, что еще недавно пульсировали в висках. Арон мчал по пролескам, под низкими ветвями деревьев, которые хлестали Никиту по плечам короткими вспышками боли. Промчавшись сквозь рощу, князь натянул повод, переходя на шаг. И только стоило замедлиться, как на него снова хлынули воспоминания о том, как на этом самом месте не так давно их с графом застал проливной дождь. Он грустно улыбнулся, оглядываясь по сторонам, словно пытаясь увидеть сейчас то, что было тогда, и снова почувствовать, каким замечательным стал тот день для него. Никита вспоминал их увлекательную беседу, рассказы графа об Италии и его же откровения о безрадостном детстве и его одиночестве... И как он тогда пообещал Ефимовскому стать верным другом...       Он остановился, спешился и, взяв Арона под уздцы, пошел пешком вдоль берега реки.       - Выходит, я нарушил своё слово. Не сдержал его и сам отказался от дружбы с графом, - повернувшись к Арону, задумчиво спросил он.       - По сути, Ефимовский не сделал ничего плохого, даже испытывая определенные чувства, пусть и совершенно чуждые мне, которые он, во всех смыслах, сдерживал и никаким образом не выказывал. Он ничем не оскорбил меня. Значит, это я поступил неблагородно и бесчестно. Я не в праве судить его. Граф - человек открытой души, нельзя так с ним. Неправильно это.       И все-таки прогулка с ветерком верхом на Ароне пошла ему на пользу. У Никиты будто груз с плеч свалился. Он смог понять, что все это время пытался хоть как-то оправдать графа и, кажется, только что нашел то самое оправдание. Сейчас князь готов был признаться себе, что ему весьма не хватает общества Ефимовского. Не хватает так, что внутри все сжимается, и сама мысль, что они больше никогда не смогут общаться, как прежде, угнетала его. Какая-то неведомая сила тянула его к этому человеку, и сопротивляться ей он не мог. Да и не хотел, чего уж греха таить.       Немного успокоившись, князь проскакал еще чуть меньше версты вдоль реки до располагающегося по соседству села, куда они каждое воскресение во время пребывания в имении приезжали в храм, на утреннюю службу и причащались всей семьей. Сделав круг вокруг церковного двора, Шехонский поехал обратно в сторону усадьбы. Вернувшись в имение и отобедав с родными, он поднялся к себе, где его тут же сморил сон. Проспал Никита до самого вечера, пока его в седьмом часу не разбудила Аглая, когда в столовой уже был накрыт к ужину стол.       За трапезой молодой князь с неохотой ел и был непривычно молчалив, что не могло не насторожить княгиню.       - Ангел мой, - обратилась она к сыну, - не захворал ли ты?       - Нет, матушка, я здоров, - натянул на лицо улыбку Никита.       - Ты со вчерашнего вечера сам не свой, тебя что-то тревожит?       Юноша хотел, было, ответить матери, чтобы как-то унять ее тревогу, но отец опередил его, высказав свое предположение касаемо его состояния.       - Ну, что ты, душа моя, это обычное поведение молодых людей перед свадьбой. Так бывает, осталось уж менее двух месяцев и наш мальчик станет мужем - шаг-то ответственный.       Слова Алексея Васильевича заставили Татьяну Андреевну прослезиться. Она несомненно была рада за сына и довольна его выбором, но сама мысль, что скоро ее любимое чадо выпорхнет из родительского гнезда, вызывала у нее слезы. Никите же, напротив, не хотелось сейчас вести разговоры о предстоящей свадьбе, поэтому, успокоив матушку, он тут же поблагодарил всех и поспешил удалиться в свою комнату.       Ночью он долго не мог уснуть. Ворочаясь в своей постели с боку на бок, размышляя о графе. Сейчас Никита, не таясь самого себя, полностью осознавал, как скучает по этому удивительному человеку и вспоминает все откровенные слова, сказанные Ефимовским. Никита уже сожалел, что так резко отреагировал на его откровения и сбежал, как последний трус, не простившись. «И что же оттого, что граф испытывает ко мне греховные чувства? - думал он, - Ведь от этого граф не становится плохим человеком. Он же просто любит, а любовь есть добро». С этими, милосердными мыслями Никита провалился в глубокий безмятежный сон.       Раннее воскресное утро в усадьбе началось, как было принято, в спешных сборах на литургию. Никиту разбудили, как обычно в этот день, в шестом часу. Еще до конца не проснувшись, он быстро умылся и привел себя в порядок, облачился в воскресный костюм и торопливо спустился вниз.       Выйдя на крыльцо особняка, князь поежился от утренней прохлады и влажности, которой дышал стелившийся по земле туман, что опутывал собой центральную подъездную аллею. Где-то вдалеке хрипло прокукарекал петух, а вслед ему всхрапнули в упряжке кони. Возле поданного экипажа в ожидании родителей стояла Елизавета, кутаясь в теплый, накинутый на плечи платок.       - Доброе утро, Ники, - тихо поздоровалась она.       - Доброе, дорогая, - поцеловал он в щеку сестру.       Лиз потупила взор и, глядя куда-то под ноги, все так же тихо промолвила:       - Можно я спрошу у тебя, Ники?       - Конечно, - улыбнулся князь, обняв сестру.       - Ты поссорился с графом Ефимовским?       - Ну что ты, Лиз, что за вздор? Вовсе нет, - слукавил он.       Елизавета пристально посмотрела брату в глаза, словно пытаясь отыскать в них неправду.       - Значит, граф нынче приедет к нам? Помнится, он был приглашен отцом на охоту.       Никите стало совестно обманывать сестру, поэтому он молча глянул на часы и, пытаясь выказать полное безразличие, коротко бросил:       - Не знаю, Лиз. Извини, - и дабы уйти от последующих ненужных вопросов сестры, вернулся в дом, чтобы поторопить родителей.       Около полудня Шехонские вернулись из храма, а уже в полдень в имение приехал первый из приглашенных на охоту гостей - давний друг отца, барон Лангеншельд, в полной экипировке для предстоящей забавы. Никита слышал через приоткрытое окно своей комнаты, как к дому подъехал экипаж. Он сидел в кресле и пытался читать книгу, коротая часы до приезда Александры и ее родителей. Вот только глядя в нее и пробегаясь глазами по строчкам, ловил себя на том, что снова не отпускает из головы мысли о графе. Прекрасно понимая, что Ефимовский не приедет, но почему-то, вопреки всему, в глубине души отчаянно ждал его. Хотел, чтобы он приехал и уверенно знал, что был бы этому очень рад, но графа сегодня в их доме, увы, не будет.       Внезапно, прервав мысли, до него донесся знакомый звук автомобильного двигателя. «Не может быть!» - встрепенулся Никита. Сердце в груди предательски бешено заколотилось, от того он теперь и сидел, не шевелясь, вслушиваясь в звук приближающегося автомобиля.       Сомнений никаких не осталось - к усадьбе приближался автомобиль. Шехонский подскочил с кресла и подбежал к раскрытому окну. По центральной аллее действительно двигалось авто. У него на миг вновь перехватило дыхание, но по мере приближения автомобиля к особняку, на князя стремительно накатывало разочарование. Да это был автомобиль, но не знакомый «Фрезе» графа, а значит, и за рулем точно сидел не он.       Авто остановилось у парадного входа, водитель снял очки, и Никита узнал в нем еще одного приглашенного на охоту приятеля отца, князя Елецкого. Тут же на крыльце особняка появился с радушием встречающий его Шехонский-старший.       Раздосадованный неоправданной надеждой, молодой князь отошел от окна и снова сел в свое кресло, взяв в руки книгу, суть которой он так и не смог уловить. Вскоре в дверь его комнаты тихонечко постучали, после чего в проеме появилась Лиз.       - Можно к тебе? - шепотом спросила она.       - Проходи, - меланхолично, но все же с приветливой улыбкой ответил Никита.       Елизавета, обрадованная приглашением, вошла в комнату и присела на пуфик, стоящий рядом с креслом.       - Я вижу, как ты расстроен, Ники, - начала сестра. - И предполагаю, что причиной этого является та неприятная ситуация, что произошла в театре. Мне хотелось бы сказать несколько слов в защиту графа. Думаю, Матвей Григорьевич никогда не поступил бы недостойно и не отозвался об Александре плохо. Ты вспомни, как он поступил, получив то злосчастное послание от меня. В высшей степени благородно и честно. Возможно, ты сейчас рассержен на графа, но он тут вовсе ни при чем, мне так думается. Определенно всему виной господин Соболев, и ты должен как никто другой понимать это. Мне неведомо, по какой причине Алекс питает ненависть к графу, но думаю, она просто ошибается в своих суждениях. Я вчера еще хотела тебе это сказать, да только не решалась, - Лиз тяжело вздохнула, посмотрела в глаза брату и потупила взор, поправляя рюши на своем платье. Никиту простосердечные слова сестры заставили улыбнуться.       - Ты - моя добрая душа, - склонившись он поцеловал ее в лоб. Но его радушие, быстро сменилось, и князь строго посмотрел на сестру: - Надеюсь, ты выбросила из своей головы всякие любовные мысли в отношении графа?       - Да, - еле слышно ответила Елизавета, но щеки, залитые румянцем, ее выдали.       Никита, приподнял нежно ее за подбородок и, глядя ей в глаза, вновь задал вопрос:       - Ты честна со мной, Елизавета?       Сестра, ничего не ответив, отвела от себя его руку, встала и молча покинула комнату. Никита даже не стал ее останавливать, а когда дверь закрылась, тихо прошептал:       - Бедная моя девочка, если бы ты только знала правду...       «И вообще все это определенно походит на какую-то дурную трагикомедию», - в отчаянии подумал он. ***       Экипаж Уваровых прибыл в усадьбу после полудня. И все гости-мужчины во главе с хозяином дома немедля отправились на охоту. Во дворе особняка раздавался гомон, смех и спешные сборы. Никита не был любителем данного увлечения, поэтому на охоту с отцом ездил крайне редко.       Он пригласил свою долгожданную гостью пройтись, испросив на это разрешения у матушки Александры.       - Быть может, пройдемся до пруда и посмотрим на зеркальных карпов? - предложила Алекс, одаривая его щедрой улыбкой.       - С удовольствием, - согласился Никита, который в этот момент готов был на многое, лишь бы не терзать себя мыслями, успевшими опостылеть.       Усадьба в эту пору выглядела особенно сказочно, повсюду с деревьев осыпались золотые и бордовые листья, клумбы еще пестрели поздними астрами, которые неизменно радовали глаз, а небо казалось пронзительно голубым и чистым, каким может быть только осенью.       - Какой замечательный нынче сентябрь, - сказала графиня, намеренно нарушая молчание. - Это же наша осень, Ники. Я уже считаю дни до нашей свадьбы, - откровенно поделилась своим нетерпением она, взяв князя под локоть.       Никита с нежностью поцеловал ее руку:       - Да несомненно, я тоже жду, дорогая.       Они не спеша дошли до пруда, наблюдая за плескающимися в воде зеркальными карпами. Пологие берега, заботливо обложенные валунами и поросшие травой, все еще были сочно зелены, как будто осень прошла мимо этого укромного уголка имения, оставляя его на откуп лету. Здесь дышалось особенно вольготно, от воды шла приятная прохлада, а ветерок ласково обдувал лицо, играя с волосами.       - Ники, у тебя все хорошо? - внезапно спросила Александра, вглядываясь в его задумчивое лицо.       Никита поднял на нее глаза:       - Да, дорогая, но почему ты спрашиваешь?       - Мне кажется, ты чем-то обеспокоен или тебя словно тревожит что-то, - озабоченно предположила она.       - Нет, милая, тебе показалось. Я рад, что ты рядом, - Никита вновь поднес руку графини к своим губам и коснулся ее.       Они прошли мимо флигелей, где жила прислуга, и направились в сторону конюшен. Алекс выразила желание повидать Арона, князю же причину, чтобы навестить своего любимца, искать было не нужно, он всегда рад провести с ним время. Графиня шла с Никитой под руку и тоже казалась сейчас весьма задумчивой, оттого и была молчалива. И хотя Шехонский мало разбирался в женском поведении, но некоторую нервозность невесты все же отметил, правда, в душу заглядывать не спешил, да и не хотел. Сама расскажет, коль нужно, он знал ее с детства ничуть не хуже, чем себя.       - Сегодня утром посыльный доставил мне письмо, - вдруг нарушила она молчание, когда они подошли к манежу.       - От кого же?       - От графа Ефимовского, - с безразличием ответила она.       Князь, услышав фамилию, каждым мускулом напрягся, но чтобы не выдать своего внутреннего волнения, старался выглядеть как можно более спокойным и непринужденным:       - И что же пишет граф?       - В письме он принес свои извинения, за себя и господина Соболева. За свое столь непристойное поведение и за каждое оскорбительное слово своего друга. Также написал, что, если я пожелаю, они готовы принести свои извинения не только письменно, но и лично.       - И что же ты решила? - по-прежнему скрывая свои настоящие эмоций, с наигранным равнодушием спросил князь.       - Мне не нужны их извинения. Достаточно было и письма, - слегка пожав плечами, гордо ответила Алекс.       Шехонский с облегчением вздохнул.       - Ники, скажи мне, ты разговаривал с Ефимовским? В тот вечер ты сказал мне, что потребуешь его извинений, что и могло послужить причиной этого письма...       Князь остановился у открытых дверей манежа и, наблюдая за тем, как младший сын Тихона, Архип, объезжает по центру молодого жеребца, и отстраненно ответил:       - Нет. Да и когда бы я мог увидеться с ним? - не дрогнув ни единым мускулом на лице, глядя прямо ей в глаза, осознанно солгал он.